Юнги поступает в университет поздней осенью, когда в календаре на телефоне высвечивается «4 ноября». Не сказать, что он был счастлив, когда мать заявила, что подала за него все документы и теперь парень будет учиться на факультете, связанном с медициной, которая ему не интересна от слова совсем.
Сначала Юнги молча ушел в свою комнату, решив, что скандалить в данном случае бесполезно, учитывая характер его матери, которую переубедить сложнее, чем снести своими же руками целый Эверест. Конечно, данное преувеличение является слишком огромным и мать вполне можно было бы переубедить, но парень настолько устал от тупой работы и серых дней, когда он, в свои выходные, сидит дома и читает очередной занудный рассказ, но бросить начатое не может, ибо привычка. Потому осталось лишь смириться и принять тот факт, что теперь ему придется вставать рано утром каждый день, тащить свой тощий зад на занятия, от которых будет голова гудеть, но он так и не смог. Несмотря ни на работу, ни на серость будней, ни даже на свою начавшуюся депрессию. Потому, сжав кулаки, Юнги подошел к своей матери, сказал ей, что она не имеет право заставлять его, но ушел лишь с тенью обиды на лице, потому что та лишь закатила глаза и сказала четкое «нет» на просьбы обдумать поступление. Тем более, что поступать пришлось не с самого первого дня осени, а почти с зимы.
Что может быть хуже?
Спустя время, когда время близилось к первому дню учебы, Юнги много нервничал, каждый день ворчал на мать и возмущался, что с ним поступают крайне несправедливо, ведь теперь он даже не сможет зарабатывать деньги, на что ему прилетало от матери, которая терпеть не могла этот недовольный бубнеж. И в итоге ему осталось лишь смириться.
Первый день в университете прошел довольно неплохо: преподаватели были безумно рады, что к ним поступил парень, который будет чуть старше остальных учащихся, а сами студенты лишь пожимали плечами и дальше утыкались в свои учебники и тетради, ведь на носу зимняя сдача небольших экзаменов, к которым позже Юнги пришлось достаточно упорно подготавливаться, чтобы все сдать и не опозориться перед новыми одногруппниками. Кстати, он даже успел познакомиться поближе с двумя парнями, которые, как оказалось, младше его самого лишь на год, когда все остальные младше на три-четыре года. Лишь один парень, кроме этих двух, оказался младше на два года, но с ним Юнги обмолвился лишь парочкой слов, а-ля «привет-пока», после чего они лишь поглядывали друг на друга с непонятной Мину неприязнью. Причем началось все с него самого же. Почему? Да хрен его знает, но кому какое дело?
— Слушай, ты учишься с нами уже… получается, почти год. Скоро мы переходим на третий курс, но я так и не понял, почему ты поступил не на первый, а на второй.
— Моя мать над этим хорошенько постаралась, вот и все. Я учился на дизайнера одежды пару лет, видимо, она решила избавить меня от тупых занятий 10-11 классов.
— Ого, так ты из «этих»?
— Быть геем плохо? — Юнги фыркает в сторону своего нового друга, который, на самом-то деле, буквально навязался, но все же смог пробить железо в груди старшего, а после утыкается в телефон, листая новости в твиттере.
— Геем? Я про богатеньких, чудила, — усмехнувшись, Хосок лишь тушит окурок носком летних кроссовок, бросив тот на асфальт, а после хлопает по плечу старшего. — Ну, ты не парься, мне как-то все равно, потому что сам я бисексуал. Let's go, а то звонок скоро. Ты же знаешь, какой злой бывает наша химичка.
Юнги бьет себя ладонью по лбу, потому что не собирался обсуждать это с кем-либо. И, да, он не стыдится себя, более того, он принял свою ориентацию в раннем возрасте и даже горд собой, ведь то, кем он является — это он, а менять себя из-за чьих-то хотелок весьма глупо и безрассудно. Какая к черту разница, кто кого любит и кто кого трахает? Это дело каждого, личное и неприкосновенное. А то, что он спокойно об этом говорит… Ну, ему повезло, что он ни разу не наткнулся на гомофобных гопников, которым лишь бы испоганить чье-то прекрасное лицо. Видимо, везенье на его стороне, так он считает, по крайней мере.
— Не думал, что ты гомик, — Юнги ловит на себе взгляд, полный отвращения и неприязни, когда его пересаживают к тому самому пареньку за одну парту, потому что Хосок слишком громко ржал. Что ж, вероятно, это первый гомофоб, которого встретил старший. — И как?
— Что «и как»? — вздохнув, Мин отводит взгляд в свою тетрадь, выводя синими чернилами какие-то непонятные знаки на листе в клетку.
— Как тебе? Долбиться в задницу и быть грешником? Ты знаешь, что Бог не любит таких, как ты? Более того, он
таких, как ты, запрещает. Ты себя на вечные муки обрекаешь, сам того не осознавая.
— Ого, а ты у нас любитель постоять на коленях?
—
Я не из таких, я нормальный, — уже злобно нахмурив свои брови, шипит парень. — Я принял Ислам в подростковом возрасте, и, уж поверь, ни за что бы не опустился до такого уровня.
— Бога нет, но тебе сложно принять этот факт, ведь во что-то верить проще, чем жить так, как выберешь ты сам, верно? Самому всегда сложнее, а тут все за тебя прописано, живи, как сказано и радуйся, что после смерти тебя нихуя и не ждет, на самом-то деле. И, кстати, в жопу я не долблюсь, но могу показать на практике, насколько это приятно, а там можешь и Богом меня назвать, пока стонать будешь.
— Вы издеваетесь? — преподаватель, который замолчал минуты две-три назад, просто стоял рядом и слушал, как эти двое друг друга буквально уничтожают секунда за секундой, все ждал, когда они на него внимание обратят, да только они настолько увлеклись отвращением друг к другу, что ничего вокруг себя не замечали. — Чтобы на моих занятиях не смели рты раскрывать и на секунду, не подняв руку. Два невоспитанных грубияна, вы послушайте себя со стороны! Юнги, ты-то ладно, с тобой все понятно, твой характер не изменить, но, Чонгук! Побойся Бога! Тебе должно быть стыдно.
Оставшееся время парни лишь молча кидали друг на друга взгляды, наполненные ненавистью и отвращением друг к другу, потому что оба задели друг друга достаточно, чтобы более никогда не заговорить на равных.
***
— Не понимаю, откуда в нем столько ненависти к геям? То, что он верит в Бога, не значит, что нужно гнобить тех, кто любит свой пол. Ко мне он так ни разу не придирался, всегда нормально общались, хотя он знал, что я люблю парней.
— Ты ведь и девушек любишь, Хо, — пожимает плечами Чимин, — Потому-то он тебя и не задевал ни разу. Может, думает, что ты изменишься?
— Вам не насрать? Прошел почти месяц, забейте.
Парни сидели в столовой, смотря на очередной ужасный обед, который приготовила им их повариха: Юнги, как и всегда, молча ковырялся ложкой, сонно зевая и не понимая, какого черта он все еще не бросил этот тупой университет, а Хосок и Чимин, как и всегда обсуждали кого-нибудь. На этот раз, очевидно, Чонгука, который только-только зашел в столовую и сел недалеко от них вместе со своим другом Намджуном, который учится в группе, что на год старше. Угораздило же, сидеть прямо напротив него, думает Мин, да еще и пялиться на него, будто вообще интересно, как выглядит этот сопляк, не уважающий других.
Как вообще можно быть таким жестоким? Как можно было не научиться быть толерантным к тем, кто не такой же, как и ты? Какое ему вообще дело, кто гей, кто лесбиянка, а кто любит котиков и верит, что любви не существует? На дворе 21 век, тут уже у каждого должно быть полное безразличие к чужому полу, ориентации, увлечениям и так далее. Тем более, Чонгук, как он сказал, мусульманин. То есть, он должен быть добрым и понимающим, так как верующие люди обычно являются чистыми и невинными овечками, а этот… Посланник самого Сатаны, и никак иначе.
Вероятно, Юнги об этом думает лишь потому, что Чон его в какой-то степени задел, ведь до этого момента старшему такие слова прямо глаза в глаза никто не озвучивал, а этот… Чертов сопляк.
— Чего ты на меня так смотришь? Скоро дыру проделаешь, — щелкнув пальцами перед лицом старшего, Чонгук безразлично смотрит прямо в его глаза, как только оказывается ближе.
— Да вот, — ухмыляется, гаденыш, нарочно, да еще ядовито так, чтобы побесить, — Представляю, как твой зад лапаю, аж встает.
— Ты отвратителен, — нахмурившись в сотый раз, когда они смотрят друг на друга, Чон стискивает зубы и решает, что на этом стоит завершить разговор, но не сдерживается и посылает Мина к черту. — АстагфируЛлах! Из-за того, что я думаю о таком, как ты, во мне просыпается ненависть.
— Обо мне мечтает сам Чон-сектант-Чонгук. Я умру счастливым?
— Да вы прям… идеальная парочка, — Хосок заливисто смеется, на что парни резко поворачиваются и смотрят на него с такой враждой, что он резко затыкается и понимает, что сморозил глупость. Особенно, учитывая напряжение между этими двумя. Но, черт, даже Чимин с ним согласен, ведь смотрятся они просто великолепно: всем сердцем верующий в Бога и чистокровный гей. Что может быть лучше?
***
Пары заканчиваются в пять вечера, каждый ученик по-своему устает: кто-то из-за долгих занятий, кто-то из-за нехватки сна, а кто-то из-за безделья на парах. Только вот Юнги, добираясь до дома на автобусе, устает вовсе не из-за занятий или прочего, он устает от взглядов Чонгука, который его, кажется, ненавидит всем своим чистым сердцем. И, наверное, впервые Мин и сам начинает ненавидеть кого-то в ответ, ведь с ним так несправедливо поступают. Его осуждают за то, кем он является, хотя в этом нет ни капли ужасного или плохого.
Он просто такой, какой есть. Да, в нем есть и минусы и плюсы, есть то, что может не понравиться многим, например, его характер, ведь он может нагрубить, сам того не осознавая. Да, он многим может не нравиться из-за того, какой он, но ведь не из-за того, кем он является. Как вообще можно ненавидеть человека за то, что он отличается чем-то от большинства? Да, он гей, но кому какое дело? Он имеет право любить, кого захочет, тут нет никаких правил или запретов, потому что это Любовь.
Любовь не выбирает, когда и где появиться, она не позволяет тебе выбрать того, кого ты будешь любить. Она просто появляется, окутывает твое ледяное сердце и превращает глыбу льда в теплый огонек. Ты превращаешься из пустышки во что-то по-настоящему живое и искреннее, а твой внутренний монстр утихает и становится спокойнее, начиная мурчать и ластиться. Что в этом плохого? Любовь не должна быть под запретом, над ней не должны ни смеяться, ни шутить, а уж тем более, за нее не должны ненавидеть.
Юнги настолько уходит в свои мысли, что не замечает, как пропускает свой автобус, который ходит раз в полчаса, до него доходит это лишь тогда, когда начинает моросить дождь, хрупкими каплями оседая на его черную рубашку, что неприятно липнет к коже.
— Вот же ж… — обреченно вздохнув, Мин поднимает взгляд и прикусывает нижнюю губу.
А ведь когда-то он не учился, работал себе спокойно и не слышал никакого рычания внутри себя. Того рычания, что появляется от обиды на кого-то, кто даже не является ему другом или кем-то близким. Когда-то он работал, получал деньги и наслаждался одиночеством, а сейчас… Сейчас эта учеба, недосып, голод, потому что из-за учебы он испытывает стресс, а там и до депрессии недалеко. Нет, он себя не жалеет, просто раздумывает над тем или иным, пока ждет этот дурацкий автобус, который пропустил по своей же вине.
Просто, оказывается, учеба умеет изматывать, лишать жизненных сил и каких-либо желаний. Хочется лишь одного: спать, спать, спать и спать. Много спать и отключаться от реальности, в которой он день изо дня пытается найти смысл жизни. Да, у него есть цели, есть мечты и прочее, но не хватает того самого… искреннего? Не хватает, наверное, любви. Он никогда не чувствовал подобного, но очень хотел бы. И пусть, что по нему не скажешь, что он чертов романтик, но ведь он не робот, а человек.
И, черт, как же
ему хочется любить и быть любимым.
Автобус приезжает через сорок две минуты, но Юнги решает, что прогуляться пешком до дома — полезная идея, и, включив в наушниках "Mr. Kitty - After Dark", направляется в сторону своей улицы.
