Хватит причинять друг другу боль.

Союз вышел из такси и направился к башне. Одна его рука была перевязана в районе плеча, хоть это и не было видно, но хорошо ощущалось, а другая зафиксирована лучезапястным ортезом. Он слегка прихрамывал на левую ногу, но в остальном шёл уверенно. Оказавшись в лифте, СССР нервно барабанил пальцами целой руки ко бедру. Что скажет Рейх? Наорёт? Пошлёт? Промолчит?   Двери открылись, и он вышел в коридор. Птичкой запиликал звонок. Через минуту СССР уже стоял в прихожей.   — Где? — буркнул он, снимая ботинки. Шинель и шапку оставил, не собираясь надолго задерживаться.   Россия молча кивнул в сторону одной из комнат. Союз двинулся туда и открыл дверь. Он не сразу заметил немца, съёжившегося комочком на диване. Его лицо подрагивало в беспокойном сне, под глазами залегли глубокие тени, на скулах кровоподтёки. Руки за спиной связанны, ноги прижаты к животу в позе эмбриона.   — Ёбаный в рот… Россия, ты что с ним сделал? — остановившись на пороге, прошептал Союз.   — Да ничего криминального, не более того, что он заслужил, — пожал плечами Федерация и опёрся об косяк, сложив руки на груди — Считай, просто “дал пять” несколько раз.   — Ногами?! По лицу?! — зло прошипел старший русский.   Он подошёл к Рейху и аккуратно потеребил его за плечо, но тот никак не отреагировал.   — Он под снотворным, очнётся не раньше, чем через три часа. Как раз успеешь до дома доехать, в какие бы пробки не попали — подал голос Федерация.   Союз тяжело выдохнул через нос и как можно аккуратней закинул немца к себе на плечо, игнорируя боль. Перед уходом он получил телефон Рейха и хмуро попрощавшись отправился домой.   Квартира встретила его с холодной пустотой, будто сюда никто не заходил не неделю, а несколько лет. Он аккуратно перенёс немца в комнату и уложил на застеленную кровать, развязал руки и укрыл клетчатым пледом. За окном уже ночная темень, но Союз всё равно зашторил его. В тёмной комнате он оглядел силуэт Рейха и, подойдя, нежно приложил руку к его щеке.   — Я так перед тобой виноват… — прошептал он, не зная, что ещё сказать. Рейх спокойно дышал, его грудь ритмично поднималась и опадала. Глаза не метались из стороны в сторону под закрытыми веками, даже тонкие ресницы не смели дрогнуть. На секунду Союзу стало страшно, что немец уже просто не проснётся и останется с этим спокойным лицом навсегда, что больше не шевельнётся ни один его мускул. Тогда он взял его руку в свою, чтобы почувствовать живое тепло. На запястье остались красные следы от верёвки. Мотнув головой, Союз отогнал страшное наваждение и вышел из комнаты, оставив дверь открытой.   Нужно достать аптечку чтобы обработать его раны. Или еда? А если когда он проснётся, то захочет есть? У них дома что-то осталось? Или нужно сначала принести чистую одежду? Стоит пытаться переодеть его сейчас? Нет, наверное, нет. Он пошёл к холодильнику и ввёл код. Банка солёных огурцов, малиновое варенье, соусы… Морозилка? Пачка пломбира, замороженное мясо. Размораживать слишком долго, быстрее сбегать в магазин. Стоит ли оставлять сейчас Рейха одного? Ничего страшного не должно произойти, он быстро метнётся кабанчиком и всё…   Накинув шинель и схватив кошелёк, он выскочил за дверь и затопал по лестнице.   Он уже прошёл третий этаж, как кто-то его сзади окликнул.   — Товарищ Советский Союз!   СССР остановился и машинально обернулся. Чёрт. Зачем он обернулся? Здесь он никакой не Советский Союз, а самый обычный Сергей Иваныч! Но было уже поздно. Стоявшая наверху лестничной клетки Анна Васильевна упёрла руки в боки и топнула ногой. Её прищуренные голубые глаза метали молнии под редкими седыми бровями.   — Это вы мне? — осторожно спросил Союз, нелепо тыкнув в свою грудь пальцем.   — А вы что, другого здесь кого видите? — недовольно булькнула старушка — А ну-ка подь суды. Иди-иди, не бойся.   СССР, словно нашкодивший ребёнок, опустил глаза в ноги и поднялся к ней.   — А вы… А вы откуда?..   — Что откуда? Знаю откуда? Да я много чаго знаю, про всех соседей всё знаю. И про вас знаю. Вы меня за дурочку-то не держите! Я и про немца вашего знаю, я про всех всё знаю.   — И про него знаете?.. — захлопал глазами Союз — А как же вы тогда… Спокойно с ним так…   — А как мне ещё? Он свои грехи сотворил, да не мне их судить! Сам не суди и не судим будешь. Он если ещё не отплатился, то значит ещё отплатится… Его Боженька никуда не возьмёт пока он за всё не заплатит, ни в Ад, ни в Рай. Бог же ему и судья.   Союз слегка нахмурился и открыл рот, желая что-то возразить, но и слово произнести не успел.   — И не надо! И не спорьте! Я, может, и при вас росла, в колхозе, между прочим, а матушка моя верующая была. Не выбьете вы православие из людей русских, Товарищ Союз, никто не выбьет! Если, как вы говорите, религия – опиум для народа, то опиум необходимый. А вы думали как? Мы порой в год неурожайный на одной только вере и держались… Ой, а что это с рукой у вас?   — Да я вот… В аварию попал недавно. Ничего серьёзного, но и приятного мало. Меня потому и не было.   — Это поэтому дитяки ваши… Ну… Утащили?   Союз замялся на мгновение. Как они его так тащили, если Анна Васильевна знает? Навели шуму конечно…   — Они думали, что я собаку завёл, вот приехали забрать, а тут… Сюрприз.   Старушка присвистнула, округлив глаза. Ну ничего, она не из тех, кто слухи распускает. Всё обо всех знает, да только никому не говорит.   — Я, собственно, чего вас окликнула-то… Вы что так топочите по лестнице? Время видели?   — А сколько?... — озадаченно спросил СССР и взглянул по привычке на руку. Но часов там не оказалось. Точно, разбились в аварии… А ведь хорошие были, может и заводные, но зато раритет. Тогда он вытащил из кармана телефон и взглянул на время. 2:40 — Ой… Вы уж простите меня, правда не знал. — пролепетал он.   — Куда хоть несётесь так?   — Да я вот в магазин хотел, дома совсем ничего нет… Значит все уже позакрывались. А круглосуточный далеко. — он устало потёр переносицу и зажмурил глаза.   — Ну-ка постойте здесь! — скомандовала Анна Васильевна и скрылась за дверью.   Через минуту она снова оказалась на пороге, но уже с корзинкой, накрытой белым полотенцем. С такой корзинкой, кажется, она ходила в церковь на Пасху, куличи святить.   — Держите, хоть поедите. А корзинку как-нибудь потом занесёте, хорошо?   — Спасибо вам, Анна Васильевна! —воскликнул Союз, расплываясь в широкой улыбке.   — Тише ты! Соседей ещё разбудишь! — шикнула старушка и протянула корзинку.   СССР взял ношу, и ещё раз отблагодарив, пошёл обратно к квартире. Когда дверь за ним закрылась, послышался шум воды. Похоже, Рейх проснулся и первым делом решил принять душ. Союз прошёл на кухню и поставил на стол корзинку, снял полотенце. Внутри корзинки оказался пакет молока, четыре яйца, огурец с помидором, немного сыра и два пирожка. Этого хватит на омлет, прекрасно. Надев фартук, он принялся за готовку. Готовить, пользуясь в основном только одной рукой — спасибо, что хотя бы правой — оказалось очень затруднительно, но ортез запретили снимать в течении пяти дней. Когда омлет уже скворчал на сковородке, Союз достал из углового ящика старую обувную коробку, заполненную разными лекарствами, бинтами, пластырями и другим. Достав всё, что может понадобиться, он выглянул в коридор. В ванной всё ещё шумела вода. Сколько он уже там сидит? Утопиться что ли решил? Кто знает, в каком он сейчас состоянии и что ему наговорил Россия. Он же… Он же ничего с собой не сделает?   СССР нервно барабанил по столу тяжёлыми пальцами. Спустя пять минут он не выдержал и кинулся к двери в ванную. Дёрнул за ручку – заперто.   — Блять… Рейх? Рейх, у тебя там всё хорошо? — он постучал в дверь, но немец ему не ответил — Рейх! — уже более настойчиво воскликнул.   Ответа всё ещё нет. Тогда он беспокойно забарабанил по двери. К горлу подступала немая паника, хотелось просто взять и выломать эту дверь к чёртовой матери.   Наконец-то с той стороны послышался шум. Замок провернули и, дёрнув ручку, открыли дверь. Клубы пара повалили из ванной комнаты. Рейх совсем немного приоткрыл дверь и смотрел на Союза. Или сквозь него? СССР сглотнул ком в горле.   — У тебя… У тебя там всё хорошо? Ты долго не выходил, я начал волноваться и… Я… Я приготовил поесть, так что выходи поскорее, пока ещё горячее, хорошо?   Рейх молча кивнул и закрыл дверь. Союз нервно прикусил изнутри щёку, и потупив взгляд в пол, вернулся на кухню. Разложив еду по тарелкам, он сел за стол и просто ждал, смотря в тарелку. Спустя недолгое время, показавшееся русскому бесконечностью, Рейх вышел и сел за стол. Он молча взял вилку и отправил еду в рот, долго-долго пережёвывая. Он смотрел в стол перед собой, даже заходя на кухню просто смотрел под ноги не поднимая глаз.   — Рейх, прости меня, — не выдержав давящей тишины произнёс Союз, смотря на немца. Тот поднял глаза, заторможено осмотрел кухню, будто пытаясь вспомнить, где вообще находится. Наткнулся на СССР. Взгляд стал чуть более осмысленным — Я… Я во всём этом виноват, нужно было тогда тебя послушать и остаться дома, дети бы не узнали, ты был бы в порядке…   Рейх просто кивнул и вернув взгляд в тарелку продолжил жевать.   Союз был готов к чему угодно. К истерике, к гневным обвинениям и крикам, к “я всё понимаю” или “ты никогда меня не слушаешь, это всё из-за тебя”. Но не к молчанию. Рейх всегда был громким. Ещё когда был мальчишкой – скорее кричал, а не говорил, пока на него не шикал отец, потом он громко кричал на подчинённых, срывая злость, истерично смеялся в камере, когда Союз долго не приходил и мозг ехал без хоть какого-либо социума. Он был громким в споре, громким во время секса, громко смеялся. Он громко ненавидел, громко злился, даже молчание его было громким.   Но сейчас он был тихим. На столько тихим, будто вовсе неживым.   — Рейх, прошу, поговори со мной — Союз протянул руку, желая прикоснуться к нему, но тот так испуганно взглянул на него, что русский замер.   — Что ты хочешь от меня услышать? — совсем тихо произнёс немец.   — Я хочу услышать, что с тобой всё в порядке.   — Со мной всё в порядке.   — Нет, я хочу услышать это только в том случае, если это правда!   — Со мной всё в порядке. — отчеканил Рейх и отправил в рот еду. Если занять рот – ему можно будет не говорить какое-то время.   — Рейх… Пойми, я за тебя очень сильно переживаю. Ты… Ты мне дорог, очень дорог, правда! Знаешь, я вдруг понял, как легко мы можем умереть. Один несчастный случай и пух! Человека больше нет. Будто и не было. В последний раз я чувствовал такое во время войны… Знаешь, когда понимаешь, как быстро можешь кого-то потерять. Кого-то, кто стоит очень дорого. Кого не хочется терять. Рейх, я очень боюсь тебя потерять. — он всё-таки взял его руку в свою и с надеждой посмотрел в затуманенные глаза.   Немец содрогнулся всем телом и сглотнул. Дышать тяжело. И очень-очень больно.   — Ты можешь дать мне обезболивающее? Кажется… Наверное, у меня в ребре трещина. — прохрипел он.   — В ребре? Это он так тебя ударил? У тебя нет открытых ран? Может нужно что-то забинтовать, обработать? Давай я осмотрю тебя… — Союз встал со своего места и шагнул к немцу, но тот вскинув руки воскликнул:   — Нет, нет! Только ребро и синяки, ничего больше! Я… Я уже осмотрел себя в ванной, ничего серьёзного правда, мне нужно только обезболивающее и заживляющая мазь, всё.   — Ну ладно, как скажешь… — ответил СССР и потянулся за аптечкой. Может он из-за этого такой заторможенный и дёрганный? Организм отдаёт все силы на заживление, это вполне логично… Наверное, не стоит его сейчас нагружать разговорами, нужно просто дать ему хорошенько отдохнуть.   Так он и поступил. Хотел ещё помочь намазать синяки на спине, но немец отказался и отправился делать это в ванну, предварительно заперевшись. Тогда Союз пошёл в спальню и лёг на кровать. Рейх присоединился к нему через какое-то время, но лёг на самый край. Наверное, у него сейчас всё очень болит из-за синяков, не стоит его обнимать или что-то подобное…   Когда утром Союз встал, он ничуть не удивился тому, что Рейх уснул в футболке. Немец часто мёрз, особенно по ночам и иногда спал в футболке, либо грелся в тёплых объятиях.   Отпуск начался совсем не так, как планировал СССР, но он всё же начался. У них были неплохие планы на свободное время, гулять, ходить в музеи и кинотеатры, они хотели съездить в Коломну и Выборг, в Рыбинск и Новгород. Но уже в первые дни всё пошло под откос. Рейха словно подменили. Он отказывался выходить из дома, ничего не делал, или залипал в телефоне, или просто смотрел в точку, перестал играть на пианино, от резких движений дёргался так, будто его собираются ударить, пугался громких звуков, не давал к себе прикасаться. Союз пытался с ним говорить, пытался выяснить, что такого мог наговорить ему Россия, умолял не верить ни единому его слову. Но всё было тщетно. Рейх отнекивался, говорил, что он просто устал, просил дать ему ещё время чтобы прийти в себя. Ещё неделю, потом ещё и ещё одну. Но лучше не становилось. Тогда Союз начал предлагать визит к врачу, потом настаивать на этом. Рейх просто отказывался. Русский метался из угла в угол, пытался понять, почему так происходит, винил себя, рвал волосы, но ничего не менялось. Так прошёл весь его отпуск. Сидя на успокоительных, он отправился на работу. Он ничего не смог сделать. Он не мог ему помочь. Может, его просто нужно оставить в покое? И тогда он сам придёт в себя? Вдруг, сработает.   Рейх сидел на полу в гостиной сложив ноги по-турецки и смотрел на пианино, будто гипнотизируя его. Вдруг из коридора раздался скрежет ключа в замке и дверь открылась. Союз уже вернулся? Странно, он говорил, что будет поздно вечером. Может забыл что-то? Нужно его встретить. И улыбнуться. Нужно обязательно улыбнуться, он давно ему не улыбался. Вдруг Союз разозлится из-за того, что он не улыбается ему? Нет, нужно обязательно улыбнуться. Немец медленно поднялся на ноги и побрёл к выходу из комнаты. Судя по звукам, Союз разулся и пошёл на кухню. Туда и направился Рейх. Дойдя до порога, он остановился и оглянул кухню. СССР стоял к нему спиной и вытаскивал кружку из ящика. Что-то странное, что-то не так…   Рейха затрясло, и он впился пальцами в косяк. Волосы. У него белые волосы. Это не Союз.   Россия обернулся и приветственно помахал рукой. Он улыбался.   — О, Рейх, привет, а я как раз к тебе. Поговорить хотел. — он снова улыбнулся и поставил чайник с водой на плиту — Чаю?   Рейх кое-как отрицательно мотнул головой. Россия пожал плечами и снова повернулся спиной, беря пакетик чая и закидывая его в кружку. Почему он так спокойно поворачивается спиной? Почему он поворачивается спиной?! Ну конечно… Конечно, он стоит спиной. Потому что Рейх не может ему ничего сделать. Он не может и мускулом пошевелись, даже выдохнуть воздух из лёгких, который начинал уже душить. Всё, что в нём сейчас двигалось– это колени, да и те просто тряслись. Он не может ничего сделать. Снова.   Россия уселся за стол, и залив в кружку кипяток, щёлкнул пальцами и встал. Рейха от таких резких и хаотичных движений не слабо трухануло.   — Що ти трясешься? Я за молоком — взглянув на него, бросил Федерация. Закончив приготовление чая, он наконец-то сел и отпил его, прикусив баранкой со стола — И так… Ты не присядешь? — Рейх отрицательно мотнул головой — Ладно. В общем, я не буду тут делать какие-то вступительные речи, а скажу сразу всё как есть. Тебе нужно уехать. И с этим лучше не затягивать.   Рейх поперхнулся воздухом и округлил глаза.   — Почему? — прохрипел он единственное слово.   — Как бы тебе сказать… У Союза не всё хорошо со здоровьем. Давно. Но авария, ты ли её устроил или нет, уже даже не имеет значения, из-за неё его состояние ухудшилось. У него проблемы с сердцем, причём не шуточные. А ты слишком сильно потрясаешь его жизнь. Ему нужна размеренность и спокойствие, а ты будто ураган, переворачиваешь всё его бытие вверх-дном. Ты рушишь его изнутри. Он медленно и очень мучительно умирает. И всё это из-за тебя. Но ты можешь помочь ему, я бы даже сказал спасти! Если он тебе дорог хоть на сотую грамма – ты уедешь. Или Союз протянет не долго.   — С чего я должен тебе верить?   — А ты не заметил, что в последнее время он пьёт много таблеток? Он пытается вылечиться, но этого недостаточно. Ты слишком сильный раздражитель. А не рассказывает он тебе из-за того, что он никогда не признает, что болен, ни себе, ни кому-либо ещё. Ты же сам знаешь, он всем хочет показать, что здоров как бык.   Значит Союз врал ему? Снова врал? Он говорил, что это просто курс таблеток для восстановления после аварии… — И к-куда я, по-твоему, должен ухать?   — Не знаю, — пожал плечами Россия и допил чай несколькими большими глотками — В Германию к своему сыночке? Уверен, что он примет тебя с распростёртыми объятиями. И Союз останется живым-здоровым, и ты вернёшься на родину. Разве не сказка?   Рейх замялся, потупив взгляд в пол. Кажется, это может действительно стать решением проблем. Сразу нескольких.   — Ну, ты подумай, я не требую от тебя решения прямо сейчас. — Россия встал со стула и направился к выходу из комнаты — Пропустишь? — Рейх дёрнулся и попятился задом, только бы не поворачиваться к нему спиной и не подпускать слишком близко. Когда оба оказались в прихожей и Федерация оделся, напоследок он кинул — Если всё же решишься, просто напиши Германии чтобы он забрал тебя. И не тяни. Иначе, может стать слишком поздно.   Дверь закрылась. Рейх медленно сполз на пол по стене и вцепился пальцами в волосы. У него были ключи. Всё это время у него были чёртовы ключи. Он может заявиться как к себе домой в любой момент. Абсолютно в любой момент. Дыхание перехватило, лопатку жгло фантомной болью, он не мог двинуться с места. Дышать больно, до одури больно, в животе холод разъедал плоть, по щекам покатились горячие слёзы.       Прошло три дня с того момента, как его навестил Россия. Рейх нервно дёргался каждый раз, когда проворачивался ключ. Затаивал дыхание, не смел пошевелиться, пока не слышал дежурное “Я дома!” от Союза.   СССР сидел в кабинете и читал газету в очках. В его кабинет постучали и зашли. Рейх прошёл к столу, заваленному инструментами и красками, и навис над ним.   — Ты сделал что-нибудь новое? — задал он вопрос.   Союз удивлённо высунулся из-за газеты и взглянул на немца. Он почти не говорил всё это время, уж точно не начинал разговор первым.   — Да… Я покрасил несколько новых моделей японских самолётов и одну диораму. Хочешь, я покажу тебе? — с надеждой спросил русский. Если Рейх чем-то интересуется, это очень-очень хорошо! Если Союз сможет удержать этот интерес и не дать немцу снова скатиться в апатию – это будет просто замечательно!   Рейх кивнул. СССР отложил газету в сторону и достал с верхней полки стеклянного стеллажа небольшую диораму. Несколько советских солдат прятались за каменной стеной, а на них наступали пятеро немецких. Под их маленькими ножками валялись обломки зданий, раскрошенный кирпич. Всё было прорисовано на столько аккуратно и детально, что даже не верилось, что такое могут делать такие большие я тяжёлые руки.   — Красиво… Очень — заворожённо прошептал немец.   — Тебе правда нравится? — получив утвердительный кивок, Союз расплылся в улыбке — А хочешь самолёты покажу? — ещё один кивок. Он достал другие фигурки и начал показывать по очереди, рассказывая немного о каждой.   Когда русский заметил лёгкую улыбку на лице Рейха, он чуть не взвыл от радости. Он улыбается. Ну наконец-то он улыбается!   Весь день они провели вместе, говоря обо всём на свете. Но только о хорошем. Союз не давал перескакивать на какие-то тяжёлые, грустные или серьёзные темы. Им это сейчас не нужно. Пусть Рейх был не так смел, задорен как до этого, но он говорил, отвечал не односложно, а полными яркими предложениями. Душа Союза пела, смотря на эти преображения.   Так воскресенье пролетело до того быстро, будто это был не целый день, а всего-навсего какой-то час. Союз отправился спать, чтобы завтра встать на работу, пока Рейх стоял перед зеркалом в ванной. Железный привкус крови обжигал язык. По кисти стекали красные капли и падали в раковину. Немец тяжело дышал, руку жгло, след от ряда острых зубов заживёт не скоро. Но это лучше. Он концентрируется на этой боли, забывая про другую. Эта боль лучше, куда лучше. Рейх поставил руку по струю воды чтобы смыть кровь. Он вернулся в спальню и лёг под бок Союзу. Тот повернулся и заключил его в тёплые медвежьи объятия. Рейх чуть было не оттолкнул его, но вовремя опомнился. Ничего страшного не случится, это же Союз. Просто Союз. Сегодня можно.   Русский зарылся носом в его волосы и пробормотал сквозь подступающий сон:   — От тебя будто кровью пахнет.   — Тебе кажется. Спи, завтра на работу. — прошептал Рейх и положил аккуратную ладонь на щёку Союза. Тот мягко улыбнулся и потёрся об неё, будто кот.   Кожаная сумка через плечо лежала в коридоре под чёрным пальто. Через два часа машина подъедет к подъезду. Рейх перевернулся спиной к СССР и взглянул на электронные часы, стоящие на тумбочке. В эту ночь он так и не сомкнул глаз.       Союз разлепил тяжёлые веки и стукнул по орущему рядом будильнику. Когда звон наконец-то прекратился, он широко зевнул и потянулся, сев в кровати. На удивление место рядом с ним пустовало. Он встал с постели и, заправив её, отправился в ванную, а после на кухню. На холодильнике с помощью магнитика с надписью “Куба” висела записочка с тремя немецкими словами “Verzeih. Lebt wohl.”. Наверняка что-то вроде “ушёл в магазин”, или “пошёл гулять”. Союз радостно сощурился. Если он уже и на улицу наконец-то вышел, то это и вовсе настоящий праздник! Может даже вечером тортик купить? Сладкое Рейх любит, почему бы и нет.   В таком же приподнятом настроении прошёл весь его дальнейший день. Даже нерадивые студенты не смогли его испортить. После окончания рабочего дня он заскочил в пекарню и взял самый красивый тортик. С кремом, Рейху точно понравится, просто пальчики оближешь.   Зайдя в квартиру Союз не обратил внимания на выключенный в коридоре свет и включив, громко произнёс:   — Я дома!   Ответа не было. Ничего необычного, но всё-таки русский надеялся, что после такого приятного вчерашнего дня Рейх встретит его, или хотя бы приветственно подаст голос из другой комнаты.   — Рейх? Я торт принёс!   Опять тишина. Теперь Союз уже нахмурился. Он сбросил ботинки и прямо в шинели прошёл в спальню. Пусто. В гостиной пусто, в кабинете пусто, в ванной пусто, в туалете пусто, на кухне пусто. Поставив торт на стол, он что-то буркнул и достал телефон. Проверил сообщения – ничего, пропущенных тоже нет. Тут он уже не на шутку забеспокоился – час поздний, где немец может так долго пропадать? Точно!   Союз схватил записку с холодильника и переписал слова в переводчик.  

Прости. Прощай.

  Сердце глухо ухнуло. Он во все глаза уставился на эти два слова, будто переведены они были не на русский, а на эльфийский. Проверил точно ли не ошибся с языком, с написанием. Нет, всё верно. Прости. Прощай.   Союза словно окатило холодной водой. Он набрал номер Рейха, но к своему ужасу, услышал мелодию из спальни. Он кинулся туда и чуть ли не выдернул ящик из тумбочки, из которого исходил звон. В ящике лежал телефон и кольцо с железными крестами. Кольцо Рейха, с которым он не расставался с того момента, как надел на даче.   Нет, он бы не оставил его. Он бы этого не сделал. Его украли, его заставили. И он оставил кольцо, чтобы Союз это понял. Да, точно! Он найдёт его! Разыщет, где бы Рейх ни был! СССР выбежал из квартиры и побежал вниз по лестнице. Какой-то странный шум наверху заставил его обернуться. Ему показалось, или это была немецкая речь? Рейх? Он здесь? Союз остановился и взглянул наверх. Холодок пробежал по его загривку. Нет. Только не это. Только не снова.   Выше на лестнице стоял солдат в немецкой форме и с направленным на него автоматом. Он что-то кричал ему, нет не кричал, он будто лаял на этом резком немецком языке, что бил по ушам. Вместо лица у солдата было настоящее месиво. От того, что когда-то было глазами осталось только две червивые чёрные впадины, нос наполовину сгнил, от рта шёл длинный шрам через всё лицо, кожа на одной щеке прогнила до дыры и Союз видел, как шевелится челюсть с чёрными зубами, как шевелится грязный язык.   СССР хотел сделать шаг назад, но запутался в собственных ногах и кубарем полетел вниз. Одна из дверей распахнулась и на лестницу выскочила старушка, громко и возмущённо крича, но тут же замолчала, увидев на полу лежащего навзничь мужчину.