Одним днём

      Когда Гермиона вернулась в свою комнату, Живоглот ждал её на кровати. Он поднял голову и пристально посмотрел на свою подругу, но она так и не смогла найти слов, чтобы ответить на его невысказанный вопрос. Она скинула туфли и рухнула на кровать, а через секунду бурно разрыдалась. Живоглот подошёл к ней и, свернувшись у неё под боком пушистым калачиком, громко замурчал.       — Мы уже бывали в таком положении раньше, Глотик? — спросила Гермиона сквозь слёзы. — Сколько раз Гарри говорил, что любит меня? Это всегда точно так же доводило меня до слёз, да? Почему это происходит?       Живоглот просто продолжал мурлыкать.       После того, как первоначальный, поразивший её как сотня заклинаний разом, приступ эмоций сошёл, и её рыдания утихли, Гермиона перевернулась на спину и глубоко вздохнула, глядя, как медленно вращается потолок её спальни. Живоглот забрался ей на живот, и она сосредоточилась на этих ощущениях. Его успокаивающая тяжесть, вибрация его мурлыканья и мягкая шерсть под её рукой, когда она гладила его.       У неё всё ещё кружилась голова от выпитого ранее вина, и она решила лежать и ждать, пока головокружение не прекратится. Она собиралась хорошенько всё обдумать и принять какое-то решение. Она была обязана сделать это для Гарри, и, если бы ей пришлось не спать из-за этого всю ночь, она бы так и сделала.       Час спустя, когда туман в её голове рассеялся, а потолок перестал вращаться, она уселась на кровати, чтобы проверить свою трезвость. Всё, вроде, казалось стабильным. Правда, её сердце всё еще колотилось как бешеное, но она догадывалась, что это было больше из-за откровения Гарри, нежели от выпитого вина.       Следующим логичным вопросом было сакральное: «Люблю ли я его?» — и она даже произнесла его вслух.       Ответ пришёл на удивление легко. Определённо. Абсолютно. На сто тысяч процентов да! В конце концов, Гермиона всегда любила Гарри, даже до того несчастного случая. Она всегда чувствовала к нему нечто большее, чем это было бы уместно в отношении старого друга, и даже несколько раз признавалась себе в своих чувствах. Но, поскольку было абсолютно ясно, что Гарри не испытывает к ней подобных чувств, она кое-как похоронила их в своей душе.       Теперь же, когда она попыталась было разобраться в тех чувствах, которые скрывала, внезапно выяснилось, что они оказались гораздо глубже и сильнее, чем она когда-либо помнила. Она предположила, что это полностью соответствует замечанию Гарри о том, что она выросла с годами, и пусть она этого не помнила, это не становилось менее правдивым. Она росла, росли и её чувства.       Итак, он любил её, а она любила его. Тогда почему они не вместе? Почему она всегда позволяла себе забыть эту истину?       Слова Гарри эхом отозвались в её голове.       «Я хочу, чтобы ты помнила. Но… Но я знаю, что ты этого не сделаешь».       «Да! Я сделаю это!» — решила она про себя.       Гермиона быстро соскочила с кровати, ненароком разбудив Живоглота.       — Упс! Прости, Глотик.       Она переложила кота в изножье кровати и уселась за стол. Схватила перо, обмакнула его в чернила и летящим почерком вывела на календаре: «Гарри влюблён в меня, и я тоже влюблена в него».       Она, конечно, увидит это завтра. И что потом? Будет ли она сомневаться в этом? Не проведя с ним этот вечер, не испытав его прикосновений, не услышав его искренних слов. Поверит ли она в это? Сможет ли она получить доступ к той части своего сердца, которую она сейчас чувствует? К той части, которая глубоко и по-настоящему сильно любит Гарри? Сможет ли она сделать это без всего того опыта, который она получила этим вечером и который помог ей найти эту часть в себе?       Или ей придётся повторять этот опыт каждый день? Сколько времени это займёт? Несколько часов? Или ещё больше? А что, если у неё не будет получаться признавать свои чувства, скажем, до обеда? Или даже до ужина? Было бы это справедливо по отношению к Гарри?       Гермиона ненавидела те моменты, когда её засыпало вопросами, на которые у неё не было ответа. Она оглядела стол, в отчаянных поисках хоть чего-нибудь, что могло бы ей помочь. На её глаза попался блокнот, но он был абсолютно бесполезен, за исключением четырёх вопросов, на которые она должна была отвечать каждый вечер.       «Что было самым лучшим за этот день? Что было самым худшим за этот день? Чего ты сейчас больше всего боишься? Чего ты сейчас больше всего хочешь?»       Гермиона фыркнула. Блокнот не казался ей достаточно толстым, чтобы вместить полные ответы на все эти вопросы. Так что она отложила его в сторонку и полезла в стол. Она сдвинула защёлку и открыла ящик, в котором лежала большая, запечатанная магией коробка.       Вот и всё. Именно в этой коробке находилась вся та информация, которую она просматривала каждый месяц. Наверное, именно там она спрятала все основные заметки и фотографии, которые она просматривала каждое утро, но временно убрала для своего вызова «жить одним днём». И ещё в этой коробке наверняка хранилась вся история её отношений с Гарри.       Она знала, что не должна туда заглядывать, тем более что сейчас шёл только пятый день месяца, но ей стало всё равно. Она должна была знать, что происходит. Она должна была знать, почему Гарри так печален, почему Рон сказал ему то, что сказал, и почему её сердце буквально разрывалось на части.       Гермиона потянулась за коробкой, когда её рука коснулась чего-то ещё. Это была маленькая книжка в мягкой обложке, прислонённая к коробке. Она вытащила её и с любопытством посмотрела на форзац.       «Самая длинная ночь. Раната Судзуки».       Гермиона не узнала ни автора, ни названия. Она пролистала её, и книга легко открылась на сборнике стихов под названием: «Письма к Солнцу с тёмной стороны Луны».       Гермиона осмотрела корешок и увидела, что он надломлен в этом месте, а это означало, что книгу бесчисленное количество раз открывали именно на этих страницах. Интересно. Она вернулась к сборнику и начала читать.       «Когда-то давным-давно Луна любила Солнце. До тех пор, пока… Конец».       У Гермионы заколотилось сердце.       — Да… — прошептала она. — Это очень грустно.       Она перелистнула страницу и начала читать следующее стихотворение.       «Я называю его своим Солнцем, потому что он центр моей вселенной. Время для меня начинается и заканчивается с ним.       Я называю его своим Солнцем, потому что я была в долгом… затянувшемся, почти вечном небытии, прежде чем оно впервые озарило меня… Но как только оно это сделало, я начала жить.       Я называю его своим Солнцем, потому что однажды я наблюдала, как оно исчезло за горизонтом… зная, что никогда больше его не увижу…       И с тех пор было темно».       Теперь Гермиона плакала. Это казалось таким… реальным… знакомым… Она изо всех сил пыталась подобрать нужное слово, подходящее слово. Вот и всё. Ей упорно казалось, что эти стихи написаны про неё и Гарри. Проще говоря, именно он был её Солнцем. Так было всегда, и теперь, с этой новой жизнью, которой она жила, это стало гораздо правдивее, чем когда-либо.       Её глаза пробежали следующую страницу и остановились на одной строчке.       «Единственное, чего я хочу в этом мире больше, чем тебя, это твоего счастья».       Её сердце остановилось. Она нашла ответ. Ей не нужно было открывать ту коробку, она точно поняла, что произошло. Почему Гарри было грустно, почему Рон злился, почему, услышав, как Гарри сказал ей, что любит её, она заплакала. Почему этот раздел книги был таким потрёпанным… И почему она всегда позволяла себе забыть.       Она не могла быть с Гарри. Какая бы тогда у него была жизнь? Каждый день ему бы приходилось убеждать свою девушку в том, что она влюблена в него. Каждый день ему бы приходилось вести одни и те же разговоры снова и снова. И что произойдёт, если он рассердится на неё, попросит её поступить по-другому, а она забудет?       Физические отношения так же были бы настоящей катастрофой. Она была девственницей. Неужели каждый свой раз она будет думать, что это её первый сексуальный опыт? Это было бы ужасно для Гарри. А что касалось детей — ха! — да ни в коем случае! Все вокруг знали, что Гарри отчаянно хочет семью, и именно она никогда не сможет подарить её ему.       Гермиона уже плакала навзрыд, отчаянно глядя на сборник стихов. Слова были слишком расплывчатыми, чтобы их можно было прочесть, но это не имело ни малейшего значения. Слова отпечатались у неё на сердце. Наверное, так и происходило каждый раз: прилив надежды, волнение, решимость вспомнить. Затем вопросы, поиски, нахождение этой книги, чтение этих строк и, в конечном счёте, решение. Решение о том, что, если она действительно любит Гарри и хочет для него самого лучшего, она должна отпустить его.       А теперь пришло время рассказать ему. Гермионе придётся встать, спуститься вниз, постучать в его дверь и объяснить ему, почему они не смогут быть вместе. Но как только она подумала об этом, то поняла, что ни за что не сможет сделать это. Если бы он сказал хоть слово против её доводов, она тут же уступила бы ему, а потом всё повторилось бы по новой. Она снова мучилась бы из-за тех же самых вещей. Поэтому она решила поступить по-другому.       Она схватила пергамент, разорвала его пополам и подняла перо. Как же ей объяснить? Она посмотрела на всё ещё открытую книгу стихов и переписала строчку, которая объясняла всё.       «Единственное, чего я хочу в этом мире больше, чем тебя, это твоего счастья».       Гарри должен знать, что это значит. Ему будет больно, но однажды он уйдёт. Он не будет держаться за неё вечно. Похоже, Рон и Джинни уже подталкивали его к тому, чтобы он нашёл себе кого-то другого. Гермионе просто нужно продолжить ставить счастье Гарри на первое место в списке своих жизненным приоритетов, и он в конце концов потеряет к ней интерес, убедившись, что отношения между ними попросту невозможны, и пойдёт дальше.       Когда Гермиона встала, чтобы отнести письмо вниз, она запнулась. Может быть, ей следует отправить записку каким-нибудь магическим образом? Потому что если она будет стоять прямо за его дверью, то как она сможет удержаться от того, чтобы не ворваться внутрь? От того, чтобы не начать умолять его передумать?       Живоглот уселся на кровати, с любопытством наблюдая за метаниями своей подруги. Гермиона посмотрела на него и вдруг протянула ему записку.       — Ты можешь отнести это вниз и подсунуть под дверь Гарри?       Живоглот тихо мяукнул и взял письмо в пасть. Гермиона открыла ему дверь и замерла, чутко прислушиваясь к любым звукам. Она хотела, чтобы Гарри проснулся. Она хотела увидеть, как на лестнице загорится свет. Она хотела…       Живоглот вернулся, в пасти у него было пусто. У Гермионы упало сердце. Дело было сделано.       Она закрыла дверь и вернулась к столу. Положила сборник стихов на место, закрыла ящик стола и положила перед собой блокнот.       Живоглот будто чувствовал, что ей нужно утешение, и потому с громким мурлыканьем потёрся о её ноги. Гермиона же прочитала четыре вопроса, на которые должна была ответить, и долго сидела, просто глядя на них. В конце концов, она взяла перо и начала писать, а по её лицу тихо стекали прозрачные слёзы.

***

      Гермионе потребовалось порядочно времени, чтобы проснуться на следующее утро. Она сонно прикоснулась к своей левой щеке, словно ожидая что-то там нащупать, но всё было нормально, всё было как всегда. Она перевернулась и тихо застонала. Её грудь была сильно напряжена, а сердце гулко билось о грудную клетку. Гермионе показалось, будто оно пытается что-то ей сказать.       На самом краю её сознания мелькали остатки полузабытого сна, но сколько бы она ни пыталась дотянутся до него, всё было тщетно. Яркие лучики света, проникавшие сквозь занавески, начисто прогнали сонную хмарь.       Что это? У неё возникло чувство, что она должна была о чём-то вспомнить. О чём-то действительно важном.       «Мои родители!»       Гермиона подскочила на кровати. Она заметила письмо на прикроватном столике, и когда прочитала его, на её глаза навернулись слёзы. Она перечитала его ещё раз, а затем подошла к столу и прочитала всё, что смогла найти.       После того, как она изучила большой календарь, досье на всех своих друзей и письмо, которое она написала самой себе третьего августа и в котором была более подробная информация о её личном вызове, она почувствовала себя ужасно одинокой. Как будто где-то в глубине её души стоял очень важный вопрос, на который она ожидала найти ответ в этой груде пергамента, но так и не нашла.       Гермиона приложила руку к сердцу и сделала несколько глубоких вдохов, тщетно пытаясь снять поселившееся в нём напряжение. Но сколько бы она ни дышала, напряжение всё не уходило. Она встала, оделась и медленно спустилась вниз.       В гостиной Гермиона нашла Джинни, которая сидела на диване и смотрела маггловские мультфильмы по телевизору.       — Джинни?       — Ой! Привет, сонная тетеря! Я уже начала сомневаться, проснёшься ли ты когда-нибудь?       — Что ты здесь делаешь? Я думала, что живу с Гарри.       Гермиона вошла в комнату и устроилась на диване рядом с Джинни.       — Да, так и есть. Но он сегодня занят, так что ты на весь день застряла в моей компании.       — Оу… — невнятно протянула Гермиона, пытаясь скрыть невесть откуда взявшееся разочарование в своей душе.       Почему она была так разочарована? Ведь она любила Джинни так же сильно, как Гарри или Рона. К тому же, во многих отношениях Джинни была ей даже ближе, чем эти двое охламонов.       Гермиона воспользовалась моментом, чтобы получше рассмотреть изменившуюся внешность Джинни. Она действительно выглядела совсем по-другому, но Гермиона была уже к этому готова, прочитав своё досье на неё. Теперь у Джинни были короткие волосы, которые доходили ей до подбородка. У неё было маленькое колечко в носу и татуировка на предплечье. Гермиона решила, что это как-то связано с квиддичем и задалась вопросом, не было ли это существо талисманом её команды? К тому же, она когда-то помнила его, просто забыла. Если бы она знала, что ей сегодня предстоит увидеться с Джинни, она бы досконально изучила досье на неё.       — Хорошо выглядишь, — заключила Гермиона. — Очень…       — Круто? — с усмешкой закончила Джинни. — И это твоё слово, а не моё.       Гермиона кивнула. Это было так странно. Разве когда-нибудь она сможет привыкнуть к этому? О, точно, в её обстоятельствах она никогда не сможет сделать этого. Вот в чём заключалась главная проблема. Гермиона вздохнула и откинулась на спинку дивана. Оглядела комнату. Всё было новым, включая телевизор. На самом деле новый интерьер дома на Гриммо выглядел весьма мило и уютно.       Джинни прикоснулась к её руке чем-то холодным. Гермиона повернулась, и увидела, что это был стакан с водой.       — Тебе, наверное, это нужно. Насколько я знаю, прошлым вечером ты довольно много выпила.       — Правда? По какому поводу?       Гермиона взяла стакан и залпом осушила его, а затем осмотрела себя. У неё действительно болела голова, но больше всего страданий приносила некая метафизическая боль в груди. Вот только это было явно не из-за выпитого накануне алкоголя.       — Ты, Гарри и Рон вчера вечером были на благотворительном балу. Это ответ на вопрос, где ты пила, но не почему. Об этом я, увы, не знаю, и тебе придётся расспросить об этом Гарри, когда он вернётся.       — Оу… — Гермиона снова повернулась к телевизору.       Они ещё несколько минут смотрели мультики, прежде чем Джинни повернулась к Гермионе.       — Не обижайся за магглов, но эта передача невероятно глупая.       — Её показывают для детей, — покачала головой Гермиона. — Она и должна быть глупой.       Джинни пожала плечами, подняла пульт и выключила телевизор. Затем она повернулась к Гермионе, подтянула к себе одну ногу и обхватила её руками.       — Как ты? — спросила она и призналась: — Я обычно не вижу тебя по утрам, когда ты только начинаешь осознавать эту новую для себя жизнь.       Гермиона понятия не имела, как ответить на этот вопрос. Как она себя чувствовала? Ужасно. Она только что обнаружила, что самая ценная её часть, её разум, был неизлечимо повреждён. И вот она сидит тут, страдая от похмелья и страной боли в груди, которая казалась знакомой, но причину которой она всё никак не могла определить, и зачем-то защищала маггловские мультики перед Джинни. Да… У неё определённо бывали времена и получше…       Так и не определившись с ответом, Гермиона вздохнула и закрыла глаза.       — Скажи мне. Только честно. Насколько всё плохо?       — Ты о чём? О твоих проблемах с памятью?       Гермиона, всё так же не открывая глаз, молча кивнула. Она знала, что если бы сначала встретила Гарри или Рона и задала им этот же самый вопрос, то они бы точно солгали. Сказали что-нибудь типа того, что с ней всё в порядке, даже если на самом деле это было бы неправдой. Но она могла быть уверена, что именно Джинни скажет ей правду. Какой бы она ни была.       — В этом нет ничего хорошего, — начала Джинни, положив руку на ногу Гермионы. — Но тем не менее у тебя правда хорошая жизнь. Ты занимаешься кучей разных вещей, всё ещё успеваешь работать, твои друзья тебя обожают, и… Ну, да, ты этого не помнишь. Но, знаешь, ты всё ещё живёшь, и ещё в твоей жизни есть мы, чтобы регулярно напоминать тебе об этом. Так что всё не так уж и плохо.       Несмотря на тёплые слова Джинни, давящее чувство в груди Гермионы говорило совсем об обратном. Она собиралась было рассказать ей об этом, но спохватилась, что Джинни просто не поймёт. Понять её могли только Гарри и Рон. Когда эта мысль пришла ей в голову, Гермиона, наконец, поняла, почему это чувство показалось ей таким знакомым. Это была та пустота, которая возникала в ней каждый раз, когда наступала её очередь носить на себе хоркрукс. Это было то ощущение, когда всё вокруг казалось пустым, серым и безнадёжным.       Если её жизнь действительно была такой хорошей, то почему она чувствовала себя так плохо?       — Сегодня воскресенье, и в этот день мы всегда посещаем Нору, — тем временем сказала Джинни. — Это уже традиция.       Гермиона несколько оживилась.       — А Гарри и Рон тоже придут?       — Нет, они проведут этот день отдельно. Так сказать, будут навёрстывать упущенное.       — Но ты сказала, что Гарри занят.       — Ну да. Он занят с Роном. У них были планы как следует где-нибудь потусоваться.       — Но разве они не работают вместе? — Гермиона вспомнила, как читала в своих досье о том, что они оба работают в аврорате. — Разве они не видятся каждый день?       — Разве Гарри не может немного отдохнуть? — резко переспросила Джинни.       Гермиона вжалась в спинку дивана, порядком встревоженная столь разительно изменившимся тоном.       — Я… Я просто… Отдохнуть от чего?       Джинни уронила голову на прижатое к груди колено и шумно вздохнула.       — Ни от чего. Прости. Мне не следовало на тебя огрызаться. Просто у меня сегодня какое-то странное настроение.       Но Гермиона всё ещё не могла прийти в себя. Что случилось с Гарри? Почему его здесь нет? От чего ему нужен отдых? Или, скорее, от кого? От неё? Да, должно быть действительно от неё. Но что она сделала? И не поэтому ли Джинни так сердится на неё?       — Иди сюда, — подала голос Джинни, придвигаясь поближе. — Ты выглядишь так, будто тебе сейчас до смерти нужна хорошая доза обнимашек.       Гермиона осталась на месте и подождала, на тот случай, если Джинни и правда обнимет её. И Джинни действительно это сделала. Она обняла её и крепко прижала к себе.       — Мне очень жаль, Гермиона. Правда. Вот почему я никогда не появляюсь на утреннем дежурстве.       — И кто обычно дежурит по утрам? — поинтересовалась Гермиона.       — Гарри. На самом деле он это делает с тех пор, как вы начали жить вместе.       — Но сегодня… ему нужен перерыв?       Джинни откинулась назад и положила ладони на плечи Гермионы. Выражение её лица теперь было мягким.       — Нет, Гермиона. С ним и правда всё в порядке. Я видела его сегодня утром. Да, он был с таким же похмельем, как и ты, но в остальном всё у него было хорошо. А теперь давай поговорим о тебе? Ты… Ты как-то неважно выглядишь. С тобой всё в порядке? Ну, имею ввиду, кроме похмелья?       Гермиона снова подумала о боли в груди. Сказать ей об этом? Или, быть может, она снова заденет какую-нибудь деликатную тему, которая снова выведет Джинни из себя? Да, Джинни была отличной подругой, но у неё правда был ужасный характер, и Гермиона была не в том настроении, чтобы ещё раз испытывать его на себе.       — Наверное, я просто приму антипохмельного, — Гермиона изобразила на своём лице жалкое подобие улыбки, — и мне сразу станет легче.       — Я знаю, где вы двое храните свои зелья, — Джинни шустро вскочила на ноги. — Почему бы тебе не принять душ, а потом я принесу тебе антипохмельного?       Гермиона кивнула и тоже поднялась с дивана. В её нынешнем состоянии приведение себя в порядок казалось ей гигантской, непосильной задачей, но она всё-таки справилась с ней. Она просто сделала это. Шаг за шагом.

***

      После того, как Гермиона провела в Норе большую часть дня, Джинни сводила её поужинать в небольшой паб, который удобно располагался совсем недалеко от площади Гриммо, и всего час назад оставила её на пороге дома. Между делом она поинтересовалась, не хочет ли Гермиона, чтобы она составила ей компанию, но та ответила, что не против немного побыть наедине с собой.       Гермиона весь день была окружена людьми и думала, что было бы очень неплохо некоторое время побыть одной. Вот только уже через пару минут после того, как Джинни ушла, она пожалела об этом решении и чуть было не позвонила ей. Однако, она этого всё же не сделала. Она была взрослой, самодостаточной женщиной и должна была самостоятельно справляться со своим одиночеством в этот вечер.       Она направилась в библиотеку, которую обнаружила утром, и нашла большую папку на нижней полке. Когда она открыла её и заглянула в содержимое, её сердце едва не разорвалось на куски, но она всё никак не могла остановиться и продолжала читать. Она вспомнила то чувство, которое было с ней с самого момента пробуждения. Как будто бы где-то внутри неё бился какой-то пока неизвестный, но очень важный вопрос, на который ей было жизненно необходимо отыскать ответ. Гермиона подумала, что, быть может, найдёт ответы именно здесь.       Она была настолько поглощена чтением, что совсем не услышала появления Гарри. Она очнулась только тогда, когда он уже появился в дверях.       — Привет!       У Гермионы ёкнуло сердце. Она отложила папку и медленно пересекла комнату, во все глаза рассматривая Гарри. Он выглядел по-другому, но всё же очень знакомо. Она остановилась перед ним, и слёзы стремительно навернулись на её глазах, но она не имела ни малейшего понятия из-за чего. Она сморгнула их. Почему она весь день чувствует себя такой эмоциональной развалиной? Или она так чувствовала себя всегда?       — Привет, Гарри.       Его глаза внимательно изучали её лицо, и она попыталась было изобразить хоть какую-то улыбку, но на сей раз ей это не удалось. Казалось, она уже истратила всё своё актёрское мастерство за этот очень длинный день.       — Плохой день? — поинтересовался он, хотя, похоже, уже знал ответ. По какой-то причине он выглядел виноватым.       Гермиона знала, что не стоило врать ему, а говорить правду банально не хотелось, поэтому она проигнорировала вопрос.       — Как прошёл твой день? Как там Рон? Сегодня в Норе все скучали по тебе.       На самом деле это было грандиозным преуменьшением. Наверное, абсолютно все люди, посетившие сегодня Нору, даже те, кого она не знала, спросили у неё про Гарри. Примерно к десятому разу Гермионе настолько надоели все эти расспросы, что ей дико захотелось поднять руки и закричать: «Я не знаю! Я ничего не помню! Оставьте меня в покое!»       Было ясно, что он обычно не пренебрегал этой воскресной традицией. И хотя Джинни не оставила никаких намёков на то, почему Гарри с Роном так отчаянно захотелось отдохнуть вместе, Гермиона была почти уверена, что это было как-то связано с ней.       Гарри склонил голову набок, а потом указал на диван.       — Давай присядем, и ты мне всё расскажешь… — его голос затих.       Гермиона увидела, что Гарри смотрит на ту большую папку, содержимое которой она только что читала.       — Предупреждение на ней написано не просто так, — ровным тоном заметил он.       Она всё так же продолжала молчать, но, когда Гарри взял в руки папку и пошёл было к книжным полкам, чтобы поставить её на место, она схватила его за руку.       — Подожди. Я ещё не закончила с ней! И у меня… эм… есть вопрос.       — Как скажешь…       Гермиона забрала папку обратно и увидела, что Гарри всё ещё продолжает внимательно изучать её лицо. Что он в ней ищет? Она потупила глаза и снова села на диван, скрестив ноги и водрузив на них папку.       — Так что ты хотела спросить? — Гарри уселся рядом с ней.       Гермиона закусила губу и посмотрела на страницу, которая пестрела бесчисленными заметками, которые явно были написаны её рукой, но которые она совсем не помнила.       — Эм… Я думаю, мне надо ещё немного обдумать всё это. Расскажи лучше о своём дне.       Гарри пожал плечами и откинулся на спинку дивана.       — Да ничего особенного. Зашёл за Роном, большую часть дня мы летали, потом поплавали в озере, а напоследок поужинали в пабе. А что насчёт тебя? Как тебе Нора? Там всё теперь по-другому, верно?       Гермиона кивнула.       — Там было намного больше детей, чем я помнила. И ведь раньше я думала, что они громкие. Знала бы я тогда, сколько их будет сейчас…       — О, да! В наши дни мы начали праздновать так много дней рождений, что ты даже не представляешь. Вообще, я удивлён, что сегодня никто ничего не праздновал. Редко выдаётся такая свободная неделя.       — Верно, ведь прошлая неделя была твоей.       Она посмотрела на Гарри, и он кивнул, почему-то избегая её взгляда.       — А следующая неделя будет Джинни, да?       Гарри снова кивнул, всё так же не отрывая взгляда от стены.       — Гарри?       — Хм?       — Джинни казалась… эм… разочарованной мной? Я что-то натворила? Если так, то мне ужасно жаль. Я никогда не хотела…       — Нет-нет-нет… — Гарри положил руку на её плечо. — Не волнуйся о Джинни. У неё просто стресс. Её команда много лет пыталась пробиться в финал, и у них почти получилось, но в последнем матче им не повезло. Ты же знаешь, какой она может быть в такие моменты. Так что ты тут точно не при чём.       Гермиона была почти уверена, что Гарри что-то скрывал, но не стала настаивать.       — Так ты об этом хотела спросить?       Гермиона покачала головой и посмотрела на раскрытую папку, которая до сих пор лежала у неё на коленях.       — Нет, я хотела спросить об этом…       Гарри наклонился и просмотрел лежащую вверх ногами страницу.       — А-а-а… Теория четвёртая. Одна из твоих любимых.       Гермиона провела пальцами по заголовку в верхней части страницы.       «Теория четвёртая: наслаждение самой жизнью».       — Это исследование довольно большое. Должно быть на это ушли дни, но как я умудрилась работать над чем-то одним в течении нескольких дней?       — Это не так сложно, как тебе кажется, — пожал плечами Гарри. — Иногда у тебя возникает желание поглубже изучить какую-либо тему, и тогда ты оставляешь себе записку на следующее утро с ёмкой выжимкой того, что ты изучила накануне. Обычно это накатывает на тебя рывками. Ты с головой погружаешься в какое-нибудь исследование либо в создание нового зелья. Несколько дней ты работаешь над этим на пределе сил, а потом выгораешь и делаешь шаг назад.       Гермиона на это только хмыкнула. В своём нынешнем упадническом настроении она и представить не могла, что её может вдруг охватить такое рвение.       — И, да, для работы с этой книгой ты обязательно должна находиться в определённом, правильном настроении, — продолжил он и сурово добавил: — Отсюда и предупреждение.       Гермиона снова проигнорировала его слова.       — Ты сказал, что эта теория моя любимая?       Она взглянула на заметки, которые сделала внизу страницы, остановилась на последней и прочла её вслух.       «Из-за моего состояния я должна жить настоящим моментом гораздо лучше, чем большинство, и мне должно быть гораздо проще наслаждаться жизнью. Я надеюсь, что из всех теорий о смысле жизни именно эта теория и есть ответ, потому что именно её я могу реализовать в своей жизни».       Гермиона закрыла папку и снова посмотрела на Гарри. Он всё ещё держал её за руку.       — Почему это так тебя расстроило? — мягко спросил он.       Глаза Гермионы снова наполнились слезами, и на этот раз несколько прозрачных капелек всё-таки скатилось по её лицу.       — Я проснулась с чувством… грусти.       Да, это было недостаточно подходящее слово, но она просто не знала, как описать свои чувства более правильно.       — И когда Джинни сказала, что мы собираемся провести весь день в Норе, я поднялась наверх, оделась и подумала про себя: хорошо, это теперь твоя жизнь, и ты действительно живёшь только одним днём; твоё плохое настроение никому не поможет, так что просто живи и попытайся насладиться жизнью.       Она примолкла, дабы сделать несколько глубоких вдохов.       — Звучит разумно, — столь же мягко заметил Гарри.       — Я пыталась, Гарри, — ответила Гермиона, подняв на него глаза. — Я правда старалась, но мне всё равно было так… грустно, так плохо. И, я не знаю, я просто притворялась, но когда я увидела эту теорию, то… я подумала, если это и правда описание того, как я должна жить дальше, если это единственная теория, которой я могу придерживаться в своём состоянии, то как мне быть, если я не могу справиться даже с этим? В чём тогда вообще смысл?!       Гарри осторожно вынул папку из её рук и положил рядом с собой.       — Гермиона, посмотри на меня. Ты действительно наслаждаешься своей жизнью. Но, как и у всех нас, у тебя тоже бывают плохие дни. Иногда они кажутся тебе хуже, чем на самом деле просто потому, что ты не помнишь свои хорошие дни. Но они у тебя бывают. Правда.       — А может быть, ты просто думаешь, что у меня бывают хорошие дни? Может быть, всё это время я просто притворялась, тогда как эта боль в груди становилась всё хуже и хуже? Может быть, годы притворства наконец-то настигли меня, и… и… — она запнулась и замолчала.       Слёзы потоком потекли по её лицу, и Гермиона больше не смогла ничего сказать.       Гарри притянул её к себе на колени и обнял, пока она плакала у него на груди. Она весь день сдерживала в себе эти слёзы, и теперь, когда она, наконец, позволила им пролиться, боль в груди немного утихла. Гарри откинул голову на спинку дивана и просто гладил её по волосам.       Когда рыдания Гермионы немного стихли, она сосредоточилась на ощущении, как мерно поднимается и опускается грудь Гарри под её головой. Она случайно взглянула на него и увидела, что он безучастно уставился в потолок, а его глаза тоже весьма характерно поблёскивали от влаги.       Гермиона выпрямилась и слезла с его колен.       — Тебе тоже плохо. Почему?       Гарри снял очки и вытер глаза большим и указательным пальцами свободной руки. Он глубоко вздохнул, прежде чем снова посмотреть на неё.       — Мне не нравится видеть тебя грустной, особенно зная, что мог бы предотвратить это, если бы лично встретил тебя утром. Я просто… не смог, — в его пронзительных зелёных глазах была мольба. — Мне жаль…       — Всё в порядке, Гарри. Ты правда не можешь целыми днями напролёт торчать здесь со мной. Ты ведь не мой куратор или что-то типа того.       Гарри вздохнул и нацепил очки обратно.       — Я обещаю, у тебя ещё будут хорошие дни. Их правда было очень много. Например, вчера. Мы отлично повеселились на балу, несколько часов танцевали и слишком много выпили. Последствия этого ты наверняка сегодня чувствовала весь день, что так же явно не улучшило твоего настроения.       Гермиона прикусила губу, пытаясь вычленить что-то очень важное в том, что он ей сказал. Наконец, она поняла.       — Ты сказал, что смог бы это предотвратить. Что именно? Мою печаль? Но как?       Он пожал плечами.       — Твоё утро всегда начинается тяжело. Ты узнаёшь о том несчастном случае, пытаешься собрать свою жизнь воедино, пытаешься понять, как жить дальше, и, если что-то мешает тебе сделать это, например, угрюмая Джинни, тебе становится трудно наслаждаться оставшейся частью дня. Ты начинаешь задаваться множеством тяжёлых и сложных вопросов как, например, что бы ты могла сделать, чтобы не попасть в такую ситуацию, или какой бы могла быть твоя жизнь, если бы не тот несчастный случай, и тому подобное.       — Ох…       — Но, опять же, моё присутствие не является гарантией хорошего дня. У тебя бывали плохие дни, которые начинались правильно, так что… Как я уже говорил, у всех нас иногда бывают плохие дни.       — Да, согласна, бывают. Но бывали ли у меня хорошие дни, которые начинались не с тебя?       Этот вопрос застал Гарри врасплох. Он на мгновение задумался, поскрёб щетину на подбородке и посмотрел на закрытую папку, лежащую на диване.       — Когда-то, в самом начале, да, бывали, но не в последнее время, — с печалью в глазах кивнул он.       Гермиона понятия не имела, что делать с этой информацией, и потому она закинула её в тот раздел памяти, который предназначался для мыслей, которые следовало потом хорошенько обдумать. Правда, в то же мгновение она спохватилась, сообразив, что уже завтра ничего об этом не вспомнит. Ну что же. У неё всё ещё были более важные мысли, которые следовало обдумать прямо сейчас. Например, слова Гарри о том, что в последний раз она была счастлива не далее, как вчерашним вечером.       Гермиона прикрыла глаза и попыталась ощутить в себе это счастье. Ощутить в себе ту беззаботную часть, которая совсем недавно танцевала, смеялась и много выпивала. Да, её воспоминания исчезли, но чувства, возможно, всё ещё могли жить в ней. Она очень старалась, но так и не смогла найти их в себе. И это заставило её заплакать снова.       Гарри притянул её обратно к себе на колени и крепко обнял.       — Мне так жаль, — сказала она сквозь рыдания. — Я… Я… Я весь день чувствую какую-то тяжесть в своей груди, и я не могу её прогнать. Я… Я не могу объяснить, что чувствую. Я только знаю, что все мои слова не могут этого описать.       — Тихо, тихо… Постарайся расслабиться. Тебе не нужно мне это объяснять. Я всё понимаю. Обещаю, завтра будет лучше.       Гермиона чувствовала, как слова Гарри вибрацией отдаются в его груди, и ей было очень приятно находиться с ним в такой близости.       — Завтра я приготовлю тебе блинчики, — продолжал он. — Это всегда срабатывает.       — Блинчики? — подняла она голову. — Ты делал их в среду, я видела запись об этом в своём календаре. Мне тогда тоже было грустно?       — Да.       — Из-за чего?       Гарри откинул голову на спинку дивана и снова уставился в потолок.       — Ты очень сильно хочешь чего-то, чего, как ты думаешь, у тебя не может быть в этой новой жизни, которой ты живёшь. Но это может у тебя быть, Гермиона, — он поднял голову, чтобы посмотреть на неё, и взгляд его был очень многозначительным и напряжённым. — Тебе можно быть счастливой. Тебе нужно перестать беспокоиться за всех вокруг и просто позволить себе стать счастливой!       Гермиона смутилась. Разве она вот только что не рассказывала ему, что просто не может заставить себя наслаждаться этим днём? И теперь он намекает на то, что это так же просто, как взять и забрать себе своё счастье? Покачав головой, она не стала зацикливаться на этом, так как было ясно, что Гарри всё-таки что-то очень сильно расстраивает. Ей вспомнилось то время, которое они провели в палатке. Тогда они оба жалели себя и сильно беспокоились, что не смогут выиграть эту войну.       Ситуация сейчас была немного похожа на ту. Вот только война давно уже закончилась, и они должны быть счастливы. Гарри должен быть счастлив.       — Ты не должен грустить, Гарри. Всё уже давно сделано. Хоркруксы уничтожены, Волдеморт мёртв, и мы добрались до спокойной жизни. Ты тоже должен быть счастлив, Гарри, должен наслаждаться жизнью. Это всё, чего я когда-либо хотела.       Может быть, именно поэтому ей было так грустно? Не из-за каких-то там загадочных рассуждений Гарри, а просто: Гарри было грустно, и ей было грустно.       — То есть для себя ты счастья не хочешь? — с вызовом спросил он. — Только для меня?       «Единственное, чего я хочу в этом мире больше, чем тебя, это твоего счастья».       Эта фраза внезапно всплыла в голове Гермионы, но она не имела ни малейшего понятия, где её слышала или видела. Но из-за неё боль в груди Гермионы внезапно усилилась, и она снова заплакала.       — Чёрт. Извини. Не плачь, пожалуйста. Честно говоря, я удивлён, что у тебя ещё остались слёзы, — Гарри принялся стирать с её лица бегущие вниз ручейки.       — Боже, мы с тобой в полном беспорядке, — признала она, когда ей всё же удалось немного успокоиться.       — Да, но мы уже проходили через это, не так ли?       Она поняла, что он имел ввиду те месяцы в палатке и улыбнулась. Они вместе прошли через события гораздо худшие и смогли найти свой путь к будущему. Так почему бы им не попробовать сделать это снова? Они могли бы вместе пережить этот плохой день.       Гермиона откинула несколько прядей волос, упавших на лоб Гарри. Когда же она сообразила, что именно делает, то замерла. Это получилось очень интимно. Гораздо интимнее, чем всё, что было между ними за то время, которое она помнила. Но… это показалось ей совершенно нормальным.       Она сидела на коленях у Гарри, одной рукой обнимая его за шею, а другой — поправляя его волосы. Она попыталась сообразить, как они вообще оказались в таком положении? Это он притянул её к себе на колени, не так ли?       — Гермиона? — ворвался в её мысли голос Гарри. Он смотрел на неё озабоченным взглядом.       Она молча покачала головой и попыталась вспомнить, о чём только что думала. Они оба пребывали в глубокой меланхолии. Верно. Она открыла рот и едва не спросила о том, нормально ли, что она вот так вот запросто сидит на нём, но в последний момент передумала и задала совсем другой вопрос, не желая давать ему шанса опомниться и попросить слезть с него.       — А ты почему грустишь? Я могу тебе как-нибудь помочь?       — Да, — кивнул он. — Ты можешь перестать выглядеть такой несчастной. Это бы действительно очень сильно помогло мне.       — Хорошо, я постараюсь, — грустно улыбнулась она. — Как на счёт того, чтобы во что-нибудь поиграть?       Гарри застонал.       — В игру, в которую мы играли уже тысячи раз, но в которой мне ни разу не удалось победить тебя?       — Всё когда-нибудь случается впервые, — пожала она плечами. — Мой разум повреждён, так что, возможно, на этот раз у тебя получится выиграть.       — Темновато, — еле заметно улыбнулся он.       — Зато забавно.       — Ладно, давай поиграем в Призрака, — раздражённо вздохнул он, но Гермиона могла поклясться, что это было просто притворство.       Она поёрзала у него на коленях и сцепила руки у него за шеей. Её мысли снова озадачила странность их положения, но такая близость казалась ей настолько естественной, что она быстро выкинула это из головы. Да и боль в её груди впервые за весь день почти перестала её беспокоить, и она начинала думать, что это случилось именно из-за близости к Гарри.       — Итак, — начала она, снова сосредоточившись на нём, — я выберу тему, а ты начинай. Давай слова, связанные с Хогвартсом.       — Как скажешь. А.       — К, — быстро сказала она.       Гарри задумался, а потом закатил глаза.       — Чёрт, я уже проиграл. Акцио и акромантул, оба закончатся на мне.       — Вообще-то есть и другие слова, которые начинаются с АК.       — Правда? — он снова задумался, забавно прикусив губу.       — Может, мне установить таймер? — ухмыльнулась она.       — Ладно, ладно. Ц.       — И!       — Хорошо, Акцио. Я проиграл, и теперь у меня есть П. Ты слишком хороша в этом, — улыбнулся он, а потом защекотал её.       — Ай! Хватит! — взвизгнула она, извиваясь и удерживая его руки. — Начинай снова.       — Хорошо. Г.       — Е.       Гарри снова остановился, чтобы подумать, и Гермиона увидела, как он что-то подсчитывает на пальцах, невнятно бормоча что-то себе под нос.       — Гарри? — окликнула она его через некоторое время.       — Да?       — Я сожалею о своём поступке, который так тебя расстроил. Мне очень жаль из-за того, что ты чувствуешь, будто бы тебе нужно быть здесь, рядом со мной, каждое утро, чтобы привести меня в порядок. Мне очень жаль, что я так обременяю тебя этим, и мне очень жаль…       Гарри прижал палец к её губам, и она замолчала.       — Нет, ты не обуза. Ты самый важный человек в моей жизни, и она была бы бессмысленна без тебя, — Гермиона попыталась было что-то возразить, но он перебил её. — И не спорь! А теперь хватит пытаться меня отвлечь. Р.       Гермиона не смогла сдержать улыбки, когда он убрал палец от её губ.       — ГЕР…       Её разум заметался в поисках слов, которые бы начинались с этих букв. Проклятие! Он сделал её!       — Гербология, — самодовольно сообщил Гарри. — И это я думаю самым прямым образом связано с Хогвартсом. И, конечно же, есть ещё Гермиона. И то, и другое закончилось бы на тебе.       — Да, я уже поняла. Я надеялась, что ты выберешь букву Л и вспомнишь тех гелиопатов, которыми буквально бредила Луна весь шестой курс.       — Ты даже не подумала о собственном имени?       — Помолчи, — шлёпнула она его по груди. — Я думаю.       Несколько мгновений они молчали, а потом Гарри снова заговорил.       — Быстрый вопрос, пока ты думаешь. Ты вообще планируешь когда-нибудь слезть с моих колен? Потому что я их уже совсем не чувствую.       Гермиона покраснела и мигом сползла с его колен на диван.       — Прости, ты же знаешь, я становлюсь ужасно прилипчивой, когда расстраиваюсь.       Гарри вытянул ноги и с силой растёр бёдра, а потом пододвинулся к Гермионе и приобнял её за плечи.       — Я не против, чтобы ты была прилипчивой. Я всего лишь хотел спасти свои ноги.       Гермиона улыбнулась и положила голову ему на грудь.       — Правда всё нормально?       Она спросила это только из вежливости и очень надеялась, что он не оттолкнёт её. В его объятиях она чувствовала себя в такой безопасности, в какой ни разу не ощущала за весь этот день.       В ответ Гарри обнял её второй рукой и притянул к себе.       — Хей, — позвал он. — Перестань уже тянуть время.       — Я думаю.       — О том, как ты собираешься проиграть этот раунд? — поддел он.       Гермиона улыбнулась ему, и, в отличии от всех остальных улыбок за этот день, эта улыбка была самой настоящей.

***

      Согласно календарю Гермионы, сегодняшний день она должна была провести с Джинни, и именно поэтому сегодня она несколько раз перечитала своё досье на неё.       «Джинни Уизли.       С тех пор как Джинни окончила Хогвартс, она профессионально играет в квиддич. Она охотница Холихэдских Гарпий, квиддичной команды, полностью состоящей из ведьм. По словам Гарри и Рона, её команда довольно хороша и, как правило, каждый год держится в середине общего рейтинга.       Сейчас Джинни выглядит по-новому. Её новый стиль, похоже, построен на одном очень простом постулате: «Всё, что больше всего раздражает Молли Уизли». Так же она бисексуальна и встречается с вратарём своей команды Руби Рейнольдс. Они с Гарри расстались во время её последнего года в Хогвартсе, но не испортили отношений, до сих пор оставаясь близкими друзьями. Их расставание было взаимным, и между ними нет ни малейшей неловкости.       Джинни живёт по соседству с ещё одним квиддичным игроком (Альбой, которая играет за какую-то другую команду), и, как ты можешь себе представить, 95% всех её разговоров вращаются вокруг квиддича. К счастью, ты их совсем скоро забудешь!»       Гермиона улыбнулась последней строчке. Это было как-то сюрреалистично шутить о чём-то таком ужасном. Но она решила, что это, вероятно, один из лучших способов справиться со своим состоянием.       Она потёрла глаза, которые казались уставшими, зевнула, а потом начала медленно спускаться вниз. Когда она добралась до лестницы, ведущей на первый этаж, она услышала внизу голоса. Приблизившись ещё немного, она узнала в них Гарри и Джинни.       Гермиона остановилась в коридоре, в нескольких футах от двери на кухню, и спряталась в тени. Она не только слышала их из своего укрытия, но и могла видеть, оставаясь незамеченной. Гарри стоял у плиты и заваривал чай, а Джинни сидела за большим столом. Она повернула свой стул к Гарри и в полную длину вытянула ноги перед собой.       — Ты ещё не приготовил завтрак? — поинтересовалась она. — И тогда зачем я припёрлась сюда в такую рань?       — Там есть хлопья, если хочешь, — он лениво махнул рукой в сторону одного из шкафчиков.       Гарри слегка повернул голову, и Гермиона увидела, что он выглядит теперь немного по-другому. У него была щетина на лице, и его стрижка тоже казалась другой, но это было не точно — со сна волосы Гарри были в слишком большом беспорядке, чтобы можно было достоверно определить этот факт. Он всё ещё был в пижаме, и, казалось, будто он буквально только что продрал глаза. Словно услышав её мысли, он широко зевнул.       — Но хлопья я могу поесть и у себя дома, — захныкала Джинни.       Она тоже теперь выглядела совсем по-другому. Как говорилось в резюме, она привносила в свою внешность только те изменения, которые точно расстроили бы Молли. У неё были короткие волосы, маленькое колечко в носу и татуировка на верхней части руки.       — У тебя не найдётся яичницы с беконом или чего-нибудь погорячее? — продолжала ныть она.       — Ну, вот он, например, очень горячий, — Гарри покачал перед ней чайником. — Если хочешь чего-то другого, то будь добра оторвать свою ленивую задницу от стула и сделать это самой.       Джинни тяжело вздохнула, после чего встала, взяла из шкафчика кружку и протянула её Гарри.       — Хорошо, — буркнула она. — Я выпью чаю.       Гарри налил ей чай, а потом налил его и себе. Когда он поставил чайник обратно на плиту, Джинни вдруг схватила его за подбородок.       — Позволь мне взглянуть на тебя…       Она пристально изучала его лицо, и Гарри, пусть и выглядел раздражённым, смирно дождался конца осмотра.       — А ты хорошо выглядишь, — заключила она.       — Правда? — хмыкнул он. — Неужели ты захотела снова начать встречаться со мной? Ты наконец-то прекратила встречаться с ведьмами?       Гарри мягко боднул её бедро коленом, освобождая себе дорогу, после чего с комфортом устроился за столом. Джинни же скрестила руки на груди и прислонилась спиной к холодильнику.       — Ты прекрасно знаешь, что я имела ввиду совсем не это. Но если тебе вдруг зачем-то захотелось, чтобы я сказала тебе, что ты красив — если тебе уже недостаточно тех бесчисленных статей о том, какой ты замечательный и завидный холостяк — то, что же, я могу это сделать. Ты действительно красив.       Джинни взяла вторую кружку и повернула свой стул в сторону стола, прежде чем усесться на него.       — И нет, я ещё не перестала встречаться с ведьмами, — продолжила она. — Это так удобно, встречаться с товарищем по команде. Нет никаких конфликтов с рабочими расписаниями, с которыми иначе нужно было бы иметь дело.       — Но расставание с товарищем по команде… уже куда как менее удобно, — поддразнил её Гарри.       — Без шуток, — пробормотала Джинни себе под нос.       На кухне воцарилась тишина. Гарри и Джинни ещё некоторое время просто пили чай, пока Гермиона пыталась набраться храбрости для того, чтобы просто присоединиться к ним. Её встревожила их лёгкая пикировка. Нет, это было нормально для них, дело было не в этом. Дело было в том, что она просто не знала, как вписаться в их разговор и сможет ли она сделать это вообще? Вся информация о них, которой располагала Гермиона, была безнадёжно устаревшей до полной неуместности.       Но прежде, чем Гермиона успела ещё больше накрутить себя, Джинни громко сказала:       — Знаешь, Гарри, мне кажется, Гермиона действительно считает, что мы не сможем увидеть её отсюда.       — Да, знаю. Она считает себя такой коварной. Так по-слизерински...       Гарри и Джинни повернулись в сторону коридора и с улыбками посмотрели на Гермиону.       Гермиона же покраснела и смущённо вошла на кухню.       — Э-э-э… Привет. Извините. Я просто…       — Всё в порядке.       Гарри встал и стремительно преодолел разделявшее их расстояние. Когда же он добрался до неё, то заключил в крепкие объятия.       — Кстати, ты уже давно выучила Дезиллюминационные чары. Я могу помочь тебе с ними позже.       — Подожди, что?! — от удивления Гермиона даже отступила на пару шагов. — Как это вообще возможно?       — Я всё тебе объясню позже, но сейчас время как следует позавтракать. Ты сильно голодна? Я могу приготовить тебе яичницу или поджарить бекон.       Гарри обернулся и весело подмигнул Джинни, которая к тому времени уже поднялась из-за стола и стояла прямо за ними. Джинни на это только закатила глаза и оттолкнула Гарри с дороги.       — Моя очередь! — объявила она, прежде чем крепко обнять Гермиону. — Доброе утро, Гермиона! Добро пожаловать в свою новую жизнь! — она понизила голос и прошептала: — Попроси побольше бекона.       — Да, я буду бекон, — кивнула Гермиона, отстраняясь от Джинни. — Но я и сама могу его приготовить.       Гарри достал сковороду и поставил её на стойку, пока Гермиона увлечённо рылась в холодильнике. И уже спустя несколько минут сковорода весело скворчала на плите, а Гермиона с наслаждением потягивала свой утренний чай.       — Так чем вы двое занимались на этой неделе? — между делом поинтересовалась Джинни, повернувшись к Гарри.       — О! — радостно вмешалась Гермиона. — Это я знаю!       Она уже прочитала письмо об этом, найденное на своём рабочем столе.       — Хорошо, тогда просвети нас, — одобрительно кивнул Гарри.       — Я помогала с делом, которое будет рассматриваться Визенгамотом на следующей неделе. Молодая ведьма защищалась от своего жестокого мужа и в итоге перестаралась, за что он выдвинул обвинения. Так что большую часть недели я работала над изучением прецедентов и разработкой стратегии защиты. На сегодня я взяла перерыв, но завтра продолжу работу, чтобы точно убедиться, что защита будет готова к судебному разбирательству в среду.       Гермиона посмотрела на Гарри в ожидании подтверждения.       — Да, всё так и было. Но говорить, что ты работала над этим большую часть недели — это немного сильно приуменьшить. Ты работала практически целыми днями, делая лишь небольшие перерывы на приём ванной. И даже во время еды ты постоянно левитировала перед собой какую-нибудь толстенную книгу.       — Оу… — Гермиона поняла, что ему это явно не нравилось, но он повернулся и улыбнулся ей.       — Это ради хорошего дела, — сказал он, — но я всё же рад, что ты взяла перерыв на сегодня. Если бы ты вчера вечером не согласилась на выходной в компании Джинни, то у меня всё равно бы возникло сильное желание самому записать это в твой календарь.       Гермиона молча кивнула и повернулась обратно к бекону, который уже доходил до готовности. Она переложила его на тарелку и поставила на стол, обдумывая слова Гарри.       — Да, я думаю, ты мог бы это сделать, — заметила она, устраиваясь за столом. — Ты мог бы спрятать или изменить любую из заметок, которые я оставляю для себя, и этим полностью изменить мои планы на следующий день. Или на следующую неделю. Или на месяц… — её голос затих.       Гарри схватил её за руку и нежно сжал.       — Я бы никогда этого не сделал, — настойчиво сказал он, пристально глядя на неё своими зелёными глазами. — Никогда! Я знаю, насколько потерянной ты чувствуешь себя во всей этой ситуации, я знаю, как сильно ты полагаешься на нас, чтобы мы могли изо дня в день помогать тебе в твоих желаниях, и я бы никогда не злоупотребил твоим доверием. Это была шутка. Дурная, да, но всего лишь шутка.       — Он говорит правду, — добавила Джинни. — Более того, на самом деле он немного одержим тем, чтобы уважать все желания твоего прошлого я. И даже в тех случаях, когда твоё прошлое я полностью… Ой!       Она резко замолчала, и Гермиона поняла, что Гарри пнул её под столом. Затем он впился в неё взглядом и сменил тему для разговора.       — Так какие у тебя на сегодня планы, Джинни?       Она пристально посмотрела на него в ответ, и Гермионе показалось, что эти двое вели какой-то молчаливый разговор. В конце концов, Джинни пожала плечами и кивнула в сторону окна.       — Мы просто будем наслаждаться прекрасной погодой.       Гермиона тоже посмотрела в окно, и увидела, что за ним был солнечный, безоблачный день.       — Погодите-ка. Это, случаем, не кодовая фраза для обозначения полётов? — поинтересовалась она, пока её желудок совершал испуганный кульбит.       — Да, так и есть, — как ни в чём не бывало ответила Джинни и откусила ещё один кусочек бекона.       Гермиона же посмотрела на Гарри и увидела его ободряющую улыбку.       — На самом деле ты уже вполне неплохо научилась держаться на метле. Просто доверься своим инстинктам.       Единственное, что инстинкты Гермионы подсказывали своей хозяйке, так это то, что ей ни в коем случае не стоило садиться на метлу. И её снова замутило при одной только мысли о том, что она находится где-то высоко над землёй. Она целенаправленно сосредоточилась на кружке с чаем в своих руках и сделала большой глоток.       — Это будет весело! — заявила Джинни. — Мне тоже не помешает перерыв. Мы целую неделю тренировались без остановки.       — Да, весело… — слабым голосом пробормотала Гермиона.       Она знала, что Джинни никогда не позволит ей пострадать или ещё что-нибудь в этом роде.       Словно услышав её мысли, Джинни посмотрела на неё и сказала:       — Не волнуйся. Я не позволю тебе упасть.       — Я… Эм… У меня есть своя метла?       — Да, есть, — кивнула Джинни. — Она там, в шкафу.       Гермиона вспомнила, как читала что-то о том, как она брала уроки полётов на метле у Гарри после того несчастного случая. Она повернулась к нему с выражением паники и ужаса на лице, а он на это лишь коротко хихикнул.       — Не смотри на меня так. Всё это между тобой и Джинни.       — И Руби, — добавила Джинни. — Она тоже будет с нами.       Гарри поднялся на ноги и убрал их тарелки.       — Мне нужно идти собираться. Не волнуйся, тебе будет весело, — он наклонился и быстро поцеловал Гермиону в щёку, а потом шепнул: — Эти двое могут быть сущими занозами в заднице, так что пошли Патронуса, если тебе понадобится помощь.       Он выпрямился, напоследок похлопал Джинни по плечу и вышел в коридор.       — Ох, уж этот Гарри Поттер! Он не может нормально спать по ночам, если не спас по меньшей мере трёх человек за день! — выкрикнула Джинни ему вслед.       Похоже, она прекрасно расслышала последнее напутствие Гарри.       — Естественно! — донёсся его голос откуда-то из коридора. — И теперь мне осталось спасти только двоих!       — Да, прогресс, — проворчала Джинни, в то время как Гермиона весело рассмеялась.

***

      Гермиона, Джинни и Руби лежали на траве посреди большого поля рядом с Норой. Перед этим они несколько часов провели в воздухе, и Гермиона с удивлением обнаружила, что ей нравится летать. Да, она не поднималась выше двадцати футов над землёй, что, естественно, вызвало кучу насмешек со стороны подруг, но она не возражала. Она была слишком удивлена тем, что метла начала слушаться её — чего раньше ни разу не бывало — и всего через полчаса Гермионе удалось полностью расслабиться и в полной мере насладиться окружающим пейзажем.       — Не могу поверить, что уроки Гарри сработали, — покачала головой Джинни. — Когда он впервые поднял эту тему, мы все решили, что это пустая трата времени, поскольку ты быстро забудешь всё, чему научилась, но он продолжал настаивать на том, что твоё тело будет помнить. Что же, похоже, он оказался прав.       Гермиона кивнула и вспомнила о том, как Гарри говорил ей, что она теперь знает, как использовать Дезиллюминационные чары. Неужели её тело может сохранять и эти знания?       — Тело помнит, — повторила Руби. — Я думаю, что он знает об этом куда как лучше, чем кто-либо другой.       Джинни подняла руку и сильно пихнула Руби в плечо.       — Ой!       — Думай, что говоришь! — прошипела Джинни.       — Что? — удивлённо переспросила Гермиона, усевшись на земле. — Почему он должен знать об этом лучше всех?       — Потому что он целую вечность живёт в одном с тобой доме, — отмахнулась Джинни, — и поэтому знает о твоём состоянии больше всех, включая тебя саму. В любом случае, давайте поговорим о чём-нибудь другом?       Гермиона откинулась обратно на траву и посмотрела на Джинни, но та, казалось, избегала её взгляда.       — Я всё-таки хочу продолжить тот наш разговор с прошлой недели, — заявила Руби.       Джинни застонала.       — Что? — спросила Руби. — Она сейчас в хорошем настроении.       — Вы о чём? — вклинилась Гермиона. — О чём был тот разговор?       — Поверь мне, ты не хочешь этого знать, — проворчала Джинни.       — Разговор, — продолжила Руби, начисто игнорируя Джинни, — о перспективе того, что ты начнёшь с кем-то встречаться.       — Ну, абсолютно ясно, что это абсолютно невозможно, — мигом открестилась Гермиона. — И я не хочу об этом говорить!       — Видишь? — хмыкнула Джинни тоном «я же тебе говорила».       Руби снова проигнорировала свою девушку, продолжая смотреть на Гермиону.       — Да, ты всегда так говоришь, — кивнула она. — Но я как следует обдумала все твои аргументы и, думаю, смогу переубедить тебя.       — Я же сказала, я не хочу говорить об этом!       — Отлично. Ничего не говори, а просто выслушай меня. Твоим первым резоном было то, что тебе будет слишком сложно доверять кому-то, кого ты не знала в прошлой жизни. Если бы ты увидела какого-то незнакомца, который заявил бы тебе, что любит тебя, а ты любишь его, ты бы сразу заподозрила неладное.       — Ну… Ей точно не помешали бы какие-нибудь доказательства, — задумчиво вставила Джинни.       — Точно, — кивнула Руби. — Например, письмо от одной из её подруг. Может даже с общей фотографией вас всех с новым парнем.       Гермиона была не в силах слушать, как они говорят о ней, и молчать, поэтому снова вступила в диалог.       — Ладно, пусть. Но как я вообще могу влюбиться в кого-то нового? Никто не сможет полюбить другого человека всего за один день.       — На самом деле это не проблема, — задумчиво ответила Джинни. — Например, ты правда любишь Тедди, хотя не знала его раньше. Любовь, кажется, тоже живёт в теле.       Гермиона нахмурилась и попыталась проникнуться этими предполагаемыми чувствами к Тедди. Любила ли она его? Да она даже не знала, как он выглядит! Может, это чувство вспыхнет в ней, когда она увидит его или обнимет? Но вообще странно было осознавать, что она в принципе может любить кого-то, кого она не могла вспомнить.       — Хорошо-хорошо. Предположим, что это правда. Но как бы этот предполагаемый мужчина влюбился в меня? В ту, которой каждое утро нужно напоминать, кто он такой, и доказывать, что между ними есть чувства? В ту, которая никогда не сможет дать ему ни семью, ни близких физических отношений. Да это даже звучит смешно!       — Я не совсем уверена… — начала было Руби, но Джинни быстро хлопнула её по руке.       — Замолчи уже! — прошипела она, а потом повернулась к Гермионе. — Есть много волшебников, которые не хотят иметь детей. Хотя я всё ещё очень сильно сомневаюсь в том, что ты правда не сможешь иметь детей.       — Нет, физически я абсолютно здорова, так что с этой стороны проблем быть не должно, — согласилась Гермиона. — Но вот что со мной будет ментально и эмоционально? Каково это будет? Проснуться без памяти и обнаружить, что беременна? Или, ещё хуже, встретиться с пятилетним ребёнком и не знать даже его имени? Быть мамой ребёнка и не помнить о нём абсолютно ничего? Нет, ни за что!       — Но ведь ты не стала бы заниматься всем этим в одиночку, — возразила Джинни.       — Да, она права. У тебя был бы муж, который заполнил бы все твои пробелы, — добавила Руби.       — Я бы никогда не поступила так с тем, кого бы я любила. Я бы никогда не смогла обречь его на такую жизнь…       В груди Гермионы разлилось болезненное напряжение, и она замолчала, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, в тщетной попытке облегчить эту боль. Джинни тем временем положила руку на её плечо и мягко погладила.       — В любом случае, это бессмысленный разговор, — заключила Гермиона, — потому что, возвращаясь к началу, никто из мужчин не стал бы мириться с моими проблемами. Зачем я им? Есть сотни молодых ведьм с нормальными, полноценно функционирующими мозгами, из которых они могли бы выбрать более красивых, забавных, харизматичных и всё в таком же духе, — запинаясь, закончила она.       Джинни же на это лишь выразительно закатила глаза.       — Мда… Единственное, что в тебе ничуть не изменилось со школы — это твоя ущербная самооценка. Гермиона! Ты не только гениальная и сильная, но ещё и забавная, и красивая! И любой волшебник, начни он встречаться с тобой, только порадовался бы своей удаче.       — Да, ты настоящая находка, Гермиона, — кивнула Руби, озорно подмигнув ей. — И ты должна нам поверить, ведь мы любим ведьм и знаем, о чём говорим.       Джинни раздражённо закрыла лицо рукой, а Гермиона смущённо пробормотала:       — Так, этот разговор внезапно стал странным. Очень внезапно и очень странным.       — У Руби есть порочная склонность поступать так со всеми разговорами, — пояснила Джинни.       Они дружно рассмеялись, и Гермиона приложила руку к сердцу. Это напряжение… оно всё ещё было там.       — Руби, пожалуйста, больше не заводи этот разговор снова, хорошо? Я… просто… это слишком больно.       — Конечно, Гермиона, — кивнула Руби с очень грустным выражением лица. — Мы просто волнуемся за тебя.       Руби и Джинни сменили тему, и теперь обсуждали поиски новой соседки по квартире для Джинни. Её нынешняя планировала взять несколько месяцев отпуска, чтобы попутешествовать по миру. Гермиона отключилась от их разговора и размышляла о чём-то своём, но потом она услышала своё имя и вопросительно посмотрела на подруг.       — Что?       — Ты бы согласилась жить со мной? — повторила Джинни.       — И уехать с площади Гриммо?       Джинни пожала плечами.       — Я подумала, что, может быть, ты могла бы сменить обстановку. Тебе не обязательно каждый раз просыпаться в знакомом месте, и тогда все твои друзья могли бы по очереди помогать тебе.       — Оу… Эм… Я не знаю.       Гермиона собиралась было сказать, что не думала об этом раньше, но она вдруг поняла, что не имеет ни малейшего понятия, правда ли это. Но, разумеется, она точно не думала об этом сегодня.       — Я имею ввиду, что иногда уезжаю в разные командировки, — продолжила Джинни, — но мы могли бы что-нибудь придумать для таких дней. Тем более, ты частенько покидаешь дом на площади Гриммо. Иногда ты ночуешь в Хогвартсе, иногда — в каком-нибудь кемпинге с мальчиками, поэтому мы точно знаем, что ты можешь нормально начинать свой день, в принципе, где угодно.       Гермиона уселась на земле и посмотрела на Джинни сверху вниз.       — Мы когда-нибудь уже обсуждали это?       — С тобой — нет. Но я недавно разговаривала об этом с Луной и Невиллом, и они тоже решили, что это, в принципе, хорошая идея. Невилл сказал, что хотел бы, чтобы ты провела лето с ним в Хогвартсе, а в доме у Луны и Рольфа на самом деле куча свободного места. Так что, может быть, ты могла бы провести лето с Невиллом, осень — со мной, зиму — с Луной и Рольфом и весну — с Гарри. Я не знаю. Это просто мысль.       Когда до Гермионы дошёл смысл предложения Джинни, она снова улеглась на спину. Гермиона была обузой. Именно в этом был весь смысл. И сейчас Джинни пыталась сделать лучше не для Гермионы, а для Гарри. Она хотела дать Гарри немного свободы, дать возможность с кем-то встречаться, сосредоточиться на карьере, попутешествовать или… Или просто избавить от обязанности каждый день возиться с Гермионой.       Стала бы её жизнь хуже, если бы она пожила какое-то время в другом месте? А какая разница? Ей всё равно было бы не с чем сравнивать, не так ли?

***

      Позже тем же вечером Гермиона и Гарри сидели на диване и смотрели кино. Действие фильма происходило в эпоху Регентства, и рассказывало историю о жизни одного из самых любимых маггловских авторов Гермионы. Она сама настояла на просмотре, когда увидела его по телевизору, но теперь она пожалела об этом решении.       Это была история о грандиозном романе, полная остроумных шуток, страстных взглядов и чувственных прикосновений. Но из-за некоторых запутанных обстоятельств, связанных с положением пары в обществе и отсутствием денег, их отношения с самого начала были обречены на провал.       Гермиона смотрела в экран и ей непреодолимо сильно хотелось крикнуть героям: «Просто будьте уже вместе! Ты любишь его, он любит тебя, и будьте прокляты все ваши обстоятельства!». Но в реальности некоторые обстоятельства было просто невозможно игнорировать, и эта мысль была особенно удручающей.       В конце концов Гермионе надоело и она повернулась к Гарри.       — Этот фильм глупый. Можешь выбрать что-нибудь другое?       Он с видимым облегчением вздохнул, взял пульт и вообще выключил телевизор, а затем расслабленно откинулся на подлокотник дивана.       — Давай лучше ты мне расскажешь о своём дне? — предложил он. — Единственное, что я о нём пока знаю, это то, что он прошёл хорошо.       — Знаешь? Откуда?       Гермиона была по-настоящему удивлена. По её мнению, на данный момент прочесть что-то по её лицу было особенно трудно, потому как на ней лежали Дезиллюминационные чары. Она упорно практиковалась в них с самого ужина, когда Гарри доказал ей, что она сможет их выполнить.       — Всё просто, — хмыкнул он. — Ты весь вечер сидишь на той стороне дивана.       — И что? — недоумённо осведомилась она.       — Место, где ты сидишь, напрямую зависит от твоего настроения. В плохие дни ты подкрадываешься поближе и кладёшь голову мне на плечо, а в хорошие — сидишь далеко от меня, на той стороне.       — Что? — теперь в её голосе была оторопь. — Нет!       — А в очень-очень плохие дни, — продолжил он с лёгкой усмешкой, — ты сидишь прямо у меня на коленях.       Гермиона возмущённо пихнула его ногой.       — Я ещё ни разу не сидела у тебя коленях!       Гарри на это только пожал плечами и вернулся к первоначальному вопросу.       — Так я прав? У тебя был хороший день?       — Да, было весело. Эти двое такие забавные вместе. Немного похоже на просмотр обычной комедии.       Гарри понимающе кивнул.       — На самом деле я немного удивлён тем, что ты до сих пор не засыпала меня тонной вопросов. Обычно ты как следует набираешь их по мере того, как узнаешь что-то новое о том времени, которое пропустила, и разом вываливаешь их на меня, когда возвращаешься домой.       Гермиона вспомнила свой разговор с Руби и Джинни о свиданиях и едва не заговорила о нём, решив, что Гарри наверняка будет на её стороне. Она даже открыла рот, чтобы рассказать ему об этом, когда вдруг что-то в глубине её души решительно воспротивилось этому.       Это было странное чувство, и оно заставило Гермиону задуматься о словах Джинни. Задуматься над уверенностью Гарри о том, что тело Гермионы, в отличие от её разума, никогда ничего не забывает. И, наверное, именно так чувствуется работа телесной памяти. Похоже, какая-то скрытая, интуитивная часть её разума вспомнила предыдущий разговор с Гарри на эту тему и предостерегла её. Видимо, в тот раз он прошёл не очень хорошо, не так ли?       Гермиона вынырнула из своих мыслей и напоролась на пристальный взгляд Гарри.       — Гермиона? — спросил он.       — Что?       — Ты можешь сбросить это заклинание? А то с тобой правда трудно разговаривать. Мне, вроде, показалось, что ты собиралась что-то сказать, но я не был уверен в этом. Тебя же практически не видно.       Гермиона взяла свою палочку со столика и сняла с себя Дезиллюминационные чары. Гарри улыбнулся.       — Вот теперь гораздо лучше. А теперь скажи мне, что ты там собиралась мне сказать?       — Эм… — Гермиона лихорадочно искала какую-нибудь другую тему для разговора, кроме той, согласно которой она оказывалась буквально обреченной на одиночество. — Я поболтала с Джинни о том, чтобы, возможно, переехать к ней.       — Что?! — переспросил он, будто окаменев.       — Она рассказала, что её соседка по квартире уезжает на несколько месяцев, чтобы попутешествовать по миру, и теперь у неё будет свободная комната. Она спросила, не хочу ли я погостить у неё несколько месяцев? Мы подумали и решили, что было бы неплохо… если бы я, так сказать, жила по очереди у всех своих друзей, чтобы не слишком обременять собой кого-то одного.       — Нет.       — Что?       — Нет, — повторил Гарри. — Ты никуда не переедешь.       Гермиона скрестила руки на груди и возмущённо воззрилась на Гарри.       — Это не тебе решать. Если я захочу переехать, то я перееду.       Гарри прищурился, глядя на неё, и, по тому, как сжались его челюсти, Гермиона поняла, что он кипит, но пытается удержать себя в руках.       — Итак, этого ты хочешь? Переехать отсюда? Мы вместе отремонтировали этот дом. Именно ты спланировала всю эту обстановку, — он обвёл рукой гостиную. — И не только здесь, а во всех комнатах. Я собрал для тебя библиотеку и зельеварню, я ни кната не взял с тебя за проживание, а теперь ты хочешь переехать?!       — Дело не в том, что я тебе не благодарна. Это для твоей же пользы. Это…       — Нет! — рявкнул Гарри. — Чёрт возьми, Гермиона! Посмотри на меня, и на этот раз мне действительно нужно, чтобы ты внимательно меня выслушала, хорошо?       Он наклонился вперёд и схватил её за руки, а Гермиона, порядком встревоженная его горячностью, молча кивнула.       — Ты! Не! Обуза! — медленно и с расстановкой припечатал он, а затем вскочил и заметался по комнате. — Чёрт побери!       Гермиона ошеломлённо молчала. Она понимала, что явно задела его за живое, но не имела ни малейшего понятия, что именно его задело, и что ей сказать, чтобы всё исправить.       — Я хочу, чтобы ты жила здесь! — повернувшись к ней, ещё раз припечатал он. — Хорошо?       Она снова кивнула.       — Я хочу, чтобы ты жила здесь, чтобы ты каждую ночь спала в этом доме, и хочу каждое утро здороваться с тобой! Мне чертовски сильно надоело, что ты единолично решаешь, что будет лучше для меня! Я никогда не шёл против ни одного из твоих желаний, но ты ежедневно игнорируешь моё! Но это… нет! Я не позволю тебе сделать это!       — Гарри, я не… — Гермиона начала было защищаться, но осеклась, не зная, что ему на это ответить.       Гарри же остановился перед ней и присел на корточки, чтобы смотреть прямо в её глаза. Он положил руки на её плечи и горячо, настойчиво заговорил:       — Если ты хочешь, чтобы я был счастлив, если ты действительно хочешь поставить моё счастье превыше своего собственного, то тогда оставайся здесь. Будь здесь каждый день! — он замолк на секунду, а потом, будто бы спохватившись, добавил: — Пожалуйста.       — Ладно, я останусь.       — Запиши это.       — Хорошо, так и сделаю.       — Сейчас!       Гарри схватил свою палочку и взмахнул ею в хорошо известном Гермионе жесте Манящих чар. Спустя мгновение в комнату влетели лист чистого пергамента, чернильница и перо. Гарри перехватил их и сунул ей в руки.       — Пиши! — скомандовал Гарри и начал диктовать: — Что бы ни случилось, я собираюсь продолжать жить с Гарри. Я дала ему обещание и не собираюсь его нарушать.       Гермиона начала было возражать против категоричности этой фразы:       — Гарри, но мы не знаем…       — Запиши это! — рявкнул он в ответ.       — Хорошо, — покорно вздохнула она.       Она записала продиктованную им фразу и добавила дату для справки.       — Теперь ты должна положить её к себе на стол. Хорошо?       — Хорошо.       — Обещаешь? — продолжал настаивать он.       — Да. Я обещаю.       Он ещё некоторое время смотрел на неё, словно желал убедиться, что она не лжёт, а затем поднялся с корточек и снова уселся на диван. Он снова включил телевизор, и тот фильм, который они смотрели ранее, снова появился на экране, но никто из них не обращал на происходящее никакого внимания. Гарри всё ещё злился, а Гермиона пыталась осмыслить то, что сейчас произошло.       Что он имел ввиду, когда сказал, что она ежедневно игнорирует его желания? И когда он сказал: «Если ты действительно хочешь поставить моё счастье превыше своего собственного», — это показалось ей очень важным, но она всё никак не могла понять почему. Ей хотелось задать сотню вопросов, но она молчала. Сейчас было не время для этого, потому что внутри неё разгорелось одно очень важное желание, выполнить которое она хотела даже больше, чем найти ответы на свои вопросы, а именно как-нибудь успокоить Гарри, но, к сожалению, она находилась в глубокой растерянности, совсем не зная, что ему сказать.       Поэтому, вместо того чтобы заговорить, она тихонечко подобралась к нему под бок и положила голову на его плечо. Он поднял руку и обнял её, прижимая к себе, и она почувствовала, как он расслабляется. Хорошо. Это был хороший знак. Он не оттолкнул её.       Гермиона снова обратила внимание на телевизор и через несколько минут, когда дыхание Гарри успокоилось, сказала:       — Тебе нужно пересмотреть свою теорию.       Он в недоумении посмотрел на неё сверху вниз.       — Что?       — Теория дивана настроения. Я бы сказала, что моя близость к тебе прямо пропорциональна нашему общему уровню печали, а не только моему одному.       Гарри кивнул и снова перевёл взгляд на экран.       — Если… ты не захочешь, чтобы я оставила тебя в покое.       Гарри притянул её ещё ближе и упёрся подбородком ей в макушку.       — Думаю, я уже ясно дал понять, что хочу, чтобы ты и дальше оставалась рядом со мной.       — Да, — улыбнулась она. — Трудно было не заметить.       — Отлично.       Гермиона вновь перевела взгляд на экран, и они оба продолжили смотреть фильм. Через некоторое время Гарри спросил:       — Эти двое когда-нибудь будут вместе?       — Нет. Он женится на другой и заведёт детей, а она никогда не выйдет замуж. Однако, она начнёт писать любовные романы, в которых всегда будет дарить своим героям счастливые концовки, которой у неё никогда не было.       — Это чертовски удручает, — глубоко вздохнул Гарри.       — Да. Это потому, что история основана на реальных событиях. В реальной жизни не всем удаётся жить долго и счастливо.       Она снова подумала о своём разговоре с Джинни и своей обречённой на одиночество жизни.       — Это было довольно пессимистично, ты действительно превращаешься в слизеринку. Но мы, гриффиндорцы, всегда полны надежд и твёрдо верим, что хорошие парни всегда побеждают.       — Я не знаю, Гарри, — вздохнула она. — Возможно, скоро мне понадобится, чтобы ты надеялся за меня, потому что лично я не вижу для себя иного будущего, кроме того, где я оказываюсь в полном одиночестве, как та леди из фильма.       — Не беспокойся. У меня достаточно надежды для нас обоих.