Я мечтаю представить свою жизнь без тебя

Пробуждение наступило резко. Билл открыл глаза и боль пронзила. Она нашла приют в каждой клеточке измученного тела. Мальчик протяжно застонал. Попытался перевернуться, но пробила волна нескончаемой дрожи и движение отозвалось новой порцией боли. Он был обнажён. Поломанной куклой валялся на полу у злосчастного стола. Кожа покрылась холодным потом, но внутри всё горело. Казалось, попытайся он сесть, разорванные внутренности вывалятся наружу. Те небольшие движения уже потревожили имеющиеся повреждения, Билл чувствовал как из него сзади текло что-то горячее. Трогать, а тем более смотреть, что там, мальчик не решился. Он запретил себе думать, гнал мысли, оставляя голову пустой. Жаль боль нельзя было также прогнать, хотя она как раз таки перебивала мысли. А вот тревогу о том насколько серьёзны повреждения прогнать не удалось. Поясница почти отнялась, отчего ноги не двигались. Билл едва не закричал, поначалу решив, что вообще перестал их чувствовать. Но прислушавшись к ощущениям, понял, внутренняя часть бёдер невыносимо саднила, да и мышцы, по мере возвращения чувствительности, сводило болезненной судорогой. Билл всхлипнул. Ему больно. Больно и мучительно стыдно. Стыдно до слез. До с трудом сдерживаемых истерических рыданий. Больше не хотелось звать родителей и просить о помощи, они нужны были вчера. Больше не хотелось звать неудачников. От одного представления в голове, что они увидят его…. лучше исчезнуть. Провалиться сквозь землю. Перестать всё это чувствовать и тихо умереть. Тошнило и душило нестерпимое желание помыться. Стереть с себя, кажется, въевшийся запах. Запах до сих пор истязающий сознание. Слишком резкий. Слишком стойкий. Чужой. Мальчишка с силой прижал ладони к лицу. Сжал пальцы, царапая себя поломанными ногтями почти до крови. Стыдно. Страшно. Больно. Мерзко. Часть сознания вопила, моля о помощи. Чтобы хоть кто-нибудь пришёл. Обнял и спрятал. В то время как другая часть приказывала успокоиться. Доползти до ванны пока остальные спят. Привести себя в порядок. Вернуться в комнату и прибраться до того, как придет проверять отец. Он обещал ведь серьезно поговорить. Стоило попробовать приподняться, Билл едва повторно не вырубился. Спазмы нещадно скрутили да так, что визг и жалобный скулеж вырвались из горла. Живот и всё, что ниже пронзило новой, нестерпимой болью. Измученное тело яростно протестовало против любого движения. Но одним усилием воли мальчику удалось таки немного поднять верхнюю часть туловища. Окончательно разлепив тяжёлые слипшиеся веки, несколько секунд он непонимающе осматривал помещение. За окном близился рассвет. Поэтому можно было различить оставшийся с ночи погром. Книги, измятые листы и всякая мелочь разбросаны, одеяла, на которых спали неудачники скомканы также валяясь в беспорядке вокруг. А около стола явно выделялось багровое пятно, натёкшей и уже запекшейся лужицы крови. Один только вид швырнул в агонию пары часов ранее. Как огромное тело возвышалось, излучая нечеловеческую ауру и мощь. Широкая грудь плотно прижималась к спине, опаляя жаром. А длинные грубые пальцы сжимали, норовя раздавить кости. От нахлынувших воспоминаний затуманенное страхом сердце пустилось в бешеный ритм. Мальчик обхватил себя руками и сильно затряс головой, желая прогнать мелькающие в разуме ужасные картинки произошедшего. Голова уже кружилась, а Билл вновь и вновь видел себя открытого и беззащитного. Как его подавлял и буквально поглощал монстр. Места, где тот касался были сродни ожогам. Тот будто пытался разорвать хрупкое тело на куски, содрать с него острыми зубами мясо с костей и пожрать пока ещё жив. Трепеща от ужаса Билл выбросил руку и схватился за край одеяла рядом. Не обращая внимание на градом текущие слезы застилающие обзор, он дополз до той лужицы крови. Около пяти минут остервенело тёр пятно, не заботясь о том, что оно не поддавалось, а становилось только больше. А Билл как в трансе продолжал тереть и повторять, что сейчас приберется, потом как-нибудь доплетётся до ванны и после нее ляжет отдохнуть и у него всё пройдёт. Появился присущий железный запах. Это заставило мальчика прервать свое занятие. Испугался, что открылось кровотечение. И, превозмогая отвращение, перевернулся на бок и немного раздвинул ноги. На внутренних сторонах бёдер красовались багровые кровоподтеки. И больше Билл не выдержал. Он заплакал от настигшего отчаяния, обхватил руками голову и упал жалобно крича, боясь, что кошмар вернётся. Боль была повсюду. Хрупкое тело выбилось из сил. И спасательное забытье утянуло Билла из реальности. Жаль длилось не вечно. Тук. Тук. Тук. Тук. Не громкий, но навязчивый стук в дверь не прекращался какое-то время. Именно он слышался на задворках сознания, пока наконец не заставил очухаться. Пробуждение было медленным, но далось легче чем в предыдущий раз, по крайней мере, Билл не чувствовал, что из него кишки вот-вот повалятся. Тук. Тук. Тук. Тук. Кто-то стучал, но мальчик не мог понять откуда доносится звук. Он не мог понять где сам находился. Чувствовал мягкость, тепло, даже жар, окутавший его. И кровью больше не пахло, наоборот чувствовалось нечто сладкое. На этой мысли Билл встрепенулся весь, заёрзал, но видимо только больше запутался. Мгновенно спина покрылась леденящей испариной. Билл скользил и барахтался в путах, пока не завалившись в сторону, ему не удалось немного выползти. Как оказалось он просто был плотно завернут в кокон из одеяла. Тук. Тук. Тук. Тук. Продолжили стучать. А Билл, осмотревшись, просто завис. Голова пошла кругом от обуявших вопросов. Он всё также был в своей комнате, но теперь в ней не царил сплошной кавардак. В комнату кто-то приходил? Отец? Ключ то только у него? Зачем завернул в одеяло? У него не возникли вопросы, почему сын в таком виде? Но тут мальчик опустил голову и заметил свою рядом аккуратно сложенную пижаму. И сверху на ней горкой насыпано несколько карамельных конфет. Глаз дернулся. Сложить дважды два не сложно. Мальчик со злобой сцапал конфеты и, что было сил, швырнул их в шкаф. Он вновь обнял себя за плечи, пытаясь убедить разум, что произошедшее лишь страшный сон. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Ещё более навязчиво раздалось за дверью, а затем детский голосок. — Билли, ты проснулся? Мальчик на ответил. Что если это не Джорджи? Очередной насмешки он просто не выдержит. Сердце разорвётся. Поэтому Билл накрыл голову одеялом, продолжая хранить молчание. Ему до сих пор было очень плохо. Кажется смертельные раны исчезли — Билл отчётливо помнил как внутри у него треснуло и порвалось — но остальные синяки, укусы и кровоподтеки продолжали причинять боль. — Билли, пока папа спит, я смог забрать у него ключ? Можно мне войти? Чего добивался монстр? Хотел морально уничтожить? Так у него уже вышло! Зачем продолжать издеваться над раздавленным человеком? Билл не реагировал. Не реагировал, когда послышался поворот ключа. Не реагировал, когда скрипнула дверь. Не реагировал на приближающийся топот маленьких ножек. — Билли, тебе плохо? Но стоило услышать встревоженный детский голосок и ощутить маленькие ручки, что вплелись в запутанные волосы, Билл не выдержал. — Н-н-нет, — всхлипнул. — Б-бо-ольше не п-плох-хо. Излить душу кому-то другому из семьи Билл не мог. Родители как всегда не послушают. Но Джорджи, пусть слишком мал, однако, несмотря на возраст, лишь один он мог утешить. Порой казалось, этот ребенок понимал лучше, чем кто-либо. В секунды безграничной тоски, он единственный дарил настоящее, родное тепло. Перед ним не нужно было держать вымученную искусственную улыбку, он не насмехался даже в шутку из-за неполноценности, и не корил за слабость. И сейчас, братик обнял его за голову, лепеча что-то успокаивающее. Горячие слезы покатились по щекам. Ничего не говоря, Билл позволил себе выплакаться до конца, чтобы потом плакать не пришлось. Это помогло. И впрямь стало легче. Он даже невесело улыбнулся и попросил Джорджи помочь ему добраться до ванны. Крепко держа одеяло, лежавшее на плечах, и прикрывавшее наготу, Билл потупил глаза и неуверенными стыдливыми движениями, придерживаемый сбоку, доковылял до ванны. Джорджи вился вокруг, включил тёплую воду, чтоб набрать ванну и спрашивал чем еще может помочь. — С-спас-сибо, Д-д-джорджи. Д-дальше, дав-вай, я с-сам. Ребенок неуверенно потоптался на месте несколько секунд, а потом изрек: — Я буду тут рядом. Если что зови меня. Хорошо?! — Зам-мётано, М-мелкий. Джордж вышел. А Билл, щёлкнув замком, скинул с себя одеяло. На теле живого места не было. Одни синяки и укусы. Ходить, да просто двигаться, было ужасно тяжело. Появилось лишь одно изменение после второго пробуждения, в котором мальчик сейчас убедился окончательно: из задницы обильно текла липкая прозрачная слизь. Струилась по ногам, уже начав капать на пол. Но особенно болезненным местам, которые покрыла, она принесла облегчение. Отвратительно. И запах. Исходящий от нее запах, опять тот самый: сладкий ненавистный запах. Душевная муть, такая же вязкая как и то, что лилось из тела, поднялась из глубин сознания. Разум и тело отравило чувством гадливости, неприятием происходящего вокруг и нервной тревогой. Вкупе это угрожало выплеснуться в приступ истерии. Обхватив унитаз, Билл блеванул. Раз за разом, скручиваемый спазмами, приказывал себе не думать, а немедленно отключить эмоции и спокойно помыться. И повторяя это, Билл взял над собой контроль. Он быстро выпрямился, собираясь залезть в почти наполненную ванну, но перед этим глянул в зеркало. В ответ таращилось нечто. Слабое, измученное нечто. Одним видом умоляющее добить, чтоб не мучался. Билл внезапно подумал о компашке Бауэрса и кажется теперь мог понять почему они его считали жалким неудачником и нытиком, задирали и часто били. А что еще можно делать с таким беспомощным и бессильным дураком? Горько и противно. В отвращении Билл плюнул в отражение и отвернулся. Он впервые испытал такую жгучую ненависть, но, кажется, в сердце засевшую навсегда.