***
Спустя некоторое время Мадара лениво развалился на энгаве, делая вид, что читает свиток с донесением, и тайком наблюдал, как Сакура разбирает приданое, собранное для нее Ран. Девушка выкладывала вещи на татами, пока не наткнулась на аккуратно сложенный праздничный мужской наряд, состоящий из светло-серых хакама в полоску, пояса-оби, черного кимоно, расписанного тонким узором из разлетающихся от ветра серо-зеленых сосновых иголок, и накидки-хаори в тон, чуть в стороне лежал меч в невзрачных лаковых ножнах. Она повернулась к мужу. — Посмотри, пожалуйста, это подойдет? Он отложил бесполезный свиток в сторону, встал, подошел ближе и уселся рядом, а потом внимательнее рассмотрел меч, наполовину вытащив его из ножен. — Отличный меч, да еще и с клеймом знаменитого мастера из страны Железа. Дорогой и завидный подарок. Одежда тоже роскошная — у твоей подружки безупречный вкус. Не стыдно будет надеть все это сегодня вечером, — Мадара посмотрел на жену и осторожно продолжил: — Я думаю, ты уже понимаешь, для чего мы все это делаем... Лично для меня имеет значение только та церемония, которую мы провели на лугу у водопада, и дороже тех подарков для меня уже не будет... но клан большой, остальные тоже захотят посмотреть, как мы обменяемся саке. И я считаю, что это обязательно надо сделать. Хороший веселый праздник необходим нашим людям — слишком мало у нас обычно поводов для радости. Девушка прикусила губу, согласно кивнула и отложила свадебный подарок в сторону, потянувшись за следующей вещью... Вдруг она громко ахнула. Мадара наклонился вперед, подозрительно оглядывая шаринганом рулон плотного шелка. Руки девушки, подрагивая, развернули ткань на татами. — Аа-а... — успокоился мужчина. — Это с той ширмы, которая стояла у тебя в спальне в замке. Деревянная рама в свиток не поместилась, но Ран сказала, что рисунок тебе очень понравился, так что я согласился снять шелк и запечатать. Мадара недоуменно глядел, как жена, едва не плача, легонько гладит нарисованных на шелке всадников посреди летнего поля. — Этот сюжет абсолютно мужской, — заметил Учиха, — понять не могу, кто вообще догадался поставить такую ширму в женской спальне? Я думал, хорошеньким девушкам больше подходят цветы и бабочки, ну или птицы какие-нибудь... Тебе и в самом деле она так сильно нравится? Сакура бросилась к нему в объятия. — Да-да! Очень нравится! Спасибо-спасибо... — горячечно шептала она, целуя его в губы и едва заметную ямочку на подбородке. Мужчина окончательно растерялся от ее напора и немного смущенно сказал: — Ну раз так... Давай, я завтра прикажу накрахмалить ткань и подыскать подходящую раму, поставим ширму вон в том углу. А сейчас пора — пойдем проверим, как там с приготовлениями к празднику...***
К вечеру дом главы клана полностью преобразился, украшенный разноцветными ленточками и длинными цветочными гирляндами. Внутри, под самым потолком главного зала для клановых собраний, были развешаны яркие фонарики, свет которых острыми снежными искрами отражался от парчовых одежд многочисленных гостей, собравшихся этим вечером, чтобы отпраздновать свадьбу главы клана и недавнюю победу. Церемония с обменом саке и вручением подарков завершилась более часа назад, так что праздник был в самом разгаре. Стучали большие и малые барабаны, к серьезному, раскатистому грохоту которых примешивался протяжный напев бамбуковых флейт-сякухати и переливчатые звуки сямисэнов и кото. Большая группа мужчин и женщин с красно-белыми круглыми веерами в руках вместе лихо отплясывала в центре зала какой-то веселый клановый танец. Остальные, с удобством разместившись вдоль стен за длинными столиками на низких изогнутых ножках, оживленно комментировали происходящее, попивали саке и лакомились закусками, которые с таким усердием весь день готовили женщины клана… Мадара изредка посмеивался, глядя, как весело и беззаботно танцуют его люди, переговаривался с братом и Яманака Иномэ и подливал сидевшей подле него жене саке из изящно украшенного кувшинчика... — ...Смотри-смотри, давно я нашего командира таким веселым не видел — сидит довольный, будто луну с неба достал! — прошептал один из Учиха своему приятелю и подлил ему еще саке. — Еще бы... — протянул второй и подмигнул, — такой луны нигде больше не сыщешь. Была одна на весь свет, а стала только наша, клановая. Молодец командир, я всегда знал, что он лучший, но чтобы так исхитриться... Ты слышал, говорят, наша клановая Луна одним ударом железные ворота в Янохара снесла и Бессмертного Какудзу по всему полю в блин раскатала. Шут за это прозвал ее Бесхвостым Биджу. — А что, я поверю! У нее один призыв чего стоит. Такой любого тонким слоем раскатает — навалится сверху, и привет... Нашей Луне и ручки марать не придется! Второй заржал. — Ты прав! — он закусил саке кусочком жареного угря, полюбовался на танцующих, побарабанил пальцами по столику, повторяя музыкальный ритм, потом перевел взгляд на раскрасневшуюся и сияющую от счастья Сакуру, наряженную в роскошное белое кимоно, затканное золотыми ромбами, и довольно продолжил: — Эх, молодец он все-таки — наш командир! Вот ты подумай только, как же он о клане нашем печётся, раз сумел найти и украсть такую девку, да еще и привязал к себе крепко-накрепко. Видал, как она его вчера после похорон прямо посреди улицы первая за руку взяла?! Эх, кто бы за меня так подержался... — Да ты, приятель, рожей не вышел! — расхохотался первый и утешающе похлопал друга по плечу. — Я, что ли, один... — пробурчал второй шиноби, опрокинул в рот еще одну чашку вина и посмотрел вперед, где за почти таким же столиком сидели на небольшом возвышении глава клана с женой, Изуна с их двоюродным братом Хикаку и Яманака Иномэ с одним из своих заместителей...***
Сакура тайком приложила ладонь к пылающей щеке. Мадара покосился на нее и прошептал на ухо: — Жарко? — Нет, просто так много внимания и взглядов, я не привыкла... — Привыкнешь. Ты теперь всегда будешь привлекать чужие взгляды, — он ухмыльнулся и снова шепнул, — пусть мне завидуют! — потом посмотрел в зал, откуда только что разошлись танцующие, и уже громче сказал: — Посмотри, там Окицу с Ясуо — сейчас устроят что-то веселое... Сакура перевела взгляд в центр зала, увидев там Медвежонка с маленьким ручным барабанчиком, который казался ярко раскрашенной детской игрушкой в его больших руках. Крупный шиноби с каменным выражением лица уселся на татами, скрестив ноги, и начал отбивать на барабане ритмичную мелодию. За ним в зал выскочил весело улыбающийся Красавчик. Он лихо повязал на голову какую-то светлую тряпку, подражая крестьянам, демонстративно подвернул края нарядных цветастых штанов и точно так же подкатал рукава, потом подхватил под мышку найденную где-то плоскую корзинку для рыбы, чуть присел и под бодрые удары барабанчика начал ходить по залу, надув в излишнем усердии щеки, оттопырив нижнюю губу и комично подергиваясь всем телом, будто от холодной воды. Парень пристально и нарочито серьезно рассматривал татами, словно это была гладь озера, то и дело наклонялся, сосредоточенно водя корзинкой по полу, будто просеивал ее от ила и камешков, «гонялся» за ловкой рыбешкой и делал умопомрачительные подсечки и прыжки, словно боролся с изворотливым угрем, затем снова отряхивался, смешно поводя задом и делая вид, что вылавливает юрких рыбешек из собственных штанов, «отдирал» несуществующих пиявок с лодыжек, поплевывал на невидимые раны, «прижигая» места укусов и изгибаясь так, будто в его теле не было костей, и «бросал» пиявок в зрителей. Вокруг раздавались охи и ахи от особенно головокружительных и опасных прыжков и взрывы хохота — настолько смешно и весело у него выходила несуществующая ловля рыбы. В конце, под дробный стук барабанчика, Красавчик подбежал к центральному столику, за которым сидел глава клана и его жена, вытащил из-за пазухи маленький стеклянный пузырек с водой и живой золотой рыбкой и торжественно протянул его Сакуре. — Улов для самой прекрасной госпожи! — звонко и громко воскликнул он и низко поклонился. Вокруг зааплодировали, раздался чей-то восторженный свист, а Сакура, весело рассмеявшись, приняла подарок...***
Праздник все набирал и набирал обороты. Шумные пляски сменялись свадебными песнями и здравицами, на смену которым снова шли танцы. Все чаще слышался пьяный смех, музыка стала веселей, а разговоры и шутки — откровеннее. В небольшом перерыве между танцами, когда все уже устали, музыканты с певцами затянули какую-то очередную лиричную песню о любви. Песня была старинная, мелодичная и красивая, а еще длинная, печальная, как все древние песни, и, что греха таить, несколько тоскливая и заунывная — с перечислением всех трагических хитросплетений в недолгой и несчастливой судьбе двух влюбленных… Хикаку — обычно вежливый, осторожный и деликатный Хикаку — вдруг порывисто поднялся и, чуть пошатнувшись, обошел столик. Темные глаза его блестели из-под длинной челки, как звезды, а на скулах играл пьяный румянец... — Нет, так дело не пойдет! — громко, серьезно и абсолютно уверенно воскликнул он и подмигнул Сакуре, а потом пошел к смолкнувшим музыкантам. — У нас тут вообще — праздник, или как... А где тогда веселье?!! Зачем нам эти унылые страдания?! Мы так скиснем от скуки, как сливы в бочке! Хикаку решительно отобрал у одного из музыкантов плектр и сямисэн, долго настраивал инструмент, а потом уселся прямо посреди зала и запел низким, чуть хрипловатым от выпитого саке, голосом под разухабистое бренчание шелковых струн и резкий, почти барабанный стук плектра по обтянутому кожей корпусу, остальные музыканты быстро подхватили нужный тон:Ох, теплый песок,
Морской бережок!
На волне качался
Маленький челнок.
Подошел я ближе —
Три корзины вижу,
Вовсе без охраны
Там стоят бесстыже.
Ах, какой улов!
Я, без лишних слов,
Поскорее рыбу
Дернуть был готов.
Вдруг рыбачки глядь —
И давай кричать:
«Надо расплатиться,
А потом хватать!»
Я и согласился,
С ними там остался.
Вдоволь расплатился —
Вволю порезвился!
Ох, теплый песок,
Морской бережок!
На волне качался
Маленький челнок.
Вокруг послышался хохот, залихватский свист и улюлюканье. — А ну дай, я! — вскочил со своего места пьяный Изуна и метнулся через весь зал к музыкантам. — Я тоже спою сейчас кое-что очень веселое! — Изуна ухмыльнулся, многозначительно подмигнул другу и скорчил хитрую мину. Хикаку икнул, рассмеялся и протянул ему сямисэн. Изуна взял инструмент, откашлялся, а потом красивым, глубоким голосом запел веселую песню, наигрывая задорную мелодию и притопывая ногой в лад:По столице однажды всю ночь я гулял.
В ясном небе светила луна.
Хэй-хо!
У реки своего я дружка увидал,
Прокутили мы с ним до утра.
Хэй-хо!
На заре пробирался домой я ползком.
Мои ноги от саке пьяны.
Хэй-хо!
Пару раз в переулке я падал ничком
И мечтал об объятьях жены.
Хэй-хо!
Вот родимый мой дом я глазами обвел.
Как же вышла дорога трудна!
Хэй-хо!
До постели супруги едва я добрел.
Одурманен парами вина.
Хэй-хо!
Что я вижу?! На ложе — четыре ноги...
Уж, наверно, двоится в глазах!
Хэй-хо!
Ками добрый, пьянчуге скорей помоги!
Снова начал считать впопыхах.
Хэй-хо!
Две красивых и белых — конечно, жены.
Волосатые ноги — мои.
Хэй-хо!
Глянул вниз — под халатом еще две видны...
Ну а эти, в штанах, тогда чьи?!
Хэй-хо!
Все разговоры и перешептывания как обрезало, музыканты растерянно опускали инструменты и тревожно переглядывались, звякнул и покатился по татами уроненный кем-то кувшинчик с саке. Сакура тихо охнула и медленно залилась краской до кончиков ушей. Мадара подскочил со своего места и легко перепрыгнул столик с закусками. Он спокойно и не спеша пошел в сторону брата в оглушительной тишине зала… Подойдя почти вплотную, Мадара поднял указательный палец вверх, Изуна пьяно скосил глаза, зачем-то внимательно разглядывая чужой палец. Мадара помедлил мгновение и резко ткнул брата в солнечное сплетение. Изуна инстинктивно наклонился, уворачиваясь, но так и не выпустил из рук сямисэн. Старший Учиха только этого и ждал — тут же обхватил его шею одной рукой и быстро стал тереть брату макушку костяшками пальцев другой руки. — Когда ты уже начнешь думать, прежде чем рот открываешь, — медленно, со значением говорил он. — Учу тебя, учу — все без толку... — Ай-ай, уважаемый старший братец, пусти! Да что такого-то?!! Хорошая же песня... веселая — про пьяного придурка... В зале раздались одиночные неуверенные смешки, Мадара тоже усмехнулся. — Ага, и мне сейчас весело: ха-ха-ха! Ведь мой брат — тоже пьяный придурок! — и стал тереть братову макушку с удвоенной силой. — Ай! Да за что?!! — Изуна дернулся, напрасно пытаясь вырваться из умелого захвата. Яманака вдруг раскатисто-громко расхохотался в притихшем зале и спокойно подлил себе еще саке. — Да не бери в голову, Учиха! Отличная песня, а главное — к месту. Ты как-нибудь на поминках про белые ноги спой, уверен, еще лучше получится. Изуна надрывно охнул, будто его резали, Мадара сразу же ослабил захват. Меньший брат использовал его заминку и сделал ловкую подсечку, роняя рассмеявшегося Мадару на спину, ухватил сямисэн, как щит, и ринулся за спину Сакуры. — Невестка, спасай! Сакура медленно обернулась и, прищурившись, поглядела на него, щеки ее пылали багровым румянцем, а зеленые глаза метали молнии из-под белой шапочки-накидки. Маленький остренький кулачок показательно сжался, костяшки тоненьких девичьих пальчиков тихо хрустнули... — Ох, ты ж... — прошептал Изуна и быстрым шуншином исчез из зала, позабытый сямисэн качнулся на боку и замер на татами позади девушки...