Без памяти

Коул держит над коробкой сразу две вещи – синюю клетчатую рубашку и флакон одеколона. Видимо, от вида этих вещей я бледнею в лице, потому что мое замешательство не ускользает от Коула. - Лили? - он вопросительно приподнимает бровь. - Что это? - Это... твоя рубашка... - мямлю я. - И что в ней такого особенного? Я опускаю глаза в стол. Не знаю, как сформулировать. Как облечь в слова все те эмоции, что я испытываю, глядя на эту вещь. - Лили? - допытывается он, пытаясь поймать мой взгляд. - Коул... - возражаю я. - Лили, - с нажимом говорит он. Сегодня вечер откровений, и я понимаю, что мне никуда не деться от объяснений. Коул делает глоток вина, и показывает глазами на мой бокал, чтобы я последовала его примеру. Можно подумать, это придаст мне сил, которых уже не осталось. Я выпиваю залпом все оставшееся в бокале вино и протягиваю дрожащую руку к рубашке. Когда мои пальцы касаются мягкого клетчатого флиса, я притягиваю его к себе и подношу к щеке. Я утыкаюсь в ткань носом и втягиваю воздух. К сожалению, за столько лет запах Коула окончательно выветрился из ткани. Теперь она пахнет сыростью и землей. Холодом и тоской. Мои руки безжизненно падают на стол вместе с рубашкой. - Лили? - обеспокоенно повторяет Коул. - Эта рубашка и одеколон... - подрагивающим голосом говорю я, не поднимая взгляда от куска ткани в моих руках, - Именно из-за них меня заставили собрать эту коробку и закопать. Это была твоя любимая вещь... Ты всегда в ней ходил. И дома, и на занятиях, и гулять, и кататься на скейте... Когда ты пропал, я забрала ее себе - она пахла тобой. Я носила ее днём, а ночью засыпала, только уткнувшись в неё носом. Когда твой запах начал выветриваться, я придумала его суррогат - брызгала ее твоим одеколоном. Мой психотерапевт говорила, что так я делаю себе только больнее - создаю иллюзию, что ты жив, цепляюсь за мнимое ощущение твоего присутствия в моей жизни, когда мне наоборот надо отказаться от напоминаний, чтобы не травить душу и чтобы суметь пойти дальше. В итоге, она убедила меня избавиться от всех этих вещей. И, честно говоря, Коул, я до сих пор так для себя и не решила - было ли это моим спасением или предательством твоей памяти. Вот так взять и вычеркнуть все вещественные напоминания о тебе из своей жизни. Как будто тебя и не существовало. Слёзы сами текут по моим щекам. Кажется, что они текут прямо из открывшейся раны на сердце. Мне кажется, что меня попустили через соковыжималку – все воспоминания, всю боль, все самые сокровенный мысли и переживания, страхи и сомнения, которые я столько лет старательно игнорировала и заталкивала в самый дальний уголок своей души вытащили наружу. И они теперь сочатся из выжатого сердца, никак не останавливаясь. Запереть их там было сложно, а остановить прорвавшуюся пятилетнюю плотину, кажется, невозможно. Я всхлипываю. Коул протягивает руку через стол и крепко сжимает своими пальцами мою ладонь. - Лили, - говорит он, и в его глазах я отчетливо вижу участие. Кажется, что с каждым пережитым воспоминанием, мы сближаемся и он проникается нашей историей. Только это – его открытый участливый взгляд и теплая ладонь - не дают мне скатиться в отчаяние и погрязнуть в своей боли. – Лили, если это помогло тебе справиться с отчаянием, значит все это было правильно, - уверенно говорит он, поглаживая мою руку большим пальцем. Я шмыгаю носом. - Прости, Коул, я совсем расклеилась. Не то чтобы я тебя не предупреждала... - я уныло усмехаюсь. – Но это все очень... остро... - Ты отлично держишься, Лили, - ободряюще говорит он, и забирает рубашку из моих пальцев. Он мнет ее в руках, а затем ловит мой взгляд. - Лили, ты не будешь против, если я... померяю ее? - спрашивает он неуверенно. – Возможно, отражение в зеркале в одежде, в которой я чаще всего себя видел, подстегнет память. - Да, конечно, - шмыгаю я носом. – В той комнате есть зеркало, - я киваю в сторону гостевой спальни. Коул тихо встает и, прихватив с собой рубашку и одеколон, уходит в соседнюю комнату. Минуты тянутся бесконечно, потому что какое-то мазохистское любопытство съедает меня изнутри – увидеть Коула в прежнем облике принесет в равной степени радость и боль. Я борюсь с искушением, но в конечном итоге сдаюсь и подхожу к гостевой комнате. Я на секунду останавливаюсь в проеме, мнусь, не решаясь заглянуть, а затем делаю шаг вперед и застываю как вкопанная. Да, я ожидала увидеть именно ЭТО. Нет, я не ожидала, что ЭТО вынесет мое сердце напрочь из тела и разорвет на миллион кусочков. Посередине комнаты спиной ко мне и лицом к зеркалу стоит МОЙ КОУЛ. Когда я захожу в комнату, он видит меня в отражении и медленно оборачивается. Я шумно втягиваю воздух и мне в нос попадает запах его одеколона, которым он, видимо, только что побрызгался. Родной запах – мускуса, дерева и вишни - врывается в мои легкие, попадает в кровь и разносится по всему телу, заполняя все мои мысли. Миллион эмоций и чувств вихрем проносятся в моей голове, захлестывая разум и оставляя только дичайшее чувство ностальгии и любви. И все же, вся эта биохимическая реакция, которая происходит в моей крови от до боли знакомого запаха, не идет ни в какое сравнение с тем, что видят мои глаза. Напротив меня стоит человек, в котором удивительным образом соединились две личности. Первый – юный наивный парень в своей любимой затертой рубашке, образ которого так прочно отпечатался в моей памяти, что его не вывести из нее ни временем, ни расстоянием. Второй –молодой мужчина с ярким уверенным взглядом серых глаз и гордой осанкой, человек, которого я только начинаю узнавать. Я словно парализованная во все глаза смотрю на Коула – именно в этот момент для меня эти два человека вдруг сливаются в единого. Словно двоящаяся картинка наконец-то сошлась в одну и все встало на свои места. Вот он – передо мной стоит такой изменившийся Коул, но благодаря рубашке на нем я вдруг отчетливо вижу, что ничего по сути не изменилось. От запаха, который вскружил мне голову, от щемящего душу образа, от понимания того, что передо мной все же не чужой мне Коул, а все тот же дорогой мне человек, меня накрывает мимолетное счастье. - Коул! – не думая вообще ни о чем, я радостно вскрикиваю и бросаюсь к нему. Я врезаюсь в него своим телом и выбиваю воздух из легких Коула, когда с разбега прижимаюсь к нему и обвиваю руками его шею. Он резко выдыхает и, покачнувшись от удара, делает пару шагов назад, все же удерживая меня за талию, чтобы мы не упали. Я, тем временем, в каком-то беспамятстве прижимаюсь всем телом к его груди, обнимаю его за спину, и утыкаюсь носом между его шеей и ключицей. Смесь одеколона и запаха теплой кожи Коула нежно дотрагивается до самого естества моей души, обволакивая ее чувством светлой радости и всепоглощающей любви. - Коул, - с закрытыми от счастья глазами шепчу я, касаясь его кожи губами, совершенно не думая о том, как это выглядит со стороны. По его шее бегут мурашки и кадык дергается вверх. Я чувствую, как руки у меня на талии сжимаются сильнее, напрягаются, но не отталкивают. Секунда единения, радости, взаимности – то что нужно мне сейчас больше всего и, наверно, Коул это чувствует. А, может, и сам не хочет отталкивать меня. Но внезапный порыв проходит так же быстро, как и появился, и я возвращаюсь в реальность. Видимо, уловив смену моего состояния, Коул наклоняет голову и низким голосом говорит мне в макушку: - Ты же понимаешь, что это всего лишь рубашка? Ты же понимаешь, что я не он? Я четко улавливаю легкую насмешку в его голосе, и мне становится обидно. Я отстраняюсь и поднимаю на него полыхающие вызовом глаза. - Это ты не понимаешь, - горячо говорю я ему. Мой голос звучит уверенно, хотя я и заливаясь краской от того, что не смогла удержать себя в руках и бросилась к нему на шею как влюбленная пятиклассница, - Ты и есть он. Я делаю еще один шаг назад и разрываю физический контакт. Разворачиваюсь спиной. - Пошли, мы еще не все досмотрели, - сурово говорю я и слышу, как Коул снова усмехается, теперь уже снисходительно. Как будто я маленький ребенок, ей Богу! С этими словами я возвращаюсь на кухню, даже не обернувшись на него, но почему-то лопатками чувствую, что за мной следит пристальный взгляд. Снова расположившись за столом, я понимаю, что теперь мне станет еще сложнее пережить этот вечер - Коул не стал снимать с себя рубашку, и теперь я ерзаю на стуле от того, что его вид и запах мешают сосредоточиться хоть на чем-то кроме ностальгических и будоражащих мыслей. Мои щеки горят алым пламенем, а глаза лихорадочно блестят. - Что тут у нас дальше? – беспечно говорит Коул, хотя я готова поклясться, что он понимает, какой эффект теперь на меня производит, и довольные нотки в его голосе только подтверждают это. Вот же засранец! Коул запускает руку в коробку и достает перевязанную веревкой стопку писем. Я тяжело вздыхаю. Ну вот мы и подошли к самому интересному. - Это они? – спрашивает Коул, вмиг посерьезнев. – Письма из Сирии? - Да, - говорю я. – Пока ты был на базе на Кипре мы с тобой созванивались. А когда вас перебросили в Сирию, телефонной связи уже не было. Письма были единственным способом общения. Ты пробыл там сто сорок дней. Ровно двадцать писем - по одному в неделю. - Сто сорок... - шепотом повторяет за мной Коул, словно пробуя эти слова на вкус. Он кладет письма на стол и медленно развязывает бечевку. Взяв в руки первое письмо, Коул замирает. - Я могу? – спрашивает он у меня. - Ты же сам сказал, что это и твои письма тоже, - пожимаю я плечами. Коул кивает, но все равно медлит. - У меня странное ощущение, - задумчиво говорит он. – Как будто я читаю чужую переписку. Вторгаюсь в слишком личные дела людей, ни одним из которых я не являюсь. Я чувствую укол в сердце, но держусь. - Как бы то ни было, ты являешься одним из этих людей. Постарайся отожествить себя с человеком, писавшим это. В конце концов, это прежде всего твой почерк, твои мысли, твои эмоции. - Спасибо, - говорит Коул мне так искренне, словно я сделала что-то важное. – Спасибо, что пускаешь меня туда. Я киваю, сглатывая комок в горле. - Ради этого все и затевалось, разве нет? Коул кивает и достает из первого попавшегося конверта сложенный лист бумаги. Он медленно разворачивает пожелтевшую бумагу и впивается глазами в мелкие буквы. - Дорогая моя Лили, - говорит он, пройдясь по первой строчке. - Ты что хочешь читать их вслух?! – прерываю его я, широко распахнув глаза в испуге. Нет-нет-нет! К такому я себя точно не готовила! Озвучка любовных писем голосом Коула – совсем не то, что мое истерзанное сердце сможет выдержать сегодня! - Почему нет? – удивленно спрашивает Коул. - Мы же остальные вещи смотрели вместе. Я качаю головой. Пытаюсь придумать хоть один логичный аргумент, но, как назло в голову ничего не приходит. Поэтому я просто сдаюсь в руки судьбы. В конце концов, это может быть даже приятно – просто закрыть глаза и послушать нежные приятные слова от Коула. В кое-то веки... - Ладно, давай, - киваю я ему. "Дорогая Лили, С каждым проведенным днем здесь, я все острее чувствую тоску по дому и сожаление от решения пойти в армию. Прости, что жалуюсь тебе, но только с тобой я могу быть до конца откровенным – родителей я не хочу волновать, а Дилан слишком увлечен новой работой... Только когда я излагаю свои мысли тебе, я чувствую, что меня поймут, какую бы дичь я не писал." Голос Коула чуть срывается, и он прокашливается чтобы продолжить дальше. "Удивительная штука жизнь, правда, Лил? Я так отчаянно боролся за..." Коул хмурится, склоняется над бумагой, пытаясь разобрать следующие слова. - Ценности, - тихо говорю я. – Там написано «ценности». Коул поднимает на меня глаза. - Как ты... - удивленно говорит он. – Ты что? Помнишь? Я лишь киваю, слегка смутившись. - Но как? Почему ты помнишь это? Это какое-то особое письмо? - Нет, - говорю я, смущаясь еще больше. – Я просто помню их все. Наизусть. Коул открывает рот в изумлении. Он смотрит на меня во все глаза, словно впервые увидел. В его глазах я вижу непонятную мне эмоцию – удивление? Уважение? Понимание? - Ты серьезно? – выдавливает он из себя. Я лишь киваю, отводя взгляд. Затем говорю: - Я просто очень часто их перечитывала. Вот и запомнила. - Ты оправдываешься? – я слышу улыбку в голосе Коула. Улыбку, не насмешку. Поэтому просто пожимаю плечами, стараясь поскорее перевести тему. - Давай уже дальше. И Коул продолжает: "Удивительная штука жизнь, правда, Лил? Я так отчаянно боролся за... ценности, которые считал верными – образование, карьера, наша с тобой роскошная свадьба, а сейчас, почти достигнув того, что хотел, я вдруг понял, насколько это все неважно. Вот такая ирония судьбы... Наверно, я не должен тебе это писать и травить душу. Наверно, я должен тебе говорить, что наша невыносимая разлука имеет огромное значение для меня и что так было надо, но это вранье. Теперь я это остро осознаю. Почему-то попав сюда, почувствовав себя вне зоны безопасности – не мнимой, а физически ощущаемой угрозы, все мои прежние цели вдруг стали до смешного неважными. Как будто с глаз спала пелена и вся шелуха моих желаний отвалилась, четко поделив все на белое и черное, важное и неважное. Нет, ты не подумай, любимая, я не хочу тебя пугать – я не рискую тут жизнью, меня не отправляют на опасные задания, но я всем своим существом чувствую враждебность, исходящую от этих недружелюбных гор. Через забор я чувствую ненависть боевиков, ощущаю, что что они следят за нами, знаю, как они хотят нашей смерти. Возможно, это паранойя, но мне страшно, Лили. Никогда в жизни я не испытывал страха за свою жизнь. А тут он с тобой постоянно. Потому что в каких-то десяти метрах от тебя, за забором, начинается земля, на которой ты всего лишь добыча." Я поднимаю глаза на Коула. Между его бровей пролегла морщинка. Он так сосредоточен, что кажется будто он сейчас там, в лагере, проживает снова эти пронзительные моменты откровения. Помолчав пару секунд, он продолжает: "И этот страх, самый первобытный из всего, что я ощущал за свои восемнадцать лет, расставляет все на свои места. Ничто так не обесценивает жизнь, как чувство безопасности. Сейчас я это явно понимаю. И знаешь, о чем я думаю, когда понимаю, что я не в безопасности? О тебе, Лили. Всегда только о тебе." Мое сердце замирает. Признание слетает с губ Коула, и оно звучит так нежно, так искренне, что я не могу ему не верить. Глаза начинает щипать, а Коул продолжает. "Знаешь, это какая-то насмешка судьбы, дурацкая ирония, извращенная правда жизни – чтобы начать по-настоящему ценить то, что есть между нами, надо было бросить тебя за тысячи километров ради какой-то неосязаемой мечты. Мне кажется, я никогда не прощу себе того, что я сделал с нами, что заставил нас пережить – целый гребаный год друг без друга. Иногда я думаю, что мое сердце осталось вместе с тобой в Истли, а здесь лишь моя оболочка, потому что невозможно так сильно тосковать по кому-то. Как будто у тебя отняли жизненно важный орган. Но признаться, меня успокаивает мысль, что ты меня простишь. Как и всегда. Из нас двоих именно я – тот, кто делает тупые вещи, принимает неправильные решения, злится, крушит все, ломает, обижает, говорит идиотские вещи. А ты всегда понимаешь. Понимаешь причины моих поступков даже лучше, чем я сам. И принимаешь. Всегда принимаешь меня таким, какой я есть. И когда я вижу, как ты принимаешь меня всего без остатка, как ты любишь меня со всеми моими дебильными сторонами - меня отпускает. Отпускает самобичевание и чувство вины. И все встает на свои места. Становится так легко и просто. Радостно и светло. Ты моя гравитация, Лили. Ты то что удерживает меня от разрушения самого себя." Коул останавливается. Он не поднимает на меня взгляда, и я этому рада, потому что сердце мое разорвано в клочья. Да, я помню каждое слово этого письма, но слышать эти слова от Коула – совсем не то же самое, что читать буквы на бумаге. От пронзительных чувств мое сердце сжимается до точки сингулярности. Еще чуть-чуть и оно схлопнется, образовывая в моей груди настоящую черную дыру. Коул же молчит. Он смотрит на письмо, а затем аккуратно и задумчиво проводит пальцем по прочитанным словам. Он прикрывает глаза, словно пытаясь прочувствовать все мысли и эмоции, что вкладывал в эти строчки он сам. Понять, вникнуть, слиться с этим человеком. Затем он медленно открывает глаза, встряхивает головой и продолжает хриплым подрагивающим голосом. "Так будет и в этот раз – я попрошу у тебя прощения за то, что эгоистично оставил тебя и подверг НАС опасности. А ты скажешь что-то очень мудрое и простое. И все встанет на свои места. А потом ты меня поцелуешь. Невесомо, в краешек губы – так, как только ты это умеешь – одним прикосновением подарить умиротворение и целый мир... Даже представляя в голове твой поцелуй, мне становится спокойнее. Но потом я иду на разведку. Выхожу за территорию базы, и страх снова ледяными клешнями впивается в меня. И знаешь, о чем я думаю? Не о том, как страшно умереть, попасть в плен или под обстрел. Нет. Я думаю только о том, что если со мной вдруг что-то случится, я себе никогда этого не прощу. Того, что сделал с нами. С нашей любовью – лучшим, что бывает в жизни двух людей. Хотя, конечно, если со мной что-то случится, мне будет уже все равно. Но я себе это даже на том свете не прощу, не сомневайся." Я и не заметила, что по моим щекам ручьями текут горячие слезы. Мне кажется, эти моменты - одновременно самое лучшее и самое ужасное, что происходило со мной за последнее время. Мое сердце разрывает от боли. Я держусь из последних сил, но это ненадолго. Кажется, будто моя душа вытянулась в струну и скоро просто порвется, не выдержав такого напряжения. А напротив меня сидит самый лучший мужчина в моей жизни – самый красивый, самый нужный, самый сексуальный и самый желанный – и бархатным, теплым и проникающим в самое сердце голосом признается мне в любви, разворачивая мою грудную клетку и терзая мою душу. "Прости, Лили, я совсем не хочу заставлять тебя волноваться, но мне жизненно необходимо, чтобы ты знала. Не подумай, я и вправду не делаю ничего опасного, это просто меланхолия, только и всего. Я просто устал. Устал чувствовать натяжение связи между нами – безумно хочется отпустить его и дать ему притянуть нас друг другу так близко, как это только возможно. Обнять тебя и больше никогда в жизни не отпускать. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Клянусь тебе, Лили. Больше я тебя не отпущу, никогда и ни за что..." Коул вздыхает, и я понимаю, что ему это письмо дается тоже очень непросто. Его пальцы подрагивают, лоб нахмурен, хриплый голос слегка прерывается, хоть он и пытается скрыть свое волнение кашлем. "Я знаю, что ты тоже устала. Дил писал мне на днях, что видел тебя рыдающей на веранде, пока никого не было дома. Прошу тебя, Лили, не плачь, не терзай себя." - Хватит, - шепчу я еле слушающимися губами. Я вся дрожу. "Осталось совсем чуть-чуть. Обещаю, любимая, совсем скоро я вернусь, и ты больше никогда не будешь плакать из-за меня. Обещаю..." - ХВАТИТ! – струна внутри меня лопается, и я кричу, вскакивая из-за стола. Коул поднимает на меня удивленный блестящий взгляд. – Хватит, - уже тише говорю я. Глаза Коула распахиваются, когда он оценивает мой внешний вид – мой голос дрожит, щеки горят, блестящие от слез глаза пылают диким огнем. Похоже, он так погрузился в письмо и свои ощущения, что не замечал моего состояния, и сейчас оно его почти что пугает. - Лили, ты чего? – тихо говорит он и пытается взять меня за руку, но я отшатываюсь от него как от огня. - Не трогай меня! – кричу я и слышу в собственном голосе нотки истерики. Мысли и чувства сплелись в один пульсирующий адский горящий комок, заполонили мой разум, и я совершенно перестаю контролировать себя. Все, что я чувствую – это боль. Боль утраты, боль потери, боль безответной любви... – Я так не могу больше, Коул! - Лили, в чем дело? - В чем дело?! Ты у меня спрашиваешь, в чем дело? Сколько это будет продолжаться, Коул?! – слезы ручьями текут из моих глаз, я задыхаюсь от эмоций. Он смотрит на меня непонимающим взглядом. - Сколько еще мы будем перемалывать сердца друг друга? Что за гребаный мазохизм?! Тебе же тоже больно это читать! Я же вижу! У тебя ведь тоже есть ко мне чувства! - Лили... - Коул делает шаг ко мне, и я не отстраняюсь. – Я не... - Нет! Не смей говорить мне, что я ошибаюсь! – обрываю его я и бью кулаками его в грудь. - Имей смелость признать это, Коул! Дай волю чувствам, в конце концов! Неужели ты не видишь, - я указываю на письмо, - Насколько мы можем быть счастливы?! Мы можем снова стать ВСЕМ друг для друга! Просто признай, что ты тоже меня любишь! Мы стоим очень близко друг от друга, и я поднимаю голову, заглядывая в глаза Коула. В них я вижу настоящую бурю эмоций – начиная от желания и нежности, заканчивая отрицанием. Внутри него, как и у меня, бушует настоящий ураган самых разных чувств, но он, в отличие от меня, все же может их контролировать. - Зачем тебе это признание, Лили? – сквозь зубы еле выговаривает Коул, стараясь придать своему голосу спокойные нотки. – Что это тебе даст? Что ты хочешь от меня? - Я хочу засыпать и просыпаться с тобой, дарить тебе свою любовь, быть с тобой единым целым, сделать тебя счастливым! Потому что это именно то, что нужно нам обоим! Это сильнее тебя или меня. Я хочу, чтобы мы были вместе! Я хватаюсь за ворот рубашки Коула и тянусь к нему, но он отшатывается от меня. Его глаза сужаются, а на лице появляется непроницаемая маска. - Быть с тобой? Лили, с чего ты взяла, что когда-нибудь я буду с тобой? Боже, как же больно... Его слова бьют наотмашь, но я задираю подбородок и снова иду в атаку, снова делаю шаг навстречу. Я понимаю, что иду ва-банк, обратного пути уже не будет. - Потому что ты тоже меня любишь, Коул! Потому что тебя тянет ко мне. Потому что по твоей коже бегут мурашки от моего прикосновения. Потому что ты возбуждаешься от одного моего запаха. Потому что вчера ты стонал на этой кухне от обычного поцелуя. Потому что между нами возникает настоящее электричество, стоит только встретиться взглядами! Но не только поэтому, Коул. Это ведь только химическая сторона вопроса. Нам просто необходимо быть вместе – мы постоянно думаем друг о друге, чувствуем друг друга, понимаем так, как никто никогда не поймет. Ты можешь открыться мне. Мы единое целое, Коул, уже много-много лет. И то, что ты забыл это – совершенно не отменяет факта, что мы можем быть так счастливы, Коул! Только протяни руку! Я вытягиваю руку вперед и нежно дотрагиваюсь до его щеки. Медленно-медленно приближаюсь к его лицу, не отрывая от него молящего взгляда. Я вижу борьбу в его глазах – яростный бой желаний и убеждений. Я чувствую на своих губах его прерывистое дыхание, вижу как краснеет кожа на его щеках, а взгляд затуманивается. Еще мгновение, и он поцелует меня – я вижу это по его пересохшим губам и тяжело вздымающейся груди. Но вдруг он зажмуривает глаза, шумно делает вдох и сжимает кулаки. Когда он распахивает веки, в его глазах лед, который замораживает все мои внутренности, выбивает воздух из легких. - Нет, Лили. Признаю, ты во всем права, но я не могу, - говорит от четко и твердо. И потом добавляет тише. – Прости меня. Наступает звенящая тишина. Кажется, именно так звенит конец света. Эта тишина совершенно контрастирует с нарастающим во мне гневом, который беснуется внутри меня и стучит в ушах. Мы были так близко, и он просто струсил! - Ты настоящий трус, Коул Спроус! – взрываюсь я и с силой отталкиваю его руками от себя. – Ты только что читал письмо человека, который имел смелость не только пойти за своей мечтой в самое пекло, но и признать свою ошибку! Этот человек всегда имел смелость следовать за тем, что считал правильным, и жить по совести! А тебе не хватает духу всего лишь сделать то, что ты по-настоящему хочешь! - Эти письма писал восемнадцатилетний наивный мальчишка, который НИЧЕГО не знал о жизни! – кричит Коул мне в ответ. - О нееет! Он знал о жизни гораздо больше, чем знаешь ты! – я тычу в него пальцем, задыхаясь от гнева. - Лили, я никогда не давал тебе повода подумать, что мы можем быть вместе! – Коул поднимает руки к небу, словно взывая к моему благоразумию. - Ты не имеешь никакого права сейчас обвинять меня в чем-то! Я с самого начала обозначил свою позицию на счет наших с тобой отношений! У меня есть невеста, в конце концов! Так почему ты так злишься на меня?! Будто я тебя предал! Я понимаю, что в его словах есть доля правды. Но я слишком истощена и взбешена, чтобы пытаться понять его. - Так и есть Коул! Потому что все это не имеет никакого смысла! Ты просто как баран уперся и отказываешься признавать очевидное! Ты меня любишь, раз! Ты меня хочешь, два! Ты будешь счастлив со мной, три! И у тебя есть миллион доказательств, что мы созданы друг для друга, четыре! И ты все равно отказываешься признавать, что ты теряешь! Отказываешься от счастья из-за каких-то надуманных страхов и ложных ценностей! Неужели ты думаешь, что ты будешь счастлив с Мэделин? Или может счастливым тебя сделают слава и богатство?! Что-то я не видела счастья на твоем лице в Лос-Анджелесе! - Я такого не говорил, - упрямо говорит Коул. - Так, а в чем же тогда дело?! – кричу я. – А, хотя какая разница! Ты мне сто раз уже объяснял, но видимо я просто не могу понять, как карьера может быть важнее, чем это, - я указываю на рассыпанные по столу письма и вещи. – А знаешь, Коул, я так больше не могу! Я так устала – дрожать от одного твоего взгляда, изнывать от легкого прикосновения, пытаться понять твои мотивы, оправдывать твои поступки, прощать тебя и из раза в раз бороться за тебя. Еще немного и от меня не останется ничего... Ты и так растоптал меня практически в порошок. Пора с этим заканчивать, Коул! – я решительно сжимаю кулаки. – Давай расставим все точки над И раз и навсегда. Я даю тебе последний шанс быть со мной. Принимай решение. Давай, вынеси свой приговор, и я обещаю, что мы навсегда закроем этот вопрос. - Лили, не заставляй меня, прошу, - я вижу боль и страх в глазах Коула. – Я не хочу тебя терять. Он протягивает мне руку, но я не слышу мольбы в его голосе. Я спасаю крупицу себя – все что от меня осталось. Шагаю в пропасть. - Коул, считай это актом твоего милосердия. Я больше не вынесу. Клянусь, сегодняшний день стал маленькой смертью для меня. Поверь, еще пара таких моментов и от моего сердца уже ничего не останется. Прошу, Коул. Дальше так продолжаться не может. Пожалей меня. Хотя бы ради того, что было между нами. Хотя бы ради того парня, который писал эти письма и считал меня центром вселенной... Главное пообещай самому себе, что ты не пожалеешь о своем выборе. Коул опускает голову. Он молчит, лишь тяжело дышит. Я замечаю, что его плечи едва заметно подрагивают, но это не смягчает моей уверенности. Мое терпение на пределе, нервы как струны, готовые лопнуть в любую секунду. - Решай! – кричу я, и Коул вздрагивает. – Это же так просто – да или нет! Проходит секунда, вторая, третья... - Нет, - шепчет он тихо, и мое сердце обрывается и рассыпается на миллион осколков. Я сама его заставила сказать эти слова, но я совершенно не подумала о том, что будет со мной, если я услышу отказ. Я горю живьем изнутри, адское пламя сжирает во мне все органы и чувства. - Уходи, - шепчу я обессиленно, но Коул не двигается. – Убирайся! – кричу я. Я хватаю стопку писем и со всей силы впечатываю их ему в грудь. Так сильно, что он отшатывается. - Лили, не надо, - тихо просит он. – Ты настоящий трус, Коул! Трус и предатель! Ненавижу тебя! И письма свои забери! На память! Пусть они останутся у тебя как свидетельство самой большой ошибки в твоей жизни! Проваливай! – я снова толкаю его в грудь. – Убирайся из моего дома! Рыдания рвутся из моей груди, но я держусь из последних сил. Я еще раз толкаю Коула к двери, и он отступает. Коул пятится спиной под моим натиском, словно ребенка прижимая к груди пачку непрочитанных писем. В его глазах я тоже вижу боль, но от этого не легче. Он упирается спиной в дверь и от удара словно приходит в себя. Стряхивая с себя наваждение, он мотает головой, резко поднимает лицо, встречаясь своим горящим упрямым взглядом с моим. - Прости меня, - говорит он одними губами. Затем сжимает зубы, открывает дверь и, в последний раз взглянув на меня, скрывается за ней, громко хлопнув на прощание. Я без сил падаю на пол, рыдания вырываются из моей груди, душат меня, не давая вздохнуть. Я все испортила... Своими руками разрушила все, что могло бы быть между нами. А может, никогда и не могло... Сквозь рыдания я слышу, как на веранде кто-то крушит садовую мебель. А затем все замолкает и становится жутко тихо. Я понимаю, что Коул ушел. Окончательно и бесповоротно. Я сама его прогнала. Я сворачиваюсь клубочком на холодном полу и проваливаюсь в забытье...