Стэн

"Take the guy out, not the whole fucking building!"

Представь себе: этот мужик садится в такси, направляется к зданию, где расположено федеральное агентство, сотрудника которого он только что убил, входит туда как ни в чем не бывало, нападает на охрану, когда его пытаются задержать, поднимается на сорок шестой этаж и убивает еще двоих агентов. После чего, опять же как ни в чем не бывало, но уже не один, а с двенадцатилетним ребенком, спускается обратно и уезжает на той же машине. И всё это — за считанные минуты, так что служба безопасности не успевает даже выходы перекрыть... Да это ж просто гребаный супермен, не иначе! Но вопрос, Малки, не в том, как ему это удалось. Вопрос — почему сутки спустя он всё еще здесь, а не где-нибудь в Пуэрто-Рико, на Кубе, в Мексике или, на худой конец, не на полпути в свою сраную Италию? Впрочем, ответ сам напрашивается: рано ему уезжать, если он действительно мстит за Ландо. Но хотя бы еще пару дней не появляться по известному адресу — неужели не догадался? Что это, неосторожность? Самонадеянность? Не ждал, что мы его так скоро найдем? Решил, если Тони на его стороне, то всё сойдет ему с рук? Или всерьез вообразил себя бессмертным?.. Шеф меня сегодня предостерег, мол, больше не путай личные мотивы с работой, Стэн; выгораживать тебя перед полицией — еще куда ни шло, но объясняться с семейством Барелли за твою утреннюю выходку в «Ресторане Гвидо» я не готов. Я в ответ: Харрис, дай сперва дело закончу, а уж потом как-нибудь сам объяснюсь, не маленький. А он смотрит на меня — долго так, пристально... Всем нам, говорит, сейчас тяжело, но с тобой явно творится что-то неладное, раньше ты не был таким... озлобленным. Раньше, спрашиваю, это когда? До того как я перевелся в нью-йоркское отделение и ты сходу взял меня в оборот? Познакомил с Тони, представил ему как своего нового помощника и тут же, при мне, заключил с ним сделку, чтобы убрать свидетеля, излишне осведомленного о том, кто, сколько и за что тебе платит... Или до того, как я поступил на службу в Нью-Джерси, где мои старшие коллеги промышляли тем, что присваивали себе часть конфискованных наркоденег? Раньше, не имея образования криминолога и знать не зная никакой статистики по делам о коррупции, я верил, что Фрэнк Серпико изменит систему. А еще раньше — мечтал о Джульярдской школе, полагая, что музыка спасет мир и я тоже могу быть к этому причастен. Жизнь, Харрис, вообще переменчива. Нет, Малки, я нисколько не удивлен, что ты разделяешь его беспокойство. И всё же в одном ты не прав: я не питаю ненависти к людям. Ненависть — чувство не только исключительно сильное, но и глубокое, ее нужно еще заслужить. А люди в большинстве своем — тот же Ландо: ты хочешь с ним по-хорошему, а он искренне убежден, что может легко тебя поиметь — и легко отделаться. Опасное заблуждение — иллюзия отсутствия причинно-следственной связи между тем, что делаешь ты, и тем, что делают с тобой. Но я не виню людей за их ошибки — в лучшем случае мне их жаль. Когда стало известно, что ты убит, Малки, я словно сам умер. Не помню, сколько времени провел на лестнице. Просто стоял там, курил, в окно пялился... А когда наконец поднялся в свой кабинет и обнаружил Уилла и Дженкинса... Нужно было действовать, и очень быстро. Только к вечеру, когда полицейские, криминалисты, чины из администрации и генпрокуратуры разошлись и всё стихло, я начал ощущать нарастающую боль. Горечь. Смятение, растерянность... Злость? Да, определенно. Но ненависти я не испытывал... Я ее не испытывал ровно до той минуты, пока сегодня, прибыв на место с группой захвата, вновь не увидел эту девчонку на улице. Скачет себе с пакетом из магазина вприпрыжку, беззаботная, будто ничего особенного с ней вчера не случилось. Будто не она стояла передо мной, чуть живая от ужаса. Будто не при ней произошло двойное убийство. Будто не из-за нее... Вот, думаю, сучка мелкая, надо было тебя пристрелить прямо там, в туалете, чтоб знала, что смерть — это тебе не игрушка. Но больше, чем кого и когда бы то ни было, я возненавидел человека, который дал ей в руки оружие. За то, что уничтожил команду, которой я дорожил. За то, что, проделав это, осмелился остаться в городе. За то, что не ждал меня. Не видел во мне серьезной угрозы... А теперь, когда я уже здесь, еще и за то, что надеется выстоять. Надо тебе признаться, в какой-то момент я и сам едва не поверил, что он заколдован. Что мы и правда имеем дело с чем-то сверх- или даже нечеловеческим... Долбаный час, Малки, штурмовики не могли подобраться к нему. Полицейский спецназ не мог выкурить его из квартиры, где он окопался. Снайперы из дома напротив никак не могли его снять. Улицу перекрыли. Оцепили здание. Притащили гранатомет. Половину верхнего этажа чуть не разнесли нахрен, подняли дым столбом. Промокли, как идиоты, когда противопожарная система сработала... И пока пытались что-то разглядеть в кромешном бардаке... эти двое скрылись. Всё. Нет их. Ни мужика, ни девчонки. Исчезли. Рассеялись вместе с дымом, испарились, мать их, с водой. Ускользнули. В очередной раз — и как ни в чем не бывало... Ладно, всем уже ясно: делать здесь больше нечего. Сверху выносят убитых. Выводят раненого. Снимают с него респиратор... Медик осматривает прострелянное плечо. На лицо не смотрит. А даже если и смотрит мельком — не видит. Никто не видит... Кроме меня. Как будто ориентировка на особо опасного преступника полицейским подразделениям накануне рассылалась не для того, чтобы ловить его не вслепую. Выдающийся профиль. Даже издали нельзя не узнать. И мне становится страшно, Малки. Кажется, он и впрямь обладает способностью наводить морок, который по какой-то причине не оказывает эффекта лишь на меня одного... Вот почему я не стал привлекать внимание, никому не указал на него, не арестовал, отступил. Выпроводил всех из подъезда. Позволил ему отойти к противоположному выходу. Готовя эту спецоперацию, я был уверен, что хочу наказать его по закону. Но теперь, увидев воочию, понял, что по закону я не хочу. И я это сделал, Малки. Как и обещал. Он был всего в двух шагах от двери, ведущей на параллельную улицу, когда я его остановил. Выстрелом в затылок. И не то чтобы я в себе сомневался... Не то чтобы чувствовал особую надобность удостовериться, что пуля достигла цели... Мне просто необходимо было взглянуть на него вблизи. Посмотреть в глаза. Прикоснуться. Развеять это чертово колдовство. Засвидетельствовать, что он — простой смертный. Как я. Как все мы. Я хотел, чтобы он осознал напоследок несостоятельность иллюзий... А самое главное — я хотел, чтобы Леон тоже увидел меня.