Ветра геройской зимы

Утёс, скудный на растительность, но достаточно обширный, уместил на себе трёх драконов. Вокруг них, мирно лежащих друг напротив друга, уже валялись обугленные, наполовину рассыпавшиеся в прах скелеты овец. Когда Катсуки подошёл ближе, один только Эйджиро лениво поднял голову и приветственно фыркнул. – Что, снова съел больше всех? – заговорил с ним Катсуки на дотракийском, положив ладонь на его чешуйчатый нос. – Сколько ни учи, всё равно будешь жадничать, да? Чёрные с золотом глаза уставились на него, и душа Катсуки почувствовала задаваемый во взгляде вопрос. Он покачал головой. Ничего, кровь моей крови, всё в порядке. У нас хватит сил. Отдыхай. С моря задул жестокий шквальный ветер, пробравший Катсуки до костей и едва не заставивший его содрогнуться. Так и не может он привыкнуть к холодным ураганам Драконьего камня, не после целой жизни за Узким морем. Той одежды, что ему сшили – кожаных рукавов, бридж и мехового плаща – решительно не хватало, чтобы не ощущать по-настоящему зимнюю мерзлоту, но надеть что-то иное Катсуки из гордости не мог себе позволить. Это его королевская одежда, в ней он возглавил кхаласар, в ней возродил драконов, в ней освободил Залив Работорговцев и правил там. И в ней он вернёт свой дом, отнятый когда-то. Так завещала ему мать, так предрекла ему огненная вспышка в небе, так велит его драконье сердце – отнять у узурпатора Железный стул, принадлежащий его предкам, и стать королём этого мира. И никто не сможет их остановить, даже… – Вы говорите на их языке? – услышав голос за спиной, Катсуки стиснул зубы, чтобы не зарычать. Эйджиро не разделял его раздражения и потому по-предательски зажёгся любопытством при виде приближающегося бастарда Тодороки. – Драконы не разговаривают, – сдержанно ответил Катсуки, продолжая гладить алую, в цвет его рода, чешую. – Звериные речи звучат не голосом, а этим, – он повернулся к нему и положил руку на своё сердце. Так как вся верхняя часть его тела, кроме рук и плеч, была оголена на дотракийский манер, он мог позволить себе искренне указать нужное место. Волчий детёныш смотрел на него своими любопытными разноцветными глазами, и, стоило признать, во взгляде этом была скрыта большая сила. За скромностью и молчаливой вежливой миной надёжно прятался нынешний Король Севера, как его нарекли в этих краях не так давно. Катсуки его по чести своей уважает, но в то же время безмерно ненавидит. И чем больше ненавидит, тем сложнее ему становится терпеть это обожжённое, разделённое на две части лицо. – Возможно, однажды и я смогу их понять, – Шото задрал голову, почти восхищённо рассматривая морду размеренно и шумно вздыхающего Эйджиро. – Не сможешь, – безжалостно ответил ему Катсуки. – Вы давно утратили связь с землёй. Выдумали себе богов, всё хотите улететь в другие миры, а тот, что под ногами, оставляете умирать. – Наша семья, возможно, эту связь всё же сохранила. В нас течёт кровь и Первых людей, и Детей леса. Мы с братьями и сестрой даже приручили детёнышей лютоволка. Катсуки только презрительно фыркнул: – Приручили. Объездить коня, чтобы подавить его волю в угоду себе – вот оно, ваше приручение. Мои драконы не питомцы мне и не рабы. Они моя семья, кровь моей крови, возродившиеся в пламени. Вот что значит связь, половинчатый лорд. Ваши боги такой не одарят никогда. Тодороки смиренно склонил голову, даже не отреагировав на обидное прозвище. Катсуки не мог перестать видеть в каждом его жесте одно лишь снисхождение, насмешку по отношению к себе. И давно выколол бы незрелому ублюдку глаза за такую наглость, если бы не осознавал истинной её причины. Но она лежала на поверхности, очевидная и ощущаемая всюду – в глазах подданных, в вонючих речах его десницы, в проигранных битвах и переживаниях Эйджиро, Мины и Денки. Он здесь чужак. Полуголый дикарь, прибывший из-за моря с армией кочевников и евнухов. В Заливе работорговцев он был король, освободитель, тот, чьё имя произносилось либо с благоговением, либо в предсмертной агонии. Тот, кто покрыл землю. Здесь же его авторитет держится на одном лишь страхе перед тремя драконами, в остальном он просто «король из-за моря», смешно звенящий своими каменными бусами и слишком громко выражающий чувства. Он видит, как этот неопытный бастард держит за собой весь Север, как крепко сидит на Железном троне Шимура, окружённый верными рыцарями, как легко гибнут те, кто присягнул дому драконов. Видит и понимает, что поддержки ждать неоткуда. Если род Бакуго когда-то и правил в этих краях, то об этом помнят лишь как о кошмарном сне. Родной дом, о котором он грезил с тех пор, как научился говорить своё имя, отказался его принимать. Катсуки заставляет себя не думать об этом и ночами изо всех сил отгоняет тяжкие мысли, но деваться некуда – опасения его не иллюзорны и с каждым днём угнетают всё сильнее. - Со Стены прилетел ворон, - подал голос волчонок какое-то время спустя, и Катсуки почти что с облегчением вздохнул – Шото не настолько обнаглел, чтобы прийти к нему просто почесать языком. – По словам лорда-командующего, с края вечной зимы движется армия мёртвых. Милорд, если бы вы только… - Я тебе не милорд, - снова началась эта клятая песня. Катсуки до смерти устал её слушать. – Нужно отправляться на Север к своим мёрзлым тварям – отправляйся, тебя никто не держит. Меня в это впутывать не смей. - Я прошу, Катсуки, выслушайте меня. Речь идёт о жизни не нашей, но всего человечества. - О, а я не слушал? Скажи мне, десяток раз со дня нашей встречи – я тебя не слушал? И ответом моим была лишь одна, одна-единственная просьба – дать мне доказательство. Хотя бы одно подтверждение твоих слов. Мёртвая рука, что движется. Ледяное копьё того убитого ходока. Твой друг – как его бишь – что убил его. Хотя бы одно, Шото, и я бы отдал тебе всех драконов, я повёл бы и всадников, и армию Безупречных дабы выжечь и твоих Иных, и саму зиму навсегда. Но ты не даёшь мне ничего. – Из Староместа уже отбыл мой друг. Он учится на мейстера и в своих руках он принесёт все доказательства, которые вам нужны. Но к тому времени, пока он доберётся до Драконьего камня, Король Ночи уже успеет напасть на Стену, и тогда никому из нас не будет спасения. Мне жаль, что я не могу дать вам ничего из того, что вы хотите, потому мне только и остаётся, что умолять вас поверить мне. Катсуки аж рассмеялся. – Он умоляет поверить, вы посмотрите. Твоё лицо не напоминает тебе, что бывает с теми, кто просто верит? Твоя единственная живая сестра? Твой разрушенный замок? Голова твоего отца? – да, он про всё это слышал. И про Красную свадьбу, где погибли его мать и брат, и про захват Винтерфелла, и про то, как поджаренную на солнце голову лорда Энджи насадили на пику даже не шеей, а глазом. Шото глядел на него прямо, злился, но глядел. Почти каждый день этот спор заново вспыхивал между ними и угасал, потому что оба они встречали непробиваемую стену упрямства на своём пути и к согласию прийти не могли. Не желали приходить. - Тогда идёмте со мной на Стену, - неожиданно выдал Шото, чуть не задыхаясь и сверкая глазами. – Вы увидите своими глазами всё, что видел я, встретитесь с моим лордом-командующим… - В пекло тебя и твоих командующих, - плюнул Катсуки, уже растративший весь запас сдержанности. Не для того он смотрел, как голову его матери коронуют расплавленным золотом. Не для того он терял своих кровных всадников в Красной пустыне. Не для того столько раз обжёгся о чужое предательство, чтобы вслепую идти в лапы снега и льда, на родину волчьих королей, бросив всё, к чему так стремился. Слишком пахло западнёй, слишком сладко терзало внутри. Слишком тянуло Катсуки прямо за сердце цепью чужого доброго, упёртого взгляда. Он не даст себя одурманить. – Я позволил вам быть здесь не пленниками, я позволил добывать в моей горе драконье стекло, я позволил не преклонять передо мной колено и оставил в живых, - а ты смеешь требовать от меня ещё и забыть о войне, в которой я проигрываю, оставить моих людей гибнуть и отправиться за тобой аки девица на сватовство? НЕ СМЕЙ этого делать, король севера. Шото ничего ему не ответил, лишь поджал губы и посмотрел в глаза пасмурно и невыразительно. К своему стыду, Катсуки всё больше привыкал к постоянному присутствию лорда Винтерфелла в своём замке, безмерно раздражающему и безмерно же интригующему. Он вносил смуту в его планы, ещё большую смуту – в его душу, но отделаться от него уже было непосильной задачей. Возможно, поэтому Катсуки позволяет этому мальчишке больше, чем остальным, даже звать себя по имени. Возможно, он уже признал мальчишку королём. Раньше даже, чем королём признали его самого. От этой мысли становилось до слёз горько.