Горная сказка

Мы встали рано. Снарядили лошадей, собрали немного еды. Погода испортилась, моросил дождь, и кони вязли копытами в грязи. Верхушки гор окутывали облака, пенились, тянулись белыми пальцами вниз, к нам. Из хат пахло дымом и вареным мясом, с гор — сыростью и травой. На крыльцо вышла хозяйка, мрачно оглядела двор из-под стрехи, руки в вязи вен были перепачканы тестом. Казалось, будто она имела что сказать, но молчала, как камень. Мы уже собирались ехать, когда из-за ее плеча вдруг выскочила Цира — и бросилась под копыта моей лошади. — У гор скверный характер, — на выдохе, хрипло сказала она, настойчиво заглядывая мне в глаза, будто я мог прочесть в ее взгляде что-то важное и нужное мне в дороге. Глаза у нее были черные, цвета ночного неба. — Берегись, барин. Я почувствовал себя героем плохого романа. — Как-нибудь справлюсь, мне не впервой, — она смотрела цепко и серьезно, и я, повинуясь порыву, снял с шеи цепочку. — На вот на память. Вернусь — спрошу. Договорились? Она, серьезная, хмурая, отпустила лошадь и намотала цепочку на запястье. И свистящим шепотом повторила: — Берегись! Так мы отбыли. У выезда со двора я развернул коня помахать Цире, но ее уже не было, я поймал только жест старой хозяйки в тени крыльца — широко перекрестясь, та скрылась в хате. Мы проехали бурную, пенную речку и свернули было на широкую горную дорогу, когда старик за забором махнул нам рукой и закричал: — Нет дороги! Смыло! Мы переглянулись. — А другая дорога есть? — закричал я старику, направляя коня к забору. — Тропа есть! — так же закричал он мне в ответ. — Но там шею свернуть раз плюнуть! — Где тропа? — Налево езжай, если жизнь не дорога! И он махнул куда-то за огороды. — Задержимся? — спросил я у помрачневшего Мишеля. За последнее время он страшно исхудал и смотрел на меня из-под капюшона запавшими глазами, мокрый, несчастный и сердитый: — Не хотелось бы. Я вспомнил нашу хозяйку и кивнул. В храме на горе мы могли рассчитывать на прием потеплее, к тому же бесплатный. Денег у нас оставалось впритык. Мы поехали налево, мимо крыш приземистых хат, пустых веревок для сушки белья да худых мокрых коров. Дождь заливал нам под капюшоны, становилось холодно, и мое тревожное настроение превращало размытую дорогу в предостережение, скверный знак. В конце концов мы начали подъем по узкой тропе, петлявшей по лесистому склону. Горы в дождливую погоду кажутся мостами в беспокойное, пенное небо. Я смотрел на лес, уходящий прямиком в тучу, и думал о величии природы и о малости человека перед ней. В городах, этих больших человеческих ульях, все кажется другим: важнее, чем есть, и в то же время мельче. У развалин старой крепости за ручьем мы заметили красивого вороного коня. Дождь поливал тяжелую черную гриву, копыта нетерпеливо переступали по камням. Хозяина нигде не было видно, но конь не казался диким. И опять, как и давеча в ущелье, мне послышался далеким эхом чей-то голос, смех. Я прислушался. — Кто же бросает лошадь без присмотра? — пробормотал Мишель. — Горные духи? — улыбнулся я. Мишель хмыкнул и свистнул лошади. Та посмотрела на него с пренебрежением и отвернулась. — А горные духи ездят верхом? — спросил Мишель. — Как и все в горах. Но кони у них особые. — Расскажи. Скучно ехать без твоих баек.