Лопатой по цветам

И снова это тревожное чувство, и сердце боязно сжимается в груди. В глазах отвращение, слёзы вот-вот хлынут из глаз. Дрожащими руками русская закрывает рот, чтоб заглушить всхлип и не дать истерике вырваться наружу. — Прошу прощения, но, может, вы распишетесь о получении букета? — спрашивает наконец курьер, видя, как состояние девушки ухудшается на глазах, но она всё же берет себя в руки и, дрожа, ставит подпись, забирает букет красных роз и выпроваживает его за порог. Закрыв дверь и облокотившись на неё спиной, она достает яркую записку, где красивыми буквами выведены такие роковые для России слова: «Я люблю тебя, Ханни. Людвиг» Внутри всё опять сжалось, тело затрясло от ужаса. Хотелось просто сползти вниз и, обняв свои колени, сидеть и плакать. — Нет, дыши ровнее, — говорила тихим голосом сама себе Брагинская, положив одну руку на сердце. — Вдох и выдох, — проговаривала вслух свои действия, успокаивая саму себя. После нескольких таких вдохов, тряхнув головой, Россия уверенным шагом направилась в гостиную, где сидел недавно приехавший Гилберт, мирно листая ленту в инстаграме. Ничего не предвещало беды, когда в его лицо со всей дури прилетел букет красных роз, шипами царапнувших кожу лица. А когда до пруссака дошло, кто мог так нагло поступить, он уставился на разъярённую Аню, которая разве что огнём не дышала в его сторону в попытке убить. — Ты чего… — не успел Гил закончить предложение, как в него следом полетела скомканная записка. — Снова за своё? — начала кричать Россия, сжимая кулаки до боли. — Как же я вас ненавижу, почему вам нужно каждый раз лезть ко мне?! — вываливала она на ничего не понимающего Гилберта. — Надо было поприбивать вас тогда! — выговорив это, русская психанула и, топнув ногой, унеслась наверх, хлопнув дверью своей спальни так, что Пруссия подскочил на диване. — И что это было?.. — обреченно произнес Гил, разворачивая кинутую в него записку и пробегая глазами по написанным строчкам. — О, даже так, — удивился он, понимая причину истерики и такую бурную реакцию в его сторону, ведь где немец, там и пруссак. Обычно тут даже арифметика не нужна, однако не в этот раз. Гил мог сколько угодно быть безбашенным, но воевать против России второй раз — нет уж, увольте. Потому первым делом нужно выяснить, чего хотел Запад. — Запад, что за фигня с признанием в любви русской? — сразу в лоб спросил Пруссия у младшего, не особо церемонясь. — Это моё личное дело, кому признаваться в любви, — также резко ответил Германия, наверняка внутренне закипая от того, что Гил пытается его поучать. — Опять война с ней? Ты серьёзно? — такое упрямство злило Пруссию, но он понимал, откуда растут ноги, и смирился с этой чертой Запада. — Нет, это просто моё признание ей, не лезь! — сказав это, Германия бросил трубку. Гилберту оставалось только переваривать полученную информацию и, в случае чего, отпаивать Аню от стресса, так как накручивать себя русская могла просто прекрасно, а вот выходить из такого состояния не умела. Ситуация была, мягко говоря, паршивая: истерика Ани и её моральная подготовка к войне с одной стороны, а с другой — внезапно возникшие чувства младшего, которому, видимо, отшибло память, так как способ признания он выбрал самый что ни на есть хреновый. — Без бутылки не разберёшься, — он ещё раз осмотрел диван, усыпанный кусками брошенного в Гилберта букета, лепестки которого разлетелись практически повсюду. — Хотя, одной, пожалуй, будет мало, придется таранить анькины ящики вина из Крыма…