Горная сказка

И снова Янко сменил тактику в своей странной игре. Подарил мне лошадь: Бог знает, где раздобыл смирную белую красавицу будто из царских конюшен. — Езжай куда хочешь, да возвращайся, — сказал он, передавая мне поводья. — Помни, мы договорились. И не вздумай сверзиться со скалы. Я терпеть не могу сюжетные повторения. Тоска от них — аж скулы сводит. Его доверие было демонстративным и вызывающим, а глаза черными, как уголь. “Посмотрим, что ты сделаешь”, — читалось в них. В тот же день, когда Янко, как обычно, исчез, будто его никогда и не было, я отправился в аул: хотел расспросить людей и снова увидеть Циру. Погода стояла прекрасная. Солнце лилось с раскаленных горных хребтов по ущельям в холодные, влажные низины, где темнел мох и ярко желтели на его сумрачном фоне цветы. Ближе к аулу я встретил пару смешных пятнистых коров, безучастно жующих траву прямо над обрывом. Я думал о Янко. Кто он? Не мог же я и впрямь поверить в средневекового сироту, прожившего сотни лет. Здравый смысл подсказывал мне, что он безумен или лжет, что люди в долине боятся его не напрасно. Но я не чувствовал страха. Будь что будет. Аул встретил меня неприветливо. Пересекая реку, я заметил под мостом женщин, полоскавших белье. Они глянули на меня хмуро, зашептались о чем-то, отводя глаза. Первым делом я отправился в дом, где останавливался когда-то на ночлег и где встретил Циру. — Никакой внучки у меня нет, — пробормотала пожилая хозяйка, деловито развешивая во дворе белье. — Внук у меня, он в отъезде… В полку. — Но я же видел тут девочку. Может, это ваша соседка? Цира, с косами. Я отдал ей цепочку, помните? Она глянула на меня с жалостью. — Померещилось вам, барин… В дождь тут чего не увидишь. Забудьте вы. Выбросьте из головы. — А человек на горе… — начал было я, растерявшись, но она вдруг отрезала: — Занята я с вами про горы толковать. Жизнь старого человека трудна. Не до пересудов нам. И, прижав к бедру опустевший таз, поковыляла к дому. Я побродил по аулу, надеясь, что встречу кого-то, кто захотел бы поговорить со мной. Свинья доедала в канаве арбуз, двое жеребят, запрокидывая головы, рвали губами яблоки с дерева. Общаться со мной никто не хотел: завидя меня, люди отворачивались или вовсе уходили в дома, чтобы поглазеть на меня из окон. В конце концов я зашел пообедать в таверну у большой дороги. Посетителей, кроме меня, не было. Под низким закопченным потолком пахло вареным мясом. Хозяйка принесла мне чаю, и я, решив и тут испытать удачу, спросил: — Что за человек живет на горе? Хозяйка бросила на меня короткий испуганный взгляд и ничего не ответила. Она была хрупкой и маленькой, ее красивое лицо кривилось, выражая озабоченность и застарелый страх. Когда она вышла из комнаты, ее дочка, девочка лет восьми, которая мела поблизости пол, сказала вдруг, будто колокольчик зазвенел на ветру: — Мы не говорим про него. Он не велел. — Кто? — Хозяин горы. Черный всадник. — Он обижает вас? Она пожала плечами и, бросив свое занятие, несмело шагнула ко мне. — Мама говорит, он дьявол, — сказала она скорее увлеченно, чем испуганно. — Говорит, он утаскивает людей на гору, и меня утащит, если буду своевольничать. Но я не боюсь! — она быстро улыбнулась — в ней, видно, еще жила твердая детская убежденность в особенности собственной судьбы — и потупилась. — Он красивый. И дал мне браслетик. Она протянула ко мне чумазую ручонку, на которой, намотанный в несколько нитей, поблескивал браслет из мелких речных камушков. — А ну за дело! — прикрикнула на девочку мать, появившись в дверях с подносом. Малышка в один миг отскочила от меня и схватилась за метлу. А женщина с нескрывваемой досадой водрузила передо мной тарелку с овощным рагу и пробормотала сквозь зубы: — Уж не знаю, что вам наговорила моя дочь, а ничего на горе нет. А если что и было, то давно в землю ушло. Я возвращался неторопливо, погрузившись в свои мысли. Клонился к закату полный солнца и влаги день, дурманяще пахли цветы. Как жаль, что такая благодать обманчива. Как жаль, что нельзя жить в ней спокойно и праведно вечно, не зная зла. На пороге дома Янко, бесстыдно существуя несмотря на уверения деревенских, ел яблоко. — Ну как погулял? — спросил он меня, прищурившись. — Я расспрашивал о тебе в ауле, но со мной отказались разговаривать, — ответил я честно, спрыгивая с коня. — Вот что значит хорошо воспитанный народ! — он выбросил огрызок в кусты и поднялся, шагнул ближе с ленивой грацией разомлевшей на солнце кошки. — Если тебе что про меня интересно, так спроси прямо. Он погладил по носу мою лошадь и глянул на меня искоса, хитро. Так девицы глядят на балах на кавалеров. В его волосах путалось рыжее заходящее солнце. “Он красивый”, — так сказала девочка из таверны. Не соврала. — Кто ты такой? — спросил я прямо. — Почему тебя боятся в ауле? Он фыркнул, закатил глаза: — Тебе память отшибло? О чем, ты думаешь, я рассказываю тебе каждый вечер уже много дней? Разве не о том, кто я? — Почему тебя боятся в ауле? — вздохнул я, решив не спорить. Он махнул рукой, будто речь шла о безделице, и ангельски улыбнулся. — Характер у меня неспокойный. Могу и осерчать. И ты побоялся бы, барин. — Да Бога ради… — вздохнул я с досадой. — Зови меня Алесь.