Милый старший брат.

Тишина ночи окутала город. Благо, в спальном районе можно спокойно открыть окно, не боясь суеты и шума оживленного Токио, и впустить в комнату теплый летний воздух, чтобы он окутал тела, находившиеся на кровати. Вокруг лишь темнота, мягкие свежие простыни и запах Мицуи, который, кажется, успел впитаться в светлые стены за все время, что он жил здесь. Ощущалась приятная тяжесть на ногах: бедра Мицуи твердые, сдавливают где-то по бокам, словно пытаясь удержать их хозяина на месте. Но в этом нет необходимости, ведь Хаккай сам надежно и крепко держит его. Никуда не отпустит и никому не отдаст. Так приятно ощущать на лице теплую тяжесть ладони, шершавой от природы и мозолей, так сильно Хаккаю нравится толкаться в нее головой, словно коту, который хочет, чтобы его погладили. И Мицуя гладит, нежно водя по щеке Шибы подушечками пальцев. Хаккай восхищается и никогда не переставал восхищаться всей эстетикой и красотой любимого, особенно когда они оставались наедине, только вдвоем. Сейчас, когда они, словно семейная пара, приготовили вместе ужин, сытно поели, тайно держась за руки под столом и уложили спать Луну и Ману. Хриплый, но мягкий голос Мицуи, который недавно неспешно пел колыбельную, действительно успокаивал, убаюкивал, наводил мысли о сне и умиротворении. А его руки, так бережно гладившие кожу, внушали необъяснимое доверие и спокойствие, им по-настоящему хотелось отдаться без остатка. И Хаккай переплетает свои пальцы с пальцами свободной руки Мицуи и чувствует, как будто срастается с ним. Другой рукой он перехватывает за запястье и мягко целует тыльную сторону, вызывая у Мицуи легкий румянец. Губами Хаккай трепетно касается каждой шишковатой и красной костяшки пальцев, а затем перебирается и на сами фаланги, не отводя взгляда от сводящих с ума глаз. И он замечает подрагивание светлых ресниц, любуясь такой красотой и по-доброму улыбаясь своему стеснительному мальчику. Никто и никогда не относился к Мицуе так, словно он был драгоценностью, и Хаккай знал, как сильно он нуждался в чем-то таком. Не смотря на то, что защита скорее требовалась от самого Мицуи, чем ему самому, он нуждался в ней. В детстве ему нечасто удавалось почувствовать себя в безопасности и комфорте, поскольку он брал на себя слишком многое. Но с момента их сближения с Шибой он чувствует себя словно под магической аурой: любимый дает ту поддержку и нежность, что когда-то недодали родители и друзья, причем в стократном размере. Так даже лучше. Мицуя улыбается в ответ на пристальный взгляд, очень приветливо, и Хаккай улыбается еще шире. На его пухлые губы опустился рот Такаши, и они будто поздоровались друг с другом этим нежным поцелуем. Медленно поддаваясь очарованию благоухания и тепла любимого, отвечая время от времени на поглаживания его слегка грубых рук, он блаженно чувствовал, как Мицуя постепенно начал распаляться рядом с ним, подвигаясь все ближе и ближе к нему. Стало жарко в животе. Они прижимались друг к другу во многих местах, отлично чувствуя друг друга. Хаккай сделал сразу несколько глубоких вдохов подряд, пока не почувствовал, как легкие вот-вот лопнут от такого объема воздуха. Нет, здесь не нужны были ни слова, ни мысли. Ясно чувствовал он все, что было важно и прекрасно: простую красоту юношеского тела, его теплоту и страсть скользящего по шее языка. Молча пропуская через себя токи, Хаккай чувствовал, счастливый, как в них обоих разгорался безмолвный живой огонь, делая кровать Мицуи средоточением всей молчащей ночи. Шиба вдруг увидел, как родные глаза и лоб мерцают в нежном свете, он удивленно огляделся и увидел, что сияние, забрезжив, быстро усиливалось. Тогда он понял и обернулся: над тихим и спальным районом Токио вставала огромная луна. Дивно струился белый нежный свет по лбу и щекам Мицуи, его рельефной шее, освещал его необычные глаза. И Хаккай залюбовался. Такаши настолько прекрасен, что хотелось плакать от того, что такая неземная красота досталась именно ему, Хаккаю, по счастливой случайности. Мицуя такой очаровательный, милый и добрый, при любом удобном случае окутывал заботой, словно теплым пледом, загораживая от всего жестокого мира. Он всегда смотрел и смотрит с такой нежностью, так, что от любви сияют его глаза. Ресницы немного слиплись от влаги в глазах, которая появилась ни в коем случае не потому, что Шиба не выдержал давления чувств и пустил слезу, нет, конечно же, нет. — Малыш, все в порядке? — ласково обратился к нему покрасневший от такого пристального взгляда Мицуя. Он не мог не заметить влажную дорожку на щеке Хаккая, ровно также, как и без объяснений понять, что она означает. Тихо выдохнув, он немного поддался вперед и кончиком носа мягко коснулся ресничек, будто размазывая соленую влагу под глазами и убирая ее, чтобы она побыстрее высохла. Хаккай буквально стал плавиться от нежных губ Мицуи, когда тот начал прокладывать дорожку по его щеке и гладить большим пальцем линию скул. Он не нашел ничего лучше, чем зарыться пальцами в мягкие лавандовые волосы, которые всегда пахнут чем-то сладким и пьянящим. Пахнут Мицуей. — Ты даже не представляешь, как ты прекрасен, — восхищенно прошептал Хаккай в самые губы Мицуи. Тот искренне улыбнулся, как будто получил подарок, и Шиба, склонившись над лицом Мицуи снова, продолжил неспешно ласкать его губы. Он приподнял парня, снимая одежду, помог Мицуе почти полностью освободиться от нее. Обнаженные широкие плечи и накаченная грудь светились в прохладном лунном свете. Хаккай исследовал глазами и губами, увлеченный за нежными тенями и линиями, любуясь и целуя. Завороженный ласками любимого человека, Такаши их принимал с искренней благодарностью и с опущенным от смущения взором. — Д-давай ляжем под одеяло? — едва слышно попросил Мицуя, ластясь под ладонями Шибы, — я не помню, заперли мы дверь или нет. — Тогда, поможешь раздеться? — спросил тот, заранее зная ответ на вопрос. Такаши кивнул, молча и немного суетливо сполз с бедер Хаккая, а тот приподнялся на колени, так, чтобы его мальчику было удобно снимать с него одежду. Он молча и терпеливо наблюдал за тем, как умелые пальцы Мицуи расстегивают рубашку, пуговицы которой, кстати говоря, пришивал он самолично. Взгляд невольно переводится на открытую и такую доступную сейчас широкую спину, влажную от пота и блестящую на свете луны. Хаккай очерчивает взглядом каждый позвонок и вспоминает, как покусывал их и гладил руками, как Мицуя послушно прогибался и тихо постанывал. Горячие воспоминания и ощущение губ на собственном напряженном торсе тяжело отозвались в паху и мигом заставили переключиться на настоящее, прошибая все тело сразу. Такаши смотрел непозволительно невинно, пока неспеша посасывал розовую сочащуюся головку, не отводил взгляд от туманных глаз, пока пробовал тяжесть мужского органа на языке и улавливал его специфический вкус. Губы, обвившиеся вокруг члена Хаккая, были красными от долгих и жарких поцелуев, его проворный язычок делал именно так, как нужно было, словно угадывая желания. И пламя вспыхивало во всем теле, оно приятно терзало, горело, но сгорать полностью не позволяло. И в этом был весь шарм такого головокружительного минета. — Ты невероятен… — прошептал, одобрительно поглаживая парня по волосам, словно послушного котенка. — Я хочу сделать это еще раз, — чувствуя неловкость, говорит Такаши и отодвигается назад, подзывая к себе, — Иди ко мне? Хаккай аккуратно подтягивает к себе за спину, поближе, берет небольшую подушку и подкладывает Мицуе под поясницу, чтобы тому в процессе было максимально удобно, комфортно и хорошо. — Ты уверен, что с прошлого раза тебя не нужно растягивать? — немного стесняясь от собственного вопроса, спросил Хаккай. — Уверен. — Повторим то, о чем договаривались? — спросил, немного небрежным жестом накидывая одеяло на себя сверху, так, чтобы оно хотя бы частично укрывало их. Так они хотя бы смогут прикрыться и спрятаться, если кто-то из любопытных сестренок Такаши решит зайти в его комнату посреди ночи. Мицуя обхватывает ногами талию Шибы и чувствует, как его твердый член так соблазнительно трется между их торсами, контакт тела к телу был гораздо более приятен и вызывал новую волну возбуждения. — Моя задача — расслабиться, а ты позаботишься обо всем остальном? — проговорил на одном дыхании. — Верно. И самое главное? Горячая головка уже давила на сжимающееся колечко мышц, скользила по нему, дразнила, и Мицуя от нетерпения стал покусывать губы. Хаккаю безумно нравилось поддразнивать своего мальчика, однако ему самому уже не терпится стать с ним одним целым. — Если будет больно, я обязательно скажу и мы остановимся, — ему безумно нравилось, что его любимый переживает за него и оберегает от всех возможных неприятностей. — Умничка. Мицуя окончательно расслабился и обмяк в руках Хаккая, полностью доверяя ему себя, позволяя делать все так, как тот посчитает нужным. Он довольно замурлыкал, когда Шиба без труда протолкнулся внутрь, кайфовал от чувства заполненности и единения с самым родным человеком на свете. Голова его полностью откинулась на подушку, он довольно мычал, покрывался мурашками и ластился под потными ладонями Хаккая. А тот не мог налюбоваться своим Таканчиком. Он обводит большим пальцем его губы, припадает к ним и влажно и глубоко целует, облизывает столь полюбившуюся ямочку под нижней губой Такаши, и, черт, как ему нравится, когда проворный язычок обводит его шрам. Любить кого-то так сильно — это самый настоящий дар, и Хаккай иногда не понимал, чем заслужил такое. Они смотрят друг на друга с нескрываемым взаимным обожанием, словно разговаривая глазами, переплетают руки и пальцы, и от всей нежности и тепла в душе распускаются цветы. Все больше разрастается желание раствориться под горячей кожей и остаться друг с другом так навсегда. Эти мысли наполняли всю реальность и существование, приятно грели и возбуждали еще сильнее. Внутри Мицуи тесно, жарко и так влажно, что смазка неприлично громко хлюпает внутри от каждого движения, а матрац прогибается вместе с кроватью, которая скрипит даже несмотря на аккуратные и несильные толчки. Постепенно все будоражащие слух звуки становятся настолько правильными, настолько естественными, таким правильным сейчас кажется наслаждающийся Мицуя, который обхватывает шею и цепляется за плечи. Слишком мало и одновременно слишком много, хотелось сбавить темп, но в то же время и ускорить. Далеко до лампочки на все остальное, тела были сосредоточены лишь на друг друге. Они полностью отдавались ощущениям, этим приятным прикосновениям, невероятным движениям, стонам и бесконечным поцелуям, падавшим на губы. Слишком хорошо, слишком сильно, слишком слабо, обалденно. В один момент все сковало судорогой, сердце замерло, а глаза сами закатились, не выдержав такого, все нервы будто сжались в один пульсирующий огромный комок, который вдруг резко расправился и электрическим разрядом прошелся по каждому сантиметру тела. Бледный и впалый живот Мицуи оказался испачкан их общей семенной жидкостью. Хаккай изначально не планировал кончать внутрь: своего мальчика пришлось бы отпустить в душ отмываться, а он отпускать не хотел. С улыбкой приняв от Такаши влажную салфетку и неловко улыбаясь, вытер его. Хаккай хотел поклониться Мицуе в ноги за то, что тот предусмотрительно оставил пачку неподалеку, но вместо этого просто лег рядом с любимым. Мицуя тихо лежал на крепкой груди, не произнося ни слова и слушал все еще ускоренное сердцебиение Хаккая. А тот медленно гладил его голову, прижавшись губами к уже начавшему остывать и высыхать лбу, позволял своему прекрасному Мицуе прийти в себя. Хаккаю хотелось обнимать его всегда, вот так, как сейчас, устроившись на уютном матрасе, голой кожей ощущая мягкое одеяло и чувствуя прохладный воздух неприкрытыми пятками. И все это обязательно рядом с расслабленным телом Мицуи. А тот просто мирно уткнулся носом в грудь Шибы, он выглядел настолько милым и драгоценным, уязвимым, лицо все еще было розовым, горячая щека прижимается прямо к бьющемуся сердцу. В груди приятно ноет от осознания собственного счастья. — Я говорил тебе, как сильно люблю тебя? — осторожно спросил Хаккай. Он по детски толкнулся носиком в ямочку на щеке Мицуи, Шибе так нравилось, когда его любимый улыбался так безмятежно, теряясь в пространстве и забывая все остальное. — Говорил. Не переставай это делать, пожалуйста, мне так нравится слышать это, малыш, — ласково и горячо шепчет куда-то в щеку Хаккая, на коже оставляя влажный отпечаток, — и я тебя люблю, так люблю… Это невероятно, хочется сильнее прижимать крепкое тело к себе, исцеловать все царапинки, продолжая ощущать под пальцами теплые и все еще мокрые от пота твердые бока, и тихо бормотать все, что приходит в голову. Медленно и нежно губами он дотронулся до каждой родинки на плече Такаши, поднялся вверх и почти мимолетно мазнул носом по рассеченной и немного колючей брови. Он чувствует, как рука Мицуи осторожно поддевает подбородок и мягко проводит по шее, и Хаккай сам теряется в его нежных пальцах, в общем запахе тел и тепле прижимающихся друг к друг ладоней. Веки Мицуи тяжелые, немного опухшие от вечерней усталости, наполовину прикрывают чудесные лавандовые глаза. А в глазах этих безграничное доверие и любовь.