***
Сердцебит заходит в баню за Николаем, снимая тут же верхний кафтан с удовольствием, аккуратно устраивая его на лавке, после без лишних вопросов начинает снимать рубаху и штаны. Он привык к общим баням в Малом дворце, личные ванные и комнаты были только о офицеров и милят. Иван смущённо подумал о том, что наверное неплохо быть в личной свите и миленком, но даже думать в таком плане о Его Превосходительстве было стыдно. Вот у Николая явно во дворце была отдельная ванная комната, по керчийской моде, никакой тебе бани. Но в казармах Полизной царевичу определенно удалось вкусить общей бани, раз он тоже быстро начал раздеваться. Сейчас между ними определенно была видна разница. Иван был немного выше, крепче в плечах, его кожа была бледнее, чем у излюбленного солнцем царевича. А еще если уставший сердцебит двигался медленно и плавно, в то время как движения Николая были резкими и явно раздраженными. — Не дуйся, Коль, это же не люди даже, пусть они развлекаются. У Милы дрюскелле убил любимого. Представь, их ещё в детстве натаскивают на то, чтобы ловить нас и убивать, как собак. Если бы они не были связаны, я говорю, он бы бросились на нас, как их волки. Иван не знает зачем это объясняет отказнику, ему все равно было бы сложно понять, тот страх и ненависть, которые гриши испытывали к этим мужчинам, но он продолжал. Ему где-то очень глубоко внутри хотелось, чтобы Николай понял его и не держал на них зла, не думал, что они монстры какие-то. — Ты не подумай, что я не понимаю, — неуверенно отозвался Николай, снимая с себя пропитанную кровью одежду. — Или что я гуманист какой особо. Я просто… не хотел, чтобы ты… ну… становился таким же, как они. — Если бы мы приехали чуть позже скорее всего они бы поймали детей и просто сожгли. То, что будет с ними ещё малая плата за все, что делает Фьерда, — хмуро отзывается Иван, набрасывая на бедра кусок простыни, пока девушки барона таскали для них воду в бадьи, заглядывая и хихикая — они ведь и отказников Равки убивают просто из ненависти к нам. В чем был виноват мой Алешка, в том что у него просто брат гриш? Иван вдруг замолкает, понимая что сболтнул лишнего и опустил взгляд в пол. Собственный брат словно смотрел на него осуждающе, как смотрят с святых образов на них святые, требуя ответа на вопросы, которые не были произнесены. И на языке появилась жесткая горечь, словно он хлебнул застоявшейся воды. — Прости, Коль, что вываливаю это все на тебя. — Наверное, это эгоистично и я тоже хотел бы присоединиться к общему веселью, но подумал о том, что сказал бы Ник, — вздыхает Николай, не сдаваясь накатившему гневу Ивана, одновременно стараясь говорить мягче, — Вот он гуманист. Вот он бы смотрел на меня с осуждением, если бы я сейчас ногти вырывал им вместе с вами. — Пойдем лучше поможет донести горячую воду, девки хрупкие, сейчас под ведрами переломятся или обожгутся. И сердцебит взял один из тазов, провожая смущенную девушку взглядом. Те, переглядываясь, смотрели на обнаженных молодых людей, которых в деревне уже, явно, давненько не бывало, и теперь только перехихикивались, мол, сорвать бы эти простынные узлы ко всем святым, да куда уж там. — Мы отлично справились с волком. Научишь меня управляться своим гришевым ножом? Он непривычно легкий, — пытается поддержать более бодрый настрой Николай, но после все же тревожно объсняется, — Волк ведь на меня нацелился, Вань. Не просто защищался, а прям… Он смотрел, и я прям видел, как его зрачки на мне останавливаются, пока один из нас не умрет. Иван слушает про волка и чувствует укол вины, старый нож проникает глубже в сердце и Ивану становится тяжело дышать. Снова из-за него мог бы пострадать кто-то, кто ему дорог, кто без сомнения стал защищать его, как его братья без сомнений отправляются на войну против Фьерды, как без сомнений служил этой стране его отец. Иван опускает взгляд на свои руки и сжимает в кулаки, обещая что скоро научится управлять своим усилителем и станет ещё сильнее. А пока их ждала баня, Иван хватает с другой стороны таз и закрывает ногой двери. Нечего девицам глазеть на их голые зады, ничего интересного не увидят. — Наверное он был очень зол и напуган, обычно эти волки на отказников не нападают, если рядом есть гриш. Мне нужно было постараться его обездвижить для тебя, — выдохнул виновато Иван и добавил из большого ковша в бадьи горячую воду и сбросил полотенце, усаживаясь в свою и наблюдая за Николаем. Стало немного получше, во всяком случае вода смыла его усталость и грязь с их тел, а Николаю было бы неплохо еще отмыться и от крови. — Научу. И драться научу тебя нормально, а не как вас учат. Иван и доливает воды на угли, чтобы в бане стало ещё более влажно и тепло. С шипением под самый потолок взвился горячий пар, и стало на мгновение тяжело дышать. Сердцебит окунулся в воду, чтобы всполоснуть волосы и расслабленно лег спиной на край бадьи. Теперь ему было хорошо и спокойно. — И всё-таки круто ты его, прямо в глазницу. Спасибо, Коль, без тебя бы меня скорее всего здоровски покусали. Ты меня считай спас сегодня. — Мы спасли друг друга, — поправил его Николай и тоже устроился в бадье поудобнее. Правда, рост Николая заставил его согнуть ноги в коленях, отчего те торчали над водой, подобно двум островам в море — Мы классно работаем вместе. Я научусь у тебя драться, и мы будем просто чудесно справляться. Ты обездвижишь противника, а выбью ему глаз или натяну его на задницу. И он посмеялся, зачесывая волосы назад, блаженно выдыхая. Как давно они оба невольно мечтали нормально помыться в прекрасных условиях. И сейчас мальчишки смеялись, не запирая больше эмоции внутри самих себя. — Единственное, о чем я скучаю — это о купальне во дворце. А о волке не переживай. Наверное, он почувствовал на мне твой запах. Я ведь на тебя упал, когда шлепнулся с дерева. Ты не сильно ударился? Я чуть из себя дух не выбил. Так и представляю — накрылась медным тазом поездка с Его Превосходительством, потому что принц размозжил себе зад от страсти к вишням. Дай, посмотрю твою спину. — Если бы не гром от разреза, я бы не упал. Кто ж знал, что Его Превосходительство так разойдется, — выдохнул Иван и без лишних вопросов повернулся спиной к Николаю, признаваясь смущённо, — я когда падал, подумал, что ты был выше и тебе больнее будет падать. Поэтому постарался упасть так, чтобы ты об землю не слишком приложился. Мне бы сломанные ребра Софья быстро срастила, а вот травма головы она говорит штука более тонкая. Тут целитель как Никита Сотник нужен, наш самый сильный из Малого, иначе бы у тебя ещё недели голова болела и кружилась. Я тебе о нем потом расскажу, его еще Святым называют в Равке, тебе полезно будет узнать. Иван смущённо думает о том, что он и правда слишком печется о царевиче, но тот не принимал это как данность. Николай отвечал заботой за заботу и это было приятно и даже как-то волнительно, приятно волнительно. Это не было похоже на других гришей, эти прикосновения вызывали у него странный трепет в груди, какой он чувствовал ранее только в присутствии Федора Камински. Святые, неужели это то же самое чувство, что было с Федором? Но это ведь царевич, да еще и отказник, разве он имеет право? — А у нас во дворце тоже бани и бадьи, — решил перевести тему разговора Иван, — мы зимой все вместе купаемся, а потом голыми ныряем в снег. Даже вместе с девушками иногда, никто не стесняется, я слышал у отказников так не принято. Приедем в Малый пойдем в наши бани, я покажу. — Если бы кто-то увидел меня в окружении голых девушек, матушку хватит инфаркт, — расхохотался Николай, расслабившись и погладив Ивана по спине, словно от этого могло все пройти. — Мне кажется, что она не может признать, что я вырос и меня могут интересовать уже девицы, например. Я для нее всегда дитя. Ты бы видел, какой цирк она устроила на моем испытании, не гриш ли я. Меня только за руку взяли, как она такой визг подняла и упала в обморок, что инструктор аж отскочил. И он только посмеялся. Ивану он мог доверить такой постыдный элемент своей биографии. Подумать только, позорище, мать его собой закрывала от абсолютно безобидного инструктора. — А вот Васю вообще не тестировали. Но по нему видно. Он слишком тупой, чтобы быть гришем. Маменька о нем даже не волновалась. Наверное, представила себе, что я могу оказаться гришем, меня заберут и разрешат нырять голым в снег. Он нырнул под воду, зажав нос пальцами. По спине от пальцев царевича снова бегут мурашки и Иван чувствует, что чем больше царевич его касается, тем сильнее реагирует его тело. Это было похоже на первую страсть, только в сотни раз ярче и горячее. С губ гриша вырывается тихий стон, которого он смущается, и старается не смотреть на Николая. А то хотелось взять его руки в свои прижать к себе, проверяя насколько далеко может зайти этот жар. Иван глянул сторону двери, он задвинул щеколды и по сути их никто бы не побеспокоил… Сердцебит мысленно даёт себе пощечину. Да что ж он так одурел? За всей этой дуростью в голове, он едва ли слышит Николая и едва понимает, о чем тот говорит. А, проверка инструкторов. — Да, женщины из столицы почти всегда так на испытания реагируют. Только у царицы больше власти над инструктором, слышал бы ты, какие графини истерики закатывают, когда понимают, что их дети гриши. Чаще всего значит, что матушка гришонка нагуляла где-то на балу или в усадьбе гриш живёт, — делится историями Иван, стараясь отвлекаться от мыслей о руках Николая. Пока тот снова ныряет, Орлов смотрит на то, как по золотым в свете лампы волосам капает вода и становится ещё сложнее. Иван решается. Он берет аккуратно руки в свои, проходясь пальцами сверху по запястьям, ощущая жар и буквально млея от него. Иван не знает зачем он это делает, но сейчас когда руки Николая были в его, он знал, он может это и сосредотачивается на коже принца, делая его чувствительной и теперь снова проходится по запястьям к предплечьям, с удовольствием наблюдая мурашки по телу царевича. Он знает он может заставить Николая буквально изнывать от каждого касания, умолять коснуться ещё, но эта мыслью пугает гриша и он резко отнимает руки. Николай замирает, когда Иван начинает скользить по его рукам кончиками пальцев. И от этого кожа и без того раскаленная жаром, словно начинает мерцать, словно капельки соленого пота отражают тусклый свет углей. И Николай тихо стонет от мурашек, что бегут в этот момент по рукам, а волосы отражают свет свечей, что кажется, будто они начинают светиться в полумраке бани. И он приближается к Ивану, едва тот опускает руки. Тянется, чтобы поймать его лицо в свои ладони и заглянуть в глаза восторженно, содрогаясь от жара, что тот раздул словно мехами. Когда Николай касается руками его лица, вся разумность Ивана, и холод летит к чертям. Некстати в голове всплывает смех Федора, что может Иван только снаружи такой холодный, внутри тем бушуют страсти. Кажется царевич точно знал как это страсти высечь из него, как от кресала инферна появляется целый пожар. — П-п-прости, — выдыхает Иван и кусает нижнюю губу, пытаясь отвлечься от царевича хоть на что-то. Но в бане было жарко и ещё более жарко от касаний, которые он разорвал и хотел вернуть, хотелось прижаться всем телом, но это будет уже за гранью дозволенного, а из-за грани невозможно вернуться и сделать вид, что ничего не было. — И ты меня прости, — уверенно шепчет принц. — Дарклинг нас за такое по голове не погладит. И он жадно целует его губы, продолжая держать лицо Ивана, желая урвать этого жара и молний от кожи к коже сильнее. Иван прижимается к чужим губам в ответ, отвечает в тон жадно и жарко касаниями губ, опуская руки на чужую спину, скользя по ней так же требовательно, как царевич. Они оба явно сошли с ума, потому что так целоваться и прижиматься к друг другу могут только сумасшедшие. Иван точно сошел с ума, потому что ему казалась глаза Николая сияли солнцем, ему даже было больно смотреть в них. Тело у Ивана крепкое, красивое, по нему так приятно скользить пальцами. И Ланцов не запрещал себе скользнуть по груди, по талии, взволнованный. Это было куда приятнее, чем с фрейлинами матери. Жар вспыхнул в голове мгновенно и отозвался каким-то жарким светом в груди, словно внутри вспыхнуло целое солнце. Неужели это страх перед смертью так встряхнул его, что теперь единственным желанием царевича было предаться любви, как в последний раз? — Ну, королева может не волноваться, — он мягко оттягивает губами чужую губу и смеется. — Меня нельзя застукать с голыми барышнями. Да, Вань? Ваня… — Коля, иди ко мне ближе, пожалуйста, — умоляет сердцебит в ответ, помогая пересесть к себе в бадью и прижаться теперь всем телом, теперь все это было правильно и жажда внутри его головы немного поутихла, он хотя бы мог думать. Этого было достаточно чтобы снова опустить руки на шею, на плечи царевича, вниз по груди, чтобы исполнить своё желание, заставить его млеть от касаний, делать кожу юного царевича в сотни раз более чувствительной. Так что, когда Иван опустился поцелуями на шею, сжимая крепко бедра Ланцова, он снова увидел те самые мурашки. Это заставило его счастливо улыбнуться, прямо в поцелуй. — Иван, я дурею, что со мной происходит, — шепчет испуганно Николай, пересаживаясь в чужую бадью, на его бедра сверху, и только взволнованно смотрит на сердцебита. — Я знаю тебя всего один день, а уже словно влюбился… Понятно, почему меня от вас прятали. — Мы с ума сошли, Коля, — шепчет он в ключицы своего друга, целует снова и снова в плечо, млея от того, как даже по губам бегут яркие искры тепла, — но с тобой так хорошо, мне ни с кем не было так хорошо. Иван тихо смеется и снова поднимает голову, чтобы целовать эти теплые губы Ланцова, пока его руки бесцельно блуждали по телу принца, а его сила позволяла ему делать так приятно, как не смогла бы ни одна королевская фрейлина. Обнажить все чувства и вывернуть их наизнанку, чтобы изучать ответ тела на каждое касание, мог только настоящий сердцебит. — Я чувствую тоже самое, как будто я одурел от тебя, но это происходит с первой секунды нашего знакомства, оно будто нарастает с каждым касанием, — беспомощно делится Иван своими ощущениями, он был напуган не менее чем царевич и тоже чувствовал себя дурным и влюбленным. Но разве этого он должен бояться? Мила рассказывала о подобном без страха, да и сама не раз пробовала на Иване свои силы, но так сильно он от неё с ума не сходил и мог защитить себя. Может дело в власти? У него была полная власть над теплом Николая и он одурел от этого? Николай снова замолкает, лишь тихо постанывая. О таких ощущениях он и подумать не мог. Его кожа стала настолько чувствительной, что даже вода была иной по ощущениям, особенно в те моменты, когда он содрогался от поцелуев Ивана, и ведет пальцами в ответ по его груди. Он не может сделать так же, как сердцебит, но ему и не нужно делать так же. Он выгибается и откидывает голову назад, позволяя волосам, отражающим свет, покачиваться. От воды они завились сильнее. — Ты негодник, ты используешь на мне свои способности, — восторженно шепчет он и кусает чужое ухо, смеясь и плеская ладонью воду в грудь гриша. — Как это по ощущениям? Расскажи мне, как ты чувствуешь мое тело в такие моменты? — Ау, Коля, — он журит его Орлов и снова хрипло смеётся, обнимая ещё крепче, касаясь носом носа и снова тепло целуя губы. Странно, но теплых ощущений от этих игривых и почти детских поцелуев стало ещё больше, словно под этим дурманом появится новый слой, куда сильнее, куда жарче, куда крепче и яснее самому сердцебиту. Так он любил Малый дворец, своих братьев, Равку и возможность все это защищать, это больше походило на спокойную и греющую любовь. — Я чувствую как бьётся твое сердце, оно такое громкое сейчас, такое радостное, я чувствую как быстрее бежит кровь, как она особенно приливает к тем местам куда я касаюсь, как твои мышцы напрягаются и ты вздрагиваешь, когда по позвоночнику бегут импульсы. Николай фактически позволяет разложить свое тело и ощупывать, исследовать, и ему это нравится. Ему нравится слушать, как это описывает Иван. Юноша зарывается в мокрые волосы царевича пальцами и сосредотачивается, пытаясь нащупать тот жар и то желание, и довольно усмехаясь усиливает его. Он не знал как у него получилось оформить импульс в жажду и желание, он не понимал почему рядом с Николаем все в разы легче. Николай восторженно выдыхает и закатывает глаза, когда жар становится только сильнее внизу живота, когда он чувствует усиливающуюся пульсацию и когда плоть даже без чужих прикосновений твердеет, упирается в чужой живот и пульсирует. — Вот… — хитро проурчал сердцебит и провел носом по чужой шее ласково, — теперь я чувствую твое тело ещё и животом. Ты так рад меня видеть? Иван смеётся, и готов терпеть ещё укусы и возмущения, но ему было весело и хорошо. Это того стоило. — Я тебя ударю, — восторженно выдыхает Николай и ведет бедрами по бедрам Ивана, закусив от волнения губу. — Я тоже так умею, только руками. — Т-т-тише, — Иван гортанно и почти по-звериному стонет, когда негодник ведёт по его бедрами своими и перехватывает друга, чтобы плотно прижаться горячими возбуждениями друг к другу. Иван мог бы поклясться даже от такого прикосновения царевича он чувствовал разряды солнечных лучей и это сводило с ума. Николай тихо стонет в ответ на движения, смеясь, чувствуя себя так странно. Им было и страстно, и весело, словно Иван помогал изучать собственное тело и сам приходил в восторг от этого. Николай накрывает чужие ладони своими, ведет вверх по рукам, желая вызвать ответные мурашки, не позволит Ивану контролировать свое тело, ведь он не может этого делать. — Нас не потеряют? — игриво шепчет он и кусает чужое плечо мягко, не оставляя следа от зубов. — Если мы еще немного задержимся? Я хочу узнать больше о том, как ты можешь… — Не потеряют, они все заняты, — кивает уверенно Иван, понимая, что ни за что не хочет расставаться с Николаем и улыбается, игривой кусая плечо в ответ. — Как я могу… Он хитро ведёт пальцами по бедрам вверх к ягодицам, сжимая их и поднимая к себе выше. Касаний к телу Николая просто должно было быть достаточно, чтобы когда Иван прикусил чувствительный сосок, плоть прижатая к телу гриша запульсировала сильнее. Иван радостно улыбается и одной рукой придерживая Николая под бедра, второй же скользит по талии Николая и влажно касается второго соска, зажимая между пальцами и чуть потирая. Обычно даже этого было достаточно, чтобы сделать приятно, но Иван погружал своего друга в жар, вспоминал уроки Сотника о неких чувствительных окончаниях под кожей, и сейчас он мог бы поклясться он знал, как помочь телу Николая стать ещё болеет податливым. Он видит, как закатываются в наслаждении глаза Николая, как распахиваются в безмолвных стонах его губы, словно царевич так красиво ловит губами воздух и чужое имя. — М, тебе нравится? — радостно выдохнул сердцебит, позволяя Николаю немного передохнуть, отвлекаясь от влажных ласк рта и пальцев. Он прижимается щекой к груди Николая и чуть смеётся. — Ты как будто сияешь, такой красивый. — Это все свечи и вода, оптическая иллюзия, — сейчас царевич слабо помнил, что значит «оптическая», но слово было сложное и красивое, как и сам Иван, поэтому его хотелось произнести. Едва он коснулся чувствительных зон на теле царевича, как у того в голове буквально произошел взрыв, и юноша содрогнулся, не в силах пошевелиться. Он цепляется пальцами за чужие плечи и стонет чуть громче. — Ваше Высочество, — слышится обеспокоенный голос одной из девушек. Видимо, принесла халаты и чистые полотенца. — Все в порядке? — Д-да, пар сильно повалил, тут жарковато. Ступай, — уверенно произносит Николай и снова поворачивается к Ивану. Он зарывается пальцами в волосы Ивана и прижимается снова губами к губам, не целуя, а лишь жадно выдыхая. Он невольно начинает двигать бедрами, судорожно выдыхая. Невыносимый… — Ты из меня, как из глины лепишь, и мне это нравится. Может, это ты заставляешь меня светиться? И он буквально ударяет губами в губы Ивана, чтобы больше не выдать стонов, чтобы не срываться голосом. Теперь он мог лишь жмуриться и открывать в беззвучных вскриках рот, закатывая глаза. А девушка за дверью очень вовремя напоминает сердцебиту, что у них мало времени и Иван обещает себе увлечься Николаем ещё чуть позже. У них будет очень много времени, чтобы он мог изучить его каждую слабость, каждый сантиметр тела царевича. Его умного царевича. Его смелого, его сильного и невозможно красивого царевича, от которого его тело вспыхивало жаром тысячи солнц. — Я не могу заставлять людей светится, только что разве от счастья и удовольствия, — довольно выдыхает Иван и целует нижнюю губу Николая, двигаясь к нему бедрами в такт, укладывая одну руку на затылок Николая, второй прижимая их плоть к плоти. — У нас мало времени, дай я помогу нам закончить. Будет быстро и жарко. Сердцебит, прежде чем заткнуть Николая горячим и едва ли приличным поцелуем, тянет его свободной рукой за волосы и двигает второй рукой жадно, нетерпеливо, быстро и страстно. Лаская их обоих, ощущая как сам же сходит с ума от снова накатившей на него страсти, которой он делился через пальцы на затылке. Руки Ивана для Ланцова были похожи на какое-то проклятье, и потому Николай тихо проклинал его самыми ласковыми словами, которые только может вспомнить, задыхаясь в поцелуе и буквально рыча в самые губы. Он ведь и сам двигает невольно бедрами, осознавая, что его кровь вскипела и обжигала вены изнутри. И если Ивана и можно любить и ненавидеть одновременно, то именно за то, что он сейчас делал с сознанием Николая. Это были несколько минут полного безумия, когда им хотелось кричать в чужие губы, но была возможность только целовать и стонать тихо и хрипло от напряжения всего тела. Последнее движение руки для Ивана было похожим на взрыв, ему даже показалось, что кожа Николая тоже вспыхнула, вместе с их общим удовольствием и Иван без сил упал в воду, продолжая обнимать царевича и дышать ему в щеку. — Коленька, — он впервые зовёт его так ласково, так нежно целует мочку уха, — Ваше Высочество, поднимайте свой зад, будете перемещать его в сторону кроватей. Тебе нужно отдохнуть и мне… Пожалуй. — Пошто ты так ненавидишь меня, Иван, — взмолился он и медленно встал, держась за бадью. Вспышка пришла так внезапно, что Ланцов сначала было подумал, что он оглох и ослеп одновременно, он помнил только, как упал на грудь человека, которого теперь мог назвать другом лишь стыдливо краснея до корней волос. Царевич взял ковш и ополоснул себя еще раз, пытаясь привести в чувство. Выглядел царевич оглушенным. — Встал-встал… Сам даже. Идем, там, наверное, одежду принесли. Сейчас бы огурцов соленых с яйцами. И селедку. После такой бани… И он только печально выдохнул. Хрен ему, а не селедка. — Надо узнать, где мне спать. Гриши спят все вместе или вас делят по цвету кафтанов по комнатам? Я ведь буду спать с вами? Иван не хочет вставать, все его тело молило и кричало о пощаде, но он все же встаёт, а после сам же выливает воду из бадьи в слив. Нечего девкам глазеть на то, что можно называть уликами их падения. Иван с удовольствием натягивал чистую ночную сорочку, видимо их вещи унесли почистить и освежить. — Делили бы комнатам если был бы с этого толк сейчас, скорее постелят на сундуках и перинах на полу всем, — выдыхает Иван и тянется лениво, обматывая полотенцем голову, открывая дверь и лениво следуя к дому. — О, накупались орлята, — встречает их во дворе другой гриш, Евгений, и бросает каждому по вареному яйцу. — Там на кухне пироги испекли по случаю, охотница диких гусей принесла забитых. Идите. И отбой. — А ты куда? — счищая с яйца скорлупы спросил Иван, смотря на гриша при полном параде. — А это маленьким отказникам и гришам знать рано. — Демидов, ты старше меня всего на полтора года, — вздыхает Иван и отмахивается, пусть идёт. Знал бы он чем они занимались в бане, не был бы таким самодовольным, наверняка бы очень удивился. Только бросает в спину: — А его Превосходительство знает, что ты уходишь? — Они все равно сейчас с бароном и Лыковым играют в карты и бренди пьют, — тянет неуверенно сердцебит и Иван самодовольно улыбается, заходя на крыльцо. — Ну как знаешь, иди. — Ну, Ваня, — фыркает мужчина недовольно и идёт к воротам, — я быстро. — А быстро разве это разве девке хорошо, когда быстро? — издевается юный сердцебит и с хохотом исчезнет в доме, втягивая туда и Ланцова. Не смотря на усталость он был в отличном настроении. — Ладно, пошли узнаем где тебе спать. — Вот тебе и святая армия, по баням, да девкам, — смеется на ухо Николай и только отфыркивается весело, стуча по яйцу и начиная быстро его чистить. Ел он тоже быстро. Мысль о неминуемой гибели от зубов волка и страсть в бадье горячей воды явно пробудили аппетит. и сейчас довольный юноша уминал свой скромный предотбойный ужин. — Ни стыда, ни совести. Святых бы постыдились. Мужчины наверху явно хорошо проводили время, слышался смех Лыкова и барона, только тени у лестницы как-то странно дёрнулись, и, присмотревшись, Иван увидел в полумраке, как спускается Дарклинг, прикрывая зевок рукой. Выглядел гриш уставшим, но довольным, в ночной сорочке, такой же как мальчишек. Сердцебит невольно замер и словно забыл зачем они тут стоят посреди комнаты. Гриши редко могли видеть заклинателя без кафтана и без него он выглядел странно, как будто он был едва ли их старше, совсем молодой. Николай смеется сзади, уворачиваясь от Ивана, когда тот замирает. Царевич оборачивается, изумленно глядя на спускающегося к ним по лестнице Дарклинга. Надо же, ему ведь столько лет. Он видел еще царя молодым. А выглядит едва ли старше Николая. В кафтане он определенно казался взрослее. И Николай неловко улыбнулся Дарклингу, как делал это в первую встречу в доме офицеров. — А мы… спать шли, — попытался объяснить он причину их прогулок в столь скромном одеянии. И быстро утер с губ остатки желтка, смущенно краснея. — Как раз хотели узнать, где… И он улыбнулся смущенно Ивану. Их игры наедине останутся между ними. Он точно не собирался рассказывать Превосходительству, чем они занимаются, когда никто не видит. Вдруг Ивану влетит. Иван же быстро опускает глаза в пол, все его лицо залила краска, даже уши покраснели. Смущённая улыбка Николая сделала ещё хуже, поэтому что царевичу невозможно было не улыбнуться в ответ. Николай мог представить как же глупо они выглядят сейчас, как школьники которые крутили кошке хвост за двором и теперь им стыдно. Дарклинг в свою очередь оценил странное смущение двух молодых людей, которые так и замерли перед ним, легким хмыканьем. — Иван, вам всем постелили по перине в большом зале с камином. Ночи холодные, — произносит Дарклинг, наблюдая за двумя юношами с лёгким интересом, — царевичу же, предоставили отдельную комнату со мной, как адъютанту. Кровать там одна, но большая. Барон уверяет места хватит для нас обоих. Мужчина коротко усмехается, но после складывает руки на груди и внимательнее смотрит на обоих. — Если вы сожгли баню или утопили любимого пса барона в бадье, лучше признайтесь сразу. Вид у вас лихой, глупый и заговорщеский. — Баня на месте, пес тоже. И даже бадья не пострадала, — смущенно бормочет Николай и только ведет пальцами ног по полу, явно чувствуя себя неловко. И только выдыхает с улыбкой. — Мы просто… проверяли оптические иллюзии. Вот и все. Почему-то это слово отлично описывало то, что происходило в голове у Николая. И мысль о том, что просторная кровать могла бы вместить в себя два тела обожгла уши до красноты. Но он промолчал. Иван же невольно выдыхает судорожно, когда Николай говорит об оптический иллюзиях, заставляя Николая смущенно бегать глазами по узорам ковра. — Мы говорили о том, что меня не очень хорошо научили защищаться в Первой Армии, поэтому Ваня будет помогать мне обучаться так, чтобы больше не быть обузой при появлении дрюскеле. — Николай попросил научить обращаться его со сталью гриш, — подтверждает тихо Иван и старается смотреть куда угодно, только не в глаза повелителю. Николай заводит руки за спину, перекатываясь с носка на пятку, чувствуя себя так, будто снова стоит с Ником перед учителем и уверяет, что не ловил лягушек в пруду. Почему-то от мысли о ностальгии так становится тепло. — Я уже и отвык от больших кроватей, в первой-то, но если спать придется не на доске, я счастлив, — пытается он вернуть мысль к тому, что они шли спать. — Тогда доброй ночи, ваше превосходительство. И он быстро тянет Ивана за рукав, сдерживая смешки. — Доброй ночи, — бормочет тихо мужчина и только вздыхает, он направляется в противоположную сторону от юнош, в сторону кухонь. Шаги Ивана и Николая быстро затихают в коридоре, из-за одной из портьер доносится приглушенный общий смех. — Ну и допрос же мне устроят завтра, Я пойду в общую, поцелуй меня на ночь, — жалуется тихо гриш и крепко обнимает Николая, целуя на ночь его в лоб тепло. — Жаль, что общая так далеко от моей, — шепчет Николай и только ловит поцелуи с легкими искрами, восторженный, и прижимается лбом к чужому лбу. — Он тебя замучает коварными вопросами. Говори, что это все я. Он хватает руки Ивана, боится, что за его страсть и шалости Ивану достанется, как было с Ником и побегами из дворца. Всего один раз, но этого было достаточно. — Или, хочешь, я сам сознаюсь? — неуверенно предложил он и только коснулся чужой щеки. Он бы и не вспомнил о Доминике сейчас, если бы не похожая ситуация. Неужели, можно так быстро забыть? — Утро вечера мудренее. Утром решим. Если будешь плохо спать, приходи ко мне, пойдем слушать соловьев, — говорит мягко гриш и отпускает Николая, улыбаясь ему с нежностью. — Доброй ночи, Ваше Высочество. Николай целует подбородок Ивана на прощание, а сам спешит в спальню, прежде чем падает на кровать. И только сейчас, когда Иван далеко, он накрывает голову подушкой и стонет. Что же он за мерзавец такой, а если Ивану влетит по службе? Или они просто хорошо проводят время вместе? Как теперь описать Ивана? Хороший друг с продолжением? Лучший друг, способный заставить его кончить прикосновениями к голове? Он сам не осознал, как уснул, накрыв лицо сверху подушкой, чтобы святые не видели это бесстыдное лицо. Дарклинг вернулся в комнату чуть позднее, обнаружив царского ребенка с подушкой на лице. Тихо вздохнув, мужчина убрал подушку в руки мальчику и остановился, наблюдала за этим живым даже во сне лицом. Взъерошив светлые волосы Дарклинг, щелкая зубами невольно от какой-то внутренней сладкой дрожи, с улыбкой лег с другой стороны, оставив кружку с недопитым молоком на прикроватной тумбе. Дарклинг ложился спать, не беспокоясь ни о чём. Судя по всему дружба с Иваном давала царевичу и силы, и хорошее настроение — это было удобно, тоскующий отказник им ни к чему. Дарклинг засыпал с мыслью, что нужно утром об о всем расспросить Ивана, дать совет, может, как еще ближе вписаться в доверие царевича, чтобы тот и думать забыл о своем друге-отказнике. Мало ли, молодое сердце потянет его в Полизную под покровом ночи. Дом барона Каррингтона последний раз хлопнул дверьми вернувшегося в общую комнату эфириала Евгения и затих. Над селом легла беспечная, тёплая ночь.Часть 4 (tw рейтинг за постельную сцену)
17 сентября 2021 г. в 17:00
Дикое дыхание зверя выходило сбивчивыми комками. Он склонил голову, распахнув огромную пасть, а из той, по вываленному языку и огромным зубам, каждый из который, кажется, был размером с палец Николая, капала белая вязкая слюна. Пахло мокрой звериной шкурой и звериной пастью так сильно, что чувствовалось даже от вишни, хотя между мальчишками и волком было не меньше тридцати шагов. У Николая сперло дыхание в груди, а Иван прислушивался к звериному пульсу, пытаясь понять, что происходит в это время внутри волка дрюскеле. Волк был испуган и явно потерял своего дрюскелле, обезумев от страха и гнева, но был цел и даже не ранен. Этих тварей натаскивали на гришей, значит, он либо выслеживал маленьких сестричек, почувствовав их запах на дороге, что тянулась вдоль леса, либо вышел на охоту на сердцебита. Молодой царевич медленно и тихо, словно ласка, сполз с чужого тела, и только прижался к дереву, зажимая рот ладонью, Иван краем глаза заметил, как тот поднял большую ветку, которую они утащили за собой в свободном падении. Сердце Ивана билось где-то под горлом, он буквально почувствовал все телом, как волк вдохнул воздух и сконцентрировал всю свою звериную суть на нем. Раздалось низкое волчье урчание, и они оба замерли: Иван, в любое мгновение готовый поднять руки и защищать свою жизнь, и волк, готовый сомкнуть свои клыки на шее, чтобы эту жизнь прервать. Он почувствовал как быстрее забилось волчье сильное сердце, предвкушая легкую добычу и месть. Волк же, наверняка, чувствовал, как тяжело билось об реберную клетку сердце корпориала, в страхе перед смертью. Это было начало битвы, из которой выйдет только один из них. Обычное оружие тут больше не сработает. Чтобы победить волка-гришеубийцу, надо было действовать как гришу, решившему выжить любой ценой.
— Николай у меня на поясе гришева сталь, — предупредил Иван отказника, едва размыкая губы, и резко вздел руки вверх, чертя жесты перед собой пальцами. Одновременно с его выпадом из густых кустов смородины, волк бросился на свою жертву. — Жди команды!
Из леса снова раздался гром, вершины дубов и берез задрожали, вместе с дрожью земли раздался переходящий в скулеж громкий рык волка, лапы которого покачнулись от дрожи земли, теряя равновесие всего на мгновение. Этой секунды задержки перед тем как броситься на гриша хватило, чтобы Иван смог вновь создать между ними расстояние, укрываясь от мощных звериных лап. Тренированный зверь замер, но мышцы его лап дергались, как в судороге. Он боролся с сковавшей его силой сердцебита, у которого от напряжения по лбу покатились капли пота. Чужое сильное сердце не в первый раз сталкивалось с чужой мощью и не хотело замолкать навсегда. Они стояли друг напротив друга, смотря в глаза, не смея отвести взгляда от глаз врага. Только союзник белоснежного гиганта был уже мертв, и это давало Ивану преимущество. Пока они оба замерли в схватке сил, на этой маленькой полянке в саду была еще одна фигура. Царская. Решающая.
— Коля, цель ему в голову, сталь пройдет, — просипел Иван, падая на одно колено и не сводя ненавидящего взгляда с зверя. Тот двигался нему из последних сил, находя их в ярости за смерть хозяина. Из огромной белоснежной пасти, полной острых как бритвы зубов, волка капала кровавая пена, а глаза горели жёлтым в вечерней синеве.
— Держи его, не отпускай, — взмолился Николай и, отбросив палку, направился к волку, чувствуя, как тот буквально сосредоточен на Иване, словно тот стал его целью.
Эти волки, наверняка, натренированы против силы сердцебитов, в отличие от обычных животных. Но против стали сильное сердце точно не сработает. Волк был живой, из плоти и кости. И то, и другое, гришева сталь без труда разрежет. Николай сделал глубокий вдох, перехватывая рукоять поудобнее. Но собирается ударить животное, что двигалось медленно, едва отрывая лапы от земли, словно через силу, как все резко изменилось. Огромная голова, покрытая белом мехом медленно повернулась, его желтые смотрели на Колю, отвлекаясь от Ивана. Крик сердцебита замирает в горле, когда тот чувствует, что все последние силы животное тратит на то, чтобы собраться в единую пружину и прыгнуть на царевича, вырываясь из-под контроля его сил.
Все происходило как в глупо поставленной равкийской комедии. Николай чувствовал, что еще мгновение замешательства, и ему был бы конец, но падает назад за секунду до того, как его находят когти волка. За шиворот принца забивается трава, когда он уворачивается и перекувыркивается по земле, оставляя за собой бороздку. Он тут же атакует волка сам, выпрыгивая как кузнечик из травы. Нужно было успеть, прежде чем тот попытается снова вырваться из захвата Ивана, вновь вскинувшего белые трясущиеся руки вперед, сжимая такие знаки, что, казалось, его пальцы сейчас сломаются под давлением. Николай мысленно вспоминал всех святых, которых только мог вспомнить, и взмахнул рукой. Гришева сталь входит точно в глазницу под громкий лопнувший звук глазного яблока, и Ланцов не думает, он хватает рукоять двумя руками и резко разворачивает ее, как заводной ключ в игрушке, заставляя волка визжать от боли и биться головой, но не смеет разжать клинка, чтобы не дать ему уйти, а армейские сапоги буквально врылись в землю. Волк яросто мотает головой, так быстро и сильно, что самого Николая тряхнуло вбок, а его ладони вспороли края гришевой стали. Но это заставило царевича сильнее сжать пальцы, завопив от напряжения и страха.
Этого было достаточно чтобы дать Ивану наконец свободу действия и он сосредоточивается на том как от боли нервно и быстро застучало сердце, на крови что хлестала из глазницы. Сердцебит заставляет течь кровь по венам ещё быстрее, заливая кровью мозг и череп животного, которое в последний конвульсиях падает перед Николаем, издав последний всхрип. Вместе с ним на второе колено падает Иван, ощущая себя так, как будто бежал от Полизной и обратно. Вот что Дарклинг имел ввиду, когда говорил, что дрюскелле с волками опасны. Будь здесь охотник на гришей, они бы точно не справились. Руки Ивана были в чем-то красном, пахло теми самыми, что он хотел сорвать для Николая. Словно кровь волка отразилась в это время на его ладонях и впиталась в цвет ногтей навсегда. Из губ гриша вырвался истерический смешок.
— Коля, ты цел?
Иван, поднимаясь нетвердо на ноги, забирает царевича в объятия, чувствуя как теперь страх за них обоих, начинает бушевать в груди, приходя с маленьким опозданием. Где-то на окраине сада послышался лай и стук копыт. Охотничьи собаки явно взяли след потерявшегося волка. В глаза мальчишкам ударил свет от фонарей, всадники окружили их и послышался весёлый голос Лыкова:
— Вот и потеря, ты гля, волка загрызли щенята. Ваше Превосходительство, а вот и последний. На месте!
Иван закрывая рукой лицо от света, посмотрел на Его Превосходительство и рядом с ним свободную лошадь, кажется его. За лошадью волочились двое мужчин, в крови и в пыли. На них были те самые костюмы, из-за которых дрюскеле так сложно было разглядеть в лесной глуши, очень уж хорошо их ткань маскировалась с деревьями. Дрюскелле ещё были живы, но в ужасном состоянии. У одного кажется было пулевое ранение от барона, рука второго точно была сломана — Иван видел, как кость натягивает кожу где-то совсем рядом с локтем. Значит, еще и вывих. Но жалости он не испытывал, только восторг и злорадство.
— Целы? — заклинатель теней внимательно осматривает мальчишек, Иван пытается улыбнуться, но у него не попадает зуб на зуб и выходит скорее болезненно оскалится. — Вы весь в крови, Ланцов.
— Д-да… — неуверенно постучал зубами перемазанный кровью царевич, что буквально вцепился в руки Ивана, не в силах их разжать. Перед глазами все еще стояли чужие зрачки, похожие на две черные звездочки в желом небе, от вида которых леденело в груди. — Эт-то волк.
— Да уж видно, что не утка, — барон пнул морду лежащей мертвой твари и мрачно посмотрел на него, нахмурившись. — Молодцы они у тебя, Дарклинг. Ваше Высочество, вам бы ванну принять, смердит от вас.
— Я… Я… Я бы не отказался… от б-бренди, — выдает он и пытается медленно отцепить пальцы от Ивана. И только бросил взгляд на дрюскеле. Подходить к ним близко пока не было никакого желания. — И это не я… это Иван. Я только нож вогнал.
Дарклинг смотрел на то, как пытаются расцепиться два юных солдата с лёгким смешком. У Николая стучали зубы, Ивана просто била дрожь усталости и он дал отмашку Лыкову увести парней, сходя с лошади. А барон только приказывает унести волка, а сам, проходя мимо дрюскеле, пинает одного из них до болезненного стона.
— Это тебе, что девок моих напугал, — рыкнул он. — В псарне можете их привязать. Там далеко не убегут. Хороша шкура у волка все же. Не думаю, что волчье мясо съедобно, но вот чучело из него будет знатное. Дарклинг, себе во дворец заберешь, небось?
— На чучело или на варежки детишкам и на шапки женщинам. Шкура огромная, волка хватит как минимум с десяток шапок, — скучающе отозвался Дарклинг, оценивающим взглядом осматривая трофей. Ивану и царевичу явно шкура не была нужна, а тут, в деревне, в хозяйстве пригодится. — Клыки Светлане отдайте, она из них ножи костяные сделает.
— Демжин, — болезненно проскулил видимо хозяин волка, что было дернулся к своему товарищу, но удар рукоятью стали гриша по челюсти от Дарклинга остудил его пыл.
— Будет от него какая-то польза, а вас разве что в плуг запрячь и чтобы орали, пока не умрёте, — произносит Дарклинг, вытирая рукоять своего клинка от крови, после вдруг весело и как-то мрачно усмехаясь. — А хорошая идея. Лыков, скажи Светлане и Миле чтобы завтра готовили плуги, а Софья пусть исцелит их. Демжин? Я в сотни раз хуже.
Мужчина в черном кафтане поворачивается к двум дрюскелле, которые внезапно робеют под глазами из стали и льда, которые не сулили им ничего хорошего. Смерть теперь была бы для них благодатью. Не так часто удавалось поймать дрюскеле, прежде чем они перебьют хотя бы пару гришей, поэтому сегодняшней ночью Дарклинг позволил себе отпустить все напряжение, буквально срывая злость на тех, кто попался им в руки.
— Мы вживим вам в кожу веревки, буквально прикрепим к плугам и вы будете возделывать землю, пока Джель не заберёт вас. Ну или какому сказочному персонажу вы там молитесь… — отмахивается Дарклинг и смотрит за тем, как связывают и тащат в псарню тех, кого он считал ниже животных.
Иван морщился от голоса и приказа Дарклинга, но не спорит, идёт за Лыковым в сторону баронской бани, где они смогут отмыться от земли и от крови. Смердило от них обоих, поэтому надо было привести себя в порядок, прежде чем возвращаться в дом. Потому что если у царевича и будет отдельная комната, то вот Софья Ивана из им предложенных лежаков точно выкинет, чтобы на улице вонял.
— Я говорил… Лучше не знать, как Его Превосходительство злится.
— Теперь я понимаю, — неуверенно протянул Николай, проходя мимо фьерданцев, которых волокли по земле. И в глазах каждого гриша читалась мольба Дарклингу дать им добраться до этих охотников и отомстить за всех собратьев, которых они уже убили. Кажется, только милость Дарклинга и поиск пользы из плененных спас их от того, чтобы гриши отрабатывали на них свои приемы.
— Эй, Вань, — тихо отозвалась сердцебитка, утирая грязную щеку платком. — Софа их все равно исцелит, раз повелитель велел их работать. Не хочешь отвести душу? Повелитель не давал приказа их не обижать. Сказал только в плуга впрячь.
— Но они же уже пленные, — неуверенно отозвался Коля, как его обожгли недовольным взглядом. — Тем более, что их судьбу решает Дарклинг, разве нет?
— А в их судьбе ничего не изменится, — пожала плечами девица, поджав гневно губы. — Утром они уже будут пахать вместо лошадей. А вот что будет происходить ночью — это уже детали.
— Вань, не надо, — покачал головой Николай и потянул его в сторону бани, — Идем.
Иван хмурится, но ведь приказа не обижать действительно не было и можно было заставить их заплатить за все падения и синяки сегодня, к тому же у него была пара интересующих его приёмов, которые не удалось отработать в Малом. Делать все это наживую, не давая дрюскеле умереть или хотя бы потерять сознание, звучало так соблазнительно. Но голос Николая словно накрывает его теплой ватой и по рукам растекается ленивое тепло, словно по коже скользнули такие нужные сейчас кусочки солнечного тепла.
— Тонь, эта блохастая зараза лишила меня последних сил, а ещё я упал с чертового дерева, все что я хочу это стряхнуть грязь и лечь да хотя бы на лавку, — юный гриш поднимает руку и идёт вслед за царевичем, улыбаясь действительно устало, — развлекайтесь без меня. Я пойду утром, гляну что вы с ними сделали, расскажешь.