1
22 августа 2021 г. в 11:47
Дождь размыл дорогу. Мы весь день ползли через перевал, медленно, как насекомые. Ничего не было видно, только грязь да темень скал. И что-то в тучах как будто смеялось над нами — я то и дело слышал глухой хохочущий звук.
К вечеру въехали в поселение. Были сумерки, и казалось, будто долина лежит на огромной ладони и горы-пальцы сжимаются над ней все крепче, грозя раздавить.
Над горным хребтом таяла в сизой мгле луна.
Поселение казалось пустынным: в этих местах рано ложатся спать. Нас встретила только песня цикад и любопытный взгляд чумазого мальчишки из-за забора. Подумалось об ироничной зарифмованности жизни: когда-то я сам смотрел вот так же на чужеземцев из-за прутьев монастырского забора и мечтал о воде и пыли, цветах и звездах далеких земель. Теперь хотелось только домой.
Мы быстро нашли жилье за умеренную плату и сели греться у печи с кувшином домашнего вина, пока хозяйка накрывала на стол. Нашу верхнюю одежду, гниющую от влаги, развесили сушиться, взамен мы получили два покрывала: шершавых, старых, в местный красно-черный орнамент.
Мы кошмарно устали. Решили поспать и ехать дальше на рассвете.
В ожидании ужина мы молчали. Наше приключение сделало нас молчаливыми, слова как-будто провалились глубоко в горло. За дверью у поперечины косяка я заметил длинную темную косу и блестящий глаз, одновременно робкий и наглый, черный, как крепкий кофе, — хозяйская внучка дивилась чужестранцам. Это было красиво: глаз да коса, скрывающая крутую скулу.
Мы долго сидели у огня. Местное вино крепче и богаче того, что пьют у нас на севере, и скоро чернота ночи стала глубже и опаснее, а золото огня — ярче и теплее. Когда вошла с подносом хозяйка, я попробовал расспросить ее о местных обычаях и людях. Она отвечала неохотно.
— Жизнь здесь трудная. Дороги, бывает, всю зиму снегом завалены. А летом оползни. Мы, знаете, сами по себе. Не привыкли к гостям.
Я вспомнил странные звуки, которые слышал в ущелье.
— Как будто смеялся кто-то. Не знаете, что это могло быть?
Она недовольно пожала плечами:
— Горное эхо? — и вышла.
— Не очень-то она дружелюбна, — пробормотал Мишель.
Склонясь к печи, он то ли грелся, то ли разглядывал огонь.
— Она пустила нас переночевать и накормила, — я попытался взбодрить его. — Такого дружелюбия нам на сегодня хватит.
Мишель фыркнул и покачал головой.
Всю ночь плохо сплю. Не раз выходил на крыльцо поглядеть на черные, щербатые стены гор с покосившимися коронами из звезд. Один раз во дворе вдруг шевельнулся камень — и оказалось, что это хозяйская внучка, девочка лет четырнадцати, сидит под завесью вишни.
— И давно ты тут?
Девочка неопределенно пожала плечами.
— Как тебя зовут? — я оперся плечом о дверной косяк.
— Цира, — она сорвала в росной траве белый цветок, поднесла к носу, фыркнула.
— А я Алесь.
— Ты — барин, — усмехнулась она острыми белыми зубами.
Я не стал спорить.
— Почему не спишь?
Она пожала плечами.
— Звезды над Великой Горой слишком яркие, лезут в окно, — у нее был низкий голос, быстрая, живая речь. — Не дают спать. Выходи, Цира, погулять — шепчут мне и смеются. Зачем спрашиваешь? Сам слышишь.
Я улыбнулся и посмотрел на звезды над вишней.
— Слышу.
Небо было чистым, высоким, горы — черные, исполинские, в белых снеговых шапках, — обступали деревню, как хмурые стражи. И казалось: что-то смотрит на нас, ждет. Я вспомнил снегопад, когда смотришь на него из освещенной комнаты: позади гул голосов, смех и музыка, а на стекле брызги света и то проступающие, то исчезающие лица, знакомые и совсем чужие, а иногда — совсем чужие и тем не менее знакомые, и за стеклом — только белый водоворот неизвестности, тьма, зовущая издалека.
Теперь, ночью Бог знает где, этот зов стал как будто громче.
— Держи, барин, — Цира протянула мне цветок, голубые звездочки в ловких смуглых пальцах. — Это горный шалфей. От душевных ран.