коммунальный Эдем готов

Свидание прошло… Прошло. В самом деле, Волкова уже вряд ли радовало то, что оно случилось, ведь теперь Сергея было не заткнуть. При каждом удобном случае он вспоминал какую-то маломальскую мелочь и рассказывал о ней так, будто бы это было самое лучшее-милое-прекрасное действие в его жизни. В какой-то момент Олег захотел, чтобы они с Дубиным поменялись местами, ведь того Гром явно не донимал такими разговорами, хотя кто знает, что скрывает вечно спокойный Дима. — Я хочу ещё, — мычит Разумовский, и Олег не выдерживает. — Серёг, ты заебал. Если хочешь — берёшь, а не ноешь. — он резко поднимается со своей кровати, смотрит на друга. — У тебя хотя бы не всё потеряно. Наверное. — А у тебя что, потеряно? — Серёжа растеряно посмотрел на друга, который засуетился и начал собираться куда-то, не желая оставаться сейчас с переполненным первичными светлыми чувствами соседом. Олег не имел никаких предубеждений, ты так-то мало имеешь какие-то определенные взгляды на жизнь, если растёшь в детдоме. Ты размыто знаешь, что такое «добро» и «зло», понимаешь, что нельзя воровать и убивать, нельзя издеваться над другими и защищать слабых. Впрочем, этого достаточно для спокойного существования, именно существования, не больше. Жилось хорошо, пока не начало припекать, со стороны что мозга, что сердца. Когда начинаешь задавать вопросы: и нужные, и не очень. Например, в лет девять, после очередных не очень изысканных, благо не остро физических, издевательств, стоя в футболке с вылитым на неё киселём, он спросил престарелую, но крайне добрую воспитательницу, или его когда-нибудь полюбят и заберут. Старушка Наталья Петровна тогда даже прослезилась, позже он узнал, что она не имела детей, внуков, лишь такую же старенькую кошку, которая ждала её вечером с работы. Наталья Петровна не то, чтобы любила его совоспитанников, но она определенно в них нуждалась, работа была её отрадой. Это своего рода была её любовь. Через ещё несколько лет, смотря на рыжеволосого новенького, молчаливого и неприступного, он задался вопросом риторическим: «Раз уж не будет семьи, то друг ведь будет?». Скорее всего, он осознавал, что в их возрасте мало кого забирали, а если такое случалось, то в большинстве случаев дети попадали в семьи сектантов, которым нужны были лишь пособия и рабы. Тогда он подружился с Серёжей, ведь тот единственный ещё не был настроен против него, правила детдома как и иерархия менялись с возрастной группой, то есть в те самые подростковые драмы Волков не вписывался, имея уже сформировавшийся жесткий взгляд темных карих очей и четко сжатые челюсти, чтоб не трогали. Когда пришло время поступать и решать, что делать со взрослой жизнью, начавшейся так внезапно в каких-то там неполноценных семнадцать лет, Олег согласился на авантюру Разумовского попробовать поступить в университет, по льготам, конечно же. Ну и первый год как-то оно всё срасталось, потом перестало, потом завалилась сессия, ага, сама, чертовка, пошло-поехало, и Олег, в силу своей не тяги к учебникам и экономике в целом, пошёл в армию, спокойно и добровольно. Еще и на контракт, золото, а не мальчик. Но нет, не патриот, просто там ему явно больше повезёт именно сейчас, а потом и восстановиться можно. Потом год службы: полы, котелки, наряды, учения. Всё как завещали прадеды. Наверное. В то время Волков никакими вопросами не задавался, лишь иногда, глядя на сослуживцев или какую-то «дочь генерала», которая приносила иногда на часть борща да котлет, мог подумать о следующих насущных тенденциях. «Что там идёт после семьи и друзей, первая любовь или что-то в этом роде? С семьёй не задалось, с дружбой, которая переросла в семью повезло, а дальше что, надо кого-то искать или добиваться? Правильно ли это, стоит подождать? А кто мне вообще нравится? А я кому-то понравиться смогу?» В такие моменты он возвращался в тот злополучный день, когда довёл воспитательницу до слёз. А его кто-нибудь вообще полюбит? Эти мысли преследовали его, не так часто как остальных особенно эмоциональных натур, но чаще, чем у светлых и добрых, выращенных в благополучных грунтах, людей. Не в последнее время. Подростковая тяга к сексуальному и зрелому будто не настигала Волкова и вовсе, или это так действовало его желание быть для Серёжи образцовым старшим, кто знает. Опять таки, не в последнее время. Быть девственником в его возрасте уже могло казаться моветоном, хотя кто эти правила вообще придумывал, к черту их. В Олеге горело и сжигалось, как вулкан, ступит кто на поверхность, и он взорвётся, его столетнее спокойствие куда-то улетучивалось с каждым новым днём. Он смотрел на одного человека, а видел в нём все свои упущенные шансы, на которые даже не надеялся, задаваясь всё тем же вопросом. Видимо, блокировка своего подсознания в столь ранние года приносят не такие уж радужные последствия. А на счёт предубеждений… Страшно, всё это дело страшное. Большой груз ответственности не только за свою, но и за чужую душу, это всё не для него, ему хватило армии и заданий, он ушёл из-за этого и возвращаться не горел желанием. Жизнь была для него учениями, пусть он и сам её к этому привёл. Представить себе, что он мог влюбиться в сослуживца, думать о нём, засмотреться в какой-то момент на секунду дольше, и это кто-нибудь бы точно заметил, сказал бы вслух, и снова «привет, детдом», только пострашнее, поугрюмей была бы конечная история. Никакой тебе Натальи Петровны и тёплых поглаживаний по голове. Хотя даже она вряд ли бы оценила такое. Можно говорить, смеяться, вместе ходить в университет, иногда ужинать, когда особенно тяжело с деньгами, быть друзьями. А ещё не забыть засмотреться, когда только впервые встретил, да ходить хвостом, будто возле себя держат, на привязи, а ты только и рад. Ему надо было проветриться. Надев на этот раз куртку, он спустился к той же площадке, закурив предпоследнюю сигарету в пачке и тут же подумал, что с этой пачки бросает. Хватит с него всякой дряни, ему хватает того бульона, что у него в голове, который, кажется, даже скис. За то время, что он просидел в комнате, освещенной только лампой накаливания, снег за окном запорошил почти всю округу. Слушал рассказы друга и, чего тут уже скрывать, завидовал немного, зная, что его такая участь даже близко не настигнет. В ближайшее время. А может и никогда. Но вот он бросил курить, почти. Значит что-то всё же может получиться. — Эй, Олег, лови! — доносится до его ушей как будто на затворах. Через полсекунды его глаза цепляют стремительно наближающуюся фигуру в серо-голубом пуховике и белой шапке, а еще через полсекунды в его лицо с сигаретой попадает снежок, который резко его будит, как из сна. — Ты чего опять полураздетый вышел? — даже немного запотевшие нетолстые стёкла в прямоугольной оправе не могли скрыть яркий голубой оттенок больших круглых глаз, что смотрели на него теперь сверху вниз, а руки подошедшего опёрлись по обе стороны качели, практически зажимая Волкова. Стерев с лица уже потекший снег, сдрогнув из-за попавшего за ворот, Олег откинул остатками свои волосы, которые пора было бы уже остричь, армейская выправка даёт о себе знать, волосы длиннее тройки были страшно неудобными, что бы ему не говорил Разум. — Ну, спасибо, — прохрипел он слегка с обидой, пусть и не собирался обижаться, просто как-то он не вовремя. Объект его мыслей будто на зов пришел, честное слово, это уже не смешно. — Не за что, — усмехнулся Дубин, покачивая Олега дальше, — место встречи изменить нельзя, да? — иронично подметил он. — А ты чего тут один? Курить выходил? — Будто ты не знаешь, — в том же ироничном тоне ответил ему Волков, собираясь доставать уже точно последнюю-последнюю сигарету, покурить ведь ему так и не дали. И замер, — А ты это специально, да? Вряд ли ты мог не заметить с того расстояния, что я курил. — Ловко подметил, но ты кури, снега ещё полно, — и не знать шутит он или нет, человек вроде и не злой, но иногда уж как зацепится за что-то, то не отстанет. — Я бросаю, так что не дай боже ты мне не дашь выкурить её, — заметил Волков, с опаской прикуривая. — Ого, грядут изменения, — присвистнул Дима, снимая шарф и накидывая на голую шею соседа. Это можно расценить как флирт? Олег задался этим вопросом у себя в голове, но вслух сказал всё же другое. — Он провоняется, лучше снять, — говорит он, уже собираясь снимать белый, как тот же пушистый снег, шарф, но его руки остановили сильным прижатием назад. — Забей, дарю, а то я так понял, ты себя особо беречь и не собираешься, хейтер холода. А, к чёрту. — Я могу это расценивать как флирт? — чувствуя себя какой-то малолеткой, Олег по глупости даже немного прикусил губу, держа тлеющую сигарету, повезло, что лицо было красным из-за того снежка, прости господи, что он творил. — Ох, — выдохнул Дубин и через секунду покраснел как маков цвет, это было настолько неожиданно, что у Волкова, который в принципе не особо любит смеяться, тем более с людей, вырвался слегка удивленный и от того громкий смешок, — это шутки у тебя такие? — парень нахмурился, не оценивая реакцию друга. Олега такая смена настроения не устраивает, не хватало ещё ссор на пустом месте. — А если не шутки? — спрашивает он, всё так же смотря снизу вверх, не мигая. Каким-то шестым чувством он прям ощущает взгляд со стороны окна своей комнаты. И не один. — Так тоже не смешно. — буркает Дима, хватается за шарф, и заворачивает одним концом Олега по самые глаза, чтоб перестал зыркать. — Сам же покраснел, как идиот. — продолжает он пыжиться, затаив небольшую шпильку. Волков всё же выкидывает почти дотлевшую сигарету, и встаёт, всё ещё находясь в подобии почти объятий, но направляя глаза уже сверху вниз. Раз уж начали спектакль, надо бы и до кульминации дойти. — И всё же? — аккуратно интересуется, боясь нарушить небольшой трепет от их самого глупого за всё знакомство диалога. Дубин долго стоит, молча смотря под нос, на свои ботинки, и тормошит им по снегу, нервничая и заставляя нервничать Олега. Затянувшееся молчание уже начинает напрягать его, пока разум придумывает план отступления, сердце заставляет молчать и ожидать, хотя само отбивает страшную аритмию. Набравший воздуха в легкие Дима всё же выдавливает из себя почти скороговоркой: — И всё же, если ты не против, то я бы хотел, чтобы ты засчитал это флиртом, если его можно вообще таковым назвать, — в ровные четыре секунды, что Олег даже слегка наклоняется, чтобы лучше услышать, а то голос Димы уже переходил на шёпот под конец. — С развитием, если ты так же не против… — добавляет он, уже совсем почти не выдавливая звук. — Ура? — Олег слабо верит, что смог перейти ту черту, которую сам же себе выставил, ещё и так легко и до тупости просто. — Ну раз «ура», то я счастлив, — быстро отвечает Дубин, разворачиваясь на девяносто градусов, и марширует в сторону общаги своим самым что ни на есть быстрым шагом. Волков, конечно же, плетется за ним, верно и преданно. — А можно считать, что мы обгоняем этих двоих? — скорее в шутку, но всё же интересуется он. Маков цвет с лица Димы так и не сходит. — Если ты захочешь, то мы можем их обогнать на большое расстояние, — отвечает Дима и закрывает лицо руками, — Что я несу, боже, останови меня уже. — едва ли не писком говорит он, ускоряясь уже на входе в здание. Олег смеется, он, кажется, может уже ответить на несколько своих вопросов.