Не выходи на свет

      — Отойди от меня!       Ломион швырнул камень прямо в глаз, но промазал.       Паук… нет, унгол, так они назывались, этого даже не заметил, только распахнул уродливую пасть.       — Иди ко мне мальчик…       — Кто здесь? — крикнул Ломион, а потом понял: это паук заговорил с ним мысленно.       — Иди ко мне, я тебя не обижу, мы с твоим отцом большие друзья!       — Врешь!       — А как, по-твоему, твой отец женился на твоей матери? Что бы он без моей помощи делал…       — Неправда!       Сердце стучало часто-часто, в животе все скручивало от напряжения. Ломион спрятался за дерево. Он совсем не знал этого участка леса и боялся заплутать.       Отец бы никогда! Никогда бы не стал дружить с морготовой тварью. Он всегда поступал правильно и справедливо!       В горло засосало. А вдруг мама не придет, вдруг она потеряется? Вдруг… он останется здесь…       Или вдруг отец вернётся и накажет обоих?       В прошлый раз… в прошлый раз он пообещал маме, что не позволит Ломиону видеться с ней для его же блага.       Какой же он глупый! Дурацкое солнце не стоило маминой или его жизни!       — Цок-цок-цок, чьи это такие зоркие глазки? Чьи маленькие ручки и ножки… Выходи, выходи, я тебя поглажу, маленький друг!       В ушах, во всех теле отчаянно зазвенело, и Ломион побежал со всех ног, не разбирая дороги. Надо было молчать, но ему было так страшно, так жутко, что он бежал, крича и…       Сам не заметил, как упал в яму, полную паутины.       — Что же ты кричишь, мальчик, я же с тобой играю. Подожди меня. Поиграем вместе.       Ломион задергался, но увяз лишь глубже и глубже. На дне он нащупал что-то гладкое и костяное. Это были черепа зайчонка и зайчихи.       Он повернулся вновь, но вдруг понял, что ноге невыносимо больно. В носу щекотало от паутины и пыли, из лёгких будто выбили воздух. Он что-то себе сломал.       Унгол подползал все ближе и ближе.       — Ну же, как тебе мои иг…       — Отойди от моего сына, дрянь!       Мама, это была мама! А с ней ещё кто-то. Кто-то сильный и рычащий, очень, очень нелюбящий пауков!       Ломион не видел, но знал: у мамы сейчас горят глаза. Как всегда, когда она считала себя правой, но теперь это не пугало, а успокаивало. Ломион закричал, что есть силы:       — Мама, я здесь!       — Где твой меч, игрушечка, где стрелы?!       Мама засмеялась так звонко, будто лязгнул меч.       — Я тебя без стрел и меча уделаю! Ломион, закрой глаза и заткни уши!       Ломион послушался, но все равно, чуть не против воли видел, как мама схватилась за серп и ударила. Безобидный, скованный в отцовской кузнице кривой нож превратился в ее руках в жуткое оружие.       Мама не била, а убивала, и это было в ней страшнее всего. В ней не было растерянности и беспомощности, а была лишь одна расчетливая ярость, которую она вкладывала в каждый удар, не обращая внимания на свою боль, потому что унгол дрался с не меньшей злостью и хотел жрать.       Не учел он одного — собаки, которая прыгнула в самую середину его головы и вцепилась в то место, где у животных идёт шея.       Унгол закричал. Мама его добила и упала на землю.       — Вытащи моего сына, Хуан.       Пёс широкими движениями облизал маме раны и начал прокапываться сквозь паутину к Ломиону. Тот радостно вцепился в собачью шерсть и растерялся, ощутив мокрый язык на щеках…       После затхлости ямы свежий воздух пился слаще, чем мед и вода. Нога болела и опухла.       Мама обняла их с псом.       — Пошли домой, дружище. Я должна тебе оленью ногу.       — Гав?       — Ну не этого же лягушонка!       — Мама!       Ломион только сейчас заметил, что мамины волосы, которые отец так любил расчёсывать каждый вечер, все в паутине, грязи и остатках яда, а ее красивое белое платье с серебряной вышивкой годилось теперь лишь на то, чтобы вымыть полы. И все равно она улыбалась, как никогда раньше.       — Уже и пошутить нельзя. Давай соображать, как идти домой. Где у нас север?       Ломион наморщил лоб. Умению находить дорогу мама его тоже учила.       — Там. Мама, а как же я пойду? Нога болит…       Мама отломила несколько веток и с помощью них, клоков паутины и кожаной веревки сделала остов-защиту для ноги. Как только она закончила, пёс подлез Ломиону под руку и подставил спину: мол, лезь.       Ломион приник к собачьей спине. К горлу подкатывал комок из напряжения и страха. В носу и в глазах щипало, но Ломион не хотел огорчать маму ещё больше и улыбался.       «Мой сын не должен ничего бояться, — прозвучал в его голове голос отца, — и не должен ни на что жаловаться».       Ломион его послушался, как слушался раньше.       К дому они пришли через три часа. До Ломиона лишь к последней трети пути дошло, что мама больше не плутает, не путает дороги, а раз за разом выбирает верное направление.       Куклы-слуги будто не заметили их отсутствия. Первым делом мама дала ему противоядия и выпила сама, а после и впрямь накормила пса оленьей ногой.       — Как ты здесь оказался, Хуан? Тебя прислал Тьелко?       Пёс с достоинством кивнул и положил голову маме на колени. На его ошейнике с красивыми и сложными бляшками висел кожаный чехол. Мама его открыла и зачитала.       «Арэльдэ, что происходит? Мало того, что мы не погуляли на твоей свадьбе, не перепились с родней жениха, выясняя, кто лучший кузнец, не завалили вместе хотя бы десяток орков, так ещё твой муж убивает всех наших птиц, летящих через ваш лес, и это я молчу о том, что он науськивает против нас наугрим! Мы не лучшая родня на свете, но дальше-то что, наши гонцы начнут пропадать? Прошу тебя, ответь, не то один такой белобрысый дурак и бестолочь (и я не про Хуана, он у нас умный) сойдёт с ума от беспокойства и пойдет выяснять все сам, доведя дело до войны. Ты его знаешь. Напиши хоть пару строчек!       Твой полубрат Куруфинвэ, паршивый интриган, которого ты сбросила в озеро Митрим при первой встрече на этом берегу».       Ломион понял немного, только то, что мамины братья за нее тревожились. И этот эльда… судя по письму, он не походил на кровожадного захватчика, а скорее, на кого-то острого на язык и ядовитого. Может, отец ошибается? Захватчики не задают вопросов, а сразу приходят и убивают.       Мама смяла письмо.       — И где же эти двое были все эти годы?! Спохватились!       Она до сих пор была в грязном платье, но необыкновенно собранная, а не так, словно и здесь, и не здесь. Глаза ее по-прежнему сияли.       Пес припал перед ней на передние лапы и снова замахал хвостом, точно прося: напиши им ответ, а лучше — пойдем со мной.       Если честно, Ломион очень хотел, чтобы Хуан остался с ними. Слишком ему нравилась и шелковая шерсть, и умные глаза, и улыбка до ушей. И Хуану, он был готов поставить на это фибулу от плаща, он тоже нравился, иначе почему он после поклона маме стал облизывать Ломиону ухо?       Ломион не хотел разлучаться с ним никогда-никогда!       — Щекотно!       — Тебе, дружище, лишь бы кого повоспитывать… — сказала мама и одним махом отрезала себе волосы ножом по самые уши. Ломион чуть не умер на месте.       Отец этого не одобрит! Ему же так нравились мамины волосы!       Но в правилах ничего не говорилось о том, что нельзя резать волосы или стричься, пусть и так грубо.       Мама тряхнула головой, и остатки волос тут же рассыпались и взметнулись вверх.       — Проще отрастить новые, чем вычёсывать всю налипшую на них дрянь. Хуан… ты ведь отнесешь этой парочке послание от меня?       — Гав!       Мама взяла перо и пергамент.       — Ломион, как думаешь, что им написать?       — Э-ээ…. Разве ты не говорила, что сначала надо сказать, какая погода, а потом звать в гости?       — Точно, я и забыла. Давай позовём моих братьев в гости и помирим их с нашим папой, а то у тебя совсем нет друзей.       — Но у меня теперь есть Хуан!       — Хуан собака моего брата, но, думаю, вы поладите.       Мама написала письмо и отправила с Хуаном, а после уложила Ломиона спать. Она думала, что он совсем не умеет читать на квэнья, но кое-что из того письма было понятно.       Из письма, положенного в мешок вместе с маминой черной косой:       «Дорогие Тьелко и Курво, у нас прекрасная погода. Я вышла замуж и родила ребенка, но совсем не помню, при каких обстоятельствах это произошло. Я очень счастлива со своим мужем, только валиэ Ниенна знает, насколько. Пожалуйста, приезжайте в гости, как когда-то мы приехали в Лебединую Гавань, кататься на кораблях вместе с вашим отцом. К сожалению, я не могу погостить у вас: сын ещё маленький и на прогулке сломал ногу. Через две недели возвращается мой муж. Непременно приезжайте, мы обязательно должны увидеться».       Стараясь не потревожить сломанную ногу, Ломион лег поудобнее. Хотелось перевернуться на бок, но мама сказала, что кость будет срастаться по меньшей мере неделю.       К приезду ее братьев и Хуана все должно пройти.       Ломион задул свечу. Теперь он не сомневался, что все будет правильно.