Кот ученый, оранжевый, вне классификации

В первый раз Валерия Легасова вне уставного костюма или повседневных однородных армейских курток Борис видит где-то спустя пять дней с момента прибытия в Припять. Просто ему нужно уточнить показатели, нанесенные на карту радиационной разведки, слишком уж необнадеживающе выглядит Гомельская область, однако на дворе вечер, и он не видит ничего особенного в том, чтобы зайти с этим вопросом в номер к Валерию, если тот еще не спит. Легасов определенно не спит, у него и дверь-то не заперта, хотя на вежливый стук никакой реакции Щербина не дожидается. Потому просто толкает дверь и, ввиду малых размеров помещения, тут же становится свидетелем небольшой сценки. У Валерия, помимо незапертой двери, оказывается незакрытым и окно. Так что появление Бориса на пороге номера закономерно вызывает сквозняк — и разлетающиеся с рабочего стола листы, картинно оседающие на всех доступных поверхностях от дивана до подоконника. Пара особенно свободолюбивых листов с расчетами и вовсе норовит выскользнуть за пределы номера через то самое окно, но у Бориса всегда была хорошая реакция. Он на лету перехватывает неудачливых беглецов и поворачивается с добычей к Легасову, готовый подсобить в дальнейших сборах бумаг, но останавливается на середине движения. Валерий суетливо носится вокруг стола в чем-то донельзя ярком. В рубашке, понимает Щербина чуть погодя. Рукав три четверти, по длине Легасову она явно коротковата, воротник ближе к спортивному, чем к деловому стилю… Да какому деловому! В Борисе корчится и медленно погибает чувство прекрасного. Оранжевый. Возмутительно оранжевый цвет! Абсолютно неуместный ни в этом номере, ни в той, без сомнения, превеликой скорбности ситуации, в которой они оказались. Это все равно, как если бы ученый распевал сейчас радужные песни. Щербина некстати вспоминает, что петь тот как раз умеет, равно как и сочинять. Но оранжевая рубашка все еще возмущает Бориса до глубины души. Валерий прекращает протирать собой пол и, наконец, обращает все свое внимание на позднего визитера, а не на собранные с таким трудом листы в своих руках. На контрасте с Борисом, застывшим сейчас в номере в официальном костюме, при галстуке — разве что без запонок, но это был бы перебор — Легасов должен бы выглядеть нелепо. Рыжеватые волосы с перехлестом в седину, растерянное выражение лица, руки, торчащие из рукавов неудачной длины как ветки — из соломенного чучела вроде тех, что с небывалым размахом сжигают на Масленицу… на проводы «Русской зимы», правит себя Щербина, переименовали же праздник после революций. В общем, Валерий в этой своей оранжево-рыжей рубашке определенно должен смотреться как угодно, но не органично. И тем не менее именно таким, ко внутренней растерянности Бориса, он ощущается.