Между гетто и долиной

      Только в сказке так бывает: к престижному учебному заведению подъезжает черный элегантный Шевроле, из него выходит красавчик в рокерской кожаной куртке, уверенно шагает по мраморным ступеням орехового оттенка, а все девчонки на заднем плане падают в обморок. В жизни происходит иначе. По крайней мере, в жизни Дина Винчестера. Когда отец подъехал к ступеням очередного учебного заведения, толпа молодых ребят в исключительно модной одежде и со свежими стрижками начала сомнительно поглядывать на них. И этот взгляд был далек от «вау». Дин даже из машины не хотел выходить. Лишь от одного вида массивных учебных корпусов а-ля Хогвартс и слащавых мордашек ему стало не по себе. В бедных школах, или хотя бы в школах среднего класса, не так уж плохо. Обычно ученикам плевать, что за новенький, почему только на пару недель, какого хрена он одевается как пережиток прошлого, почему не вовлекается в учебу и ускользает из класса так же неожиданно, как и появляется.       Глобальные перемены начались пару недель назад, когда Джон вдруг решил, что ему пора включить заботливого отца. Очередная экспедиция локализовалась в штате Массачусетс и, к счастью Винчестера старшего, у него были здесь друзья. Больше десяти лет назад Роберт Сингер, или дядя Бобби, был тем самым человеком, на кого свалилась «удача» в виде двух карапузов, когда Джон пытался не сойти с ума из-за потери любви всей его жизни — Мэри. В тот период он ушел с головой в работу, чтобы удержаться на плаву, а малыши начали передаваться из рук в руки. Дин даже вспоминал, как однажды ему пришлось пожить у незнакомой семьи в Канаде. Было здорово, даже нормальное Рождество встретил: с подарками, глинтвейном и прочей праздничной мишурой. — Там неподалеку стрелковый клуб и кафе-мороженое, — пробормотал отец, замечая в зеркало заднего вида, что один из его сыновей бледнеет. — Серьезно? Это же... твою мать, — Дин обреченно покачал головой. Любой спор был уже бесполезен. Это был даже не элитный райончик. Это была настоящая долина, где вокруг школы сплошное «национальное достояние». То есть деревья, деревья, немного озер, а в остальном — деревья. Настоящий пансион, где дети не только учились, но и жили. — А ты вообще собирался сказать, что это сраная школа для богачей? — Дин продолжал нервно поглядывать в окно машины. — Имей совесть, Дин. Здесь о вас позаботятся. Сэмми, еще помнишь дядю Бобби? — отец окончательно заглушил мотор и полез в бардачок за документами. — Этот пройдоха смог здорово подняться, теперь он директор этого оазиса знаний, — ухмыльнулся Джон себе под нос, и скомпоновал бумаги. — Так, шмотки оставьте в машине. Мы сейчас на разведку. Дин и Сэм обреченно переглянулись и вышли из машины. Они следовали за отцом, словно тот палач, а парням предстоит встреча с гильотиной. Пока Джон уверенно шагал по лестнице, Сэм его нагнал, пытаясь что-то выспросить, Дин же отставал на пару метров, оглядывая местность с суровым выражением лица. «Хороша куртка, досталась от почившего деда?», — послышалось сзади и он тут же остановился. Остряк, конечно же, не предстал перед его лицом, да и отец окликнул, чтобы он поторапливался, и в этот момент Дин понял — их здесь сожрут заживо. — В уставе прописаны четкие правила и никто из учеников не смеет их нарушать. Система трех страйков — это три крупных выговора, после которых я обязан подписать документы об отчислении, — сурово произнес седовласый мужчина. В костюме он выглядел иначе, не таким Дин его запомнил. — Ты слышал, Дин, это тебя касается, а не Сэмми, — повторил отец. — Я понял, в вашей школе очень любят боулинг, это круто, — скучающе бросил Дин, откидываясь на мягкий диван. — Сэмми, будь так добр, подожди нас в холле одну минуту, — Джон натянуто улыбнулся младшему, и снова перевел взгляд на старшего сына. Дин знал этот взгляд — он означал «ты меня огорчаешь». Сколько было ссор и битой посуды, сколько было призывов к совести, к уважению отца. Старший снова и снова получал моральную оплеуху за то, что не был таким, как Сэм в глазах Джона. Отец никогда не спрашивал каково это — постоянно переезжать, знакомиться с одноклассниками, бояться завязать с кем-то даже общение на уровне «закурить сигарету вместе», а Дин никогда не порывался раскрыть ему душу. Он просто заботился о Сэме, попутно пытаясь справиться со всем дерьмом этого мира. — Уясни одну вещь сейчас, Дин: мне плевать, как ты закончишь этот год, но ты обязан быть тише воды. Если тебя исключат, Сэмми останется здесь совсем один, — Джон прожигал старшего сына своим взглядом, — я не смогу явиться за ним раньше, чем в конце учебного года. — Я понял, отец, — нервно сглотнул Дин, опуская глаза в пол. — Нет, не понял. Вылетишь отсюда — я больше не несу ответственности за тебя. — Джон, давай-ка не будем горячиться, ладно? — хмуро фыркнул директор, не понимая, какая муха укусила старшего Винчестера. — Он еще ничего не натворил, в самом деле. — Ты просто не знаешь, на что способен этот поганец. Вытрепал мне все нервы. Куда не определяй его — везде выговоры, последние предупреждения, курение, драки и так далее по списку... Я предупреждал, что от него не стоит ждать чудес. — Джон, — директор Сингер стянул очки, озадачено поглядывая на Дина, — я уверен, что мы найдем общий язык. Теперь мальчики — это моя забота. — Надеюсь, что ты не пожалеешь об этом решении, — фыркнул отец, топая тяжелыми ботинками вон из кабинета. Дин сидел неподвижно, изучаемый взглядом нового директора и старого дядюшки. Сердце колотилось в груди от жуткой обиды и несправедливости, хотелось выскочить из чертовой школы и больше никогда не возвращаться к отцу, который не понимал, не видел и не слышал его. Дин был просто старшим братом, в обязанности которого входила забота о младшем. Не более того. Отец не знал, что Дюк из средней школы в Коннектикуте поливал семью Винчестеров дерьмом, за что и получил два зуба на своей ладошке; не знал он и что в Мичигане Сэма неоднократно пихали в мусорный бак, пока Дин не разобрался с этим; не знал, что в Оклахоме преподаватель приставал к однокласснице Дина. И Дин не знал, как справляться со всем этим дерьмом, если не через грубую мужскую силу. Не знал, как отвечать преподавателям, которые считали его просто лентяем, а не подростком, уставшим от ответственности, от бесконечных попыток не оскорбить имя своего отца. Скулы все еще играли на лице семнадцатилетнего парня, когда он встал с места, сухо кинул мистеру Сингеру слова благодарности и вышел из кабинета. Когда отец уезжал, он благородно оставил Дину Импалу, чтобы тот имел возможность выезжать по выходным куда-то недалеко, а точнее — вывозить Сэмми. Это было единственным приятным моментом за все две недели, что он провел с любимым папочкой.