Энакин решительно направился в сторону своего кабинета. Он стремительно вышагивал по коридору и Люку осталось лишь семенить за ним следом, едва передвигая непослушными ногами, не зная о том, что ждёт его за дверями кабинета, но явно догадываясь, что это будет не благодарность и не восхищение. Наконец Скайуокер вошёл в отведённое ему помещение и закрыв за собой дверь, устроился за рабочим столом, кивнув Люку на стул напротив себя. Мальчик робко присел на край, при этом успевая оглядывать кабинет. Он был выдержан вполне в духе своего хозяина, такой же строгий и лаконичный. Стол прямоугольной формы из тёмных пород дерева, стулья ему под стать, под потолком висел металлический серебристый светильник с чёрным контуром, представляющий собой прямой, короткий отрезок, с которого, крепясь на таких же, отходил в стороны несколько ламп. Стены имели коричневый цвет, такой же, как и пол, возле одной из них высокий узкий стеллаж, на полках которого лежали в армейском порядке кристаллы, кольца и другие элементы для световых мечей. Стол так же поражал чистотой, документы и голокроны лежали ровными стопками, а единственным украшением как стола, так и кабинета, служили несколько фото, изображавшие близких Энакина. На столе, в красивой рамке, стоял небольшой семейный снимок Асоки с двумя детьми на руках, а на стене висел двойной портрет очень похожих друг на друга женщин. Хотя, похожими они становились только со второго, а то и с третьего пристального взгляда. Ведь первая была одета в простое коричневое платье из грубого льна и серый передник, тёмные волосы, собранные узлом на затылке, сплошь покрывала ранняя седина, а лицо, почерневшее от солнца, избороздили морщины. Лишь только глаза, огромные, карие, ярко и молодо светились добротой и любовью на этом усталом, измученном лице. Вторая же облачена в красивое оранжевое платье со сборкой у горла и свободно лежащее на плечах, каштановые волосы распущены по ним, блестят в свете лампы, говоря о здоровье и довольстве жизнью. Лицо удивительно молодое и улыбчивое, хотя глаза, похожие на те, что были у первой, выдавали жизненную мудрость. Люк знал только одну, которая вторая - одна из целителей медкорпуса, которая не раз лечила его самого от разных травм и болезней. Первая была незнакома, но всё равно Люк знал, кто они такие - мать Энакина и её сестра-близнец. На других двух стенах были изображения Магистра Кеноби и незнакомого Люку немолодого мужчины, даже на фото высокого и статного, одного в бежевую робу и такой же плащ, его длинные, некогда тёмные, а там седеющие волосы спускались по спине и плечам. Лицо же его, с серыми глазами, прямым носом и узкими бледными губами, хранило печать вековой мудрости, всепонимания и всепрощения. Его звали Рыцарь Квай-Гон Джинн и он приходился родным отцом Энакину и Оби-Вану. Люк смотрел сейчас на эти фото и тихо завидовал тому, какая дружная и тёплая атмосфера царит в семье Скайуокера, забыв на секунду о том, что ему довелось пережить, прежде, чем он достиг такого уровня доверия с близкими. И самое главное, что сделал для этого Энакин - это научился отличать настоящее чувство и искреннее отношение от удачно созданной иллюзии. Но не об этом сейчас желал поговорить Скайуокер, когда привёл к себе Люка. Сперва он пристально взглянул на провинившегося, а потом спросил, желая выяснить лишь то, что его конкретно интересовало:
- Скажи мне, что ты почувствовал, когда сделал это?
Люк несколько удивился, он думал, что сейчас Энакин начнёт его отчитывать, рассказывать о том, как плохо так поступать и прочее. Но, чтобы задать такой вопрос... Мальчик понял, что не был готов его услышать, наверно поэтому и ответ получился таким невнятным:
- Я чувствовал, что должен их наказать, хотел, чтобы они почувствовали то же самое, что и я, когда они говорили мне плохое.
Люк сказал это, надеясь вызвать у Энакина сочувствие и понимание, но удивительным образом достиг обратно противоположного результата. Скайуокер ещё сильнее нахмурился и произнёс совсем уж сурово:
- Ты знаешь, кому свойственно думать так и идти на поводу у этого чувства? Тому, кто, коснувшись Тёмной стороны, уже не сможет никогда стать прежним.
- Вы имеете в виду моего отца? - сам от себя не ожидая выпалил Люк и тотчас отвёл взгляд, видя, что Энакин явно хотел сказать нечто подобное тому, что сообщил.
- Именно, - не стал спорить Скайуокер - И я совсем не готов видеть воплощение нового ситха, подумай о том, что такое эмоции и как важно правильно отреагировать на их посыл.
- Ситхом не станет тот, кто способен искренне любить, - неизвестно по какой причине ответил Люк - Но я не знаю, что это такое, быть может, я смогу узнать это у вас, ведь вы очень любили мою маму.
Ох, не надо было Люку поднимать эту тему, особенно, в связи с тем, зачем его вызвали сюда. Нет, Энакин не стал в этот раз принимать строгий вид, не стал кричать и делать замечаний, а просто резко свернул разговор, сообщив до обидного короткое:
- Желаю тебе никогда не испытать подобной любви, а сейчас пора начинать занятие, можешь присоединиться к остальным.
***
Этим вечером Энакин пришёл в свою семейную комнату очень уставшим. Асока была уже дома, она покормила детей ужином и отправила играть в соседнее помещение и потому смогла встретить мужа. Он, едва только смог посмотреть на неё, такую милую, трогательную, в лёгкой серой тунике и домашних лосинах, как сразу почувствовал, что неприятности сегодняшнего дня куда-то уходят и главным становятся не они, а вот эта духовная близость, которая была у них с Асокой. Они привычно обнялись при встрече и одарили друг друга коротким, приветственным поцелуем, после чего Асока отправилась кормить ужином и его. Энакин мог бы поесть и в храме, но предпочитал делать это дома, в обществе детей и любимой. Тогрута быстро налила ему чашку чая и положила в тарелку только, что приготовленное пюре и пару ароматных котлет из мяса нерфа. Сама Асока давно уже поела, но всё равно села с ним вместе за стол, чтобы выслушать рассказ о сегодняшних событиях в Ордене, участником которых стал её Энакин. И уже потом сама расскажет о том, как сегодня была на миссии по охране Райо и что из этого вышло. Да только до этого не дошло, Энакин сказал такое, отчего у Асоки сразу пропало желание вести непринуждённую беседу.
- Шпилька, я понимаю, что скажу сейчас что-то ужасное, но я просто видеть не могу этих детей, - произнёс Энакин, едва отложив вилку - Люк и Лея одним своим видом напоминают мне о том, что было прежде. И если бы они ещё были хорошими, то ещё ничего, но они же совсем испорченные. Лея ленивая и пустая, а Люк ещё и с задатка и преступника, видела бы ты, как он товарищей сегодня избил.
- Энакин, зачем ты так сразу? - мягко возразила ему Асока - Ведь это же просто дети, которые сами по себе ни в чём перед тобой не провинились, а то, что у одной не всё получается, а второй слишком эмоционален вовсе не их вина.
- Просто как только Лея смотрит на меня и что-то спрашивает, у меня такое впечатление, что это Падме со мной говорит и сверлит меня своими кофейными глазами, - продолжил обьяснения Энакин - А если Люка увижу, то это хуже ещё, он держится и ведёт себя как его отец, если не ещё хуже, Сидиус, по крайней мере, умел делать вид, что он лучше, чем его истинное лицо, этот же даже не пытается.
- Но разве у них нет совсем ничего хорошего? - никак не хотела верить Асока - Я уверена, что оно есть, например, оба очень старательные, учатся с большим прилежанием и другие наставники их хвалят, думаю даже совсем скоро они будут готовы для представления будущим учителям.
- Сделай милость, поспособствуй этому, - не слыша её, попросил Энакин - Тогда бы я перестал с ними так часто встречаться.
Асока поняла, что мужа не переубедить, однако способствовать делу ей не пришлось, уже через пару недель близнецов основательно приготовили к смотру и устроили его перед несколькими учителями, которые искали себе учеников.
***
С того памятного дня ситуация изменилась не только для Энакина, для Люка она тоже стала другой. Причём, совсем не в хорошем понимании этого утверждения.
