Династия

      Когда барон с Дарклингом подошли к ужину, гришей и опричников уже рассадили за длинный стол с лавками. Они не ждали Дарклинга и барона — те сели во главе стола и продолжили о чем-то говорить. Над столом царила легкая армейская атмосфера. Уставшие от дороги солдаты второй армии нашли утешение себе в виде сытного обеда из крольчатины с жаренной гречневой крупой с луком и маринованной селедки, которую всегда доставали к приезду Дарклинга, к не утешению многих. По одну сторону от Дарклинга и Каррингтона сидели корпориалы, по другую два эфириала и опричники. Николай сидел за со стороны корпориалов, рядом с Иваном и весело рассказывал одну из армейских историй, за которую получил первое в жизни наказание. Царевич заливисто смеялся, буквально сияя в свете медленно уходящего в закат солнца. Дарклинг даже одобрительно хмыкнул, заметив, что царевич встал как влитой на место его гришей, и легко занял там свою нишу, словно всегда должен был там быть. Удивительная способность Ланцова нравиться буквально всем, о которой он слышал, сработала и на его отряде, судя по тому, как заливисто расхохоталась Тоня, едва прозвучало от царевича: «И когда мы засыпали соду ему в сапоги…». Разговоры и веселье стихли, едва громче застучали приборы, и гриши отвлеклись на опустошение своих тарелок, тем самым давая Николаю немного времени передохнуть и заняться уничтожением своей порции.       — А где тот самый фабрикатор, о котором ты говорил? — шепотом на ухо спросил он у Ивана, когда все отвлеклись на охотничьи байки барона. — Хочу с ним поговорить о его работе. Он сговорчивый?       Сердцебит в ответ поджал губы задумчиво, подвигая к царевичу свою порцию селёдки. Его от вида серой маринованной рыбы воротило, даже несмотря на собственную небрезгливость. Но Орлов был готов перебрать кучу птичьих органов, нежели засунуть в рот склизкое нечто с ярким привкусом лука и уксуса. Николай же только восторженно посмотрел на Ивана, шепнул: «Теперь ты мой самый лучший друг!», — и принялся уничтожать добавку.       — Здесь есть личная фабрикаторка барона, если тебе нужен фабрикатор, то лучше к ней. Она тут за кузнеца и немного за врачею, а что?       — Хочу переговорить с ней о модернизации плуга, — поясняет быстро Коля, вилкой ловко подхватывая предложенную селедку. — Барон сказал, что сейчас плуг настолько тяжелый, что им приходится управляться втроем. И я подумал, что если его сделать прочнее и легче, то землю станет пахать проще. Например, смотри, есть лопата.       И он показывает ложку, начиная пальцем обрисовывать ее пальцем по контуру, добавляя очертаний, больше напоминающих саперную лопатку.       — Лопата не такая огромная, как плуг. Лопата очень острая и просто «взрезает» землю. Что если сделать плуг, как огромную острую лопату? И чтобы еще и ехала сама. Как колесо у кареты. Тогда понадобится только один человек, который будет управлять лошадью!       — Звучит безумно, не знаю, сработает ли, я не сталкивался с вспахиванием земли, — задумчиво отвечает Иван и смотрит на ложку. Взгляд сердцебита сделался туманным, после он вдруг тихо рассмеялся, ловя тычок Николая по ноге.       — Прости-прости, я просто представил колесо из лопат. Тебе правда нужно поговорить со Светланой после ужина, может она тебе поможет довести эту идею до ума, — предлагает Иван и подкладывает ещё одну селёдку, со стороны братьев Демидовых.       Гриши явно были рады тому, что кто-то вообще любил эту рыбу, которую большинство не могло просто терпеть. Иван глянул в сторону Заклинателя тьмы, который сейчас сидел рядом с бароном, болтая о чем-то отвлеченном. Мужчина снова выглядел как в офицерском домике: довольным и расслабленным. Иногда легкая полуулыбка касалась губ гриша и тут же исчезала, как последние лучи солнца перед синим часом.       — Кстати, Коль, хочешь глянуть окрестности леса, после того как закончишь? Я, когда мы только подъехали, услышал сердце кабана. Возьмём ружье? Раз уж мы тут задержимся, можно отблагодарить хозяев, — предложил Иван отвлеченно, улыбаясь царевичу и наблюдая за тем, как тот сияет.       — С удовольствием, Вань, — он кивнул, понимая, что тут ему так свободно дышится. Даже, несмотря на то, что он — отказник и царевич, все так дружелюбны к нему, такое нельзя наиграть. Принц кусает разрезанное яблоко. — Тогда сначала до Светланы, объясню, что мне нужно, а утречком махнем на охоту. Его превосходительство сказал, что мы задержимся, ты прав, надо бы как-то компенсировать свое пребывание здесь, и не объедать.       И он уверенно щелкнул зубами, но промахнулся мимо своего ужина, потому как одна из девиц-сердцебиток развернула его к себе за подбородок, поднося селедку к его губам со своей вилки. В нос ударил сладкий аромат уксуса, но Николай ни разу не помнил, чтобы у него от запаха селедки тут же заходилось сердце в бешеном ритме, от которого пульс слышно даже в ушах, и потому замер, не смея свести с чужой руки взгляда. Выглядел Ланцов, как громом пораженный, едва вспомнив, что для жизни необходимо вздохнуть.       — С моей тарелки тоже попробуй, вдруг, вкуснее? — хитро предложила она, и Николай вдруг почувствовал, как его лицо краснеет, а пульс становится только быстрее от ее касаний. Сердце бьет об грудь так сильно, что становится больно. Коля замечает краем глаза, как бледнеет Иван и хмурится недовольно. Кажется, его сердце сейчас слышал каждый корпориал в этом доме, судя по тому, как разговоры стихли.       — Я… Я вроде как… жую еще, — мямлит он неловко.       — Милана, дай Коле поесть, — Иван нахмурился, смотря на то, как неловко его новому другу. Сердцебит кладёт Коле руку на плечо и помогает его телу перестать гореть, чтобы и кровь от щек отлила. Никто из них не хотел тут устраивать для девок представление. И все облегченно выдохнули, переглянулись, и отвели взгляд от царевича. — Лучше помогите Его Превосходительству детей для проверки подготовить, и то больше толку будет.       — Ваня дело говорит, лучше за детьми сходите, обе, раз наелись. Неча с едой баловать вы, чай, не во дворце, — строго произносит Лыков, явно найдя этот указ Ивана неплохим решением. Если у девок так много силы и кровь кипит, то лучше до самого отбоя загрузить работой, чтобы царевичу душу не бредили. И он только подмигивает Николаю незаметно, поднимаясь тоже. — Спасибо, барон за трапезу.       Лыков смотрит на своего повелителя вопросительно, но тот качает головой легко в ответ, словно отвечает на немой вопрос капитана. Никакой работы в доме Каррингтона не планировалось, поэтому можно было отправить гришей в баню и по кроватям за ранним отбоем. Дарклинг только делает короткий подзывающий жест пальцами, и Лыков наклоняется ближе, слушая тихий бархатный голос прямо на ухо, пока его брови не изгибаются сердито, и лицо не сереет от гнева.       — Закончите с личными делами и отдыхайте. Николай, Иван, Демидовы оба, — заклинатель теней поворачивается к своим младшим подопечным, смотря каждому точно в глаза, — в лес вечером по одному не соваться, да всем вместе тоже. Охотница обнаружила следы дрюскелле в местных лесах, если это правда, значит отряд минимум из пяти, с волками где-то рыщет в поисках гришей. Сами понимаете как это опасно. Всем все ясно? Позднее решим, что делать с ними. Сад в вашем распоряжении.       — Да, Ваше Превосходительство, — отвечают бодро гриши и Иван виновато улыбается Николаю. Тот качает головой бодро: ничего, они ещё найдут способ поохотится. Николай внутренне чувствует отголоски досады и мысленно кроет дрюскеле всеми словами, какие помнит. Значит, хрен им, а не охота. Вот и поблагодарили. Впечатлили. Царевич тяжело выдыхает, подпирая ладонью лицо, пытаясь неловко улыбаться Ивану. Его он не хотел беспокоить своим мрачным настроением от бездействия.       — Обидно. Я хотел посмотреть на тебя в охоте, — признается он и вдруг осознает, что совсем не понимает, где будет ночевать. С гришами? Отдельно? Его жизнь меняется без предупреждений, и ему это не нравится. — Слушай, ты не против, если я буду пока что тебя держаться? Не подумай, но девушки-гриши меня немного пугают. Они очень уж… активные. Я к такому не привык. А в Первой Армии подобное сразу осуждается напрямую.       — А, понятно, почему осуждают. Забеременеет девка и с позором домой вернётся, кто ее замуж возьмёт. Женщина с дитем никому не нужна будет, особенно в деревне. А гриша если не захочет, не понесет. Сама справится или подружки помогут, поэтому и активные. Да ты не бойся, Мила хорошая, просто ей нравится тебя смущать, ты ж один к ним не привык. Демидовы под кафтан полезут, не постесняются, а ну я… — Иван вдруг краснеет и немного смущённо улыбается, отмахиваясь.       Николай тихо смеется, понимая, что Иван и сам не против целовать красивых подруг. Нравы среди гришей, и правда, были легче, а он болтался, как малек среди уже взрослых рыб. Для каждого он тут был яркой красивой картинкой, которую каждый может подержать в руках. Возможно, Дарклинг именно поэтому забрал его именно так, чтобы он привык находиться среди гришей, что смотрят на него, как на яблоко в карамели. Николай постарался отвлечься от странных мыслей, вставая из-за стола, благодаря барона за обед, и протягивает руку Ивану.       — Ладно уж, Казанова, идем. Знаешь… — когда они уже вышли в коридор, Николай обеспокоенно посмотрел в окно, словно ожидал там увидеть фьерданское лицо, перекошенное от гнева. Сердце екнуло от страха, но встретило царевича только собственное лицо, перекошенное всего одно мгновение от ужаса. Сам себя испугался, солдат-герой. После таких разговоров что угодно привидится. — Никогда не думал, что дрюскеле могут забраться так далеко. Что они ищут так глубоко в Равке? В этом районе разве есть гриши, кроме вас?       — Ищут тех, кто не поехал в Малый Дворец, — мрачно отзывается Иван и вздыхает, следуя по коридорам к выходу, во двор, направляясь на поиски Светланы, — таких немало, особенно шуханцев и фьердан в бегах, да и на селе двух или трёх детей всегда прячут. Не хотят отдавать во дворец, только они все равно при попытке пересечь каньон помирают или от дрюскелле, а иногда вообще от соседей. Гришом-недоучкой во всех сторон быть опасно.       — А почему не отдают, — неуверенно протянул Николай, вспоминая радостных гришей, которые высыпаются веселой оравой из школы, в то время как он тоскливо смотрел на них из окна своего класса, где сидел тогда в одиночестве. — У вас там было весело. Ну, я видел издалека. Наверное, здорово, когда учишься не один, а с такими же, как ты.       Он только пинает камушек под ногами и смотрит на него, задумчивый. Они шли по насыпи щебня, ведущей в сторону конюшням и домику слуг. Молодые солдаты свернули с насыпи просто протоптанную тропку, левее, ближе к забору. Видимо, отправились на поиски следов охотников на гришей. Дорожка увела их небольшой пристройке, видимо, там раньше обитал кузнец. Теперь в самой «кузне» не было ни жара, ни огня. Только аккуратные кованные фонари со свечами внутри покачивались на ветру. Пока еще было достаточно светло — рыжее пламя будет скакать здесь всего через пару часов.       — Боятся, что больше не увидят. Вообще многие гриши так и не возвращаются домой, да, потому что их семья в Малом. Да и… — Иван судорожно выдыхает и трет неловко переносицу, — кто-то вообще детей просто продает, в обмен на жалование за ребёнка и больше не хотят видеть. Некоторые ещё Его Превосходительство не любят, считают его вечным и демоном.       — Вот как, значит. Знаешь, Вань, а я ведь долгое время я учился один, — просто поясняет он гришу и разводит руками, скрывая внутреннюю тоску, что уколола в самое сердце раскаленной иглой. — Моих ровесников среди детей придворных не было — всех рожали через год, как родился Вася, чтобы у него была компания. Прежде, чем в моей жизни появился Ник, я был невыносимым ребенком и изводил своего учителя, как только мог. Но если бы я мог пойти в такую школу, где не был бы один, то был бы счастлив. Да и я слышал, что гриши очень любят свой Малый. Сам я никогда там не был. Маменьку хватил бы инфаркт, если бы я хотя бы попросил меня туда сводить.       — Зато ты сейчас с нами, может, скоро навестишь Малый с Его Превосходительством, — тихо говорит Иван, прежде чем поднять глаза на искомую ими фабрикаторку.       — О чем это вы тут болтаете?       Николай с Иваном быстро вскидывают голову, изумленно глядя на девушку, что вышла к ним. Высокая, крепко сложенная Светлана полностью оправдывала свое имя. Белокожая фабрикаторка перебросила через плечо толстую светлую косу и только сдула вьющуюся прядь, что налипла на влажное от пота лицо. Ресницы и брови у нее были такие же светлые. Голубые глаза, живые и светящиеся жизнью, осматривали двух молодых людей, словно они пробрались в ее мастерскую без разрешения. Николай вдруг понял, что в жизни бы не узнал в ней гриша, ведь Светлана вместо фиолетового кафтана носила хлопковый серый зипун, темно-коричневые портки, с кожаными голенищами, и кожаный фартук кузнеца.       — Ваня, — она улыбнулась ему и отбросила за спину крепкую косу. — Чем обязана буду? Починить что надо? Только подождите немного, разберусь, что с бабами из деревни. Мне тут захрена-то плуг пригнали, хотя он еще в порядке.       — Коля попросил посмотреть, наш новый адъютант. У него какая-то идея с колесом из лопат, как-то так, — Сердцебит смущено и задумчиво чешет затылок и пропускает Николая вперёд. — Он лучше тебе объяснит, что хочет, Свет.       — Ну, валяй, какое ты там колесо из лопат хочешь?       Но Николай даже не обратил внимания на эти смешки и только уверенно идет к бумаге и чернилам. И начинает чертить диск, заточенный по краю, объясняя, что именно он придумал и как это воплотить. Чем больше царевич говорил, тем серьезнее становилась Светлана, что склонилась над быстрым эскизом, полным клякс, но в котором угадывалась частично идея будущего изобретения. И фабрикаторка тяжело замолчала, внимательно его слушая. Она взяла карандаш и начала вносить мелкие свои коррективы, задумчивая. Работа начала затягиваться, и Иван, понимая, что в этом деле не помощник, пнул валяющуюся под ногами стружку металла, закрутившуюся в спиральку, и только выдохнул. Он засунул руки в рукава кафтана и принялся медленно ходить по мастерской, дожидаясь, пока колесо из лопат обретет какую-то более правильную форму. Судя по всему, Светлана пришла от идеи в восторг. А он пока проходил мимо ее рабочих столов, усыпанных чертежами, деталями от водопровода, болтами последних плугов. И нахмурился, вытаскивая что-то из чертежей, чтобы посмотреть поближе. Они явно надолго застряли, судя по тому, что в какой-то момент подруга-мастерица отправила его зажигать свечи в фонарях. Темнело.       — Где ж вас раньше носило, ваше адъютанское высочество, — неуверенно протянула фабрикаторка, спустя три часа, и задумалась, забирая листы, что они успели исписать за это время. — Над этим можно подумать. Идите, отдыхайте, дальше я уже сама.       — Угу, — изумленно мыкнул Коля и неуверенно направился к Ивану, глядя, как девушка мягко, словно тесто, раскатывает по рабочему столу найденный старый кусок металла. Он чувствовал такую ответственность за свое творение! Словно сам его сейчас лепил там. И только виновато посмотрел на спину, что склонилась над чертежами. Работала Светлана медленно, но явно не от сосредоточенности. Словно ей было действительно тяжело это делать. И только сейчас, в свете фонарей, он заметил, как подрагивали от усталости ее руки. Барон говорил, что она здесь осталась единственным кузнецом. Видимо, работает день и ночь без устали. — Красиво это, что не говори… Значит, за ворота нам теперь носа не показать?       — Не-а. И даже если охотница спутала, ты не хочешь узнать, что бывает за нарушение приказов, — Иван как-то враз бледнеет и сглатывает громко, его глаза начинают как-то испуганно бегать. Николай нахмурился, Иван производил впечатления послушного и честного солдата, но все равно его бросало в дрожь от мыслей, что он как-то может нарушить приказ Его Превосходительства. Неужели все было так строго?       Иван вдруг поднимает взгляд на Николая и мягко ему улыбается, касаясь мизинцем мизинца, явно стараясь перевести тему. Николай чувствует прикосновение и только радостно улыбается, подцепляя чужой мизинец своим. Его голову буквально обжигает мысль, что он бесконечно благодарен этому парню за то, что тот с ним постоянно, помогает пережить разлуку с Домиником. И он не хочет, чтобы Иван чувствовал себя заменой другу. Они могут дружить тоже. Тем более, в будущем у него будет свое маленькое княжество.       — Однажды я стану князем, и у меня появится свое княжество, — признается Коля, словно чувствуя, как в его мизинце что-то отдается радостной пульсацией. Он спешил поделиться своей вспыхнувшей маленькой мечтой. — И там будут рады всем гришам Малого. Может, я даже организую свой Малый Дворец для гришей. Вот бы все это было на берегу моря. Правда, здорово? Проливным и шквальным там раздолье будет.       — Вырасти сначала, юный князь. Тебе нужно многому научиться. Пошли. Узнаем что там с детьми? Интересно сколько там будет гришей… Надеюсь, среди них есть корпориалы. А что до прогулок. Тут за усадьбой есть старый фруктовый сад, туда-то можно сходить. Можно будете ночью соловьев послушать. Если ты, конечно, не уснешь раньше.       — Не усну. Я люблю работать по ночам, и мне ранние подъемы — вот прям до печенки, — шепчет в ответ все-таки Николай, посмеиваясь с нахмуренного друга, что явно не успевал иногда следить за полетом мысли царевича.       В отличие от Ника, Иван не собирался его одергивать и сам следил за полетом чужой мысли, что даже немного льстило. Так внимательно и вдумчиво к нему, кажется, еще не относился никто. Бросив последний благодарный взгляд на Ивана, Николай притих. Ему раньше не доводилось видеть, как проходит испытание, и хоть сейчас нужно было делать вид, что у него это не вызывает удивления, но смотрел во все глаза в комнату, где стояли дети. Так и было, три девочки, два мальчика. Одеты они были явно парадно, но в суете, не выглаженные, переступающие как-то особенно неловко с ноги на ногу. Где-то у стены стояли недоверчиво матери — крепкие женщины, которые привели по приказу сюда детей. Одна из них нервно сжимала платок, вторая молилась, сцепив пальцы и шепча в них что-то. Видимо, держала иконку где-то между ладонями. Мальчишки нервно переглядывались, кусая губы. Одна девочка с рыжими короткими волосами переваливалась с пятки на носок. Две девочки на испытании явно были сестрами-погодками и держались крепко за руки, попробуй, расцепи. И Ланцов только посмеялся, глядя на эти руки, понимая, что сейчас так же держится за Ивана. Но его смущенно отпустил. Кажется, гриш использовал на нем свои силы чуть-чуть, иначе, откуда эта пульсация в руке? Взамен сцепленным мизинцам, пульсация перекочевала на плечи Ланцова вместе с теплыми руками корпориала. Иван приобнимает его за плечи, прижимаясь грудью к его спине. Николая обдало странным жаром, и он постарался не отвлекаться на свои странные ощущения, которые порядком его смутили.       Дарклинг медленно закатал рукава своего черного кафтана, обнажая собственные белые запястья, на которых медленно пульсировали проступающие вены. Он снял с себя кольца, чтобы те ему не мешали, и только сделал приглашающий жест. Николай изумленно заметил, что не произнес Его Превосходительство ни слова, но это и не было нужно. Целительница, что стояла рядом с корпориалкой, медленно подошла к первому мальчику, чье лицо было усыпано до невероятного веснушками, как звездное небо, и подвела к его превосходительству. Мальчишка трясся, оборачивался постоянно на женщину, что продолжала молиться, но не пикнул. И, едва он остановился перед Дарклингом, как тот медленно опустился на колено перед ребенком и протянул к нему медленно белую худую руку. Взгляд его смягчился.       — Вытяни руку, — попросил темный гриш, наблюдая, как мальчик храбрится, но едва не плачет, вытягивает руку. Дарклинг касается чужого запястья пальцами аккуратно, и нескольких секунд достаточно.       — Пустой, — произносит он и отпускает малыша, который тут же бросается к мамке, даже не замечая наблюдающих царевича и Ивана.       Второй мальчик тоже бледный поступил чуть смелее, когда Дарклинг объявил, что он пуст — громко выдохнул и отошел в сторону, явно собираясь ожидать друзей. Третья девочка, явно старше всех остальных, без страха сама протянула руку. Дети уже понимали, что их ждет, и образ Дарклинга их не пугал. Наоборот, он был таинственно-интересным, когда таинство обряда вскрылось, снимая этот цепенящий ужас с детских тел. Дарклинг мягко коснулся детского запястья и оба замерли, ожидая вердикта.       — Пустая, — снова говорит Дарклинг, заставляя ощутить Николая легкое разочарование от этих слов. Может матушка пожалела его в тот день, когда не дала проверить его инструктору? Его детское эго явно не выдержало такого пренебрежительного к себе отношения.       Девочка же, сжав свой вышитый передник осталась ждать подруг, погодок, явно не испытывая большого страха к мужчине, после того как узнала, что будет происходить. Сейчас ее подружки останутся такими же пустыми, и они вернутся к своей игре в кукол, которых им вчера подарила маменька. Суверенный повернулся к оставшимся девочкам и мягко попросил:       — По одной. Дайте мне свои запястья.       Девочки переглянулись, и одна из них уверенно и без страха посмотрела на Дарклинга. У нее был вздернутый круглый носик и такие же милые пухлые круглые детские щеки. Отпустив младшую, что явно все еще продолжала волноваться и дрожать, она подошла к мужчине в темном кафтане, зачарованно смотря на вышивку на его кафтане. Красивая. Вышивка ей всегда нравилась. И малютка закатала рубаху на руке и позволила себя коснуться. — Нас разлучать нельзя.       Ее тело отозвалось бешеной горячкой на прикосновение чужой руки, и малышка пискнула, осознавая, что у нее подогнулись ноги. Хрупкое детское тело хотело обрушиться на деревянный красивый пол, но Дарклинг удержал ее под пояс, помогая встать на ноги.       — Марьяна! — ахнула вторая, но не дернулась с места, а девочка только неловко опустила рукав, покачиваясь, как оглушенная.       — Она гриш? — шепотом спросил у Ивана Николай, глядя, как подходит вторая девочка.       Иван коротко и радостно кивнул, невольно сжимая плечи принца крепче, пуская по спине Николая очередной ворох мурашек. Николай смотрит на вторую малышку, младше, и с ней было тоже все иначе, чем с другими. Она сама невольно хватается за руку, что касается ее, и смотрит на Дарклинга огромными глазами, смотрит на пуговицы на его кафтане, словно сейчас, от его прикосновения, ей захотелось слепить из них что-нибудь более красивое. Например, пуговицы в виде цветочков.       — Они — гриши? — вторит тихому вопросу царевича женщина, явно уставшая от работ, что и привела детей. Она только с тоской смотрит на девочек, словно уже прощается с ними. Там они не будут, взрослые, пахать в поле, там они будут носить красивые одежды и жить во дворце. Не этого ли она должна хотеть для своих детей?       — Обе гриши. Маленькие фабрикаторы, — произносит Дарклинг с улыбкой, смотря на детей с такой нежностью, которую Николай, скорее всего, никогда бы не увидел больше. Повелитель срезает коротко взвившейся тенью свою нижнюю пуговицу кафтана, отдавая малышке её. Царевич завороженно притих в очередной раз, наблюдая за преображением круглой пуговицы с затмением в пуговицу-цветочек. Причем лепит-то так легко, словно пуговица была не вылита из металла, а слеплена из необожженной глины!       — Достаточно смышлённые для такого юного возраста, — с улыбкой произносит Дарклинг и мягко гладит макушку мастерицы. Девочка уже не покидала заклинателя тьмы, оставаясь рядом, словно находилась в легкой сомнамбуле, вторая же вцепилась в кафтан суверенного и замотала головой, на предложение матери отойти от «дяди Его Превосходительства».       — Поэтому дрюскелле так близко, — произносит с усмешкой Лыков, поднимаясь с лавки у окна, — их волки чуют гриш. Наверное, вышли на след девочек ещё в лесу. Им повезло, что мы здесь, все могло закончиться хреново.       Женщина испуганно протянула руки к детям, словно дрюскелле в любой момент могли выйти из шкафа и сделать с ее детьми что-то страшное. Девочки отошли от Дарклинга с явным нежеланием, но все же прижались к матери, словно приходили в себя ото сна и теперь реальность начала врезаться в их сознание мыслью, что именно им тут грозит, если страшные охотники из сказок найдут их. Быть съеденными волками, в лучшем случае.       — Пока не приедут из столицы забрать детей, пусть будут в усадьбе Роберта, тут безопаснее, — кивает Дарклинг, поворачиваясь к молодому сердцебиту Озерову, что стоял у двери вместе с ними. Тот, чеканя шаг, подходит к повелителю, принимая бумаги, подписанные рукой Дарклинга. Николай тянет голову и рассматривает какой-то приказ и прошение на детей.       — Лес все равно прочешем, — мрачно заметил барон и приказал нагреть детям ванну и постирать их одежду. Если уж поедут от его усадьбы в город, то пусть едут приличными. Нечего позорить его деревню, что он, детей одеть будет не в состоянии? — Мы поставили волчьи капканы, которые сделала Светлана.       Ребенок, закончив с пуговицей, передает ее обратно Дарклингу, показывая тонкие и красивые лепестки, которые до этого мяла, как пекари лепят цветы из теста. Николай даже невольно ей позавидовал. Такие, как он, будут нагревать металл и применять к нему силу, а ей это удается, как в игре. В этом и была их уникальная фантастическая суть. Там, где обычный человек пыхтел, лишь бы получить возможность справиться с делом, гриши просто делали то, что хотели. И природа позволяла им менять место и пространство.       — Оставь себе, малютка, это будет подарок от Дарклинга. Мало кто проверялся мной, — со смешком отзывается Дарклинг и задумчиво склоняет голову, наблюдая как ребенок, с благодарностью, прячет пуговицу в кармашек.       Девочки поспешили за прислугой, шепотом обсуждая, какой красивый Дарклинг, как принц из сказки. Николай невольно задумался, что сказал бы Дарклинг, если бы коснулся его руки? Почему-то меньше всего на свете Николай хотел услышать «Пусто», сказанное с интонацией «Ты уже взрослый, это и так понятно», — потому только вернулся мыслями к Ивану и его рукам, что крепко держали плечи царевича, не давая ему даже вздрогнуть, чтобы это не было известно корпориалу. Все равно Дарклинг уже отвлекся на Озёрова, теряя к детям всякий интерес.       — Скажешь Рожнецкому чтобы из столицы прислали карету срочно, мы не можем тут задерживаться если не найдем дрюскелле к тому времени как ты вернёшься. Иван ты, останешься с Николаем в усадьбе, пока мы с охотниками проверим лес, — произносит Дарклинг, даже не поворачиваясь к ним.       — Да, мой повелитель, — произносят Озёров и Иван, вразнобой. Дамир с трепетом сжимает бумаги, пряча их по внутренний карман кафтана и чеканя шаг каблуком своих гришевских сапог, уходит, бросая чуть насмешливый взгляд на двух любопытных юнош у двери, которые разом сникли.

***

      — А что чувствуешь, когда тебя касается инструктор? — спросил царевич, уверенно шагая по коридору. — Тебя ведь тоже проверяли? Сколько тебе лет было?        — Это… Не знаю. Как будто внутри тебя начинает все гореть и ты чувствуешь, что можешь абсолютно все, — произносит Иван и кусает губу, пытаясь припомнить ощущения от касаний повелителя, — наверное, на любовь похоже, к усилителям тянет и рядом с ними хорошо. А меня не проверяли сначала толком, мне было лет пять, когда сила сама проснулась, и отец увез меня в столицу. Такое бывает, не так уж и редко. Зою, она сейчас во дворце, наша самая талантливая шквальная — её тетка привезла. Тогда меня инструктор и коснулся, уже в Малом, помню было странно.       Иван проводит Николая в светлую гостиную, усаживаясь на сундук у окна, наблюдая за садом. Сейчас все старшие уйдут, и они останутся в целом доме одни со слугами.       Николай заинтересованно слушает, садится рядом на сундук и тоскливо смотрит на сад, словно им запретили гулять, и ушли веселиться, а они слишком юные. И Ланцов только виновато улыбнулся Ивану.       — Не знаю, зачем он так сильно тебя ко мне приставляет, будто барышне гувернантку, — признался Николай. — Ладно, я понимаю, что бесполезен против дрюскелле, но уж в особняке отказника опасностей себе на голову вряд ли найду. Тебя могли бы и взять.       И он укладывает руки на подоконник, а на них — подбородок, задумчивый. Николай и Иван провожают взглядом то, как тени в кафтанах, в сопровождении своры собак, уверенно двигаются в сторону леса верхом на лошадях. Решили взять местных лошадей, судя по незнакомому ржанию, чтобы дать гришевским отдохнуть перед следующей долгой дорогой. Иван задумчиво жуёт губу после тихо фыркает, не находя положение гувернантки приемлемым. Он солдат, он должен быть там, в этом корпориал был полностью согласен с царевичем. Но вместо этого сидит дома, как наказанный ребенок. И, главное, за что? За то, что выполняет приказ Его Превосходительства?       — Ну… Ты хрупкий, — неуверенно тянет Иван и вздыхает тяжело, пытаясь объяснит это так, чтобы не задеть ничем Николая, — просто ты ведь не можешь пока себя защитить так, как защитил бы себя опричник или прошедший полную военную подготовку гриш. Это не значит, что ты беспомощный, просто это… Может это просто в нашем сознании так сильно застряло, мы должны защищать всех тех, кто слабее и кто дорог нам. Ты мне дорог потому что мой друг, а у Его Превосходительство на тебя долгоиграющие планы. Будет обидно, если ты просто глупо умрёшь от того, что мы недостаточно были к тебе внимательны.       Иван выдыхает и опускает взгляд в пол, надеясь, что он объяснил так, чтобы Николай не обиделся. Отказник для них всех и, правда, казался хрупким, но от этого не менее любимым. Иван стопорится на последней своей мысли и прислушивается к себе внимательнее. Что-то было не так. Ну не может даже самые красивый царевич так сильно его привязать к себе за несколько часов, но все в Ивана говорило о том, что он не хочет покидать его ни на минуту. Нужно будет спросить потом у Миланы что это такое.       — Никогда вблизи не видел дрюскелле, — признался царевич Ивану и задумчиво сморщил нос. — Если они так близко, быть может, нам лучше держаться рядом с детьми? Кто знает, может, они уже в селении прячутся? Сейчас увидят, что гриши покидают особняк, и пойдут шарить по домам, пока остальные шарят по лесу?       — Никто сюда не сунется, они ведь не знают, сколько нас и в какой комнате сидят дети. И мы не знаем. Пусть спят спокойно. Идем в сад, я видел старую большую черешню, с нее будет видно весь дом и деревню, и лес. Может, удастся увидеть что-то интересное, — произносит Иван, чтобы отвлечь себя и Николая, снова касаясь его руки и поглаживая. От каждого прикосновения бежали маленькие горячие молнии, но Иван промолчал.       — Пойдем, заодно черешень натаскаем. Самые вкусные ягоды все равно с ветки.       И царевич только мягко посмеялся, спрыгивая с сундука и потягиваясь. Николай выглядел беспечно, но отводил взгляд от Орлова, явно о чем-то думая. Иван не мешал и не спрашивал, что тревожит Ланцова, даже когда тот помотал головой, словно бы пытаясь отогнать от себя какие-то неприятные мысли. Не мог же он задеть чем-то Николая?       — Вань, я, конечно, отказник, но вовсе не обязательно греть меня постоянно, — неловко поясняет он, протягивая к руке сердцебита свою и крепче сжимая пальцы молодого гриша. — Я не замерзаю, да и ночь теплая. От такого даже царевичи не слягут в постель с простудой.       От сжатых пальцев странное щекочущее ощущение в груди гриша только усилилось, и Ивана потянуло какой-то странной жаждой к царевичу, которой он испугался, и которую ему нравилось ощущать. Но фраза о том, что Иван греет царевича заставила его отнять руку и посмотреть нее. Да, он вроде ничего не делает. Иван не чувствовал влияние силы на тело царевича, или это странные молнии от пальцев она и есть? Он, конечно, слышал о всяком, когда сердцебиты переставали себя контролировать, особенно во время…       — Ммм… Я ничего не делаю, ну или делаю это невольно, прости. Иногда я не контролирую свою силу, когда… В общем это от эмоций зависит, — последнее Иван говорит совсем тихо, быстро и смущённо направляясь к выходу. Его Превосходительство точно не будет доволен, если Иван в юного царевича влюбится! Вон он уже не контролирует собственные же силы, от подобной мысли Иван спрятал руки в длинные рукава кафтана. Было грустно, ведь Николай был не виноват, что Иван не может удержать в узде свои эмоции.       — Не извиняйся, я просто не до конца понимаю пока, как с вами взаимодействовать, — неуверенно протянул Николай. — Мне нравится, ты не подумай. Это приятно, будто искорками щекочет.       Оба они смущенно замолчали, направляясь в сад, явно думая каждый о своем. Тишина смущала Ивана, но он пытался разобрать по полочкам, что же вызывает эти странные щекочущие ощущения, но пока ответ никак не приходил к нему в голову. Лыков предупреждал, что могут быть проблемы после того, как он наденет усилитель, но не настолько же явные.       — Вон черешня, — чтобы развеять неловкую тишину между ними начинает сердцебит, и старается не смотреть на Николая. — Давай, ты первый, выглядишь легче, а я за тобой.       — Да, сейчас.       Иван наблюдает за тем, как царевич растер руки до красна, чувствуя, как по ним побежала быстрее кровь. Ланцов берет разгон, взбегая по стволу вверх настолько, чтобы ухватиться за нижнюю ветку. Крякнув совсем не по-царски, Николай поднялся вверх, поморщившись от натуги. Он уверенно уселся на ветку, посмотрев вниз на Ивана. Теперь, держась за ствол, он начал забираться выше, поглядывая смело вниз.       — Забирайся, эти ветки крепкие. А наверху уже вижу ягоды, покраснели. Сейчас достану парочку!       — Иду, — произнес Иван и посмотрел на свои руки, чтобы дать крови побежать быстрее по мышцам и запрыгнул на ветку, после на ещё одну, и пополз к Николаю.       Инцидент с силой забылся, как только он увидел гроздь спелых черешень, алых и манящих прямо под Николаем. Большие ягоды, явно спелые, они блестели в листве и манили. Иван потянулся за ними, и почти коснулся кончиками пальцев, как внезапно грянул гром. Сердцебит нахмурился, пытаясь понять, откуда гремит, ведь на небе не было ни тучки, как грянуло совсем рядом с ними. Черешня опасно затряслась и накренилась, Иван, тянувшийся за плодами, понял, что не удержится. Тёплая рука Николая, в последний момент крепко сжавшая его ладонь, тоже их не спасла. Дерево затряслось от ещё одного раската грома. Иван успел подумать, что узнает звук разреза, встречающегося с препятствием, и оба юноши с грохотом появились вниз. Земля встретила Ивана неприветливо, но зато он упал так чтобы не сломать ничего и уберечь от земли царевича.       — Поели… Ягодок, — фыркнул сипло Иван и посмотрел в лицо царевичу над собой, это было бы почти романтично, если бы Николай не весил сейчас по ощущениям минимум тонну.       — Это ж надо было так жахнуть, — простонал он с улыбкой, Иван хотел сбросить с себя шутливо Николая, поняв, что паршивец цел, но вдруг притих, а после и вовсе зажал Ланцову рот.       — Тихо. Я слышу сердце, — хрипло прошептал Иван и повел головой в сторону, откуда доносилось испуганное волчье сердцебиение.