Protege Moi

      - Отпустите-е-е! – пронзительный, искаженный плачем крик далеко разносится по пустынному пока школьному двору.       Синчень резко вскидывает голову, отрываясь от книги и его взгляд безошибочно движется в сторону здания спортзала, на крыше которого сейчас разворачивается очередное жестокое представление. Удерживаемый лишь за ворот строгого школьного пиджака, один из учеников опасно кренится над землей. Его руки нелепо хватают воздух, пытаясь хоть так отыскать опору, а взгляд то и дело панически возвращается к серому бетону внизу. Погибнуть, упав с высоты одноэтажного, стоящего в отдалении от основного здания школы спортзала было бы сложно, но пара сломанных конечностей после такого полета точно гарантирована.       - О боже, опять! – Сун Лань, сидящий рядом, добавляет к своим словам пару крепких ругательств и предусмотрительно хватает уже готового сорваться с места друга за руку. – Сиди, А-Чень, ты ничем не поможешь, только сам нарвешься на неприятности. Они наиграются и отпустят его.       Юноша по правую руку от него заметно бледнеет, словно это он, а не другой ученик сейчас висит там, над землей, полностью зависимый от чужой злой воли, и закусывает губу в бессильной тревоге. Подобное происходит все чаще. Банда, держащая в страхе всю школу, и даже некоторых учителей, не способных дать отпор малолетним отморозкам, в последние месяцы словно с цепи срывается. Постоянные избиения, угрозы, вымогательство денег не только у младшеклассников, но и у собственных ровесников – все это настолько плотно входит в школьную жизнь, что кажется, никогда по-другому и не было. Но Синчень помнит, что было, и от осознания этого на душе становится особенно тошно. Пальцы юноши бессознательно тянутся к тонкому серебряному плетению браслета на руке, теплый металл которого словно может успокоить, унять волнение.       Говорили, будто причиной усилившейся жестокости и особой наглости банды стало появление там новых лиц, а именно одного конкретного человека – Мэн Яо. Пусть нелюбимый, но все же сын высокопоставленного человека, он обладал возможностью творить все, что вздумается, а фантазия у мальчишки явно работала хорошо, пусть и не в благом направлении.       Тем временем крики ученика на крыше сменяются отчаянным, полным почти животного страха воем на одной протяжной ноте. Этот звук пробирает до костей и Синчень невольно дергается вперед, чувствуя, как усиливается хватка Сун Ланя на запястье, заставляя оставаться на месте.       - А-Чень, прошу, не вмешивайся.       Еще несколько человек, в этот достаточно ранний час собравшихся в школьном дворе перед началом занятий, также неотрывно следят за происходящем, впрочем, не делая даже малейших попыток помочь. Каждый здесь знает, чем это может обернуться в дальнейшем, и никто не желает испытывать на себе последствия чужого гнева ради сиюминутного приступа геройства. Этот учебный год рано или поздно закончится, и ученики желают провести его спокойно, а не прячась от настойчивого внимания школьных хулиганов.       Когда державший жертву малолетний бандит делает пару обманных жестов, будто и впрямь собирается разжать руки и отпустить бедолагу в свободный полет, Синчень не выдерживает. Вскакивает, отбросив книгу прочь, осторожно, но решительно высвобождается из чужой хватки и собирается было направиться прямо к спортзалу, но в этот момент мальчишку втаскивают на крышу под громогласные, издевательские взрывы смеха и все участники недавнего представления скрываются от посторонних глаз. Синчень растерянно замирает. Следует ли подняться туда, чтобы проверить, все ли хорошо или на сегодня очередная порция издевательств над остальными оказывается исчерпанной? Юноша рассеянно, даже не осознавая своего въевшегося под кожу почти нездоровой, какой-то болезненной привычкой жеста касается браслета на запястье. Сейчас он ощущается особенно тяжелым, будто кожу оплетает не тонкая нить металла, а целые кованые звенья.       Так и не разобрав больше ничего, кроме возбужденного, но приглушенного гула собравшихся на школьном дворе учеников, Синчень все-таки решается и немного потерянно движется к спортзалу. Драться юноша не умеет, все его стычки, редкие и, в общем-то, случайные, заканчиваются поражением и дать отпор банде успевших заматереть в драках малолетних бандитов не стоит и мечтать. Но тяга к справедливости и убежденность в правильности собственных поступков лишь подгоняют вперед, не давая даже толики сомнений вклиниться в разрозненную мешанину эмоций и мыслей.       Проходит не больше пяти минут, прежде чем Синчень оказывается укрыт тенью отсюда кажущегося громоздким и унылым серого здания спортзала. Когда юноша заносит ногу, чтобы сделать первый шаг на одну из пожарных лестниц, ведущих на крышу, тяжелое, пышущее нездоровым жаром даже сквозь одежду тело едва не сбивает его с ног. С отчаянной, хриплой руганью кто-то отталкивает Синченя в сторону, и вскинув взгляд, тот видит удаляющего прочь ученика. Белая рубашка мальчика разукрашена алыми брызгами, кажется, из разбитого носа, пиджак порван и теперь рукав его болтается, удерживаемый лишь несколькими нитями.       - Эй, тебе нужна помощь? – негромко окликает товарища Синчень, почти не ожидая ответа. Очевидно, тот слишком взвинчен, чтобы реагировать на человека, с которым толком не знаком. Но внезапно мальчишка останавливается, разворачиваясь так резко, что висящей на одной лямке рюкзак наверняка больно стегает его по груди, и скалится в почти звериной гримасе. Синчень вздрагивает. Все лицо ученика оказывается залито кровью, нос, губы и грудь щедро заляпаны багрянцем, на лбу свежий алеющий порез. Очевидно, что развлечения на крыше не ограничились одним только представлением для публики.       - Иди на хер, гребаный святоша! – неожиданно зло бросает мальчишка оторопевшему от такого напора Синченю и едва ли не бегом бросается прочь. Кажется, отвернувшись, он едва давит в себе так и рвущиеся наружу рыдания.       - Сяо Синчень, не стоит пытаться спасти каждого. Зачастую, люди недостойны спасения и вероятнее всего, ответят на твое добро лишь злобой. – Мягкий, вкрадчивый голос звучит совершенно неподходяще для этого места, и уж точно не должен принадлежать невысокому, почти по девичьи изящному юноше, что неторопливо спускается по лестнице вниз в окружении одинаково осклабившихся, переглядывающихся хулиганов. Очевидно, слова негласного главаря изрядно забавят их.       – Кажется, до этого момента нам не представилось возможности поговорить. Позволь назвать тебе свое имя, раз уж твое мне известно. Я Цзинь Гуанъяо.       Юноша солнечно улыбается и протягивает руку в приветственном жесте. Незнакомые с ним люди и представить не могут, что этот хрупкий, с тонкими длинными пальцами ученик старшей школы способен самолично забить человека едва ли не до смерти лишь потому, что в случайном разговоре тот высказался о его матери в непочтительном, обидном тоне. И несмотря на то, что обычно младший Цзинь предпочитает действовать в тени, в тот раз едва не вся школа видит его обагренные кровью руки и искаженное чистой, незамутненной злобой лицо. Пожалуй, с того инцидента позиции Вэнь Чао как главы местной банды изрядно слабеют, ибо даже Вэнь никогда не проявлял подобной ярости, ограничиваясь показательными мерами в качестве повышения собственного влияния.       Но то были слухи, а слухам Синчень не доверяет, пока не представляется возможность оценить все исходя из собственных внутренних установок. Потому он все равно пожимает протянутую руку, сухую и теплую, ощущая легкое ответное движение. Парни за спиной Гуанъяо ухмыляются, переглядываясь, будто в молчаливом понимании обмениваясь одним им понятной мыслью, и похоже, мысль эта так или иначе касается Синченя. Юноша чувствует себя неуютно, хотя очевидных причин для волнения сейчас нет.       - И все же я думаю, что каждый достоин спасения. – Синчень сдержанно улыбается, глядя прямо в лицо чуть склонившему голову Гуанъяо. Тот будто и впрямь получает удовольствие от разговора, по крайней мере, весь вид юноши выражает внимательную заинтересованность. – И я постараюсь помочь всем, кто в этом нуждается, даже если мне это не принесет ничего хорошего.       Слова могут показаться бравадой, наигранной попыткой возвыситься над вряд ли размышляющими о подобных вещах малолетними хулиганами, но любой, взглянувший в лицо Синченя может с уверенностью сказать, что тот говорит искренне. И такая откровенность приводит каждого из опасной компании в еще большее раздражение, словно наивный святоша издевается над ними, глядя прямо в глаза и даже не осознает этого. Чувствуя общий далекий от дружеского настрой приятелей, Гуанъяо лишь мягко улыбается и направляется в сторону школы, немедленно окруженный ставшей привычной за эти неполные два месяца компанией. Кто-то из парней намеренно задевает замешкавшегося Синченя плечом, другие лишь мрачно поглядывают из-под насупленных бровей, отчаянно желая проучить выскочку, но не решаясь действовать без указки лидера.       Когда компания удаляется на достаточное расстояние, а до начала первого занятия остается лишь несколько минут, Синчень уже собирается было двинуться в класс, но в очередной раз за это утро его руку цепко сжимают чужие пальцы. Сжимают не в пример жестче, агрессивнее, чем это делал Сун Лань каким-то получасом раньше, едва не оставляя синяки на бледной, почти белой коже.       - Ты еще пожалеешь о своих словах, - в лицо Синченя выдыхают облачко горько пахнущего дыма, и юноша едва сдерживает кашель. На него с непонятной, слишком яростной ненавистью взирает один из недавних хулиганов, отчего-то не торопящийся вслед за приятелями. С этим диким, чуть прищуренным взглядом, растрепанными черными волосами и сжатой в зубах сигаретой он напоминает изготовившегося к прыжку хищника. Замешкаешься – и вот в горло уже впиваются чужие клыки. – Святоша.       Пальцы на запястье разжимаются и Синчень недоуменно проводит взглядом спешно удаляющуюся фигуру, затянутую в черное с редкими вкраплениями темно-синего на поясе и нашивках теплой куртки. Едкий сигаретный дым словно все еще разъедает глаза, пробирается в легкие, оседая где-то в груди полынной горечью.       - Твою ж мать, А-Чень! – подлетевший Сун Лань выглядит подозрительно запыхавшимся. Неужели бегал в школу, чтобы известить о происходящем кого-то из учителей? Или все-таки ради друга посчитал нужным проверить самочувствие пострадавшего на крыше ученика? – Идем уже, не лучших ты себе собеседников нашел. Болтать с младшим Цзинем – значит навлечь на себя проблемы, запомни. А что это был за псих сейчас рядом с тобой?       - Не знаю… - растерянно отзывается Синчень и послушно позволяет увести себя в класс под монотонный, раздраженный голос друга. В мыслях все отчетливее вырисовывается загорелое, чуть подернутое дымкой сигаретного дыма лицо со злыми, затягивающими в омут глазами.       После школы Сун Лань, который по обыкновению провожал друга до дома и лишь потом возвращался к себе, ссылается на неотложные дела и поспешно скрывается, стараясь не встречаться с приятелем взглядом. Синчень лишь изумленно проводит спешно удаляющуюся спину, несколько оторопев от столь явно неприкрытой отговорки и пожав плечами, принимается неторопливо собирать тетради и учебники в сумку. В конце концов, иногда юноша и впрямь чувствует, что из-за собственного одиночества, ставшего привычным за семнадцать лет жизни, но оттого не менее тоскливого, невольно навязывается другу. Вместе и в стенах школы и за ее пределами, приятели почти не появляются по одиночке и, наверное, Сун Ланя это все-таки тяготит.       Когда Синчень уже застегивает непослушную, и до того много раз заедавшую молнию на сумке, в спину ему прилетает что-то достаточно увесистое. Судя по звуку гремящих внутри карандашей и ручек - пенал. Удар выходит не болезненным, скорее внезапным, и не ожидавший подвоха юноша невольно вздрагивает.       - Эй, святоша, бросай! – вслед за ударом прилетает в спину чужой нахальный окрик.       Будь тут Сун Лань, наверняка бы вспылил, сцепился с наглецом поначалу на словах, а там и до драки дело дошло бы, но вместо этого Синчень с мягкой улыбкой оглядывается на соученика. Спокойно смотрит в оскалившееся в недружелюбной ухмылке лицо того и переводит взгляд вниз, где у самых ног и впрямь лежит пенал. Розовый, с многочисленными подвесками и откровенно девичий. Владелица и отыскивается быстро – девушка стоит у своей парты, едва ли не рыдая от обиды и бессилия и полными слез глазами наблюдая, как ее вещь бесцельно летает по классу. Обычно она не входит в число объектов жестких шуток местной банды, но сегодняшний день, похоже, с самого утра заряжает тех нездоровым энтузиазмом.       - Думаю, свои спортивные навыки лучше проявлять на площадке, а не здесь. – Мирно отзывается Синчень и неторопливо поднимает уже изрядно потрепанный пенал, под гневным взглядом хулигана передавая его владелице. Та растерянно хлопает глазами, несколько секунд медля и не решаясь протянуть руку. Но мягкая улыбка на лице Синченя выглядит достаточно убедительно, чтобы развеять страхи, и девушка поспешно хватает свою вещь, почти выбегая прочь из класса. Занятие закончилось и в школьном кабинете не остается никого, кроме юноши и его невольного противника, который сейчас злобно сжимает кулаки, будто и впрямь лишившись ценной добычи.       - Ты совсем охренел, святоша!? Не слышал, что я тебе сказал? Так я повторю сейчас, на всю жизнь усвоишь! – с явно читаемыми намерениями хулиган начинает подниматься из-за парты, где восседал все это время с видом полного превосходства, но тут его взгляд мечется за спину Синченя и мигом вспыхнувшая ярость также быстро угасает.       - Уймись, Чжи Ван. – Спокойный, уверенный голос, с чуть ленивыми тянущими нотками мурашками пробегает по спине. Буквально сегодняшним утром этот же голос с более яростными, злыми интонациями говорил совсем иное. Угрожал, а не усмирял зарвавшихся наглецов.       Обернувшись, все это время стоявший спиной к двери Синчень почти без удивления встречается с равнодушным, чуть прищуренным взглядом. Непроницаемо черным, утягивающим на дно, но сейчас по крайней мере не полыхающим таким раздражением, как недавно.       - Да он сам нарвался, Сюэ Ян. Я уж уходить собрался. – и в подтверждение своих слов Чжи Ван забрасывает сумку на плечо и спешит прочь из класса. Поравнявшись с так и застывшим в проходе приятелем, ученик в последний раз оглядывается на Синченя. От брошенной через плечо ухмылки, не предвещающей ничего хорошего, на душе становится тревожно.       Оставшись в классе один, после того как парочка скрылась в коридоре, Синчень растерянно сжимает переносицу, будто одолеваемый мучительным приступом головной боли. Сюэ Ян. Вот почему он сразу не вспомнил этого ученика, хотя всех остальных, даже новеньких, знал неплохо. Вместе с Гуанъяо в их школе появилась и его правая рука во всех делах – «верная псина», как презрительно сплевывал Сун Лань, когда разговор заходил о проделках банды. Сюэ Ян редко появлялся на занятиях, а его имя если и звучало в стенах школы, то скорее в качестве предупреждения для всех, кто пожелает выступить против малолетних хулиганов, в последнее время лишь укрепляющих свою власть. Наиболее жестокие стычки и издевательства над учениками приписывались именно этому человеку. И если Цзинь Гуанъяо свое участие в подобных делах не афишировал, предпочитая, чтобы каждый знал, что он делает, но не видел этого лично, то Сюэ Ян напротив, словно гордился своей жестокостью, зачастую граничащей с безумием. Вместе с Вэнь Чао эти двое вывели проделки банды совершенно на иной уровень, который от реальных преступлений отделял едва ли шаг-другой.       Синчень вздыхает, но бросив взгляд на большие школьные часы на стене, торопится. Предстоит еще вернуться домой, сделать все необходимое и до темноты добраться в единственное место, где он может ощущать себя по-настоящему счастливым.       Об этом не знает даже Сун Лань. Синчень не стыдится своего увлечения, просто полагает, что еще недостаточно хорош, чтобы говорить о нем кому-то. Да и вряд ли это достаточно хоть когда-нибудь наступит – за школьными делами, необходимостью выкраивать часы одиночества и общей загруженностью в последний, выпускной год юноша почти не находит времени для любимого занятия. Стоя перед заколоченными дверьми давно закрытого спортивного клуба, пустующего несколько лет, Синчень с горечью думает, что в последний раз бывал здесь уже месяц назад. Пробираясь через заросший, неухоженный сад вокруг здания, он добирается до задней двери и нащупав ключ, надежно спрятанный на одной из притолок, щелкает замком.       Несколько лет назад Синчень набрел на это место случайно. Помог тогда еще сберегавшему не вывезенные остатки вещей охраннику, с которым разговорился и получил совершенно неожиданное предложение позаниматься на тех нехитрых тренажерах, что еще оставались. Тренажеры юношу не интересовали, а вот совершенно пустой зал, одна стена которого полностью скрывалась под зеркалами, зародил смутное волнующее предвкушение. Тогда Синчень не понял, какая неясная еще, полностью несформировавшаяся мысль мелькнула в этот миг, но спустя неделю случайно наткнулся в интернете на одно из тех видео красочных, хорошо поставленных выступлений и загорелся. С тех пор изменилось многое – добродушный охранник давно сгинул, все три зала стояли теперь пустыми, да и сам юноша больше не был восторженным маленьким ребенком, мечтавшим по-настоящему выступать на сцене, однако осталось неизменным одно. Приходить сюда время от времени и танцевать, забывая в этот миг обо всем и полностью растворяясь в ощущениях.       В помещении слишком явно, тяжело пахнет пылью, так что приходится распахнуть несколько окон, рамы которых подаются с трудом, с пронзительным скрежетом. Становится лучше и свежий вечерний воздух тут же врывается в зал. Синчень бегло мажет по своему растрепанному, несколько грустному от нахлынувших воспоминаний отражению и принимается неторопливо переодеваться. Обычная футболка и джинсы сливочного цвета сменяются на просторную белую рубашку и такие же штаны. Оставшись босиком, юноша проходится из одного конца зала в другой, будто прислушиваясь к собственным ощущениям, вспоминая то чувство абсолютного покоя, какое мог испытывать раньше в этом месте.       Первые движения выходят неловкими и дерганными и Синчень радуется, что вокруг нет вольных или невольных зрителей. Танцуя только для себя и этих молчаливых, давно опустевших комнат, юноша может полностью отдаться процессу, не думая о том, как выглядит со стороны. Хотя стоит признать, смотрится он здесь на удивление гармонично. Тонкий, изящный, в своих белых одеждах и с собранными в маленький забавный хвостик темными волосами он медленно и плавно двигается, будто выверяя каждый свой жест, каждый шаг и даже взгляд.       Прикрыв глаза, он полностью сосредоточивается на ощущениях. Музыка сейчас лишь помешала бы, и в абсолютной тишине Синчень двигается по полу, оставляя на тонком слое пыли свои следы, петляющие причудливой вязью. Безмолвие разбавляется только шелестом деревьев снаружи, да отдаленным, неясным гулом беспокойного города где-то вдалеке. Ритм выстраивается сам, и в гармонии с ним, звучащим внутри, Синчень сосредоточенно скользит с закрытыми глазами.       И не замечает, что сквозь распахнутые створки окна на него кидают одновременно презрительный и жадный взгляд, который почти физически ощутимо ползет по виднеющимся в вырезе просторной рубашки ключицам и ладной, изящной фигуре.       - Гребанный святоша. – одними губами шепчет Чжи Ван и убирает телефон, которым записывал видео, обратно в карман школьных брюк. Он пока не решил, что станет делать с записью, но сама мысль о том, что теперь в его руках чужой секрет, греет почище залпом выпитого алкоголя.       Ухмыльнувшись неприятно, хищно, Чжи Ван неслышно отступает от окна и спешит прочь, вышагивая почти беззвучно по давно затянутой травой каменной дорожке.