Quid pro quo

Высокие сапоги чавкали грязью. Отвратно, с причмокиванием, цепляясь за впившуюся в мокрое месиво осоку. Полы походного плаща, и без того жесткого, покачивались на ходу, будто кринолиновые. Через лицо Эррора тянулась свежая царапина — прямо над усталой улыбкой, перечеркивая скулу и зудяще спускаясь к нижней челюсти. До ворот ближайшего города минут пять пути, не больше. Последняя встреча с ламией — восхитительные, но, черт, слишком быстрые и сильные создания — оставила на руке маэстро очередной полупрозрачный след от укуса, зато в награду он заполучил данные месячного наблюдения за образцом и даже колбочку с пробой его крови. Достойная плата за риск. Отскрестись бы только от въевшейся в кости пыли и отоспаться на по-топкому мягком матрасе. Как он скучал по матрасам! Четыре минуты до прибытия. Три. Две. Пауза, в которую он позволил себе обернуться. Разбудил в мыслях вялотекущие воспоминания об исследовательской вылазке и уложил новые данные в голове, пока лениво, как тряпки в куче ветоши. Последняя пара минут растерялась в быстром шаге, и Эррор остановился возле высокой деревянной ограды. Ее неаккуратно стесанные колья тыкались в ветви деревьев, отрешенные и недружелюбные, но он трижды ударил в запертые ворота. — Четыре часа утра! Кого принесло?! — резко донеслось изнутри, и Эррор плотнее натянул перчатки. — Ценитель ламий, — со сдавленным приличием смехом. — Предоставишь отдых? Короткое молчание. Сухой звук трения дерева о дерево — кто-то отодвинул засов на воротах, и они с протяжным скрипом приоткрылись. Стражник — лохматый монстр, напоминающий кролика с повисшим левым ухом — выглядел бодро. Плохой знак. — Плановый опрос, помечение, и выделим тебе комнату, — его смерили взглядом и, оценив степень изваленности в болотной жиже, отступили в сторону. — «Вам», — поправил он, проскользнув в узкий проход между створками. За стенами стало спокойнее. Совсем рядом обещанный номер в гостинице, и еще ближе — тяжелый стол с парой-тройкой бумажек и огромной тарелкой сухофруктов для местных охранников; кажется, что-то вроде сторожевого пункта. — Верно. Прошу прощения, маэстро, — кролик выловил взглядом нашивку внутреннего научного круга, изрядно позеленевшую за последний месяц. — Интересная цветовая гамма, — добавил он, убедившись, что его взгляд заметили. Скорее попытался избежать неловкости, чем действительно полюбопытствовал. — Ага. Засады в болотных зарослях ее не пощадили, — отозвался исследователь. — Давай по протоколу. — Имя? Род деятельности? Продолжительность пребывания? — тот спешно, по памяти выдал поднадоевшие три пункта и полез в ящик стола в поисках, можно было догадаться, кисти и красной краски. — Эррор. Исследую этологию и физиологию ламий. Останусь здесь на недельку-другую, отдохну — и снова за работу, — ответил он, широко зевнув, и стражник привычно завел шарманку с предупреждениями, сейчас торопливую и какую-то скомканную: — Значит, Вам известно, что любой чужак, чей приход совпал с временем вечерних смотрин, в обмен на гостеприимство города становится их участником и должен пройти через все необходимые обычаи, чтобы… — он забавно поправил повисшее ухо, будто выбившуюся из прически прядь волос. — Ты уже выдал, что вечерние смотрины местной ламии совсем скоро, — со смехом перебил Эрр, и ухо стражника снова упало. Даже как-то потерянно. — Прекрасная троица — бодрость, нервозность, спешность. Хочешь побыстрее поставить отметину, чтобы я уже не отвертелся? — Стойте, нет, все точно не… — кролик мотнул головой, но его перепуганное волнение заставило маэстро закатить глаза. — А еще я думаю, что жеребьевку вы уже провели. И, вероятно, в числе прочих оказался и кто-нибудь из твоих знакомых. Уж больно резво ты заманиваешь меня за ворота. Кролик нервно прикусил губу — щеку? — и быстро, путаясь в шерсти, снял крышку с баночки краски. И сжал кисточку в свободной руке так отчаянно, будто готов был налепить традиционную метку то ли силой, то ли на бегу — тяжело было прочесть точные намерения в этом растерянно-решительном юношеском выражении лица. Эррор вздохнул. — Расслабься. Я был на смотринах намного чаще, чем могло повезти любому нормальному монстру, и хрен я позволю им лишить меня заслуженного отдыха. Ставь метку и не тяни уже с комнатой, только украшатели пусть раньше двух не ломятся. И не особенно надейся, что я перетяну внимание ламии на себя, — фыркнул Эррор, в три шага преодолев расстояние до стола; выдернув пузырек краски и кисть из чужих рук, он сам, жирно обмакнув ворс в красный, оставил на своей руке значок — поделенный на три части круг. — Что ни город — так какой-то мальчишка думает, что умнее меня. Дожили. Кролик пару раз резко вдохнул и выдохнул, но забрал липкий бутылек и оставил его на столе. Легкие стражника судорожно перекачивали воздух, не позволяя ему дать начало словам, и, единожды подавившись дыханием, тот просто махнул рукой, предлагая следовать за ним. Не глядя Эррор выцепил из тарелки сухофруктов горсть сушеных яблок и кураги и зашагал за своим проводником. Пугливые идиоты. Возможно, прежде — до того времени, которое любой из них мог бы застать — ламии и монстры не ладили... И те, и другие тогда оказались недостаточно умны, чтобы найти точки соприкосновения и сгладить острые углы. Секс, важный, но опциональный для его собственной расы, среди ламий был одной из базовых потребностей: чтобы не погибнуть, им требовалось добывать пищу, воду и раз в год проводить отмеренную их сущностью неделю с партнером другого вида. И Эррор никогда не перестанет смеяться, заявляя, что к сегодняшнему положению дел они могли бы прийти намного раньше. Ламии нуждались в монстрах и, наделенные более тесной связью с природой, владели исключительными — в утвержденной терминологии они решили называть их «экстраординарными» — способностями. Могли уберечь посевы от заморозков, или спасти скот, или сделать безопаснее леса, или остановить вспышку болезни. И когда спустя два века вражды, заставлявшей матерей рассказывать детям страшные сказки и крепко запирать двери на ночь, их виды пришли к условиям quid pro quo — «услуга за услугу» — ламии приняли ответственность за жизнь целых городов, взамен получив возможность пользовать кого-нибудь из жителей. Раз в год, в обмен на безопасность. И теперь, многие годы спустя Эррор едва ли мог насчитать и двух десятков деревень, отказавшихся от этой привилегии. Монстры были готовы платить за мир и за услуги, которые более не мог им оказать никто. Новый порядок обрастал обычаями. Перед объявленной неделей тянули жребий, отделявший от общей массы троих везунчиков. Любого чужака, не вовремя пересекшего ограду, сбагривали туда же: сначала потому только, что так можно было уберечь от ламии родных и близких, но впоследствии эгоизм превратился в очередную традицию. Жертв украшали, обряжали в знак благодарности местному защитнику — и отправляли на вечерние смотрины. Руководствуясь опытом, маэстро любил обзывать это сомнительное мероприятие кружком по интересам, потому как после пятого раза сложно было воспринимать всерьез монстров, в ряд рассаженных перед готовой выбрать ламией. Кто поприятнее — оставался в гнезде на грядущую неделю, чтобы с почетом вернуться в поселение с дрожащими коленями и меткой-укусом на шее. Или, много реже, остаться в качестве мэйта — единственного на всю последующую жизнь партнера, привязанного к ламии. Правда, вопреки восхваляемому — как там говорил Пайроп? — «взаимопроникновению культур», во время своих исследований Эррор получал и шишки, и укусы, и едва ли ему часто выпадали спокойные дни. Но оно того стоило, маэстро не сомневался. * * * Кровать была столь же прекрасна, какой тело Эррора, за последний месяц привыкшее к спальному мешку, запомнило ее. Подушка и легкое простеганное одеяло опутали его теплым, мягким коконом, и маэстро позволил себе пролежать в этом уюте еще час сверх спокойного утреннего сна, прежде чем, перевесившись через деревянный остов койки, выудить из рюкзака блокнот с заметками по последнему исследованию и так же лениво начать их разбор. Страница за страницей, начиная с первой записи. Часы были милостивы к нему: стрелки двигались так же размеренно, как текли его мысли, и необходимость участвовать в подготовке к вечерним смотринам приближалась осознаваемо медленно. От пробуждения в одиннадцать и до истинного полдня в час, поминутно. Эррор сполна использовал отведенное ему время, без страха ловя взглядом красный значок на лучевой кости. Без десяти два в комнату тихо постучали, и исследователь нехотя прикрыл записную книжку, заложив нужную страницу пальцем. Прислушался. Кто-то едва уловимо, шелестяще шептался — и, кажется, железо скользнуло по железу, будто некто там же, неподалеку, обнажил клинок. — Мы начинаем роспись для вечерних смотрин, и Вам нужно принять участие, маэстро, — женский голос негромко позвал его из-за двери. — Я просил не трогать меня до двух часов, — с резкостью упрекнул Эррор, угрюмо отследив, как минутная стрелка оставила позади еще два деления. — Оружие приберите. Дилетанты. Длинная пауза. Вновь отзвучало скольжение металла, и прежний голос продолжил: — Quid pro quo, маэстро. Думаю, наше доверие стоит десяти минут, которые мы просим. — Семи, — помолчав, поправил Эррор: секундная стрелка часов уцепилась за завиток у двенадцатого деления. Вздохнув, он уложил блокнот на прикроватную тумбочку. — У вас есть запасные ключи от двери, и я это знаю. Можете не играть в приватность, заходите. С натугой щелкнул замок — вместо кивка. Через порог переступила человеческая девушка в белом фартуке и с широкой перевязью, увешанной баночками с красками; к поясу приторочен гремящий в такт шагам деревянный короб. Придержав переброшенный через плечо ворох ткани, она прикрыла за собой дверь, но Эррор успел заметить силуэт знакомого стражника с грустно висящим ухом. — Приветствую, маэстро, — она изобразила легкий поклон. — В ближайшие несколько часов я озабочусь Вашей готовностью к сегодняшнему вечеру. Как Вам спалось? — Не думаю, что вежливость компенсирует мне отдых после полевых исследований. И стоило мечтать о постели, чтобы в тот же день меня сослали куда-то в лес, — с полуиздевкой отозвался он, отследив взглядом бледный след от укуса на человеческой шее. — Верно. Думаю, мы можем перейти к делу, — улыбнулась девушка. — Снимайте рубашку. Насколько я знаю, это не первые Ваши смотрины? — она сняла с плеча огромное покрывало: плавно уложенное на пол, оно скрыло под собой щербатые половицы, и человек добросовестно расправила его. — Семнадцатые. Даже не юбилей, — Эрр нехотя встал. Через голову он стащил с себя мятую льняную рубашку, бросил ее на расправленную постель и сел в середину витого узора ткани, скрестив ноги, — ручная вышивка, судя по аккуратным мелким стежкам. — Вы тоже не новичок в этом деле, как я вижу. Гордитесь статусом? — С такой меткой больше жалеют, чем уважают, вопреки громким словам о великой чести и вкладе в защиту города, — покачала головой девушка. — А о Вас говорят как о том, — ее пальцы легко расстегнули пуговку, удерживающую крышку короба, — кого так ни разу и не выбрали, — она с осторожностью уложила на пол резную деревянную подставочку, почти с нежностью достала бумажный сверток и, развернув его, выбрала одну из пахучих ароматических палочек. Новый нырок изящной руки под деревянную крышку, и едва заметное движение подожгло сыпучий темный кончик. Палочка легко вошла в паз опоры, будто влившись в нее, и густой серый дымок потек по комнате, обвязывая ее густым медовым запахом. Эррор рассеянно наблюдал за знакомым обрядом, пока девушка выкладывала две другие подставки в ровный треугольник. — Я знаю ламий лучше, чем себя. Очевидно, что я умею избавляться от их внимания, — кивнул маэстро. Основу из цветочного меда, заданного первой палочкой, оплели резковатые, пряные стежки гречихи и прополиса. Противоречиво полная, пьянящая комбинация. Эррор глубоко вдохнул, позволив новым запахам наполнить грудную клетку и опалить ребра изнутри, щекотно-горячо растечься по костям. — Сведите количество прикосновений к минимуму. Меня трясет от них, — попросил он, притушив зрачки. Их цвет, обычно обжигающе желтый, расплавился до мягкости медовых сот. Человек кивнула. Ее белый фартук, весь в пятнах краски, скрылся у Эррора за спиной. Маэстро знал, что сейчас привычные грубоватые пальцы свинтят крышку с баночки черной краски, дополнив вышивку ароматов переплетением движений в росписи на его костях. — Боитесь стать тем, кого выберут, раз не позволяете всему идти своим чередом? — Наблюдение с расстояния более чем меня устраивает, — он ощутил прикосновение тонкого ворса, покрытого краской, к маково-красному позвоночнику. — Что, хотите рассказать, как хорошо было лежать под местным защитником? Ход кисти на его костях не прервался и не дрогнул. — Верно. Вам это смешно? Инка зря опасаются. Возможно, нам — людям и монстрам — тяжело понять философию ламий в телесных вопросах, но они всегда знают, что делают. Глупо бояться условий сосуществования, на которые мы сами же согласились, — негромко поделилась она. Эррор тоже понизил голос, не желая разбивать церемониальный танец серой дымки запахов. — Значит, Инк? Расскажите о нем. — Хотите узнать от меня что-то, что можно было бы использовать на смотринах? — в ее голосе почти не было вопроса, только тихий смех. — Он предпочитает всех и каждого. Кажется, ему просто нравится неделя единения с другим существом, — кисточка все-таки остановилась, закончив сложный завиток у лопатки. — И чем же занимается ваша неразборчивая ламия? — хмыкнул маэстро. — Вдохновитель ремесленников, — Эрр поморщился, и девушка поспешила добавить: — Вы знали, что витражи столичного храма — дело рук наших мастеров? Фрески в царских покоях? Кувшины, квасники, потешные кружки с ритуальных застолий? Про нас часто говорят, будто мы кладем горожан под ламию просто так, красоты ради, но мы не пережили бы зиму без этого дохода, — кисть электрическим разрядом опустилась на шейные позвонки. Эррор промолчал. Существа его вида бывали несправедливы к ламиям — и он говорил об этом так много раз, что от мыслей привычно першило горло и хотелось лишь сделать большой глоток теплого вина, чтобы затушить тошнотное чувство. Комната погрузилась в молчание. Краска неспешно оправляла его тело в плетение узора, угольно-черная на ребрах и красная, будто рубиновая крошка, — на черепе и лучевых костях. Ароматические палочки прогорали, стряхивая пепел-прах на мягкую подстилку. Подкоптилось дерево подставок, и мед начал затухать, от прополиса и до последних визгливо-отчетливых нот гречихи. Грудная клетка маэстро вздымалась размеренно, не сбивая умелый танец кисти с краской. Подсыхая, она зудяще стягивала надкостницу, а на позвоночнике ощущалась жесткими джутовыми швами. Темные лозы украшали ребра, лодочка цветка чины распустилась у основания шеи, тугие линии обрамили глазницу. Единственный раз рука девушки-мастера мазнула по его плечу, и Эррор в ужасе дрогнул, давя панический всплеск цвета в зрачках. Человек не прервала молчание. С ласковым шуршанием стянула с плеча накидку, расшитую звонкими рыжими и осторожными синими стежками, и передала ее маэстро. Пончо уютно накрыло плечи, треугольником сойдясь у поясничных позвонков, и на онемевших ногах Эррор наконец распрямился. Одним шагом оставил поверхность покрывала, и девушка скатала ткань в рулон вместе с пеплом и останками погибших ароматических палочек. Не вставая, подняла голову: — Можете покинуть комнату. — Благодарю, мастер, — с достоинством кивнул Эрр, закрывая церемонию. Осталось всего ничего. Дверь беззвучно закрылась, и маэстро последовал за новым, незнакомым стражником, едва различимым в темноте неосвещенного коридора.