На Западе

Люциан приходит заранее — до назначенного времени ещё двадцать минут, но маршал решает, что осмотреться не будет лишним. Случайный прохожий и не узнал бы в этом покосившемся и осевшем за годы здании паб, поэтому место для встречи было удачным. С другой стороны, если посланник Ургота обманул Люциана, никто даже не узнает о подставе. Маршал толкает дверь, занимает свободный столик в углу и всматривается в других посетителей. Их было немного. В баре стояла зловещая тишина, изредка прерываемая шёпотом. Люциан задумался, оттого ли это, что он зашёл в бар или здесь не принято шуметь. Он не узнавал в других посетителях наёмников Ургота: на них не было выжженных татуировок, но каждый гость заведения изредка косился в сторону стрелка. Люциан почувствовал себя неуютно. Полумрак и широкие столы загораживали от него пояса других посетителей, он не знал, есть ли у них оружие. За барной стойкой было пусто, но никто не возмущался, даже если стаканы уже были опустошены. «Странное место, — подумал Люциан, осматривая интерьер, — будто не из нашего дикого края». На стенах были развешаны разного рода трофеи: черепа саблезубых тигров из далёких джунглей Ишталя, чёрный парус с проклятого корабля Билджвотера, серебряное копьё с намертво сжавшей его кистью демасийского воина — сувениры со всех уголков мира, кроме Ноксуса. Возможно, Люциан просто не доглядел, а может, у владельца ещё не нашлось достойного экземпляра для коллекции. Он размышлял над этим, когда к нему подошёл официант. В другой ситуации он бы и не понял, что мужчина хочет взять у него заказ: грудой мускулов он нависал над ним, хмуро глядя из-под косматых бровей. На голой шее извивались татуировки змеи, выжженные огнём. Подмышкой он зажал поднос, свободные же руки держали блокнот и карандаш. — Ну? — хрипло выдохнул официант. — Молока, — также односложно сипло сказал Люциан. В ожидании он и не заметил, как сильно пересохло в горле. Люциан не хотел выпить, остерегался отравить разум перед важной встречей. Из подсобки вышел бармен, стройный, невысокий, юркий — полная противоположность официанта, — и принялся за свою работу. Люциан наклонил шляпу, чтобы она лучше закрывала демоническую половину лица, и продолжил следить за ловкими руками бармена. Чувство времени подсказывало, что с минуты на минуту придёт Ургот или кто-то от его лица, чтобы обговорить с Люцианом возможность убийства Треша. Молоко принесли; маршал взял холодный стакан и залпом выпил. От контраста температур его немного передёрнуло. Спустя минуту к Люциану подошёл тот же официант. — Вас ожидают. За мной. Без лишних слов маршал проследовал за громилой в другой зал этого же заведения, чуть меньший, но почти полностью пустой. Дверь, ведущая по предположению Люциана на задний двор, была воистину огромной, он бы смог, не пригибаясь, зайти верхом на коне. У одного из столиков стоял Ургот, непомерно высокий, похожий на гибрид скорпиона и человека; он тяжело дышал, из прорезей маски выходили густые струи дыма. Пылающие глаза были прикованы к маршалу. «Неудивительно, что шериф Кейтлин принимает его за Дьявола». Люциан подошёл, снял шляпу, поклонился. Ургот склонил голову, тоже сняв свой котелок. Про себя Люциан отметил, что они не такие уж и разные. Ургот напичкал себя технологиями настолько, что теперь мало похож на человека, а Люциан продал душу за сверхчеловеческие силы и бессмертие. Он сел напротив преступного короля Далласа, не зная, с чего начать диалог. Ургот опередил его. — Не ты первый хочешь победить Треша. Но твоё оружие бессильно. Люциан кивнул. — Я совершил глупость, пойдя с ним на сделку. Ургот шикнул, что можно было принять и за насмешку, и за презрение, и за угрозу: тусклый свет не дал возможности разглядеть нескрытые металлом части лица. — Сомневаться в решениях прошлого губительно для будущего, — заметил Ургот, — но я знаю, что произошло. Ты преследуешь личный интерес, а не общественный. Люциан промолчал. На шее выступил пот. Он не знал, что Ургот осведомлён в подробностях сделки. Пальцы проклятой руки неосознанно легли на рукоять пистолета. — Я презираю эгоистов, — Ургот угрожающе сжал кулак и положил его на стол, — и, если бы встретил тебя при других обстоятельствах, вряд ли бы пошёл на встречу, — он замолчал. Его громоздкий кулак расслабился, пальцы Люциана соскользнули с рукояти. — Шериф Кейтлин — последняя преграда, останавливающая меня от захвата Далласа. Подставишь её — и я помогу тебе в убийстве Треша. Отряд моих головорезов, ящик взрывчатки... В очередной раз Люциану предлагали сделку с совестью. Кейтлин в сущности для него никто, да и сам стрелок уже давно не маршал. Стоило ли спасение Сенны нескольких жизней? С другой стороны, Треш выкашивает целые города, когда приходит в буйство. Вопрос вырвался сам, против воли Люциана: — На что мне головорезы, если их оружие не повредит его? Ургот поднял с пола увесистый ящик. Он был метр длиной, обитый калённым железом, от него веяло леденящим холодом. Ургот откинул крышку, и помещение осветилось бледным синеватым светом. — Ангельское оружие. Меч. Один из артефактов тех времён, когда Дьявол и его приспешники победили. Почти всё оно было уничтожено, как ты понимаешь. Люциан почувствовал, как всё внутри него сжалось от страха и ужаса. Ему захотелось убежать или кинуть меч в жерло вулкана, лишь бы избавиться, но ни в коем случае не прикасаться к нему. — Твоя демоническая половина боится... Любопытно. У неё есть самосознание. Люциан замешкался. — Нет. Да. Не знаю, — сбивчиво пробормотал он, делая шаг назад. — Эта вещь пугает меня. Да я даже ни разу не сражался мечом, а Треш ловкий, быстрый и жестокий. — Тебе и не придётся. Мы выплавим из него патроны для твоих пистолетов, около тридцати. Можем использовать мелкие частицы в динамите или отдать остатки моим головорезам, чтобы палить по Трешу со всех сторон. Это моя часть сделки — наёмники, взрывчатка, ангельское оружие. Твоя — подставить шерифа. Всего лишь. Люциан и не заметил, как стал в профиль к столу, отвернувшись всей демонической половиной. Меч сиял, лёжа на холщовом полотне, в его прямоте чувствовалась такая сила, что может уничтожить мир... или спасти его? Всё-таки оружие внушало первобытный ужас. С интересом разглядывая маршала, Ургот захлопнул ящик. Теперь комната снова была освещена лишь его пылающим нутром, жрущим угли. Человек, превративший себя в машину, и человек, превративший себя в демона, смотрели друг другу в глаза. Они не пожали руки, разойдясь восвояси молча. Первая часть сделки была за Люцианом. *** Сона не спала всю ночь, но мужчина, похитивший её, не позволил ей лечь возле костра. Ей было холодно и страшно, от этих двух чувств она не ощущала ничего другого. Кисти и стопы покалывало: то ли верёвки, которые похититель затянул потуже, сдавили ей кровообращение, то ли от леденящего ветра конечности начали отмерзать. Она беспомощно ёрзала в песке, запутавшись в юбке настолько, что была готова остаться нагой, лишь бы освободиться хоть немного. Лошади было плевать на пленницу, какие бы умные у животного не были бы глаза. Сона осталась совсем одна с безумцем посреди бескрайней пустыни. К утру её начала донимать жажда. Она не могла сходить в туалет, у неё уже сутки не была ни кусочка еды во рту. Сона впервые ощутила себя нищенкой, обречённой умереть в муках. Когда страдания стали почти невыносимыми, мужчина проснулся. Он прошёл мимо неё, наклонился над прудом оазиса, неспешно разделся и зашёл в воду. Сона и не представляла, как она промёрзла за ночь, но похитителя это мало волновало, как и не смущала его невольная зрительница. Сона отвернулась, испытывая отвращение к нему. При других обстоятельствах, может быть, он показался бы ей приятным, даже красивым, сейчас же он был настоящим монстром. Когда он вышел из воды, обсох и оделся, он склонился над Соной; его хитрое, но свежее и бодрое лицо выдавало всё его удовольствие. Она была его игрушкой, его собственностью, как ему казалось, и Сона это понимала. Капли холодной воды стекали с его волос, падая ей на лицо как дополнительная порция унижения. — Доброе утро, моя молчаливая гостья, — вкрадчиво прошептал он ей в губы. — Даю тебе десять минут на утренний туалет. Он ловким движением ножа срезал путы с её ног, а затем, достав из кобуры пистолет и взведя курок, нацелил ей прямо между глаз. Будто бы извиняясь, он улыбнулся, срезая путы и с её рук. Сона мгновенно отползла от него спиной на несколько метров. Лишь почувствовав под собой мокрый песок, она сглотнула, попытавшись встать. Адреналин отступил, вернув боль во всём теле, а особенно в конечностях. Похититель смотрел, как Сона, морщась, потирает кисти рук и ступни (туфли она сбросила ещё ночью, теперь они увязли где-то в песке), и беззаботно мурчал себе под нос мелодию. Она же вчера её исполняла! Это из личных сочинений Соны, но мужчина не промахивался по тональности, в точности, насколько это возможно голосом, повторяя её вчерашнее выступление. Невероятная память мужчины напугала её чуть ли не больше, чем пистолет, направленный на неё. Одолевая противоречивые чувства, она склонилась над водой, зачерпывая её руками и торопливо направляя к губам. Горло обожгло холодом, но это было лучше, чем изнемогать от обезвоживания. Она сняла ненавистное платье, лёгкие панталоны и корсет, зайдя в воду по щиколотки. Холод пронзил ноги, но, вероятно, другой возможности не будет. Сона зашла по пояс, стыдливо краснея. Пока она стоит спиной, не так страшно, но ей вскоре придётся развернуться и идти к нему лицом. Она обмылась: ей было сложно заставить себя опуститься в воду. Время поджимало. Сжав кулаки, яростно думая о своей ненависти, Сона смело пошла на него, но остановилась на береге. Спешно отряхнув с себя лишние капли воды, она оделась. Трясущиеся конечности плохо слушались, руки не могли найти в складках платья рукава, а похититель, раздражённый промедлением Соны, тыкнул кончиком оружия её в плечо. — Поторапливайся, — он смерил её высокомерным взглядом. — Ну же! Омерзительное создание, почему ты не можешь быстрее? «Потому что я промёрзла насквозь и обессилила от голода, страха и ненависти к тебе», — хотела бы сказать Сона. Постепенно теплело. Сухой песок уже вобрал в себя немного солнечного света, приятно согрев ступы Соны после ледяного купания. Дуло пистолета вжалось ей между лопаток, похититель подталкивал её к тому месту, где она ночевала. — Одно движение — и я прострелю тебе правую руку, — буднично, с едва уловимой агрессией просипел мужчина. Новая верёвка несколькими петлями обвила её кисти и скрепила за спиной. Сона сдержала себя от желания попытаться наброситься. Ей нужно время, пара дней, Этуаль найдёт её, и она сбежит. Без своего инструмента же девушка была полностью беззащитна. Связав и её ноги, мужчина подвёл лошадь. Животное, повинуясь короткой команде хозяина, припало на передние копыта, позволяя похитителю посадить на него Сону боком. Он привязал диву к своему седлу так, что попытайся она спрыгнуть, будет тащиться по песку, не имея возможности сбежать. Лошадь поднялась. На её боках с каждой стороны, позади стремян висело по походной сумке, в них, может, мужчина запасал воду, еду и деньги. Соне хотелось думать, что ничего более жуткого внутри не было. Мужчина тем временем надел свой полный костюм: оранжевое узорчатое пончо, широкопольная шляпа и очки с жёлтыми линзами. Видимо, последние защищали его от яркого солнечного света. Напоследок он натянул красный платок, скрывающий две трети его лица. Полное облачение придавало ему сходство с мародёром, а не с певцом. Сона про себя отметила, как сильно контрастировал его образ из бара с тем, кто застрелил её телохранителя. Они устремились на запад, всё дальше и дальше от цивилизации, закона и Этуаля. *** Треш не знал, не ведал, что такое «головная боль», но испытывал нечто очень похожее. Ноющее чувство где-то внутри черепа, чем-то подобное голоду, если бы его можно было чувствовать головой, раздражающее не столько интенсивностью, а сколько настырностью, оно мешало спокойно существовать и наслаждаться бытием. Такое случалось и раньше, а значит, с этим нужно было бороться. «Привычный метод подойдёт, — подумал Треш, — но хотелось бы чего-то нового». Ему не нужно было поворачивать череп, чтобы увидеть Сенну, он отлично знал, что находится позади него. Она брела по песку, с тяжёлой отдышкой вновь и вновь перебираясь через барханы. Первое время она скрывала, что ей тяжело, делала вид, что Трешу не сломить её, что она вынесет эту пытку. Сейчас же она истекала потом и еле волочила ноги. Дьявол упивался этой маленькой незначительной победой: Сенна больше не пыталась показаться сильнее, чем она есть. Чтобы укрепить свою власть, он немного ускорился. Аркан, соединяющий его левую руку и её шею, натянулся, завалил девушку в песок. Она не встала сразу, дала себе минутную передышку, тем более и монстр остановился. Как бы его не позабавило случившееся, неприятное ноющее чувство никуда не ушло. Сенна поднялась, молча отряхнулась и пошла за ним следом. Ему хотелось, чтобы она взбрыкнула, ударила его, но последние дни она берегла силы для долгих переходов. День ото дня ей становилось всё страшнее, но не от близости Дьявола — её более не беспокоили ни жажда, ни голод, ни сон, будто она мертвец. Сенна, как кукла, на верёвочке тащилась вперёд, шаг за шагом, метр за метром, увлекаемая Трешем в одном лишь ему понятном маршруте. Она ориентировалась по Солнцу: грубо говоря, они бесцельно бродили зигзагами по пустыне, обходя поселения, города и торговые пути. Однажды на горизонте она увидела поезд; он прокатился ржавой крохотной гусеницей вдалеке, унося её надежду быть обнаруженной кем-то хотя бы случайно. Треш уловил движение; это был не ветер, не случайное перекати-поле, не вылезший из дюны скорпион, а нечто громоздкое, медленное. Он услышал голоса, уставшие, но тем не менее довольные выгодной сделкой, люди ругались и спорили, решая, куда продолжить путь. «Заблудший караван, отлично, — удовлетворённо подумал Треш. — Не слишком много мороки, но первое впечатление для моей дорогой пленницы станет незабываемым». Впрочем, у них будут и другие разы. Бесконечное множество. Треш с Сенной сменили направление, повернув примерно на шестьдесят градусов южнее. Теперь солнце било ей прямо в глаза, что делало сложную дорогу ещё невыносимее. Она не могла наклонить голову, потому что тогда аркан впивался ей в кожу под подбородком, душил. Она надвинула шляпу так низко, как только смогла, и продолжила взбираться по скользящим песчаным барханам. Благо, добротные сапоги из змеиной кожи выдерживали все трудности её новой жизни. Пот заливал ей глаза, скатываясь по лбу; на пятый день их путешествия глаза воспалились до постоянной рези. Они шли всего несколько минут, когда Сенна тоже услышала голоса. Поторопившись, она преодолела очередную песчаную вершину и сдавленно, напуганно прошептала: — Нет, нет, нет... — она обернулась на монстра. Его безэмоциональная морда была направлена на неё. — Прошу, только не это. Двое уставших верблюдов медленно волочили сани с грузом. На их спинах сидело двое мужчин, плотно закутанные в шали. Один из них был помоложе: его выдавала осанка и нетерпеливые постукивания пятками по бокам животного. Сенна предположила, что это были отец и сын. Треш с удовольствием посмотрел на Сенну: её волнение, страх и непонимание наполняли его нутро блаженством. Треш испарился, оказавшись спустя мгновение прямо перед верблюдами. Животные взбрыкнули, начали расходиться в стороны, но Треш заловил одного из них арканом; теряя равновесие, верблюд взревел, видимо, от боли. Сенна была свободна, могла убежать, но она устремилась на помощь людям. Юноша упал со спины верблюда, его рука выгнулась под неправильным углом. Он вскрикнул, кувыркаясь в песке, его отец, не боясь самого Дьявола, ловко спрыгнул со своего седла и сел подле сына. Грудь паренька, как оказалось, совсем юного, вздымалась от дыхания. Ему было чертовски больно, а Треш, спокойно скинув аркан с задушенного животного, готовился к следующему замаху, когда Сенна наконец-то добежала и встала между ним и его жертвами. — Нет, пожалуйста, — взмолилась она, падая от бессилия на колени в песок. Может, это и к добру: эксцентричному монстру преданность была по душе. — Не убивай их, я сделаю что угодно. Треш потёр подбородок когтистой перчаткой. Заманчиво. Он мог унижать Сенну физически, но не мог морально, не мог уничтожить её боевой дух, надежду на спасение или бегство. Он знал, чувствовал, что она тешит себя любой мыслью о том, что ей удастся уйти от него. Слишком ценна была смертная, случайно попавшая в его лапы, заполучить же её полностью было бы великолепно. — Тогда сделка, моя дорогая Сенна, — воодушевлённо громко сказал Треш. — Я сохраняю жизни этих путников, а ты позволяешь мне прикоснуться к своей душе. Сенна опешила. Она не верила в душу, перерождение и вообще относилась к религии очень скептично. Дьявол и его подданные воспринимались ею как своеобразные монстры, вроде водяных и женщин-змей. Она перевела взгляд с Треша на старшего мужчину, с надеждой, с безмолвной просьбой и благодатью смотревшего на неё. Решение она приняла мгновенно. Она пожала его руку. Пальцы сомкнулись на её ладони несильно, он насмешливо опустил череп, будто в издёвке. Ему приходилось немного наклониться вперёд, чтобы сделать это. Сделка с Дьяволом не ощущается никак, будто с обычным человеком, не нужны никакие договоры на крови или клятва собственной жизнью. Он первый разжал пальцы. Сенна сделала шаг назад, будто он сразу же вопьётся в её душу, но Треш поступил хитрее. Он взмахнул арканом, размахивая им, как лассо, и накинул на второго верблюда, сломав ему шею одним резким движением. Ноги животного подогнулись, и оно свалилось в песок. Сенна опешила. — Про верблюда речи не было, моя дорогая, — пожал плечами Треш. Не дав ей ничего сказать, он испарился в облаке рыжего тумана вместе с ней, оставив беззащитных людей посреди пустыни. Она почувствовала, как слёзы душат её, как дрожат пальцы. Она не спасла их, оказалась наивнее Треша, повелась на его уловку. Сенна закрыла руками лицо, заходясь в беззвучных рыданиях. Дьявол с удивлением отметил, что неприятное чувство в голове его больше не беспокоит. Он посмотрел на Сенну не как на свою игрушку. Как на инструмент.