Protege Moi

      - Смотри куда прешь, даочжан! – рявкают почти в самое лицо, хотя Синчень может поклясться, что в общей толпе, размеренно двигающейся по коридору, даже не задел никого плечом. Вскинув взгляд от учебника, который держит в руках, он с удивлением обнаруживает напротив себя юношу, которому в то злополучное утро хотел броситься на выручку. Теперь же ученик смотрит недовольно, раздраженно, и явно не испытывает теплых чувств от воспоминаний о так и не состоявшемся спасении.       - Извини. – Синчень улыбается, сторонится прочь и почти вжимается в шкафчики учеников. Короткого перерыва между занятиями хватает лишь чтобы добраться до нужного класса и успеть расположиться там, на пререкательства и споры времени не остается совершенно. Внезапно приходит позднее осознание. – Сун Лань, ты слышал, как он назвал меня? Почему?...       - Даочжан хотя бы звучит лучше, чем святоша. – Мрачно отзывается друг, который незаметно пытается прикрыть более худого и невысокого приятеля от толпы. Младшим ученикам хватает брошенного ледяного взгляда, с остальными приходится обмениваться рычащей бранью сквозь зубы. Стоит Сун Ланю заглянуть в лицо юноши рядом с собой, как весь вид его невольно смягчается. – Ты теперь у нас даосский монах, А-Чень, ты рад?       Синчень мелодично смеется, прикрыв рот узкой белой ладонью, на пальцах которой невольно застывает взгляд Сун Ланя. Маленькая родинка на внешней стороне указательного, особенно отчетливо различимая на бледном фарфоре кожи, гипнотизирует.       - Идем, нам еще нужно успеть переодеться. Учитель Ян говорил, что сегодня будет занятие с мячом.       В мужской раздевалке спортивного зала стоит, казалось, въевшийся в стены запах резких дезодорантов и пота. От душевых кабин дальше по коридору тянет влагой и сладковатым шампунем, а из открытых окон доносится приглушенный гомон тех, кто успел переодеться и теперь маялся на жаре в ожидании учителя, коротая время за ленивыми разговорами ни о чем. Внутри остается всего несколько человек, среди которых выделяется все еще одетая в строгую школьную форму невысокая фигура Цзинь Гуанъяо, что с молчаливым вниманием рассматривает что-то в телефоне. Стоит друзьям переступить порог раздевалки, как тот вскидывает взгляд и с любопытством следит за казалось не замечающим повышенного внимания в свой адрес Синченем. Чжи Ван, чей телефон все это время держит в руках Цзинь, хихикает и склабится самым неприятным образом. Выражение его глаз, обращенных к стягивающему с себя школьную рубашку Сяо – хищное, жадное, голодное – не ускользает от внимания мигом нахмурившегося Сун Ланя.       - Вы вроде закончили переодеваться, так чего ждете? – мрачно бурчит юноша, неосознанно вставая так, чтобы скрыть собой как раз расстегивающего брюки Синченя. Отчего-то под взглядами этих ублюдков хочется заслонить приятеля, а еще лучше вывести прочь, лишь бы не видеть опасный блеск в чужих глазах.       - А ты что, принцесска, стесняешься? Или за свою подружку переживаешь? – Слова Чжи Вана вызывают лающий смех его прихвостней, тогда как молчавший до этого Гуанъяо даже не улыбается, продолжая спокойно взирать на происходящее словно на разворачивающееся театральное представление. – Не переживай, нам чужого не нужно. После тебя брать уже мерзко.       И мальчишка под хохот остальных складывает пальцы одной руки в кольцо и демонстративно делает характерный жест, истолковать двояко который не получилось бы при всем желании. Сун Лань краснеет, не столько от наглости этих малолетних хулиганов, сколько от окатившей кипятком злости и почти рвется вперед, явно намереваясь ввязаться в очередную драку, однако тонкие пальцы проворно вцепляются в рукав так и не снятого пиджака. Мягкий ласковый взгляд и спокойная улыбка действуют получше отрезвляющей оплеухи.       - Сун Лань, поторопись. Если опоздаем, учитель Ян назначит наказание.       - Да, Сун Лань, слушай свою женушку. – Писклявым, искаженным голоском воркует Чжи Ван. Казалось, откровенное равнодушие Синченя к чужим издевкам лишь раззадоривает интерес. Мальчишка с радостью продолжил бы перепалку, уже грозящую перерасти в жесткую стычку – а уж он-то с удовольствием подпортил эту снулую физиономию – вот только Сун Лань, больше не обращая внимания на происходящее, принимается сосредоточенно переодеваться. Он делает это с таким мрачным остервенением, будто от процесса как минимум зависит благополучие всего рода. – Ладно, парни, пошли. Покурим, пока Ян не объявился.       Чжи Ван вместе с остальными, лениво переговариваясь, выходит прочь. Уже у самой двери хулиган оборачивается, через плечо мазнув взглядом по обтянутым спортивной формой бедрам как раз склонившегося завязать шнурки Синченя и, наконец, скрывается с глаз, оставив в раздевалке лишь троих – приятелей, спешно натягивающих последние элементы одежды и Цзинь Гуанъяо, что по-прежнему сидит на своем месте с непонятным, нечитаемым выражением. От него не ускользает откровенный интерес своего подручного и теперь юноша отстраненно размышляет, как его можно будет использовать в дальнейшем. Учитывая, что Чжи Ван все еще подчиняется только лишь Вэнь Чао и то и дело скалит клыки на протянутую руку Цзиня, вариантов складывается предостаточно.       - А ты не идешь? – внезапно вклинивается в чужие мысли Синчень. В обтягивающей спортивной форме глубокого синего цвета он смотрится непривычно, но и впрямь достаточно притягательно. Впрочем, судя по наивной мордашке, собственную привлекательность тот не осознает, в отличие от ручной мрачной псины, злой зверюгой поглядывающей из-за его плеча.       - Нет. – Гуанъяо улыбается. – Нам с Сюэ Яном нужно будет отлучиться на время. Кстати, он сказал, вы уже познакомились?       - О, неужели Сюэ Ян здесь? Второй день подряд в школе, это просто невероятный прогресс. – хмыкает Сун Лань, увлекая за собой приятеля прочь из этого душного места. Одними губами, так, чтобы не видел Синчень, он шепчет, глядя прямо в лицо спокойного младшего Цзиня. – Держи своего психа подальше, понял?       Снаружи ученики нетерпеливо, с некой долей нарастающего удивления перешептываются. Уже выстроенные в линейку, они поглядывают на часы. Занятие началось пять минут назад, но обычно пунктуальный – даже слишком – учитель Ян не появляется, что значит как минимум его неминуемую трагическую смерть, ибо иных причин не явиться у мужчины попросту не возникло бы. Солнце нещадно припекает, ненужные куртки грудой оказываются свалены прямо на землю и теперь ученики только щурятся от слепящего света, утирая ладонями вспотевшие лбы.       Кто-то особенно дерзкий предлагает сбежать в город, где в ближайшем кафе можно попробовать отличного фруктового мороженого, но на него тут же возмущенно шикают. Если учитель Ян все же явится и не обнаружит на поле никого, наказание гарантировано, и вряд ли дело тогда ограничится только лишним кругом во время бега. Тут и до отчисления недалеко, а лишиться светлого будущего из-за единственной глупой слабости в выпускном классе не хочется даже самым отчаянным.       - Будешь? – Сун Лань протягивает явно мающемуся от жары другу прихваченную еще в раздевалке бутылку воды, но тот мотает головой. Один вкус ее, уже успевшей согреться до температуры отвратительного, плохо заваренного чая, вызывает приступы тошноты. Хочется холодного клубничного мохито из маленького кафе возле того самого заброшенного тренажерного зала, да так, чтобы сверху плавали листочки мяты с кубиками льда, а внизу оседали сочные, яркие ягоды. Едва ощутив эфемерный вкус любимого напитка на губах, Синчень с сожалением сглатывает.       - Это кто? – внезапно спрашивает один из учеников, который стоит, приложив ладонь козырьком ко лбу и усердно вглядывается в самый край громадного футбольного поля. Многие из успевших присесть прямо на траву школьников поспешно вскакивают, другие же изумленно рассматривают торопливо приближающуюся фигуру. Незнакомую и куда более внушительную, которая явно не может принадлежать невысокому щуплому учителю Яну.       Человек все приближается и вот уже можно различить спортивную форму, обычно используемую учителями, под тканью которой слишком выразительно перекатываются литые мышцы. Лицо молодого еще, может быть на год или два старше стоявших перед ним школьников мужчины незнакомо, но привлекательно в своей мужественной красоте четко очерченных скул, выразительных губ и чуть прищуренных, глубоких глаз. От человека веет удивительным спокойствием и теплотой, несмотря на то, что щеки его от быстрого шага и жары раскраснелись, а волосы, кажется, и не думали укладываться в подобающую сдержанную прическу.       - Простите за опоздание, дети. – Мужчина чуть клонит голову в приветствии, и остальные, словно повинуясь негласному приказу, слаженно отвечают более глубоким, уважительным поклоном. – Учитель Ян вынужден был уйти в отпуск на неопределенное время, и пока заменять его буду я. Можете звать меня Лань Сичень.       - А звать вас на свидание можно? – выкрикивает из толпы тонкий смеющийся девичий голос и остальные хихикают. Уверенность и кокетство женской половины учеников при виде симпатичного, привлекательного молодого наставника явно неотвратимо ползет вверх. К тому же его располагающий вид не вызывает никаких опасений.       - Боюсь, что пока мы не выполним все предписанные учителем Яном нормативы, точно нельзя. – сдержанно улыбается Лань Сичень. Неслышно подошедший сзади Цзинь Гуанъяо, привлеченный нарастающим шумом со стороны своих товарищей, отмечает, как совершенно очаровательно краснеют кончики ушей молодого наставника. Кажется, девичье внимание не льстит тому, а только смущает.       - Учитель Лань, - негромко окликает младший Цзинь и когда на его голос оборачиваются, почтительно кланяется. Еще не поднимая головы, ощущает на себе заинтересованный, внимательный взгляд.       - А ты, кажется, Цзинь Гуанъяо, так? Мне о тебе говорили. – Лань вновь улыбается, кажется, совершенно не замечая, как леденеет выражение лица стоящего перед ним юноши. Гуанъяо примерно предполагает, что про него могли говорить. Сын проститутки, непонятно как и для каких целей признанный собственным влиятельным отцом и теперь вымещающий свою злость и никчемность на маленьких детишках в школе. От подобных слухов не защищало даже высокое положение родителя, оно скорее подогревало их, полнило чужой злобой. Внутри шевелится тщательно подавляемое и старательно игнорируемое уже долгое время раздражение. – В прошлом году ты вроде бы выиграл местный конкурс по литературе, да?       Гуанъяо засмеялся, если бы это не выглядело сейчас слишком оскорбительно. Неужели из всех доступных фактов Лань Сичень цепляется именно за это незначительное достижение? Или же новый наставник просто издевается, тщательно маскируя насмешку под невинным видом и искренней заинтересованностью во взгляде? Но нет, Цзинь не чувствует ни угрозы, ни унижающей колкости, которые за свою недолгую жизнь вычленяет в чужих действиях и словах по щелчку. Ничего, кроме спокойного внимания человека напротив.       - Так что ты хотел?       - Мне нужно уйти. Важные дела, которые нельзя отложить.       - Что ж, если они и впрямь такие важные, то ступай. – Сичень кивает, кажется, не замечая обращенных на них изумленных взглядов. Беседа этих двоих со стороны протекает подобно разговору двух старых друзей, а не впервые встретившихся учителя и ученика. Даже Синчень, все это время тщетно пытающийся укрыться от жары в тени недвижимо возвыщающегося приятеля удивленно хмыкает. - Только на следующее занятие присоединяйся, обещаю, что придумаю что-нибудь поинтереснее бега. А теперь давайте начнем!       Занятие проходит на удивление спокойно. Негромкий голос молодого учителя свободно разносится над полем, достигая каждого и ученики послушно бегают, прыгают и выполняют простенькие упражнения, все еще с любопытством поглядывая в сторону Лань Сиченя. Изредка тот жестом заставляет того или иного школьника остановиться и спрятаться в тени спортивного зала, спасаясь от палящего, почти по-летнему знойного солнца. Последовательность действий, тщательно прописанная еще учителем Яном и оставленная в качестве пособия для молодого коллеги, сегодня выполняется как-то особенно легко и никто даже возмущенно не перешептывается, как это обычно бывало после получаса изнуряющего урока.       Когда все необходимые движения выполнены, Сичень предлагает сыграть в футбол, раз уж это планировалось прежним учителем и отходит в сторону, позволяя детям резвиться в свое удовольствие. Игра протекает вяло, никто особенно не старается выиграть, даже срываяясь на бег лишь изредка, по большей части лениво расхаживая по полю и передавая мяч. Оживление наступает после внезапного возвращения Чжи Вана и его приятелей, которые, похоже, все же решают познакомиться с новым учителем и продемонстрировать себя в самых ярких красках. Первый же удар по мячу хулигана оказывается неожиданным и жестким. Мяч отлетает в сторону, лишь чудом не задев с тихой руганью отскочивших в сторону мальчишек, а его уже подхватывает один из дружков Чжи Вана. Игра мигом утрачивает ленивую расслабленность, теперь больше напоминая противостояние между членами школьной банды и остальными, кто не желает попадаться под горячую руку. Лань Синчень, чуть прищурившись, смотрит на происходящее со стороны, но пока молчит.       Очередным ударом Чжи Ван, вновь завладевший мячом, определенно намечает себе вполне конкретную цель, продолжая бить строго в направлении Сун Ланя. Тот ощущает чужой насмешливый, неприятный взгляд и презрительно фыркает. Если ублюдок решил повыделываться, что ж, пусть попробует. Первый удар Сун Лань попросту игнорирует, даже не дернувшись в сторону от летящего в опасной близости мяча, второй отбивает, чувствуя, как тут же начинает ныть нога от вложенной в чужой пас грубой яростной силы, ну а третий внезапно меняет направление, приходясь куда-то в сторону, по правую руку от юноши. Где, совершенно не замечая опасности, стоит Синчень.        Мысль еще не успевает сформироваться в голове, а Сун Лань уже кидается наперерез летящему намеренно высоко, так, чтобы толком не отбить мячу, собой прикрывая замешкавшегося Синченя. Во внезапно опустившейся тишине глухой удар в голову раздается оглушительно громко. Кто-то из девушек вскрикивает, тут же прикрывая рот ладонями, другие лишь пораженно глядят в сторону замершего, а после опасно пошатнувшего Сун Ланя. Взгляд юноши плывет, расфокусированный, он скользит по обеспокоенному лицу напротив, которое сейчас все больше становится похоже на размазанное белое пятно. Резкая боль пронзает переносицу, словно кто-то со всего маху вгоняет спицу прямо в кость и из носа хлещет горячий, соленый поток, тут же пачкая губы и белоснежную футболку спортивной формы.       - О боги, Цзычень! Цзычень, ты слышишь меня? – Синчень вцепляется в мигом похолодевшие пальцы друга с таким отчаянием, что пожелай кто расцепить их сейчас, наверняка не справился бы. Приятель нетвердо, но все же стоит на ногах, пусть взгляд его и становится с каждым мгновением все более пугающе пустым. Синчень старается не поддаваться панике, но быстро слабеющее тело друга в руках не дает толком прийти в себя.       - Отведи его в медпункт. – Спокойным голосом велит оказавшийся рядом Лань Сичень. Его собранность и уверенность, кажется, растекается по воздуху плотной аурой, заражая окружающих и возвращая утерянное здравомыслие. На первый взгляд зрелище, представшее глазам, выглядит больше пугающим, нежели действительно требующим вмешательства настоящего врача, и потому взгляд нового учителя тут же скользит в сторону Чжи Вана. Ученик нагловато ухмыляется, чуть разводя ладони и словно говоря, что виновата лишь случайность и он без злого умысла запустил мяч в голову тому, кто очевидно не мог увернуться. – Давай, иди, пока твой друг не потерял сознание. Все остальные – возвращаемся к тренировкам. Бегом вокруг поля, начали!       Ученики срываются с места, вновь выстраиваясь друг за другом, но каждый то и дело оглядывается на удаляющиеся фигуры, одна из которых едва перебирает ногами, поддерживаемая в нормальном состоянии лишь крепкой хваткой за плечи.       Когда Синчень добирается до медпункта, Сун Лань почти ничего не видит и держится в сознании лишь благодаря звуку родного голоса, бездумно шепчущего прямо на ухо всякую бессмысленную ерунду. Кровь алыми кляксами пятнает футболку, на которой остается не так много белого, а следом за медленно бредущими вперед друзьями тянется дорожка из багровых тяжелых капель, отчетливо виднеющихся на каменном полу.       Дверь в медпункт подается легко и в лицо тут же ударяет характерный запах антисептика и нашатыря. Аромат неожиданно отрезвляет, и даже Сун Лань, казалось, уже впавший в забытье, вскидывается, беспокойно дергается, словно пытаясь выбраться из чужой крепкой хватки.       - Доктор Чжао, - полузадушенно окликает заполнявшую бумаги женщину средних лет уже успевший изрядно выдохнуться под тяжестью своей ноши Синчень. Доктор спешно оборачивается, ее глаза чуть расширяются при взгляде на совершенно белое лицо, так отчетливо контрастирующее с алыми разводами на коже. На невольно застывший в воздухе вопрос юноша поясняет. – Несчастный случай на физкультуре.       Доктор Чжао коротко кивает, не считая нужным говорить, что с появлением в банде новых лиц в этом году подобных несчастных случаев на физкультуре, в коридорах, в классах, да вообще в пределах школы и за ее стенами становится не в пример больше. Только за последний месяц женщина видит больше ушибов, сотрясений и переломов, чем за весь прошлый год. Никогда еще школьный медицинский кабинет не становился настолько оживленным. Помогая Синченю довести друга до низкой кушетки и осторожно укладывая того, чтобы не потревожить возможные травмы, доктор кивает на изрядно заляпанную чужой кровью одежду и руки мальчика.       - Приведи себя в порядок, здесь ты все равно не поможешь. – уловив отголосок сопротивления в ярких, но усталых глазах ученика, женщина поспешно добавляет. – И принеси его вещи, сегодня в школе ему точно делать больше нечего. Давай, иди, не мешай мне проводить осмотр.       Синчень колеблется, все еще не до конца убежденный словами доктора Чжао. Покидать Сун Ланя не хочется. Тот хоть и проваливается в забытье, потеряв, наконец, сознание, так и не разжимает своих пальцев, продолжая судорожно стискивать ладонь Синченя даже в глубоком обмороке. Но настойчивый, тяжелый взгляд женщины буквально вытесняет прочь из кабинета, и, поддавшись, юноша все-таки выходит в коридор, переводя дух словно после погружения на глубину. В висках тупо стучит ноющая, тянущая боль – первый предвестник приближающейся мигрени, что иногда мучает Синченя ночами. По сравнению с тяжелой смесью медицинских ароматов внутри, воздух в коридоре кажется освежающим бризом.       Ладони неприятно стянуло, и опустив взгляд, юноша с апатичным равнодушием замечает на себе разводы чужой крови. Форма расцвела новыми алыми узорами, а руки и вовсе оказались вымазаны словно после жестокой остервенелой драки. Синчень вздыхает, морщась от тяжелого медного запаха, казалось, впитавшегося в кожу, и направляется прочь, почти механически переставляя враз ослабевшие ноги. Тревога за Сун Ланя смешивается с чем-то иным, не до конца осознаваемым, щемящим, стоит только подумать, что это сейчас он мог лежать там, под холодным взглядом госпожи Чжао, если бы друг оказался менее расторопным.       Кабинет медсестры расположился на втором этаже, ближайший мужской туалет был здесь же, в самом конце коридора. Пустынный сейчас, коридор тянется и тянется вперед, и Синчень мысленно благодарит свою удачу – все двери классов плотно прикрыты, иначе любопытных взглядов и ненужных вопросов было бы не избежать. Тишину разбавляют лишь приглушенные голоса учителей, мерно рассказывающих об уравнениях, островах, политической обстановке и еще бог знает о чем.       Переступая порог школьного туалета и плотно прикрывая за собой дверь, Синчень не сразу понимает, что находится здесь не один. Только включив холодную воду и сунув под нее вмиг онемевшие ладони, юноша различает странные хлюпающие звуки, которые особенно четко раздаются в одной из кабинок. Волна мурашек невольно бежит по спине, а щеки сами собой заливаются румянцем. О происходящем за дверью не стоит даже думать, но воображение предательски рисует не самые пристойные картины того, что может происходить в душной, полутемной тесноте. Наплевав на стекающую по рукам так и не смывшуюся кровь, Синчень намеревается уже было постыдно быстро ринуться прочь, но тут звуки стихают и вместо них слышится испуганный девичий шепот.       - Кажется, там кто-то есть. Я…       - Плевать, - от смешливого, вкрадчивого голоса сердце вдруг начинает биться быстрее, а стыд с удвоенной силой вспыхивает внутри. Встречаться с Сюэ Яном, которому, несомненно, принадлежат эти лениво растянутые интонации в принципе не хочется, встречаться с Сюэ Яном, который занимается непонятно чем – хотя простора для сомнений остается все меньше – с девушкой в кабинке мужского туалета не хочется вдвойне. – Продолжай. И поосторожней с зубами, конфетка.       - Нет, мне нужно идти. Отпусти! Пожалуйста, отпусти меня!       Теперь в голосе ученицы отчетливо сквозит страх и подступающие слезы. Будто приросший к месту Синчень хмурится, собираясь уже вмешаться, но тут дверь кабинки резко распахивается, едва не ударяясь о стену, и раскрасневшимся, растрепанным вихрем оттуда вылетает невысокая хрупкая девушка. Бросает мимолетный, испуганный, словно у маленького зверька взгляд на застывшего в растерянности Синченя и поспешно выскакивает прочь. В воздухе расплывается характерный терпкий запах, переплетаясь с приторным ароматом духов в тошнотворную смесь.       - Ну и катись. – лениво бросают ей в след и следом из кабинки выходит Сюэ Ян, неторопливо застегивая ширинку черных брюк и кажется, не испытывая и капли смущения. Взгляд парня натыкается на все еще истуканом стоящего у раковины Синченя, с пальцев которого медленно капает смешавшаяся с водой кровь и в глазах на один единственный миг мелькает что-то темное и опасное, тут же искорками угаснув на дне зрачков. – Кто бы сомневался, что нас прервет сам святоша. Не хочешь на ее место, даочжан, а то мы так и не закончили.       Синчень молча отворачивается обратно к раковине, вновь подставляя руки под уже ставшую ледяной воду и принимается с подчеркнутым сосредоточением отмывать чужую кровь. Розоватые капли цветами распускаются на белой керамике, тут же смазываясь и стекая вниз. Пальцы ощутимо дрожат, а стыдливый предательский румянец все еще опаляет щеки жаром. Единственное, чего сейчас искренне желает юноша – остаться в одиночестве, чтобы прийти в себя после всего случившегося за один только последний час, но собраться с мыслями ему не дают.       Устроившись прямо на подоконнике, Сюэ Ян достает из внутреннего кармана пачку сигарет и закуривает, с ленивой грацией выпуская в воздух облачка горьковатого дыма. Не стоит и говорить, что курение в стенах школы нарушает все возможные правила, особенно тому, кто совсем недавно развлекался с ученицей в туалетной кабинке.       - Твоя кровь? – в перерывах между глубокими, жадными затяжками интересуется Сюэ Ян. Вроде бы равнодушно, но взгляд непроницаемо черных глаз неотрывно скользит по испещренной багровыми разводами коже, кажется, пытаясь отыскать и не находя свежих ран. Синчень не хочет отвечать, но дальнейшее молчание может быть истолковано как пренебрежение или, чего хуже, презрение, а их юноша не испытывает.       - Нет, Сун Ланя. Мы играли в футбол и твой… друг, Чжи Ван, промахнулся. Сун Лань закрыл меня от удара.       - Промахнулся, значит. – хмыкает Сюэ Ян. Гасит окурок прямо о стену, небрежно отбросив в мусорное ведро, и тянется за новой сигаретой. – Не думаю, что он промахнулся. Скорее попал ровно туда, куда и хотел. Этот выблядок обычно довольно меткий.       - Я думал Чжи Ван твой друг. – Синчень не говорит, но в своих словах подразумевает, что обычно друзей или хотя бы приятелей не называют «выблядками» просто так. Ответом становится приглушенное фырканье.       - Ага, друг. А Вэнь Чао и вовсе любимая сестренка. Не неси ерунды, даочжан. Чжи Ван съест твои потроха и закусит моими, если ему прикажут. Такая вот у нас тут всех «дружба».       Синчень молчит, отстраненно разглядывая свое помятое, потрепанное отражение в забрызганном зеркале на стене и стараясь пореже вдыхать полынно-горький сигаретный дым, незаметно заполнивший маленькую комнатку. Где-то глубоко внутри вспыхивает ненужная, неуместная жалость. Нашел кого жалеть, подумать только. «Не так давно – не далее, чем вчера утром – этот непонятный, озлобленный паренек угрожал тебе расправой» - увещевает себя Синчень, но задавить уже зародившееся сострадание не может. Такой вот он, глупый, наивный и совершенно неприспособленный к жизни. Наверное, даже убийцу своего пожалеет, если тому вдруг вздумается явиться по его душу.       Невольно думает о Сун Лане, который, не сомневаясь даже доли секунды, прикрыл собой от болезненного, жесткого, неслучайного, как теперь видится, удара. Синчень без колебаний сделал бы для него тоже самое. Наверное, дружба и должна быть именно такой – жертвенной, искренней, полной порывистой привязанности и желания защитить, укрыть от бед и чужой злости. Синчень видел ее такой, и, замечая ответные порывы в глазах Сун Ланя, готов был рваться вперед несмотря на препятствия. И Сюэ Яна жалел потому, что тот в своей жизни еще не испытал подобного, видя в окружающих лишь инструменты для достижения цели. Тяжело жить, зная, что положиться рядом не на кого.       - Я пойду. – сам до конца не понимая зачем, говорит Синчень. Слабо улыбается, заглядывая в чужое ухмыляющееся лицо, вновь окутанное сигаретным дымом, и спешит прочь. Может быть, Сун Лань уже пришел в себя и теперь пытается отыскать его рядом. От этой картины тревожно ускоряет свой бег сердце.       С написанным на бумажке диагнозом – «сотрясение мозга легкой степени» - и выписанными лекарствами Сун Ланя торжественно отправляют домой, освободив от занятий на неделю и настрого запретив подниматься с постели кроме как до туалета, да и то пореже. Юноша довольно быстро приходит в себя, и когда Синчень, уже с вещами, возвращается за ним в медкабинет, терпеливо дожидается друга под бдительным присмотром госпожи Чжао и ее же сварливым ворчанием. Взяв с мальчишек обещание присматривать друг за другом, женщина выпроваживает обоих прочь.       Добираться до дома Сун Ланя приходится почти целый час вместо обычных двадцати минут. После короткого, ожесточенного спора было принято решение, что сегодняшнюю ночь Синчень проведет здесь, тем более что отца, обнаружить которого в квартире Цзычень опасался больше всего, дома не оказывается. Может быть, опять сидит где-нибудь с такими же приятелями –алкоголиками, а может, валяется под очередным забором, не найдя сил вернуться обратно после изрядной порции спиртного. Сун Ланю плевать, если честно, главное, что его заботит – лишь бы тот не маячил перед глазами и не лез с кулаками, что отец обычно делал, будучи дома. Юноша испытывал дикий стыд каждый раз, когда пришедшему в гости Синченю приходилось наблюдать эту пьяную отвратительную физиономию с озверевшим, совершенно бездумным взглядом. Стыд сжигал его и в школе, стоило кому-то только случайно обмолвиться о перебравших алкоголя людях. Словно в этот миг каждый в этой школе, в этом чертовом городе мог узнать, что отец Сун Ланя – опустившийся на самое дно жалкий ублюдок, на плаву которому помогает держаться лишь пособие за смерть жены.       - Нужно было купить по дороге что-нибудь. В этом доме редко бывает еда. – мрачно бросает Сун Лань, когда слышит едва различимое возмущение в животе голодного приятеля, который в этот самый миг укутывает его в одеяло. Еще бы, ведь тот в последний раз успел перехватить только пару печений на завтрак. До обеда в столовой они оба по понятным причинам так и не добрались.       Сам Сун Лань, кажется, все еще ощущает привкус собственной крови на губах и потому любая мысль о еде порождает в желудке мутное волнение.       - Да брось, ничего страшного, я не хочу. – Чуть покраснев, врет Синчень. Смущать друга хочется меньше всего. - Сейчас поищу на кухне чай. Но если ты хочешь, мы может что-нибудь заказать.       В ответ Сун Лань мотает головой и прикрывает глаза, позволяя тянущей слабости, наконец, полностью захватить измученное тело. В голове шумит, каждое движение отзывается ноющей болью, но, если бы вновь встал подобный выбор, юноша не сомневаясь повторил бы каждый свой шаг на этом проклятом футбольном поле. Уютный звук чужих осторожных, мягких движений где-то на кухне, шепот подогреваемого чайника и негромкий голос ветра за окном убаюкивают, погружают в спокойную, умиротворенную дрему.       Когда Синчень возвращается в комнату с дымящейся чашкой дешевого, пахнущего резким химическим ароматом малины чая, Сун Лань уже спит, подложив ладонь под щеку и болезненно морщась даже во сне. В квартире всего две комнаты, и одна из них принадлежит главе семьи Сун, во второй же помимо неширокого диванчика, где сейчас разместился Лань, продавленного кресла, старенького телевизора и покосившейся книжной полки с потрепанными изданиями прошлых десятилетий нет ничего. Синчень неторопливо тянет отвратный горьковатый чай, в попытках хоть так обмануть требующий нормальной пищи организм и ведет внутри ожесточенный спор. Наконец, решение оказывается принято, чай одним последним глотком допит и юноша забирается под одеяло, тесно прижимаясь к другу, чтобы не упасть и жадно черпая чужое тепло своими вечно холодными пальцами.       На короткий миг Сун Лань открывает глаза, сонные, мутные, и улыбается.       - Ты красивый. – Пальцы слабо скользят по острой бледной скуле и вновь расслабленно падают поверх одеяла.       - А у тебя сотрясение.       Сун Лань вновь засыпает, а Синчень прислушивается к подозрительно вспыхнувшему где-то внутри жаркому, еще не до конца оформившемуся в нечто определенное чувству. Странно. Ведь Цзычень не впервые называет его красивым, да и спят они так близко тоже не первый раз. Так откуда вдруг берется это тянущее предвкушение, иголками покалывающее тело до самых кончиков пальцев, и почему в памяти вдруг вспыхивает совершенно иной, непроницаемо-черный, изучающий взгляд?..