Герой

Обшарпанные стены окружают со всех сторон, и порой Максу чудится, что они меняют цвет — переливаются из светло-серого в зеленоватый и обратно. А ещё начинает казаться, что каждую минуту они подступают на сантиметр ближе, и пространство комнатушки, в которой и так тесно, постепенно сжимается. — Твою мать, — шепчет Макс, зажмурившись. Не помогает. Ничего не помогает. Специально, что ли, Каверин такую дыру нашёл, чтобы в ней Макс окончательно потерял рассудок? Теперь тут не осталось даже звуков. Всё закончилось, аккумуляторы в аппаратуре сдохли. Нечем отвлечься. Макс наедине с собой и своими мыслями, с которыми ему не хочется даже здороваться, не то что думать их. Сколько ещё он просидит тут один? И сколько продержится, если уже сейчас вместо холода сырого помещения ему то и дело чудится дыхание горячего ветра? Он лежал на узкой скрипучей койке, ходил по комнате, стучал в стены и отвешивал тумаки непонятно откуда взявшейся тут боксёрской груше. Он говорил что-то вслух, чтоб только не слушать тишину и странные звуки — скрипы, шорохи — доносящиеся откуда-то сверху. Наверное, всему этому есть логичное объяснение, но какая тут, нахер, логика? Он видит их лица — изумлённого Космоса, растерянного Пчёлу, испуганную Тому, пытающуюся преградить ему путь в палату. Видит глаза Фила — прикованный к постели, безмолвный, он мог защитить себя только взглядом, но ему это почти удалось: Макс замер. Макс не смог нанести ему удар. Видит, как Каверин режет горло Филу, окунает палец в его кровь и пишет на стене два слова: «Жри тварь». «Запятую пропустил», — подумалось Максу. Он слышит голос Белова, отдающий приказ найти и уничтожить Макса Карельского. Он видит серые Сашины глаза, обшаривающие всю Москву, ищущие Макса, и этот Саша не имеет ничего общего с тем, которого он обнимал по ночам в постели. Это тот самый Саша Белый, которого можно и нужно бояться. Как он мог быть таким наивным, что поверил Лису, будто его не найдут? Найдут, ещё как найдут. Может, в этот самый момент Белов уже мчится сюда, на заброшенную верфь, а Макс даже убежать не может из этой чёртовой каморки. Неотвратимость смерти вдруг показалась ему такой же чёткой и предопределённой, как… Нет, нет. Нельзя об этом думать, нельзя даже вспоминать о том. Иначе от безумия его отделят уже не часы, а минуты. — Чёрт… Чтоб вас всех… — в бессильной злобе бормочет Макс, бродя по комнатушке и сжимая в руке нож. И не может понять, кого ненавидит сильнее — себя самого, Каверина, Лиса или вообще Белова за один факт его существования. «Чума на оба ваши дома», — слышит он мелодичный голос Ольги Беловой — для неё, интеллигентки, это было страшное ругательство. Да, что-то вроде того. Стоит закрыть глаза — даже на секунду, даже для того, чтобы моргнуть — и становится жарко, невыносимо жарко. Кажется, что в комнате заканчивается воздух. Он слышит далёкие удары по металлу, слышит кашель и хрипы, чувствует жар — нестерпимый жар, и горло перехватывает… — Это всё кажется, — говорит он сам себе. — Это болезнь. Это ненастоящее. Но нет. Страх смерти, такой же неотвратимый, такой же гадкий и липкий, как там, в Афгане, струится по телу горячими солёными струйками пота, разъедает глаза, выгрызает нутро, и горло стискивает невидимая рука — наверное, это рука самой смерти… Нож. Нож всегда был его любимым оружием — бесшумным и безотказным оружием настоящего профессионала. Огнестрел может подвести, нож — нет. Когда нужно уничтожать противника по одному, подкрадываясь к ним со спины и нападая внезапно, — только нож может стать верным союзником. И сейчас нож тоже с ним, надёжно лежит в ладони, как продолжение руки, но кого ударить этим ножом, чтобы стало легче? Здесь ведь нет никого, кроме него самого, голых стен, лампочки под потолком и… Макс набрасывается на несчастную боксёрскую грушу так, словно она собиралась его убить: кромсает её ножом, бьёт кулаками, пока не начинают болеть костяшки пальцев — но и это его не останавливает, ярость заглушает боль. В нём скопилось слишком много клокочущей злобы и ненависти, если ничего не делать, если просто ходить по комнате или, того хуже, лежать на кровати — можно взорваться от переизбытка эмоций. Поэтому он виснет на старой груше, исступлённо вонзает в неё нож снова и снова, по привычке целясь туда, где у неё было бы сердце, будь она человеком; вгрызается в неё зубами, отдирая куски кожаной обшивки, и рычит, ревёт от ярости. Он и сам не знает, кого убивает сейчас — Каверина, Лиса, Белова или ту власть, которую имеют над ним эти трое, решающие его судьбу. Он хочет жить. Он хочет только жить, ничего больше. Жить, смотреть в небо, заниматься какими-нибудь простыми, бесхитростными делами. Мастерить что-нибудь красивое и полезное, возиться с железом и засыпать в десять вечера спокойным сном без кошмаров и внезапных пробуждений. И сейчас, в этом подвале, он как никогда чётко понимает: совсем скоро он умрёт. Всё было зря. Его зря вытаскивали из горящего БМП, зря выхаживали в клинике. Он напрасно мучился с двадцатью процентами ожогов на теле — он не мог ни спать, ни лежать, ни сидеть, всё тело, казалось, превратилось в кусок мяса с содранной кожей, и в бреду ему чудилось, что он опять в танке, или что он уже в аду, на пресловутой сковородке. Он зря согласился работать на Каверина и напрасно не всадил нож в сердце Лиса (если у этого Лиса вообще есть сердце). Он зря убил этих двух парней и ни в чём не повинную женщину. Ему уже ничто не поможет, он обречён. Повалившись на пол без сил, Макс закрывает глаза — и слышит, как поскрипывает, покачиваясь на цепи, истерзанная груша, чувствует, как из неё сыплется песок ему на лицо. Песок… Опять этот проклятый песок… «Открой этот ёбаный люк, мы сгорим тут заживо нахер!» «Его заклинило, Макс! Этот сучий люк заклинило!» Он слышал, как они умирали. Видел, как они задыхались, слышал их крики и хрипы. Он выл, как подстреленный волк, чувствуя, как пламя прожаривает его тело. Он уже практически потерял сознание от боли и дыма, когда сверху донёсся скрежет и послышались чьи-то голоса — это подоспевшие солдаты вскрывали люк ломом. Как их вытаскивали, он уже не помнил. Он и не знал, что эти воспоминания станут настолько живыми, как только он окажется в такой ситуации. Таких приступов давно не случалось. Крики ребят, вонь дыма, запах горелого мяса и боль, чудовищная боль — всё как наяву. Решить проблему можно только одним способом. Трясущаяся рука с ножом сама тянется к горлу. Макс прижимает холодное лезвие к коже, но оно кажется ему раскалённым. Надо решиться. Один рывок — и всё. И всё будет решено. Больше никаких мучений. Закрыв глаза, крепко стиснув зубы, он шумно дышит и пытается дождаться того вдоха, который станет для него последним, но вспоминает ночь выборов, которая кажется безнадёжно далёкой. Даже если есть один-единственный мизерный шанс вырваться из этой мясорубки живым — надо бороться. Сдаваться нельзя. Только безумная надежда, что ему удастся выжить, держит его на этом свете. Других целей у него уже не осталось. Отшвырнув нож куда подальше, чтобы не было такого искушения, Макс с отчаянным глухим стоном переворачивается на живот и замирает, уткнувшись лицом в грязный пол. Он чувствует, как пламя лижет его спину, слышит, как погибают его друзья, и ждёт, что кто-то вскроет ломом люк, но никто не приходит к ним на помощь. Из забытья его выводит звук, которого точно не может быть в горящей бээмпэшке: звонок мобилы. Постепенно возвращается сознание, пробуждается память: Макс вспоминает, что Каверин оставил ему незасвеченный телефон для связи. С трудом поднявшись, он еле-еле подходит к табуретке, заменяющей тумбочку, и берёт мобилу дрожащей рукой. — Алё, это я, — слышит он в трубке ненавистный голос Каверина. — Чёрт… — тяжело дыша, выговаривает Макс. — Падла. Тварь. — Зверь, — доносится внезапно отдалившийся голос Каверина — хвастается им, что ли, кому-то, как диковинным животным? — Во, я понимаю — темперамент у человека! «Давай, ты ещё теперь мой темперамент похвали, давно не хвалили». — Ты когда меня откроешь, сука? — цедит Макс прямо в микрофон, чтоб Каверин хорошенько расслышал. — Я свихнусь здесь, понял?! — Слышь, ты зря не кипятись, — отзывается Каверин, и что-то он невесел. — Тебя наш общий друг с собаками по всему городу ищет. Так что теперь тебе уединение только на пользу здоровью. — Ублюдок позорный! — рычит Макс. — До связи, — равнодушно говорит Каверин и отключается. — Блять, — шипит Макс, борясь с желанием грохнуть мобилу об стену. Только настойчивое напоминание самому себе, что в таком случае он останется вообще без связи, помогает сдержаться. Он по возможности аккуратно кладёт мобилу обратно — и она сразу же начинает звонить снова. — Какого хера? — хрипло спрашивает он, едва нажав кнопку. — Тихо, тихо, это я, — успокаивает Лис. — Блять. Как ты узнал?.. — Отследил звонок Каверина. Ты как там вообще? — Не дай бог никому, — честно отвечает Макс. — Блять, Серёж, тут крохотная комнатушка, и я в ней, сука, заперт. Сам как думаешь, как я? — Вот урод… — Лис, оказывается, умеет рычать не хуже Макса. — Вот уёбок этот Володя… Держишься пока? — С трудом. В несознанку какую-то проваливаюсь. Чего дальше будет, не знаю. — Так… — Лис, судя по звуку, ударил ладонью по столу. — Хочешь, чтоб я рядом был? — Ты серьёзно? — изумляется Макс, машинально отряхивая песок с волос и лица. — Да или нет? — резко повышает голос Лис. — Не ори на меня! — возмущается Макс. — Конечно, хочу. — Тогда жди. Скоро буду. Отбой. Макс снова слышит странный скрежет — на заброшенной верфи такой звук, наверное, не редкость, но ему кажется, что это ободранные стены сжимаются от жара, деформируются от высокой температуры — и валится на койку, обхватив руками голову. Только бы Лис в самом деле приехал. Вдруг он действительно сможет помочь.       — Сука, тварь, ублюдок, — бормочет Лис, быстро набирая номер Каверина. — Где ты его запер, мразь… Володя-опер отзывается почти сразу. — Снова здорово, — холодно говорит Лис, пиная по столу карандаш. — Привет-привет, — наигранно бодрым тоном отвечает Каверин. — Ты прикинь, этот волчара мою квартиру обстрелял из пулемёта. Такой ремонт испортил, мудак… «Жаль, что тебе не досталось», — хочет сказать Лис, но он не был бы Лисом, если бы позволял себе такие реплики. — Сам как? — вежливо осведомляется он. — Живее всех живых, — рапортует Каверин. — Ты чего хотел-та? — Мне надо к Максу, — коротко сообщает Лис. — Срочно. Прямо сейчас. — Ни хера себе, — удивляется Каверин. — Чё тебе от него понадобилось среди ночи? — Не твоё дело, — резко отвечает Лис — сил уже нет сдерживаться. — А вот от тебя мне нужны ключи и адрес. Всё понял? — Ты рискуешь, — предупреждает Каверин. — Это уже мои проблемы. Теперь он мой, ты не забыл? — Твой, твой, — легко соглашается Каверин. — Только если Белова на хвосте приведёшь, нам всем пизда, рубишь? Белый знает, как из людей правду выколачивать. И про тебя Карельский тоже не смолчит. — Слушай, ты, Володя-опер, — шипит Лис, сломав карандаш о край стола. — Ты вообще в курсе, что у Макса клаустрофобия? Знаешь, что это такое? Почитай в энциклопедии. А ты его в какой-то каменный мешок запихнул. Если подождать ещё, мы там найдём только его труп. И тогда я долго думать не буду, кому за него голову открутить. Всё ясно? — Ладно, ладно, — пасует Каверин. — Хрен с тобой, делай что хочешь. Что ж вы оба такие темпераментные, блять… Заезжай к «Багратиону» за ключами. И смотри, чтоб хвоста не было… И бросает трубку, не дав Лису шанс ответить «Не учи отца ебаться».       Покидать расстрелянную квартиру Каверин, разумеется, зассал. У «Багратиона» Лиса ждал дрожащий, как холодец, Артурчик Лапшин. — Только… это… их вернуть… надо будет, — робко предупредил он, когда Лис опустил стекло. Лис молча посмотрел на него исподлобья и протянул руку. Артурка отдал ему бумажку с адресом и связку ключей. Жаль, что зима, на мотоцикле было бы куда быстрее. Зато на машине можно кое-что привезти. В первом попавшемся круглосуточном Лис покупает побольше сладостей и две пятилитровые канистры питьевой воды — что ещё может в первую очередь понадобиться запертому в подвале человеку в состоянии психоза? Найти грёбаную верфь в темноте нелегко, разобраться, где там нужные помещения — ещё сложнее, хорошо хоть у Лиса фонарик с собой есть. Привык уже, что надо быть готовым ко всему. Спускаясь по бесчисленным лестницам, Лис думает только об одном: лишь бы не опоздать. Лишь бы Макс не успел причинить себе вред… С такими болезнями он прежде не сталкивался, но понимает — ждать можно чего угодно. Наконец он отпирает последнюю дверь и вбегает в узкое, тесное помещение. Первое, что бросается в глаза, — измочаленная боксёрская груша, и Лис невольно вздрагивает, увидев, на что способен его Макс. Второе — ободранные стены, и сначала Лису кажется, что это тоже сделал Макс, но потом он догадывается, что так и было. Сыро тут. И холодно, блять… Макс лежит на узкой солдатской койке лицом к обшарпанной стене. Лис положил руку ему на плечо, но Макс даже не пошевелился. — Макс, это я, — говорит Лис и осторожно трясёт его. Нет реакции. — Твою мать, что ж с тобой такое… С трудом перевернув Макса на спину, Лис видит, что он весь в песке. Коснувшись его лба, понимает, что у него сильный жар — несмотря на то, что в подвале очень промозгло, он весь вспотел. — Макс… — бормочет Лис, приглаживая его растрёпанные чёрные волосы. — Ну всё, всё, я приехал. Я с тобой. Макс морщится и что-то беззвучно шепчет одними губами. — Что? — склонившись к нему, спрашивает Лис. — Помогите… — еле слышно просит Макс. — Горим… — О нет, — выдыхает Лис, поняв, в чём дело. — Сейчас. Сейчас, Макс. Я всё исправлю… Поставив канистру на табурет, Лис быстро откручивает крышку, вынимает из кармана пиджака чистый платок и обильно смачивает его водой. — Всё хорошо, — настойчиво повторяет он, протирая платком лицо Макса. — Всё в порядке, Макс. Вспомни, Макс, вспомни: тебя спасли. Тебя вытащили. Люк вскрыли ломом, ты же мне сам рассказывал. Тебя выходили в центре реабилитации… Макс тяжело дышит и бормочет то какие-то непонятные слова, то матерится, то зовёт на помощь. — Господи, Макс, — вздыхает Лис, и слёзы на глаза наворачиваются от того, какой он сейчас беспомощный — на этой койке, в грязной кофте, весь в поту, в песке и в полной несознанке. Лис терпеливо трёт платком его лоб, нос, щёки, подбородок, шею; отряхивает налипший песок и снова смачивает платок водой из канистры. — Всё хорошо, Макс, — повторяет он. — Всё закончилось. Помощь пришла. Больше нет ни огня, ни жары, ни песка. Ты в безопасности. Это его Макс. Теперь навсегда. Лис не собирается отдавать его ни Каверину, ни Белову, ни безумию. — Я здесь. — Лис прижимает губы к его влажному лбу. — Я тебя не оставлю. Сейчас тебе станет легче. Продолжая остужать его горячую кожу мокрым платком, Лис целует его лицо: дрожащие веки, переносица, крылья носа… скулы… щёки… ямочка над верхней губой… Кажется, Макс даже не понимает, какой он красивый. И, может быть, именно это нравится в нём Лису сильнее всего. На узкой койке едва хватает места для них обоих. Вытянув подушку из-под головы Макса, Лис заползает на койку, к изголовью, и перекладывает его голову к себе на колени. Так будет удобнее. — Всё будет хорошо, — заверяет он, положив платок на лоб Макса, как холодный компресс. — Жар скоро пройдёт. Я привёз тебе много всего вкусного, как ты любишь, и карамель, и шоколад, и печенье. Воды у тебя теперь достаточно… Ты будешь отдыхать, Макс. Знаю, ты устал. Вся эта херня тебя так вымотала, да? Ну ничего, зато ты справился с таким заданием, Макс… Такое немногим под силу. Ты правда мой герой. Даже не думай, я над тобой не смеюсь. Он гладит лицо Макса кончиками пальцев, дотрагивается до его губ — а губы у Макса очень притягательные, алые, правильные, не слишком узкие и не слишком пухлые. Ровно такие, какими они должны быть. Когда Лис увидел его впервые, то сразу обратил внимание именно на губы — а потом уже на его восхитительные зелёные глаза и прекрасную комплекцию. Он красив. Отнюдь не смазлив, но красив нормальной мужественной красотой, без всякого унисекса. Правда, такую красоту мало кто замечает: Белов, кретин, семь лет был с ним рядом и лишь полтора месяца назад осознал, какой у него офигенный телохранитель. Да вот только было уже поздно. Макс особенно не распространялся о Белове, но Лис и по отрывочным сведениям составил неплохое представление об их отношениях. Как Лис и предполагал с самого начала, Белов вёл себя в корне неправильно. Макс — воин, боец, машина для убийств, а Саша из него захотел сделать пушистого домашнего зверька. Какой идиот станет надевать на волка розовые бантики и донимать его постоянными ласками и объятиями? Он же не котёнок… И Макса смущали Беловские нежности, он не мог до конца поверить в них, они казались ему приторными и ненастоящими. С Виком такое прокатывало, но Макс явно не создан для этого. Что и требовалось доказать. Когда пришлось сделать выбор, Макс поверил Лису. И у него даже мысли, наверное, не возникло, что можно прийти к Белову и покаяться. Если бы Макс ему доверял, он не раздумывая передал бы свою судьбу в руки Саши. Лис поставил на карту всё, заставив Макса выбрать. И не прогадал. Теперь даже вспоминать смешно, как в октябре, после убийства Вика, Лис вполне серьёзно рассматривал возможность союза с Сашей. И, соответственно, возможность передачи ему компромата на Макса в качестве доказательства своих серьёзных намерений и начала дружбы. Как хорошо, что Белов сразу почуял подвох, как хорошо, что ничего не вышло… Это было бы большой ошибкой. Один Макс стоит сотни Беловых. — Я никогда не забуду, что ты для меня сделал. — Лис задирает кофту Макса и протирает влажным платком его живот. — Теперь ты сможешь жить так, как тебе захочется. Как только кипиш уляжется, я увезу тебя в мою усадьбу на Николиной горе, ты там уже бывал, помнишь? Конечно, помнишь… Так вот, я достроил охотничий домик: там теперь и свет, и вода, и отопление, и декор. Там ты пока поживёшь. Здорово, правда? Будешь гулять, заниматься своим любимым спортом, оружия там полно — сможешь практиковаться в стрельбе… Естественно, я привезу туда всё содержимое твоего гаража, и сварочный аппарат тоже. Наконец научишь меня варить — теперь не отвертишься. Вот, а потом я возьму тебя к себе на работу. Будешь руководить охраной «Олимпийского», хочешь? И на публике лишний раз светиться не будешь, и при любимом деле останешься. Построим тебе новый дом… Большой и красивый. Будем вместе ездить на охоту в Африку, в Индию, по России тоже… Горными лыжами займёшься — тебе понравится, а ещё я тебя научу на дельтаплане летать. И вертолётом управлять. У меня, знаешь, много увлечений. И мне уже не терпится показать тебе, как всё это круто. Посмотрев на лицо Макса, Лис вдруг замечает, что его дыхание наконец-то выровнялось, а глаза приоткрылись. — Фух, очнулся? — с облегчением вздыхает Лис. — Пить хочешь? Макс еле заметно кивает. — Сейчас, мой хороший, сейчас. — Лис дотягивается до кружки и, наклонив канистру, наливает туда воды. — Вот так, пей. — Он подносит кружку к губам Макса, придерживает его голову, пока Макс пьёт. — Как ты меня напугал, ты не представляешь… Давно в себя пришёл? — Так, — неопределённо отвечает Макс и тянет кружку обратно ко рту. — Ну… надеюсь, ты успел многое услышать, а то я тут старался, рассказывал, — смущённо улыбается Лис. — Кое-что услышал, — кратко отзывается Макс и отстраняет кружку — Лис ставит её обратно. — Только вот что, Серёж… Ты понимаешь, что всего этого никогда не будет? Ни домика, ни охоты, ни лыж. Ничего. — Почему? — удивляется Лис. — Ты что, мне не веришь? — Верю, — вздыхает Макс. — Но я просто знаю, и всё. И от его спокойного, ровного тона Лису вдруг становится не по себе. — Не надо нам было на этот хренов мыс лазить, — добавляет Макс, отвернувшись. — Думаешь, всё из-за него? — приподнимает бровь Лис. — Может, из-за него, а может, и нет, — отвечает Макс. — Но мы в полной заднице, Серёж, это факт. — Да нет, мы всего лишь в подвале. И из него вполне можно выбраться, — возражает Лис. — Тебе не холодно? Может, тебя укрыть? — Нет, мне ещё жарко, — отказывается Макс. — Ты весь дрожишь, — хмурится Лис и стаскивает с себя пальто. — Вот. Не хватало только, чтоб ты простудился. — Хватит, я не инвалид, — бурчит Макс, но не мешает набросить на него пальто. — Сам не замёрзни… — Мне от тебя горячо, — усмехается Лис, погладив его волосы. — Чего там Белов? — спрашивает Макс, глядя ему в глаза. — В печали и в мрачных думах, — пожимает плечами Лис. — Я ему звонил сегодня, соболезнования выразил, спросил, чем помочь. — Ни стыда, ни совести у тебя, Лис Фёдорович. — При моей работе это лишнее, — фыркнув, отвечает Лис. — Так вот, всё, о чём меня попросил Белов, — найти тебя и привезти к нему живым или мёртвым. — Привезёшь? — интересуется Макс. — Обойдётся, — отмахивается Лис. Макс устраивается поудобнее и смотрит, смотрит на него своими зелёными глазищами. Лис проводит пальцами по его щеке и чувствует неприятную неловкость: получается, теперь он сам стал с Максом таким же сентиментальным, как Белов. Ну кто же знал, что страх потери так подействует и выльется в такую болезненную нежность. Один раз-то можно. — Серёж, а чего дальше с Саней будет? — задаёт Макс совсем неожиданный вопрос. Подавив порыв сказать «Тебе какое дело, о себе подумай!», Лис морщит лоб и формулирует серьёзный, приближенный к истине ответ: — Ничего хорошего. Разведка донесла, что днём он встречался с Виктором Петровичем, и диалога у них не вышло: Зорин просил затихариться, а Саша быковал, как обычно. Ещё сегодня была сходка, приезжали и Воркута, и Тариэл, и Алмаз, и Большой. От нас Кабан ездил. Белова представлял Шмидт. Все постановили, что Белов не должен врубать ответку. Начнётся бойня, пресса взвоет, менты и спецслужбы получат пизды от министра и на уши встанут, всех подряд грести будут. Короче, Шмидт передал Белову их слова. Как раз после их разговора я позвонил, и Белый был настроен очень серьёзно… Он будет мстить. Каверину пиздец, это я тебе точно говорю. Если он не загасит Белого первым, конечно. Пару часов назад Саша обстрелял окна его квартиры из пулемёта, так что дальше, по идее, ход Каверина. Или его крыши — федералов. Полагаю, этой ночью, крайний срок — на рассвете у Белого будет беседа с кем-нибудь из ФСБ. До него ещё раз попытаются донести эту мысль: Белов, ты теперь депутат Госдумы, притухни, езди в танке, занимайся делами и забудь про свои сицилийские страсти, у нас тут не кино. Но ты же знаешь Сашу. И я его знаю. — Его убьют? — тихо спрашивает Макс. — Если он не остановится, то да. Убьют. Макс шумно вздыхает и двигается поближе, прижимается щекой к животу Лиса. — Так что ждать третьего акта недолго, — завершает свою мысль Лис. — Тебе пока придётся побыть тут. Братва на сходке сказала, что тебя искали всей Москвой и не нашли, сложилось мнение, что тебя тоже исполнили. Но Белов не верит. — Я ж говорил, — бурчит Макс. — Ты был прав. — Лис кладёт руку ему на плечо. — Он видел твой джип возле штаба. И уверен, что ты где-то прячешься. — И до каких пор мне тут сидеть? — хмуро интересуется Макс. — Пока не случится то, что должно случиться. — То есть, пока не убьют Сашу. — Ну да, да. — Лис перебирает его волосы, мокрые от воды и пота, пытается пригладить их, но они такие жёсткие, такие непослушные… Прямо как сам Макс. — Прости, что всё так. Если бы я мог тебя увезти прямо сейчас… — Ты бы увёз. Знаю. Они молча смотрят друг на друга — и кажется, что время застыло. Времени здесь действительно нет — тут ни окон, ни закатов, ни рассветов. Ничего. Только негромкое тиканье часов на запястье Лиса разрушает эту иллюзию. — Ты уедешь, — говорит Макс без всяких вопросительных интонаций. — Утром, — отзывается Лис. — Пока я могу быть тут, я останусь. — Вернёшься? — Смотря что будет дальше. — Когда похороны? — Послезавтра. Я буду там. — Лис сжимает плечо Макса — совсем не хочется, чтобы он зациклился на ночи после выборов. — Не думай об этом, очень тебя прошу. — Я не думаю, — вздыхает Макс. — Думаешь, — возражает Лис. — И это меня беспокоит. Поздно, Макс… Помнишь, о чём мы договаривались? Мы не будем об этом вспоминать. Никогда. — Это невозможно, — качает головой Макс. Его фатализм Лису совершенно не нравится, поэтому он спешит перевести разговор на другую тему: с трудом выкапывает в памяти какую-то историю про сафари, которую Макс, кажется, не слышал, и начинает рассказывать. Как охотился в Африке. Как лежал у реки, следя за животными, приходящими на водопой: час за часом, день за днём. Смотрел на них, наблюдал, как они общаются, учился понимать их и мыслить, как они. С тех пор и с людьми стало проще. Достаточно понять, что за зверь перед тобой — и подобрать ключ к нему уже легче… За этой историей следует другая, за той — ещё одна. Лишь бы не оставаться в тишине. Он говорит и говорит, заглушая непонятные звуки, доносящиеся сверху — а они такие неприятные, что даже у него, психически здорового человека, мороз по коже. Понемногу вопросы и вежливые «угу» Макса становятся реже и реже, а уже под утро Лис понимает, что Макс наконец-то заснул. Лис умолкает и замирает, боясь потревожить его. Быстрый взгляд на часы — время ещё есть. Можно пока побыть тут, с ним. Почему так не хочется уезжать из этого чёртова сырого подвала? Почему так страшно оставлять его одного? Теперь, когда Лис побывал тут, здесь останется его образ, и Макс будет видеть его рядом и слышать его голос даже после его отъезда. Честно говоря, Лису кажется, что Макс так вымотан морально и физически, что проспит как минимум сутки, а то и больше. За это время, надеется Лис, всё разрешится в ту или иную сторону. Тогда почему так трудно уйти? Лис не верит во всякие предчувствия и прочую мистику. На мысе Рытом, который Макс постоянно вспоминает, хоть местные им и обещали как минимум большие неприятности за вторжение, а как максимум — смерть от когтей медведя или зубов волка (так боги расправляются с чужаками), Лис не увидел и не ощутил ровным счётом ничего. Ну мыс как мыс. Дикий, нехоженый, без тропинок, только с какими-то непонятными нагромождениями камней. Это впечатлительному Максу всё время казалось, что за ними кто-то наблюдает из-за деревьев… А вот сейчас накатывает холодными волнами необъяснимая тревога. — Макс, — шепчет Лис, очень осторожно касаясь его лица. — Потерпи ещё чуть-чуть. Скоро всё закончится. Никому тебя не отдам, понял? Отдыхай, Макс…

***

Захлопнув дверцу «мерседеса», Лис отгораживается от шума: то, что началось на кладбище, когда очкастый мент принёс страшную новость, не поддаётся описанию. Кажется, торжественные похороны отменяются. Все, кроме родных, сейчас разбегутся. Можно ехать. Никто не заметит его отсутствия. «На въезде в Москву убит Александр Белов». — Включи радио, — говорит Лис шофёру. Тот нажимает кнопку — и из динамиков доносится голос диктора: — Депутат Государственной Думы Александр Белов направлялся на похороны своих друзей, убитых в ночь после выборов. На мосту автомобиль, в котором он ехал, был взорван. Как сообщают сотрудники правоохранительных органов с места событий, Александр Белов, его жена и их сын погибли. Предположительно, это было заказное убийство. — Диктор запинается, шумно выдыхает и добавляет от себя: — Выходит, теперь так называемая Бригада Белова полностью уничтожена. — Ни хера себе, — бормочет шофёр. — Видишь, что творится, — вздыхает Лис. — Поехали в офис, тут делать теперь нечего. Шофёр передаёт по рации джипу сопровождения, что они едут в «Олимпийский», а Лис вынимает из кармана пальто телефон и набирает чересчур популярный в последние дни номер. — Твоя работа? — спрашивает он, едва слышит Каверинское «Алё». — А разве не твоя? — удивляется бывший опер. — Да ладно? — изумлённо восклицает Лис. — Я, признаться, сразу о тебе подумал, поздравить хотел с удачным завершением дела. — И я как раз тебя набирал, думал, ты под шумок решил поквитаться, — Каверин смеётся. — Слушай, а у покойничка-то больше врагов было, чем мы могли представить. — Я тебе навскидку фамилий пять могу назвать, — вздыхает Лис, в последний раз обернувшись на гробы, сверкающие на солнце отполированными крышками. — И у каждого свой резон есть. — Ну, значит, наша стратегия себя оправдала, — благодушно отзывается Каверин. — Лучший день в моей жизни за последние… пять, шесть, семь… семь лет, понял? Семь лет мне этот сучонок испоганил! — Я разделяю твою радость и соболезную твоим вырванным годам, — побарабанив пальцами по сидению, сообщает Лис. — Но уговор дороже денег, Владимир Евгеньевич. Я сделал то, что ты просил, я подстраховал тебя. Всё прошло как по маслу. Отдавай то, что мне причитается. — Отдам, отдам, — успокаивает Каверин. — Слово офицера твёрже гороха. Только вот чего: не резон нам вместе в людных местах светиться. Не ты один на меня грешить будешь, а по Москве ещё бродит этот мордоворот Беловский, Дима Шмидт… И у него приказ — найти и уничтожить. — Найти и уничтожить Макса, — поправляет Лис. — Не тебя. — Ну и чё? — возражает Каверин. — Он, небось, прекрасно знает, откуда ноги растут у этой заварухи. И терять ему нечего. — А, ну да, — вздыхает Лис. — Теперь он типа ронин. — Кто? — не въехал Каверин. — Самурай без хозяина, — поясняет Лис. — Энциклопедию ещё не убрал после того, как про клаустрофобию читал? Получается, он допустил убийство господина и теперь обесчещен. Чтобы восстановить своё реноме, ему надо либо умереть вместе с хозяином, либо отомстить… — Вот лучше бы он первое выбрал, — нервно хихикает Каверин. — Расклад такой: после обеда я на свою стройку еду с проверкой, пока эти суки всё не разворовали. Ты ж знаешь, какой крутой торговый центр я строю? — Знаю, знаю, — нетерпеливо бросает Лис. — И что? — Приезжай туда, — предлагает Каверин. — Там хлопнем шампанского за успех нашего мероприятия, а потом ты заберёшь своего Макса и умчишься с ним в закат. — Ну пусть так, — неохотно соглашается Лис. — Только из этого блядского подвала его вытащи побыстрее. — Сейчас за ним съезжу, пока Шмидт не очухался. Слушай, а, может, отдашь его в аренду? Мне такой начальник охраны ох как нужен. — Нет уж, Володенька, — цедит Лис — ругаться с Кавериным не очень хочется, но что-то он наглеет. — Как договорились. Блять, он же не вещь. Он живой человек. А этот сукин сын относится к нему как к крепостному, выигранному в карты. С облегчением завершив разговор с Кавериным, Лис распоряжается: — Давай в какой-нибудь магазин одежды заедем. Лучше спортивный. — Понял, Сергей Фёдорович, — отзывается шофёр. — Знаешь такой? — Знаю. — Вот молодец. Взглянув на проносящиеся за стеклом «мерса» улицы Москвы и улыбнувшись ослепившему его яркому зимнему солнцу, Лис набирает ещё один номер. — Привет, Макс, — как ни в чём не бывало, говорит он. — Какой у тебя размер? — Размер чего? — спрашивает Макс хриплым от долгого молчания голосом. — Одежды, похабник, — смеётся Лис. — Надо же тебе хоть шорты с футболкой купить, чтоб тебе было во что переодеться дома. Вещи твои потом заберём — за твоей хатой ещё следят… Но скоро перестанут. Несколько очень долгих секунд Макс молчит, а потом Лис слышит тяжёлый вздох. — Всё? — уточняет Макс, посопев в трубку. — Всё, — подтверждает Лис. — Как? — Его машину взорвали. Это случилось мгновенно. — Он был один? Лис морщится, как от боли. Он понимает, что Макс будет расстроен, и даже хочется ему соврать, но всё равно потом узнает и обидится, что его обманули. — Нет. С ним были жена и сын. Из динамика доносится какой-то странный звук, похожий на всхлип, и Лис сжимает кулак от злости на неизвестных «благодетелей». В самом деле, бабу и ребёнка-то за что… — Макс… — шепчет Лис. — Блять, — бормочет Макс, тяжело дыша в трубку. — Надеюсь, это не ты? — Нет, Макс. Не я. И не Каверин. Точно не знаю, кто, но есть соображения. Потом скажу. — Ладно, — отвечает Макс, и непонятно, поверил он или нет. — Что ещё? — Каверин к тебе уже выехал, прощайся с подвалом. — А почему не ты? — хмыкнув, спрашивает Макс. — Потому что ключи у него, Макс. Я чуть попозже подъеду, на стройку, там и встретимся. И всё. Вечером уже дома будем, клянусь. — Ну ладно, — вздыхает Макс. — Скорей бы… — Я тоже жду, — тихо отзывается Лис. — Очень жду. До встречи. — До встречи, Серёж. Убрав телефон, Лис откидывается на спинку сидения и выдыхает. Всё. Сделано. Белов убит, счёты сведены, Макс совсем скоро будет рядом — теперь навсегда. Не надо будет за него волноваться и переживать. Он и так лишился многого за эту осень. Улетучились надежды на депутатское кресло, погиб нелепой смертью Вик, отказался от его дружбы строптивый Белов. Теперь и бизнес идёт совсем не так, как ему хотелось бы. Но ничего. Если обеспечить себе надёжный тыл, можно пережить всё, что угодно.       После разговора с Лисом Максу, по идее, должно было стать спокойнее. Всё. Проблема решена. Белов не найдёт его, не порежет на куски, Максу не придётся смотреть в его холодные серые глаза и терзаться смешанными чувствами вины и ненависти. Вины — потому что впервые Макс совершил такие убийства, которые не мог для себя оправдать. Ненависти — потому что если бы не Саша, он никогда не оказался бы в таком положении. Отвернувшись к стене, Макс укутывается поплотнее в одеяло — после приезда Лиса ему стало легче, жар спал, психоз прошёл, и порой кажется, будто Лис всё ещё тут, — Макс видит его краем глаза, слышит его голос. Но теперь Максу холодно. — Эх, Саня… — шепчет он. Всё закончилось. Саши больше нет. Всё-таки он был не бог, а простой смертный. Хоть и жил так, будто играл в очередную компьютерную игру и только что сохранился. Макс перебирает в памяти их встречи, их разговоры, их совместные переживания и впечатления. «Считайте, что вы работаете с нами», — говорит ему Саша и, зажав в зубах сигарету, протягивает ему ладонь тыльной стороной вниз. «Кисло, Макс», — слышит он озабоченный голос Саши в телефонной трубке — это было, когда Макс звонил ему из больницы, где оперировали Ваньку. «Погрейся на пляже и за меня, ладно? — грустно шутит Саша, обнимая его перед отлётом в Майами. — Мне пока отпуск не светит…» На одиннадцатом месяце жизни в Штатах четырёхлетний Ванька, совершенно забывший, как выглядит его отец, кидается Максу на шею с криком: «Папа!» — тогда Макс и понял, что на самом деле ему ужасно хочется завести свою семью, сколько можно с чужим ребёнком возиться. Хотя Ваня к тому времени уже перестал казаться ему чужим. Ольга, скучающая по вечерам в особняке у океана, пытается затевать разговоры «за жизнь», но Макс отгораживается и держит дистанцию. Макс восхищался её сильным характером и её верностью Саше — такие черты редко встречаются в одном и том же человеке, но общаться с Ольгой ему было трудновато. Всё-таки она слишком другая. Не из того теста. Макс сознавал, что Ольгу обижает его холодность, но надеялся, что она разберётся в ситуации, — и она вроде бы понимала, почему он такой неразговорчивый. «Зверем пахнешь…» — шепчет пьяный Сашка, расстёгивая его джинсы. Саша прижимается щекой к его плечу, подкравшись незаметно сзади, пока Макс готовит завтрак. «Всё будет так, как мы сами решим», — обещает Саша после дебатов, а потом целует Макса прямо в машине посреди улицы, плюнув на всякую конспирацию и элементарную осторожность. Вот кой чёрт дёрнул Белова полезть к Максу со своими нежностями именно в это время, на восьмом году знакомства? Что, раньше не мог приоритеты расставить? Капризный, избалованный ребёнок, а не взрослый человек. «Хочу — значит, будет моё», так он рассуждал, что ли? А то, что чувства есть не только у него, но и у того, кого он в койку тянет, — это для него неочевидно было? Если бы не вся эта история, если бы не эти полтора месяца, в течение которых Макс узнал совершенно другого Сашу (а Саша, впрочем, узнал совершенно другого Макса), выполнить приказ Каверина было бы гораздо легче. Ладно, что толку жалеть теперь. Белов отмучился, и Макс ему даже слегка завидует. Быстрая, безболезненная смерть… Жаль Ольгу, она была ни при чём. Жаль Ваню, он был чудесным ребёнком, и Максу очень нравилось ходить на прогулки с ним и Сашей. Даже жить толком не начал… «Белов, сколько ж народу полегло из-за тебя одного». Надо заставить себя не думать об этом. Было и прошло. Всё равно уже ничего не исправишь. Можно сколько угодно гадать, были ли Сашины чувства серьёзными или вся эта история была очередной его блажью. «Если бы я с ним сошёлся раньше, чем с Лисом, всё было бы иначе». Но не сошёлся. Можно всю оставшуюся жизнь злиться на Белова за то, что так поздно проявил интерес, ничего не изменится. Даже если бы всего, что случилось в ночь после выборов, не произошло, Макс уверен — Сашина страсть угасла бы очень быстро… У него началась бы новая жизнь, его окружили бы другие, более подходящие ему по новому рангу люди — и он нашёл бы среди них кого-то, кто заменил бы ему скучного и простоватого телохранителя. А вот с Лисом Макс уже больше двух лет. И в его искренности Макс точно не усомнится после всего, что они пережили. Теперь понятно: если кто-то и способен дать Максу то, что ему так нужно — жизнь и свободу — это определённо Лис.

***

С эстакады возле аэропорта отлично просматривается взлётная полоса. Замерев у края дороги, Саша ждёт, пока самолёт унесёт Олю и Ваню в жаркий, далёкий, безопасный город Майами. Вон он — тягач уже тащит Ил-86 к рулёжной дорожке. «Прости меня, маленькая. Прости, что пришлось тебя обмануть. Никогда я к вам не приеду». После всего, что случилось за эти дни, Саша совершенно опустошён. У него не осталось ни мыслей, ни слов, ни чувств. Последние эмоции он истратил на телефонный разговор с Олей. Наверное, она всё поняла. Поняла, что он прощался, хоть и говорил другое. «Там вам будет хорошо. Там весело, красиво и спокойно. А моё место здесь». Тягач отцепился, взревели двигатели самолёта. Ещё немного. Ещё чуть-чуть. Саша даже не пытался подумать, что он будет делать после того, как проводит Олю и Ваню. Кажется, что всё закончится само собой, и из-за горизонта медленно поползут вверх финальные титры. Здесь, в Шереметьево-2, Саша три года назад провожал Макса в Майами. Давал последние указания, проверял, не забыл ли Макс, что должен там сделать и с кем должен связаться, пока будет готовить особняк к приезду Ольги и Вани. Немного завидовал ему и грустил, что придётся надолго расстаться с удобным и привычным человеком, но он был единственным, кому Саша мог доверить безопасность жены и сына. «Я же ему как себе верил. — Мысли опять возвращаются к Максу. — И что получил? «Ненавижу, сука». Вот и всё, что он мне на прощание сказал. Господи, ничего не понимаю, ничего… За что, почему? Он что, всё это время притворялся? Когда в постели со мной был, когда завтраки мне готовил, на гитаре играл, турник для меня делал? Как так можно?» Всё-таки один раз за этот долгий день Саша что-то почувствовал. Когда поджидал мерзкую шайку убийц на стройке, надев спецовку сварщика, закрыв лицо тяжёлой маской. Имитируя бурную деятельность возле перил лестницы, Саша вспоминал, как Макс пытался научить его сварке — Саша попросту не давал ему работать, ошиваясь вокруг, пока Макс варил турник. Если бы не тот короткий урок, Саша не смог бы даже аппарат правильно подключить и дугу зажечь, это не такое простое дело. Вспоминая плавные круговые движения электродом, которые Макс успел ему показать, Саша понял, что глаза слезятся не только от яркой дуги — это были горячие слёзы злобы и ярости. Саша надеялся, что Макс оценит этот маскарад. Да, оценил. Ил-86 разгоняется, врубает форсаж и плавно отрывается от земли. Всё. Улетели. Можно выдохнуть. «Прощай, маленькая моя. Прощай, сынок. Живите долго и счастливо подальше от меня и от этой страны». Поправив кепку и раздражённо подвинув очки без диоптрий повыше на нос (дужка за ухом трёт с непривычки), Саша развернулся к шоссе и вскинул руку — ну а что, так и стоять истуканом? Надо вернуться в Москву. И тут прогремел выстрел. Удар отбрасывает Сашу к парапету эстакады. Жгучая, горячая, плавящая боль разрывает грудь. Саша пытается удержаться, уцепиться за парапет, но нет — ноги подкашиваются, и он падает на колени. Пытается что-то разглядеть, моргает — но перед глазами непонятная пелена. Судорожно втягивает в себя воздух — и слышит странный, неприятный клокочущий звук… «Вот и всё. Пулю тебе, Белов, а не титры из-за горизонта». Силы уходят очень быстро, как воздух из проколотого воздушного шара. Упав навзничь, Саша слышит сквозь звон в ушах визг тормозов — рядом с ним остановилась какая-то машина. Открылась дверца. Быстрые шаги… Хватая ртом воздух, Саша щурится, силится всё-таки разглядеть, кто пришёл за его жизнью, — и, к своему удивлению, видит силуэт стоящего над ним Лиса. Его ни с кем не спутаешь. Пышные тёмные волосы, длиннополое чёрное пальто. Пистолет в руке. Целится в лоб. «Ну давай, давай уже, не тяни, закончим всё это», — хочет сказать Саша, но с его губ срывается только хрип. — Это тебе за Макса, тварь, — цедит Лис, и его голос дрожит от ярости. «Что? — успевает изумиться Саша. — Как? Нет, такого быть не может!» Второй выстрел избавляет его от необходимости додумать эту страшную мысль до конца.

***

1999 год Подняв щиток и стянув рабочие перчатки, Лис раздражённо трёт глаза — слезятся с непривычки, да и у Макса слезились, он помнит. А ведь Макс был профессиональным сварщиком, сваркой занимался часто и с удовольствием. Любил он это дело. Говорил, что это успокаивает, — и теперь Лис его отлично понимает. Лис отодвигается, чтоб не загораживать солнечный свет, и придирчиво осматривает получившийся шов. Вроде не так уж и плохо, как было поначалу, болгарка не понадобится. Всё будет держаться и будет работать как надо. — Серёж, ну что ты, весь день тут проторчишь? — слышит он голос Ани. — Пока не стемнеет, — смеётся он. — В темноте, знаешь ли, неудобно… — Да и при свете-то! — Аня подходит поближе и усаживается на траву рядом с ним. — Не понимаю, как ты вообще сквозь эту штуку что-то видишь? — Дугу прекрасно видно. — Это ясно, а как ты видишь, где тебе варить? — Для этого нужна зрительная память. — Лис подносит электрод к началу шва, но держит на расстоянии от металла, чтоб не чиркнуть случайно. — Ставишь электрод туда, откуда шов пойдёт, потом опускаешь маску, возбуждаешь дугу и варишь. — «Возбуждаешь дугу», — повторяет Аня и смеётся, заправив каштановый локон за ухо. — Звучит эротично. — Сварка — это вообще очень сексуально, — подмигивает Лис, коснувшись её плеча. — Красивый сарафан. Тебе так идёт… Аня, улыбнувшись, целует его в щёку. Ну а что, она действительно прекрасна в этом синем сарафане, особенно когда вот так непринуждённо сидит на лужайке возле дома. Просто барышня-крестьянка. — Как Макс? — спрашивает Лис. — Поел и спит, — пожимает плечами Аня. — Честное слово, ты каждый раз так спрашиваешь, будто ждёшь, что я скажу: «Пишет кандидатскую» или «В лаборатории работает». Что ещё ты хочешь? Ему пять месяцев! — Мало ли, — усмехается Лис. — Всё-таки наш сын. Он на всё способен. — И не говори. — Аня, вздохнув, поднимается. — Так что я, пожалуй, к нему пойду, пока он не запустил ракеты с ядерными боеголовками. — О, за это я его даже ругать не буду. — Я буду! — смеётся Аня. — Потому что без разрешения. И ты не слишком увлекайся, ладно? До таких качелей он ещё нескоро дорастёт… — Зато у него будут качели, которые сделал папа, — возражает Лис, надевая перчатки. — Я так отдыхаю, родная. «И вспоминаю то, что мне очень дорого, но об этом тебе лучше не знать». Хорошо, что Ане тоже понравилось имя «Максим», и она с радостью согласилась назвать сына именно так. Она, наверное, будет звать его полным именем, когда он подрастёт, — Лис замечал, что многие матери так делают, но для него сын с первого дня жизни стал Максом. В декабре Лису казалось, что он не переживёт такого удара. Всё, чего он добивался, на что потратил столько сил, нервов и времени, рассыпалось в прах. Он приехал на стройку, чтобы забрать своего Макса домой, а нашёл там только его труп. Сейчас, оглядываясь назад, Лис сам не понимает, как не сошёл с ума от горя прямо там, в углу недостроенного торгового центра, где прижимал к груди мёртвого Макса, целовал его волосы и вытирал кровь с его лица. Он рыдал, кричал, выл от боли, и его крики эхом отражались от гулких бетонных стен. Только прямое указание на убийцу — чёртова фотография надписи на стене палаты, которую Макс, вообще говоря, не делал — дало Лису силы жить дальше. И, наверное, невыполненное обещание. Лис поклялся забрать Макса к себе навсегда, и смерть — вовсе не повод нарушать эту клятву. Выровняв дыхание и чуть успокоившись, Лис позвонил в справочную, узнал, во сколько и откуда отправляется ближайший рейс в Майами. Надо было мчать в Шереметьево-2. Макс поехал с ним. Перепуганный прораб со стройки, которого Белов непонятно почему оставил в живых, помог Лису погрузить тело Макса в багажник машины — Лис по иронии судьбы приехал на той самой неприметной бээмвэшке, с ремонта которой началось их с Максом знакомство. Убрав ненужного свидетеля — трупом больше, трупом меньше, какая уже разница при таком раскладе — Лис рванул в аэропорт. Если наивный Белов думал, что кепка и очки сделают его неузнаваемым, он очень сильно ошибался. Какой ещё идиот будет торчать на эстакаде, наблюдая за самолётами? Только тот, который посадил в один из них свою семью и понимает, что никогда больше не увидит жену и сына. Два выстрела — и Белов отправлен на тот свет повторно, теперь уже навсегда, а Макс отомщён. Мятую фотографию с кровавой надписью «Жри тварь» Лис бросил Белову на грудь — пусть общественность узнает, откуда ему ответка прилетела. Признаться, в тот момент Лиса мало волновала его собственная безопасность и его дальнейшая судьба. Не было времени на расчёты, на холодный рассудок, на разработку стратегии и тактики. Лис всю жизнь полагал, что такие порывы и страсти бывают только в кино, что те, кто поддаётся эмоциям, долго не живут — но он не мог позволить Белову уйти, не мог допустить, чтобы его Макс остался без отмщения. Если ради этого придётся пожертвовать собой — пусть. Кажется, ему всё равно конец, так, может, хоть получится уйти красиво и с достоинством. Свою беременную жену Лис заблаговременно отправил за границу — сразу после обысков. Хоть что-то на этой земле от него обязательно останется, а чего ещё требовать от жизни? Тем более, от такой. Покончив с Беловым, Лис приступил к выполнению клятвы, данной Максу. Он отвёз тело в хороший крематорий, где неразговорчивые и понятливые ребята за подобающее вознаграждение приняли его без лишних вопросов. Поинтересовались только, хочет ли Лис проститься с ним перед кремацией — то есть, надо ли его мыть, переодевать в красивый костюм и класть в дорогой гроб. Нет, спасибо, короткого поцелуя в лоб Лису вполне достаточно для прощания, а Максу все эти почести уже по барабану. «Хорошо, — сказали понятливые ребята. — Тогда завтра утром можете забрать урну с прахом». Лис, пошатываясь, вышел из дверей крематория, кое-как добрёл до машины и рухнул в кресло. На пассажирском сидении лежали вещи, которые были при Максе. Нож — красивый нож с деревянной рукояткой, про который Макс непонятно говорил — трофейный, дескать. Лис его так и не расспросил. И уже не расспросит. Пистолет в кобуре. Ключи от квартиры. А на заднем сидении остался пакет с одеждой, которую Лис купил для Макса с утра. Которую Макс никогда не наденет. Лис в очередной раз с трудом отогнал мысль о самоубийстве (это для слабаков) и заставил себя завести мотор. Тащиться домой не было никаких сил, да и бессмысленно, что там делать. Лис поехал на квартиру Макса, где они провели вдвоём столько ночей, осушил там бутылку вискаря, купленную по дороге, поплакал вдоволь, уткнувшись лицом в подушку, от которой пахло Максом, и отключился. На следующий день он привёз урну с прахом Макса в свою усадьбу на Николиной горе и пошёл рыть могилу в саду, рядом с охотничьим домиком, где всё уже было готово к приезду Макса. Только вот Лис никак не ожидал что приедет Макс в виде пепла… Копать яму в промёрзшей земле было очень тяжело, тут, скорее, кирка нужна, чем лопата, но Лис справился. Тяжкий физический труд на морозе позволял забыться и ни о чём не думать хоть какое-то время. Закопав урну и отметив колышком место, чтобы не потерять потом, Лис отнёс вещи Макса в охотничий домик и просидел там до утра с очередной бутылкой виски и трубкой. Он словно оцепенел. Мысли ворочались в голове нехотя, будто каждая из них была увесистой каменной глыбой. Лис даже не включал телефон до самого утра. Он просто сидел в кресле, смотрел на стены, украшенные его охотничьими трофеями, и негромко разговаривал вслух с Максом. «Если бы я приехал на стройку раньше, я бы смог тебя защитить, — бормотал Лис, и казалось, что Макс тут, что Макс его слышит. — Или мы оба были бы сейчас мертвы. Прости. Прости, что меня не было рядом». То, что случилось потом, превзошло самые смелые ожидания Лиса. Прямо с утра его вызвал к себе Березовский и, едва Лис переступил порог его кабинета, обрушил на него шквал обвинений: дескать, знаю, что ты страстный охотник, но тебе не кажется, что стрелять депутатов Госдумы среди бела дня у всех на виду — это совсем через край?! Как выяснилось позже, за Лисом внимательно следил чёртов фээсбэшник — дружок Матадора Вадим. Более того, у него «совершенно случайно» была при себе видеокамера. Наверное, Матадор и был оператором. Берёза получил любопытнейшую видеозапись лично в руки. Лис слабо отмазался, что, дескать, Белов и так считался мёртвым — какая разница. Но Борис Абрамыч, получив долгожданный повод, фонтанировал эмоциями, гневался, припоминал прошлые грехи Лиса, и конструктивного диалога, увы, не получилось. Лис полагал, что его убьют, но Березовский, которого уже начали прессовать силовики, не хотел рисковать: он ждал, что об этом позаботится кто-то из прочих врагов Лиса, имя которым легион. Только вот никто не желал брать на себя такое громкое убийство. Берёза прижал его по всем фронтам — он методично отбирал у Лиса его компании, занимавшиеся рекламой на ТВ. Ежедневно к девяти утра Лис ездил то в прокуратуру, то в налоговую. Как обычно, для начала его обвинили именно в неуплате налогов — это и стало поводом для обысков в его офисе, квартире и загородном доме. Едва Лис расплатился по недоимкам, появились претензии к бумагам, найденным при обысках. Тут Лис тоже стал своеобразным Колумбом: это было первое дело о незаконной прослушке частных телефонных разговоров и прочих вторжениях в частную жизнь публичных персон. Раньше в России дела по этой статье не возбуждались. Лису пришлось уехать к Ане, на Кипр, и провести там несколько месяцев, ожидая, пока уляжется шум. Там, на Кипре, и появился на свет Максим Сергеевич. Лису, конечно, хотелось, чтобы сын родился в Париже — его самом любимом городе мира, но Франция отказалась их принимать, опасаясь проблем с российскими силовыми структурами. Пока Лис вёл переговоры с влиятельными людьми и опасался возвращаться на родину, его бизнес в России стремительно рушился: ОРТ и ТВ-6 разорвали контракты с Premier SV. Он не только лишился всей прибыли, но и задолжал десятки миллионов долларов. Однако он не спешил отчаиваться. Всё поправимо. Если в декабре девяносто восьмого ему хватило сил пережить такое, теперь уже точно бояться нечего. Сейчас жизнь понемногу налаживается. Уголовное дело закрыли за отсутствием состава преступления. Они с Аней и Максом смогли хотя бы вернуться в Москву. Ястржембский пригласил Лиса возглавить «ТВ-Центр» — а значит, принять деятельное участие в мэрской предвыборной гонке. У Берёзы дела теперь обстоят куда хуже, чем у Лиса, — Генпрокуратура выдала ордер на его арест, и он скрывается за границей… Короче, есть на свете справедливость. Лис забрал из гаража Макса его сварочный инвертор, спецодежду и прочее оборудование — решил проверить, правда ли это успокаивает нервы. Оказалось, действительно так. Потренировавшись на садовой скамейке и завитушках к ней (украшения выковали спецы в мастерской по его эскизам), Лис задался целью сварить хорошие качели: сын оценит, когда подрастёт, а пока они с Аней покатаются. Освободив прах Макса от урны, Лис посадил в яму с пеплом дерево. Дуб. Почему именно дуб? Может, потому что это красивое и благородное дерево. Может, потому что, согласно старому поверью, именно по стволу дуба души умерших взбираются вверх — в небесное царство бессмертия (оттуда, как рассказывал Лису один из его приятелей, и пошло выражение «дать дуба»). Но лучшего памятника для Макса он не смог придумать. Может, когда освоит сварку в совершенстве, сделает что-нибудь ещё… Дом построил, сына родил, дерево посадил. Жизнь не такая уж и скверная штука. Возможно, всё, что нас не убивает, и вправду делает нас сильнее. А Макс останется с ним навеки, как Лис и обещал. Лис будет вспоминать его каждый день — глядя на молодое дерево над его могилой, проводя часы за увлекательной вознёй с металлом, называя по имени своего сына. Достойная память. Только Лис знает подлинную историю Макса и ни с кем не собирается ею делиться. Для него Макс всегда был и всегда будет героем. Ему наплевать, что думают остальные.