Вселенная бесконечна, потому что я тебя люблю.

Эпилог. Прошлое. Больница. Больничные коридоры безумно светлые, от чего парень жмурится, прикрывая ладонью глаза. Кажется, дверь в палату все отдаляется и отдаляется, хотя на самом деле она так и оставалась на месте. Парень отрывается от чтения какой-то газеты, где на главной полосе Вакаса и Манджиро, которые вместе открывают компанию. — Я своё дело выполнил, Баджи. — Жизнью обязан тебе, Тора. — Кейске улыбается, но вот улыбки на лице его друга не было. Казутора подходит к окну, жалюзи чуть отодвигая, чтобы в палату солнечных лучей попадало больше. — Это ты Йосано скажешь. Мне ты обязан только тем, что слёз на его глазах не будет больше. — Я бы никогда, — брюнет осекается, когда милированный поворачивается к нему, с особым огнем в глазах. — Кофе с двумя ложками сахара и тремя кубиками льда. По утрам, к пол девятому оставляй на столе. Карицы купи побольше. — Говорит так легко, заученно, ведь это было неотъемлемой частью их жизни. — Что смотришь так? — останавливается на своем рассказе парень. А Баджи всё это время молчит, восхищенно глядя на друга. Никогда его не видел столь заинтересовыванным, столь взволновавшимся и нежным. Таким чувственным — Чувствую любовь. — с улыбкой говорит брюнет. Казутора усмехается, закатывая глаза. Он прав ведь. Это не просто человек, которого Тора оставил в прошлом. Это Мацуно Чифую. Он не остался в прошлом, он настоящее, которое всегда помнится и будет идти с ним по жизни. — Ты..давно вернулся из Америки? — Кейске ставит стакан с водой на тумбочку около кровати, поднимая взгляд на Ханемию. — Пару дней назад. — Как сообщили, что ты в больнице, я прилетел. — Тот в свою очередь оборачивается к своему другу, сложив руки в карманы. — Кто сообщил? — Сато. — отвечает Казутора, — Мы виделись в Америке. — Ах, вот оно что, — Баджи горько усмехнулся, — У нас проклятье с тобой: в одних и тех же быть влюбленными? Да. Казутора помнит, как любил эту блондинку. Как зол был, когда Баджи был с ней, но поделать ничего не мог. Сато была первая, кто стал разговаривать с парнем. Именно она показала ему дружбу. Может быть, Сато действительно нанесла им всем огромный ущерб, но она была хорошей. Она была хорошим командиром, которого её сотрудники всегда уважали и любили, исключая Коко и Инуи, но у тех личные проблемы на её счет. Сато была хорошей подругой, она никогда не оставляля в беде Казутору и помогала советом. Насчёт девушки: вероятно, если бы Баджи также был честен с ней, она не сходила бы с ума. Но здесь спорный вопрос. Но в глазах Казуторы Сато Аями всегда будет той девочкой из школы, которая протянула ему руку. И если Ханемия действительно любил её, то Баджи нравилось то, что она похожа на Чифую. Но, как же удивительно было то, что, Казуторе, который любил Сато, станет вдруг не безразличен Мацуно. Но отличие их любви было одно: Ханемия разделял образы Сато и Чифую. А Баджи нет. Впавший в кому Майки был ударом для многих. Чифую на это лишь грустно вздыхал, но говорил, что Сано сможет. Он будет бороться, потому что это Майки. Быть по другому не может. А если он не захочет бороться, Йосано, с которой так часто теперь стал зависать Чифую, точно заставит его передумать. На самом деле, он восхищался работой Рюгуджи. Он видел лично снимки переломов у Манджиро, снимки открытых ран на теле. Видел раны Баджи, видел его открытый перелом ноги. И видел что было после работы девушки. На одной из таких операций он сидел в коридоре — они тогда только начали хорошо общаться. Он ждал её после работы, а у той по плану стояла операция у Майки с одним из переломов. Девушка вышла замученная и плачущая, о том, что она просто ненавидет тот день, когда Сано решил вступиться за неё. Что ей жаль, и она не хотела всего этого. Тогда Мацуно понял, что они похожи. Оба разбиты. Поэтому они стали друг для друга своеобразным лекарством. Рюгуджи одна из тех, кто знал о том кто был владельцем машины Чифую, поэтому удивлялась. Она видела его вторую машину — дорогая, красивая красная ауди, подарок от мамы Мацуно на восемнадцатилетие. Но почему-то чёрную бэху он любил больше. Йосано знала, почему. — Напоминание о Казуторе? — Чифую всегда оставлял этот вопрос неотвеченным. Он лишь улыбался, поправляет переднее зеркало, глядит назад. Йосано отчётливо видела, что Чифую практически не пользовался передним зеркалом, но что-то ей казалось, так делал не Мацуно. Так делал владелец. У Мацуно глаза разбегаются от всех огней города, которые он видет в окне автомобиля. Сотни, нет тысячи горящих огней на крышах зданий, в окнах и всяких цветных вывесок. Ему всё время кажется, что Ханемия сверлит его взглядом. Но стоит ему посмотреть в ответ, оказывается, что Казутора всё это время лишь смотрел на дорогу. Мацуно переводит свой взгляд на руки парня, держащие руль, а старший чувствует это. Позволяет себе показать, что может, красиво прокручивая руль на повороте, да немного поджимая на педаль газа. Ханемия смотрит на Чифую, который опять будто выпал из этой реальности. Усмехается, поправляет переднее зеркало. — Казутора, — резко подаёт голос младший. — Зачем ты поправляешь зеркало так, если ты не пользуешься даже им? — Мацуно замечал эти мелочи постоянно. Например Казутора практически не использовал переднее зеркало, только два боковых, и ехал всегда с открытым окном. Неважно, какая погода на улице. — Я поправляю так зеркало, только когда думаю о тебе. — Чифую в это не поверил, но отшутился, мол «так редко?» На самом деле, Мацуно так и не знает почему Ханемия так делал. Соврал он тогда, а может быть сказал правду? У Чифую крышу сносит. Он искал. Всегда искал его в прохожих, видел его силуэты в ночи на улицах. Видел его в огнях ночного города и никогда не забывал. В очерядях в магазине, всегда хотел найти знакомое лицо. И сейчас, сидя за рулём, он чувствует знакомый запах мятных конфет и вишнёвых сигарет. Возможно, ему просто уже в голову вбился этот запах, но Чифую уверен, что это где-то недалеко. Он глазами ищет, надеется. Йосано грустно за этим наблюдает. По радио играет какая-то песня, которая делает дождливую осень для них ещё более мрачной. «Я, всегда с тобой. Рукой за твоей спиной.» — Всё в порядке? — Казутора ставит пустой бокал на стол, к такому же как и этот пустому бокалу. В комнате витает мягкий сладкий запах красного полусладкого вина, с ярким и обволакивающим дымом вишнёвых сигарет. Глаза застилает небольшая пелена из-за ударившего в голову алкоголя и сигаретного дыма, который Ханемия с каждым выдохом выпускает, затягиваясь сигаретой. Нет, ничего не в порядке. Чифую пропускает вопрос Казуторы мимо ушей, и продолжает смотреть в одну точку, вдыхая сигаретный дым. Мацуно сам на себя похожим быть перестал. И сейчас даже не о внешних показателей. Вишнёвые сигареты любит Казутора, но дело даже не во вкусе. Чифую не курит. Никогда не курил, не хочет. Он не любил, когда Баджи так делал. — Нравится? — Он улыбается, запрокидывает голову назад, поправляя волосы свободной рукой. А Мацуно не знает что ответить. Не просто нравится, ему безумно нравится. Он осторожно подсаживается ближе к Ханемии, продолжая смотреть как заторможенный. Казутора докуривает, тушит сигарету об пепельницу, там же её и оставляет. Поворачивает голову на брюнета, усмехаясь. Старшего удивляло лишь то, что Чифую никогда не просил попробовать. Никогда сам не брал, да и в целом, видимо и не покупал никогда, хотя смотрел так длительно, так вглядываясь, будто что-то было в этом сигаретном дыму. Выезжает на перекрёсток, останавливается также как и другие водители, в ожидании сигнала светофора. Рука сама тянется. Сама тянется к пачке в кармане. Он неспеша достаёт одну, подносит ко рту, и зажигалкой осторожно поджигает. Сигаретный дым обволакивает его. Теперь воспоминания опять накрывают с головой, потому что это не просто сигареты. Они вишнёвые. Мацуно голову по сторонам крутит, но всё равно не находит. Жалкое зрелище. Чифую видит лишь капли, которые ударяют о стекло, и уже заканчивающих своё движение пешеходов. Настоящее. Ханемия в квартиру заходит быстро, даже не закрывая дверь. Здесь ужасный холод. Серость и вечная мерзлота. По квартире ходит смерть, поджидая, когда Казутора вернётся к ней. Парень хватает черный рюкзак с полки, и пробегает по всей квартире, скидывая туда только самое необходимое. Зажигалка, документы, ключи да карта. И фотографии. Он замирает на одном месте посреди зала, держа в руках фотографию. Это фото Мацуно сделал в ту ночь, когда Казутора забрал его из клуба. Это их машина, любимая чёрная бмв, в которой они вдвоём спят. Чифую на фото улыбается, а на заднем фоне к нему прижимается Казутора, уткнувшись носом в его шею. В ту ночь, они так и уснули в машине. Точнее, им просто не захотелось идти домой. Нашли место на смотровой площадке, купили вина и наблюдали. Смотрели на звёзды и ночное Токио. Казутора выпускает из рук фотографию, когда резко падает на пол, спиной назад. Ощущение удара головой быстро возвращает на землю, и он болезненно морщится. Открывает глаза медленно, а тело немеет под весом другого. Ему кажется, что все это сон. И крик точно дает понять, что все действительно по настоящему и Казутора не спит. — Я тебя не оставлю! — Чифую вскрикивает, прижимая Ханемию к полу. Его руки по бокам от лица парня, а сам он на коленях стоит, не позволяя Казуторе подняться. Хотя, если бы второй хотел, Чифую бы не остановил его таким действием. Казутора хлопает глазами, молча смотрит на то, как Мацуно что-то кричит, не позволяет подняться. Чифую даже кофту Ханемии не снял. Он смотрит обиженно, а из лазурных,(хотя нет, теперь Ханемия уверен, что они больше похожи на морские, голубые) текут ручьём слезы горькие, которые выливают всю ту давнюю боль что они терпели. — Чифую, — Нет, стой. Теперь я хочу сказать: ты не можешь вот так вот взять и убежать опять. Я устал, я не могу не искать тебя в остальных, Казутора восхищен. Он до ужаса восхищен Мацуно. Восхищен всем этим видом, и безумно влюблён. Как же он любит его, как же он скучал. Мацуно плачет, нет, он рыдает, а Ханемия улыбается и молчит. Чифую что-то кричит, доказывает, всё сильнее сжимая запястья Казуторы. — Нет, я не уйду, слышишь?! — Мацуно чувствует обиду. Он вбежал в квартиру моментально, даже не разувался, а увидев Казутору просто повалил его на пол, только бы он не сбежал. — Чифую, ты.. — Я люблю тебя. — и снова плачет. Скулит, задыхается, почти не смотрит на Казутору. Слёзы все обжигают и обжигают его щёки, а он лишь сильнее тянет футболку Ханемии, сжимает в своих руках. — Мацуно, — старший приподнимается на локтях, пытается приблизиться к лицу брюнета, успокоить его, но все бесполезно. — Я люблю ТЕБЯ, — Чифую выкрикивает эти слова, а Ханемия одним движением поднимается, и обнимает стоящего на коленях брюнета. Прижимает к себе, проводит ладонью по спине, тихо шепчет ему успокоиться, а тот ещё больше плачет. Так и стоят посреди холодной квартиры на коленях. Мацуно цепляется за Казутору так, что тот свободно дышать почти не может. Ханемии голову сносит от этих слов. Он молча утыкается носом в макушку парня, повторяя в голове как на диктофоне эту фразу. Он совершенно забыл о том, каков его запах. Самый лучший, самый родной. Слеза сама скатывается по щеке, и тот отстраняется. — Перестань, — Казутора обхватывает ладонями его лицо, большими пальцами вытирает его слезы. Чифую поднимает на него свои глаза, и внутри всё замирает в момент, когда Ханемия улыбается, а по его щеке бежит соленая капля воды. Зрачки у Мацуно сужены, он трясётся, совсем не хочет отпускать. — Тебя не было год. Год, как ты оставил меня одного. Бросил, кинул ключи от машины как зверьку на стол, а сам молча ушёл! — Я тебя люблю, — Нет, стой, я не договорил. Ты чёртов эгоист, как ты не мог понять, что я любил тебя, а не Баджи! Почему ты не мог понять этого, почему вы не слушали меня, — Чифую совсем не слушал. Он хотел высказать всё, наконец быть услышанным. — Ты ушёл и не сказал ни слова! Ханемия, ты буквально жертвовал собой чтобы спасти Майки и нас всех, но вместо того, что бы спасли тебя, ты исчез! — Обида переполняла парня, но ещё больше его переполняли эмоции от того, что Казутора явился среди белого дня, спустя столько лет и ни сказал ему ни слова, кинув письмо в карман да кофту, чтоб Мацуно опять все сам додумал. — Останься. Пожалуйста, останься опять со мной. И здесь даже не нужно было думать, оставаться или нет. Потому что ответ был дан давно. Чифую не отпустит, как не отпускал все те года. — Я не могу.