bad boys bring heaven to you

— Помнишь, ты хотела прогуляться под дождём? — спрашивает мужчина, согревая твои замёрзшие из-за проливных капель ладони. — Помню, но мы давно не дети, — ты тяжело вздыхаешь, переплетаешь пальцы и льнёшь к плечу спутника, — тем более не подростки. — Только не говори про воду, — он предугадывает дальнейшие слова, — её сейчас утекает ещё больше.       Казутора делает несколько шагов, дальше от спасительного навеса круглосуточного магазинчика, и тянет тебя за собой, игнорируя несильное сопротивление и возмущение в виде: «мы заболеем», «такие трюки для здоровья хреново обойдутся», «пусти, я не хочу идти и хлюпать каждой частью тела». Потому что Казутора знает: ты хочешь этого и не признаешь детского желания пробежать по лужам, в чьих отражениях танцует неон ночного города.       Когда терять больше нечего, когда пути назад определённо нет, мужчина ловит твоё расслабление и зарождающееся счастье в лёгкой улыбке. Вы слишком долго знаете друг друга, чуть меньше по времени состоите в отношениях, поэтому он выучил тебя до последнего стона ранним утром.       Одежда липнет к коже, а легкий ветерок морозит до костей, завершая картину простуды через несколько дней, если не согреться по приходе домой в горячей ванне с кружкой горячего чая. Влага с волос стекает по лицу, её бесполезно вытирать, проще просто смириться и убрать короткие пряди, чего не может сделать Ханемия с его нетипично длинной прической, однако промокшие волосы придают ему шарма больше с этими неоновыми вывесками, отражающимися буквально везде. Его глаза сияют в свете неона.       Он удивлён внезапному поцелую, потому отвечает не сразу: приходит в себя осознанием, что это один из немногих, который ты инициировала сама, а после притягивает ближе объятием, разливающим холод по венам. Прохлада губ отрезвляет, но Ханемия не позволяет отстраниться — его поцелуи как яд, распаляющий глубокие желания, и ты зависима от этого яда. Контраст языка согревает куда лучше горячей ванны и любимой кружки, твоя рука по привычке играет с длинными волосами: накручиваешь на палец, дёргаешь в сильном экстазе, когда хочется стонать и тяжело дышать от чистого удовольствия в теле. — У меня крышу от тебя сносит, знаешь? — шепчет Казутора, едва отстраняясь. — Знаю, Тора, — отвечаешь таким же полушёпотом, тонущим в успокаивающейся непогоде, — потому что у меня тоже.       Пока стиральная машина начинает цикл стирки промокших вещей, пока на столе остывают кружки с чаем и кофе, пока за окнами вновь играет непогода на пару с редким громом, ты закатываешь глаза и пускаешь слюни, не в силах стонать от блаженства, что приносит только секс с любимым человеком. Грубые толчки выбивают глотки воздуха, и хочется б о л ь ш е г о, чем рука, дёргающая за волосы.       Щёки пачкают редкие слёзы, нос заложен, и по губам стекает вязкая слюна, когда пытаешься взять глубже. Одна рука помогает двигать по стволу, вторая держит самую чувствительную часть мужского тела.       Казутора никогда не может долго держаться с членом во рту, поэтому кончает и краснеет, когда ты показываешь сперму на языке, глотаешь её и показываешь чистый язык. Приникаешь к чувствительной головке под едва слышное «блять» и двигаешься намного медленнее, в основном надрачивая ствол, чтобы собрать всё до последней капли.       Ханемия закуривает у открытого окна. — Не кури при мне, если не хочешь второго раза, — наклоняешь его для поцелуя, где сигаретный дым смешивается с дыханием. Ты даже не даёшь ему передышки и докурить, тянешь обратно во тьму комнаты, как ненасытная самка, готовая сожрать самца после спаривания.       Или сперму самца.