Полтора месяца спустя
Слова чёткие, ровные, с небольшими, почти незаметными острыми клинками на каждой из букв. Таким шрифтом были написаны почти все учебники в Хогвартсе. Гермиона идеально изучила его за последнее время. Прошло почти два месяца. Каким-то образом, когда умоляешь себя не считать дни, ты, как назло, всегда до секунды знаешь, когда наступит полночь. Она почти не отрывала взгляд от этих едва заметных клинков. Они стали её спасением, личной азелаиновой мазью, костеростом, зельями и личными бинтами, смоченными в бадьяне. Но как всегда бывало с магическими ранами, как только Гермиона отводила взгляд от книги, отвлекалась даже мысленно, ложилась в постель — наросшая за день кожа вновь слезала лоскутками. Гермиона поднималась утром с кровати и думала, как так получилось, что вся её простынь не пропитана кровью. — ...нет, не с Отряда. Точнее, нельзя только их, это привлечёт... Тогда она съехала по стене в раздевалке, точно услышав, как что-то в ней надломилось. Словно перелом кости, когда все ткани в острых ошметках раздробленного сустава. Только её оболочка была прочно сшита, ни одного шва снаружи, лишь внутри кровавое месиво, которое почему-то не было видно другим. Она даже не помнила, сколько там просидела. Вот так. Почти оглохла от горя, даже не слышала собственных всхлипов. Ей казалось, что в таких случаях должен быть какой-то регламент. В голове Гермионы вертелись вырезки статей о первой помощи, о том, что делать, если на тебя напал оборотень, потому что, наверное, сейчас, сидя в Большом Зале, она могла сравнить своё состояние именно с этим. Как будто тяжёлая пасть припечатала её укусом и разорвала надвое, наплевав на весь прочный сплав, и теперь девушка пыталась не задохнуться, зажав рану, наложив жгут. Её обязательно должны были найти, дать настойку, сказать, что это всё глупый сон. Но в итоге это не было похоже на болезнь. Скорее на похороны. — ...невозможно не воспользоваться ситуацией, пятница и... Потому что только когда кто-то погибает, об этом пытаются не говорить. Все обходят эту тему, стараясь не ворошить раны. У тебя в руках оказывается карт-бланш на истеричное поведение, несдержанность; тебе вдруг теперь можно просто сидеть с мальчиками, пока они играют в шахматы, и неотрывно пялиться в график домашних заданий. И не будет ни одной шутки в сторону. Вдруг оказывается не проблемой, если ты ни разу не кивнёшь на рассказ Джинни, совершенно точно его прослушав. Главное, что ты просто не плачешь. Гермионе хотелось как следует порыдать, вернуться в последний день каникул. Но оказалось, что для слёз тоже нужно быть достаточно сильной. А у неё создавалось чувство, что если она сейчас отпустит корешок книги, мир развалится по частям и разотрёт её в труху. — ...да, у меня с Когтевраном сегодня Чары, я передам ей, без проблем... Гермиона была уверена, что это невозможно. Невозможно просто выдрать из жизни кусок и вернуться к началу. Как лишить себя половины сердца и делать вид, словно ничего не произошло. Но кажется, половины сердца лишилась только она. Да уж. Она лишилась каждого из внутренних органов, судя по боли, когда Гермиона становилась под тёплые струи воды и закрывала глаза. Ей хотелось разрыдаться. Хоть раз. Потому что она была уверена, что он не сможет. Он смог. Шок от осознания заморозил в ней всё, как у людей, которые провели несколько часов кряду на дьявольском морозе и потеряли способность управлять конечностями. Гермиона потеряла возможность избавиться от дьявола, сидящего внутри, пожирающего её по краям, доходившего до самой сути. В такие моменты девушку просто начинало трясти. Потому что от её дьявола невозможно избавиться. Он был кастомизирован, как один из черенков метлы для богатеньких детишек, лично разработан и внедрён под кожу, словно вирус, специально сделанный так, чтобы вступать в реакцию с любым обезболивающим зельем, поглощать его без остатка, делать больнее лишь за мысль, что ты попробовала от этого избавиться. Её дьявол не нарисован на детских книгах или на социальных плакатах, висящих возле рукомойника в Трёх метлах, где что-то смахивающее на черта предлагало запрещённые зелья. Нет. Это было бы слишком просто. Её дьявол сидел на другом конце Большого зала, она даже сейчас чувствовала, что он поправлял волосы, самодовольно фыркал и смотрел сквозь неё. Он действительно смог. Малфой не появлялся в их кабинете. Гермиона говорила себе, что там тихо, там нет ничего, что мешало бы ей в сотый раз за день возвращаться к зазубринам на буквах — поэтому она приходила. И точно знала: его там не было. Никакого запаха вишнёвых сигарет, разбросанных упаковок черничных жвачек, вызывавших у неё раздражение, и тонкого запаха геля для душа, который становился отчётливым, когда его тело покрывалось капельками пота. Потом она чувствовала этот запах на ладонях, которыми оставляла отпечатки на его лопатках, когда он был сверху. Ничего из этого. Только чистый воздух и взгляд сквозь. Как будто не было ничего. Совсем ничего. Даже ненависть, витавшая в них, всегда казавшаяся ей затаившимся зверем, сменившим оболочку, но не огонь внутри, и тот пропал. Их больше не было. Совсем. — Гермиона? — послышался голос Джинни совсем рядом. Уизли, сидящая слева, повернула голову. — Мы встречаемся через час после уроков на крыльце Хогвартса и идём в Хогсмид праздновать день всех влюблённых! — произнесла она чересчур весело, дотянувшись до гренки с бледно-розовыми бортиками. Гермиона старалась не поднимать глаз. Ей никогда не нравился розовый. Но впервые этот день чувствовался заострённым ножичком с розоватой рукояткой прямо у неё в груди. — Ты слишком самоуверенна, Джин, — перехватила Ромильда, — не забывай о нашем Верховном Инквизиторе, который... — протянула она, делая очевидный акцент на должности Амбридж. — Нигде в правилах не сказано, что мы должны уточнять это именно у неё, — хмыкнула Уизли, которая явно решила использовать оружие Амбридж против неё же. — Макгонагалл разрешит, только чтобы взбесить Амбридж, я уверена. Гермиона, ты слышишь? — Да, но... — прочистила горло девушка после долгого молчания. Кажется, боль забирала из организма всю влагу. — Боюсь, я не смогу, Джинни. — Перестань, будет весело! — перебила её подруга ещё до того, как предложение было полностью закончено, как только услышала тон. — Мы соберёмся с девочками, прогуляемся по магазинам, купим что-то интересное... — В Твилл и Татт завезли коллекцию белья на День святого Валентина, чёрт, вы видели? — простонала Лаванда, доедая йогурт. — Это потрясающе. — Было бы для кого его покупать, — хмыкнула Ромильда, стреляя глазами куда-то в толпу, но Гермиона не собиралась под страхом смерти переводить взгляд в ту сторону. — Необязательно покупать для кого-то, — слегка раздражённо ответила Джинни, намазывая масло на тост. — И вообще, необязательно быть в отношениях, чтоб наслаждаться этим праздником. Мы его проведем в любви к себе, и ты, Гермиона... — настаивала она. — Джин, я правда не могу, — вздохнула Грейнджер, оторвавшись от книги. Её лицо выражало искреннюю жалость. Она уже почти профессионально отыгрывала ложь. — У меня дополнительные по Нумерологии вечером, я... — Гермиона запнулась, опустив глаза на секунду на обложку книги, которую прикрыла, оставив палец на нужной странице. — Я весь прошлый семестр не уделяла этому достаточного внимания. Она уделяла достаточное внимание лишь его затылку, косым мышцам, ухмылке, которая на вкус была как крепкий двойной ристретто, выпитый залпом. И теперь на этом месте была дыра. Зияющая и по цвету почти как нефть, когда рвутся артерии. И Нумерология... она отлично подходила. Ровно до того момента, пока Гермиона не натыкалась на особо сложный ряд и вспоминала, что он читал руны без словаря. Это самое тяжёлое в расставаниях. Как-то справиться с ассоциациями, которые окружают тебя, загоняют в угол и добивают почти лежачим. — Да ладно, Гермиона, тебя никто почти не видел весь прошлый семестр, — наклонилась к столу Лаванда. — Мне в какой-то момент показалось, что ты сменила факультет, — хохотнула она. — Могу поспорить, ты готова к Нумерологии. — Правда-правда, ты слишком много учишься, — одна из девушек кивнула головой со знанием дела, но гриффиндорка не обратила на это внимание, сосредоточившись на обеспокоенном взгляде Джинни, когда она повернулась к ней и понизила голос. — Гермиона... Это резануло по ушам, как пересекающиеся волны техники. Её имя этим тоном. Что-то на грани раздражённости, сочувствия и глубокого сострадания. Этот тон был на вкус как слово «неотвратимость». Тоже мерзкое. — Джинни, — уверено произнесла Гермиона, посмотрев на неё в ответ, — всё в порядке. Правда, — улыбнулась она. — Но я не могу проигнорировать профессора Вектор из-за дня всех влюблённых! — она слишком театрально цокнула языком. — Но ты обязательно повеселись! — Почему ты ничего не ешь? — Джинни опустила взгляд на её тарелку. Гермионе стоило усилий удержать улыбочку на лице, а это уже о чём-то говорило, учитывая, какой искусной она стала во лжи за эти полтора года. Он научил её всему самому плохому, что в ней было. И оставил справляться с моральной пропастью в одиночестве. — Я проснулась раньше и успела перекусить, — отмахнулась Гермиона. — Потом обязательно расскажешь о том, как сходили. — Слушай, я могу остаться с тобой, если... — начала Джинни ещё тише, отодвинув от себя тост и вовремя потеряв интерес к пустой тарелке Гермионы. И она воспользовалась этим же раздражающим жестом, характерным для психотерапевтов, которые говорят пациентам что-то вроде: «Опиши своё состояние от одного до десяти» после того, как кто-то серьёзный с усталыми глазами вдруг сказал, что жить ему осталось месяцев шесть. Гермиона взяла Джинни за руку и рассмеялась. — Что за глупости! Это получилось так натурально, что её плечи даже успели почувствовать облегчение после того, как обстановка за столом разрядилась. Как будто девушки вдруг перестали подозревать, что она инфернал. — Всё в порядке, Джин, — посмеиваясь, сказала Гермиона, смотря в глаза подруге. Всё в порядке, Джин. Всё в порядке, это просто дежавю. Всё в пёстрых розовых тонах, как будто Амбридж превратила школу в свой личный кабинет, всё почти так же, просто больше нет поцелуев Виктора, от которых разило надеждой, чтобы от неё в конце разило отвращением, когда она смотрела в зеркало. Всё в порядке, только кожи на ней нет, удалено несколько рёбер, и то месиво, которое в прошлом году было раной, теперь не зашить, кажется. Но только кажется. Это произошло неделю назад. Ей казалось, что станет легче. Как курильщику нужна последняя сигарета, чтобы поставить точку. Она помнила тот вечер, он был пропитан раздражением. Невилл пропалил ей прядь недостаточно метко пущенным заклинанием, а через пару минут после её выхода из Выручай-комнаты, Гермиону догнала Турпин, которая слишком спешила, чтобы дождаться своей очереди. Чёрт возьми. — Не беги так быстро, здесь слишком большое эхо, — шикнула на неё Гермиона, пытаясь одним лишь взглядом уничтожить каблуки когтевранки, которые, кажется, были заколдованы таким образом, чтобы цокать как можно громче. — Как и во всём Хогвартсе, — зыркнула на неё девушка. — Мы сегодня задержались, у меня завтра пара со Снейпом, если я не... — начала она с таким раздражением, как будто их сегодняшняя задержка была всецело и полностью виной Гермионы. — Стой, — она остановила её за локоть, почти уверенная в том, что слышала шум, но это вполне мог быть шум юбки или... — Гермиона, я понимаю, что ты очень важная подруга Гарри, — она резко высвободила локоть, язвительно хмыкнув, — но лично я не собираюсь... — девушка ойкнула, когда из коридора вынырнул Гойл и схватил её точно в том же месте — у локтя. — Куда собралась? — на его круглом лице вырисовалась улыбочка. — Чёрт, — Гермиона ругнулась, сделав шаг назад, и почти рассмотрела вариант просто проклясть его чем-то несерьёзным. Её руки схватили, соединив локтями сзади, и ей в нос ударил сильный запах мужского одеколона. — Я... Пусти! — дёрнулась она, видя, как лицо Пьюси расплылось в улыбке точно так же, как и Гойла. — Профессор Амбридж! — крикнул слизеринец, не переставая ухмыляться и сдерживать её попытки вырваться. — Кажется, здесь нарушители порядка! Гермиона перевела взгляд вглубь коридора и увидела, как полноватое короткое тельце, затянутое в твид, который был явно не совсем по размеру, приближалось семенящей походкой. Она точно рассмотрела бы в костюме Инспектора ещё пару-тройку особо отвратительных деталей, если бы не фигура, шедшая рядом. Боже. Сегодня было дежурство Инспекционной дружины. Девушка отвела взгляд от Драко, утыкаясь зрачками в эту улыбочку. Её начинало тошнить от этого проявления мимики. — О, мисс Грейнджер, — едва не пропела Амбридж, сложив рука в руку. Она смотрела на неё как на доклад идеального размера, написанный идеальным почерком. На розового цвета пергаменте. — Ну конечно. Почему-то этот факт не вызывает во мне ни грамма удивления, — она подняла брови. — А вы, милочка... Отвечайте, — повысила голос Амбридж, когда Турпин просто яростно выдохнула, поведя плечом в явных попытках отделаться от Гойла. — Лайза Турпин, — буркнула она. — Позвольте поинтересоваться, что вы делали после отбоя в коридорах? — таким же елейным голосом спросила Амбридж, наклонившись. — Вместе с мисс Грейнджер? — Прошло всего полчаса после отбоя, мы... — начала Гермиона, смотря на Лайзу. Чувствуя на себе полный раздражения и злости взгляд. И это было лучше. Лучше, чем взгляды вскользь. И она насладилась бы этим чувством. Просто поразительно. Люди действительно начинают скучать по самому плохому прошлому, как болезнь, как шторм, который всегда тянет назад. — Помолчите, мисс Грейнджер! — рявкнула Амбридж, явно не собираясь давать ей слово раньше задуманного. — Мы не были вместе, просто пересеклись в коридоре, — ответила Турпин достаточно уверенно. — Я возвращалась из библиотеки, задержалась над докладом. Она заметила даже в относительной темноте, как дёрнулась губа Амбридж от слишком ровного ответа. — Занятно... — сквозь зубы протянула профессор, но в её глазёнках появилась искорка, достаточно было лишь повернуться к Гермионе. — А что же насчёт вас? Библиотека. Чёрт. Это было самое очевидное, самое подходящее. Как часто Турпин вообще видели в библиотеке? — Я возвращалась со свидания, — бросила Гермиона, глядя на Амбридж, — и не рассчитала время. Пусти меня, — бросила она, повернувшись через плечо, и дёрнулась, когда почувствовала, как хватка на её локтях становится сильнее. — Свидания? — протянула профессор жабьим голосом. — Вы знаете, что школа — это учебное заведение, а не... мотель? — её губы изогнулись в гримасе отвращения, как будто у неё к мотелям было что-то сугубо личное. — Мы просто прогуливались, это запрещено? — вздёрнула девушка подбородок. — С кем? — Какое это имеет отношение к делу? Да пусти меня! — она вырвала один локоть из лап Пьюси и выровняла спину. — Я здесь сейчас одна и... — Отвечайте на поставленный вопрос, иначе баллы в чаше вашего факультета станут не единственным, что вам грозит, мисс Грейнджер, — проговорила Амбридж, ступив на шаг вперёд. Как будто после назначения Дружины эти баллы успевали возмещаться хоть в каком-то объёме, даже учитывая то, что Спраут награждала Гарри двадцатью баллами всякий раз, когда тот передавал ей лейку. — По уставу, который войдёт в силу в течение нескольких дней после заверения многоуважаемого министра, а он точно его одобрит, он целиком и полностью в этом вопросе полагается на мою компетентность, — подчеркнула Амбридж, переведя глаза сначала на Драко, а затем на Пьюси, — причиной исключения ученика из школы могут стать три нарушения разного характера. А у вас, милочка, их куда больше. Имя! Гермиона внутренне выдохнула. Они шли по списку. Каждый раз люди уходили по алфавитному списку. И она точно знала, кто вышел раньше неё и должен уже давно быть в своей башне. — Голдстейн. Энтони, — спокойно произнесла Гермиона. — Значит, мистер Голдстейн, — достаточно удивлённо протянула Амбридж. Она явно была бы куда счастливее, получив кого-то вроде Поттера. — Очень приятный молодой человек, будем надеяться, что ваше пагубное влияние не передастся ему. Не хотелось бы, чтоб у его отца возникли проблемы на работе, — она хихикнула, угрожающе потерев рука об руку. — Нам очень жаль, профессор Амбридж, — выверенным голосом произнесла Турпин, но если она надеялась сыграть раскаяние, то у неё плохо получилось. — Мы можем отправиться в свои баш?.. — Абсолютно исключено, моя дорогая, — просияла Амбридж, наслаждаясь положением. — Назначаю вам взыскание, чтоб закрепить понимание обязательности правил, предписанных в уставе школы. Но... — она вдруг запнулась, деловито осматриваясь, как будто раздумывая, — дело в том, что я тороплюсь... на дисциплинарную работу с профессорами школы вдали от ученических глаз. Это учебное заведение просто невозможно оставить без присмотра, — подняла Амбридж подбородок с нарочитым вздохом. — Профессор, мы можем помочь вам, если пожелаете, — прогундел Гойл, не стирая с лица улыбку. — Как с Долгопупсом, — переглянувшись с Пьюси, они заржали, и Гермиону затошнило. — Да, профессор, мы проследим за нарушителями, пока вы не вернётесь, — Пьюси притянул Грейнджер к себе, но она уперлась каблуками в пол, сцепив зубы от боли, когда кожа на руке натянулась. — Они же не могут уйти безнаказанными, — протянул он, глядя на Гермиону. — В воспитательных целях это действительно более мудрое решение... — Амбридж тёрла руки, с сомнениями осматривая девушек, покачиваясь на подошвах туфель, которые скорее походили на балетки. — Я возьму её, — Драко ступил вперёд, взял Гермиону чуть ниже плеча и грубо вырвал из руки Пьюси. Он не церемонился, потянув её так, чтобы она встала ровно. Но Гермиона почти не заметила. Она стояла ровно, пытаясь... пытаясь сделать вид, что небольшие волоски на её руках не встали дыбом из-за мурашек. Выражение лица Гермионы сейчас выдавало в лучшем случае шок, в худшем тот самый вид, когда человек погружается внутрь себя, смотря в одну точку. Только точка её сосредоточения чувствовалось отчётливо — чуть ниже плеча. Ей пришлось приложить усилие. Действительно усилие, чтобы перестать ощущать себя в безопасности. — В смысле?! — возмущённо воскликнул Пьюси, сжав и разжав руку как ребёнок, у которого из-под носа утащили игрушку. — Это я её... — Я смогу её проконтролировать, — Драко повернулся к Амбридж, игнорируя реплику однокурсника, и Инспектор важно кивнула. Гермиона могла поспорить, она выбрала слишком длинный путь, подмазываясь к его отцу. — Хорошо, Драко, останешься ответственным. Скажем... двух часов будет достаточно, — сладким голосом решила женщина и вновь посмотрела на девушек с удовлетворенной улыбкой, задерживая на Гермионе особо пристальный взгляд и явно пытаясь вкусить эту эмоцию как можно дольше. О, наверняка, это будет самое быстрое дисциплинарное совещание за всё время. Она ни за что не пропустит возможность. — И да, минус восемьдесят баллов с каждого факультета за нарушение правил. — Гермиона была уверена, что чашу Гриффиндора просто стошнило пустотой. — Я дам вам освобождение от завтрашних уроков за содействие, — Амбридж по-матерински похлопала Гойла по руке, как будто присутствие на уроках хоть что-то меняло в его жизни. — Вы знаете, что нужно делать. Она просеменила по лестнице вверх, и Драко проводил её взглядом. Турпин сжала губы в немой ярости. Сама виновата, идиотка. — Нужно развести их по отдельным кабинетам, — произнёс Драко рядом с её затылком. Гермионе пришлось напомнить себе, что она ненавидит его. Каждый раз приходилось напоминать, чтобы бороться с этим ощущением цепи, которая становилась короче, буквально притягивая её спину к торсу парня. Она действительно всё ещё слышала звон цепей. — Давай я пойду с... — начал Пьюси. — Сам справлюсь, — бросил Драко, потащив её вперёд и не слишком заботясь о том, чтобы кто-то услышал его ответ. Амбридж выделила себе подсобку. Замок щёлкнул то ли от невербального заклинания, то ли от пароля. Это чувство простое. Как ухватиться за верёвку, когда скользишь с пропасти прямо вниз — Гермиона едва сдержалась, чтобы не сделать так же, когда он захлопнул за ними дверь, отпустив её руку и толкнув вперед с порога. Здесь пахло затхлостью, несмотря на несколько парт, стоявших в ряд в небольшой комнатке, и наколдованное окно. До этого места ещё не добралась рука Амбридж, поэтому оно выглядело как бывшая архивная — никаких блюдец с котиками. Гермиона глянула на три парты, на которых стояли знакомые ей перья, только разной величины, и если бы здесь хватало освещения, они, скорее всего, были разного цвета. Она слышала разговоры в гостиной, о том, что теперь таких вот методов наказаний стало больше. Поговаривали, что некоторые из этих перьев отдирают от мяса кожу, но Гермиона старалась держать в голове то, как распространялись сплетни. Вот так просто вырезание слов на коже стало почти что нормой. От этого даже не передёргивало. Она услышала эхо собственных каблуков, когда отошла немного дальше. Гермиона действительно боялась, что не выдержит, если не перестанет дышать. Но здесь почему-то было теплее, кабинет меньше, и она была уверена, что даже если задержать дыхание, минут за пять стены пропитаются вишнёвым табаком и жвачкой. — Так... какое перо предпочитаешь? — повернулась к нему Гермиона, замечая, что её голос звучал ровнее. Куда ровнее, чем она себя чувствовала. Скорее всего, это шок. Да, точно он. — Говорят, они бывают... — Не строй из себя идиотку, Грейнджер, — раздражение щёлкнуло в нём моментально, когда он бросил на неё быстрый взгляд, лишь скользнув холодом по щеке. Он оставался прямо у двери. Максимально далеко. — Мне казалось, я больше не твоя забота. Окно наколдовано кое-как. Даже отсюда она могла увидеть помехи — небо не выглядело так чисто в полдвенадцатого ночи. — Моё время — моя забота, — фыркнул Малфой. — Я не собираюсь всю ночь смотреть, как эти долбоёбы вкушают власть. Хотя для тебя забота даже о себе — пустой звук, учитывая то, что тебя поймали. Это почти начало. То же раздражение, такое сильное, что граничило с попыткой сдержаться, чтобы не броситься. Гермиона, кстати, поняла, что так и не спросила, почему же он ни разу не бросился. Наверное, это шло вразрез с аристократическим воспитанием. Или ему тогда было отвратительно марать руки. Интересно, это тоже вернулось? Как холод во взгляде, который он, впрочем, тоже у неё забрал. — Тренировки с Отря... — Мне неинтересно, — оборвал ее Драко, все так же не глядя. Гермиона потупила взгляд, а затем села за парту. Луна бросала блики на её руки, и она увидела, как они слегка дрожали. Ей казалось, это остаточный инстинкт — тот же, что и с верёвкой. Что-то в ней чувствовало, как это неправильно — быть так рядом и не обнимать его. Не обнять ни разу за полтора месяца. Даже не заговорить. Она гордилась собой, наверное. Говорят, подсевших на наркотики пристёгивают к постели, чтобы те пережили ломку, вводят в коматозное состояние. Она выжила сама. До этого момента. Потому что треснувшее в ней нечто оглушало в тихом классе, когда её подбородок задрожал. — Я скучаю по тебе, — выдохнула Гермиона, чувствуя горячие слёзы на щеках. В его присутствии всегда было так просто заплакать. — Пройдёт, — равнодушно бросил Малфой после короткой паузы. Драко стоял у противоположного конца, закрыв глаза и упершись затылком в дверь. Руки в карманах. Ровная спина. Не хватало только улыбки — личной подписи. Но такая сейчас горела у неё в груди — эта боль была её личным клеймом, так что, пожалуй, и она сойдёт. — Ну, я рада, что у тебя это так быстро зажило, — выдохнула Гермиона, попытавшись усмехнуться, но больше походило на всхлип. Она вытерла нос, пытаясь избавиться от слёз. Должно быть, это выглядело довольно унизительно. И она всегда думала, как чувствовали себя люди, которые плакали, идя по улице? Теперь девушка больше не осуждала этих людей внутри. — Грейнджер, думай об этом, как о чём-то позитивном, — протянул Драко, наконец открыв глаза, но ей казалось, что они стеклянные. Возможно, так падал свет. Или она не могла точно понять из-за слёз. — Ты многое знаешь обо мне теперь. Используй это с умом. Она бросила на него взгляд, облизав губы. — Перестань, — произнесла Гермиона дрожащим голосом. — Перестань делать вид, как будто кто-то из нас сможет это сделать. Встретиться с ним на поле боя? Что может быть проще. Гермиона хорошо знала обо всём, что говорили о войне. О тяжести выбора. Но этот выбор не стоял. Она просто не верила, что они сделали бы что-то друг с другом. Не после того, как вместе наряжали ёлку. Люди, наряжавшие вместе ёлку просто не могли стать причиной смерти друг друга. — Ранить или... — Не переживай, у меня есть способ уничтожить твою любовь. Даже целых три, — Драко хмыкнул, выделяя то самое слово. Он почти прыснул от насмешки. Гермиона увидела, как он смотрел на неё, впервые за всё это время. Ей стоило думать о том, как она выглядела. Это было бы нормально. Но она думала лишь о том, как выбраться из этой передряги живой. — Знаешь, мне ведь даже не нужно лишать тебя жизни. Достаточно немного скосить в сторону, — Драко повёл рукой, прищурив один глаз, и усмехнулся. Гермиона сглотнула слёзы и покачала головой, приоткрыв рот. Она смотрела на гетры, которые в нескольких местах стали темнее от упавших слёз, и не верила, что это действительно происходило. Он правда ей угрожал. И это была та самая черта Малфоя, о которой все говорили. Он умел заставить тебя верить, если ему это было нужно. Но её друзья... это чувствовалось, как ещё один нож. Самый острый из них, наверное. — Знаешь, — Гермиона вытерла нос, пытаясь звучать так, чтобы можно было разобрать хоть что-то. Девушка надеялась, что если на двери не стоит заглушка, они подумают, что она рыдает от боли. И даже не ошибутся. — Это так невыносимо, потому что в какой-то момент чувствовалось, как будто нам действительно суждено. В какой-то из моментов, когда они сидели на Астрономической башне, и она тогда впервые узнала, что скрывалось за броней, которую Драко закрывает ухмылкой и уничижительным взглядом. В момент, пока он слизывал крошки печенья у неё с пальцев или пока она засыпала, больше не боясь кошмаров. В какой-то из них это точно чувствовалось так. — Как в сказке, ну да. Очень в твоем стиле, — закатил глаза Драко, едва она успела договорить. — Но передай сказкам, что плохие концовки тоже должны существовать. Чтоб все понимали прелесть хороших, — он перевёл на неё прямой взгляд. — Считай нас небольшой жертвой в угоду всем остальным историям. И сейчас Гермиона сидела посреди шума Большого Зала, пытаясь не выглядеть как разбитая тарелка, которую наскоро перемотали чароскотчем и внезапно то, что ныло занозой под кожей все эти полгода, стало подарком. Нет ничего хуже боли, которую замечают все вокруг. Пока это была только Джинни, и Гермиону мутило от её сочувствующих взглядов, которые подруга бросала на неё, когда думала, что та не видела. В остальное время она была подчёркнуто веселой, как будто весёлость передавалась воздушно-капельным. И от этого мутило не меньше. Гермиона бросила взгляд на наколдованных купидонов, которые разбрасывали по Большому залу конфетти, растворяющееся за пару сантиметров до соприкосновения с едой, и поднялась. Нумерология была отличным оправданием. Пока она наблюдала за этими небольшими зигзагами, украшающими буквы. И ей казалось, он специально. Что-то связывало их до сих пор — тысячи иголочек древнейшей магии, Гермиона могла поклясться, что Драко чувствовал, когда она набирала в лёгкие воздух, чтобы это как-то вынести. И смотрел на неё, выбивая из лёгких весь дух. Её сумка соскользнула с плеча и покачивалась на локте туда-сюда, пока она смотрела ему в глаза. Пара секунд, прежде чем он дёрнул головой, отбросив прядь со лба, и отвернулся. И так случалось всегда. Ей казалось, она начала исцеляться. А потом они встречались взглядами.***
Ей казалось, это проходит. Она съела сегодня почти половину тарелки салата. Почти половину. И сейчас желудок сжимался, пока она стояла голыми коленями на кафеле, придерживая волосы, и её рвало. Чёрт возьми. Чёрт. Гермиона чувствовала, как тело тряслось в спазмах, когда она кашляла. Девушка держалась за всё ещё влажную стену после принятого ею душа, а это значит, что ей удалось поспать всего пару часов. Возможно, и того меньше. Но она спала, а не вздрагивала от кошмаров даже эти считанные минуты, так что... это можно было считать успехом. Её трясло. Гермиона вновь склонилась над унитазом, выплевывая лишь густую слюну и чувствуя, как желудок начал ныть. У неё было чувство, будто он действительно приклеился к задней части спины и выворачивал сам себя. Девушка сложила на ободке руки, пытаясь успокоиться. Дыхание. Она постаралась сосредоточиться на дыхании и течении мыслей. Медитации. Она пробовала, но ей было опасно оставаться наедине с мыслями. Опасно оставаться наедине. В тишине. Злые псы, сидящие у её висков, срывали цепи и обещали обглодать кости. Она утыкалась в книжку и слушала бессмысленный трёп Джинни, которая точно знала, что Гермиона её не слышала... они просто лаяли. Она дёрнулась, услышав, как с громким стуком закрылась дверь в её комнату. Гермиона не успела сообразить, когда увидела в проёме ванной Джинни в одной из своих тонких пижам. В одной из таких, какую она подарила Грейнджер на Рождество. — Гермиона?!.. Ты... — Всё но... — начала она, но спазм скрутил горло, и девушка закашлялась, пытаясь остановить рвотный позыв. Её уже не тошнило. Абсолютной пустотой разве что, даже не было воды. Это такая примитивная аллегория на её внутреннее состояние. Тоже. Абсолютно пустое. Гермиона старалась дышать, вспоминая, что писали в книгах. Дыхание. Нужно успокоиться. Это нервы, просто нервы. И всё было чушью: понимание проблемы не вело к её решению. Никогда не вело. Сколько раз она признавалась себе, что вляпалась? Честно так, без лукавства. И это ни разу её не спасло. — Мерлин, Гермиона, что случи... — Всё в порядке, — выдавила из себя она. Гермиона вдохнула и оттолкнулась пятками от пола, прислоняясь спиной к кафельной стене. — Всё нормально. Я... — она наколдовала бутылку воды под пристальным взглядом Джинни, которая так и замерла на полпути, осматривая её. Гермиона набрала в рот воды и, прополоскав, сплюнула в унитаз. Боже. Это ведь должно когда-то закончиться? — Я, кажется, отравилась чем-то или... — Отравилась? — прищурилась Уизли на секунду, перед тем как повысить голос. — Ты же почти ничего не ешь! На сколько ты похудела? — Джинни, не драматизируй, ты знаешь... — у Гермионы не было сил говорить так же громко. Пластмассовая бутылка едва держалась в руке. — Я вижу, что происходит! Тебе не становится лучше! — кричала Джинни, активно жестикулируя. — Хорошо, ладно, я пойду к нему! — Что?.. — подняла на неё взгляд Гермиона, как будто получив пощечину. — Я приведу его и заставлю кормить тебя с ложки, если понадобится! — Джинни ткнула пальцем с ярко-красным маникюром в дверь. Гермиона сглотнула, чувствуя, как паника возвращалась, добираясь до желудка. Провоцируя новые приступы тошноты. — Боже, нет, не... — Это не шутки, Гермиона, — перебила её Уизли. — Тебе нужно к Помфри, — она звучала слишком серьёзно. И слишком неосторожно. Не так, как все полтора месяца. А Гермиона часто думала, когда подруга сорвётся. — Я надеялась, это пройдёт, думала... — Джинни закрыла глаза и выдохнула, как будто набиралась сил. — Ты ни на чём не концентрируешься, кроме книг, почти ни с кем не разговариваешь, не общаешься, мне кажется, я могу пересчитать по пальцам руки сказанные тобой слова за неделю! Тебя тошнит, несмотря на то, что ты ничего не ешь!.. — она оборвала сама себя, смотря на подругу. — Гермиона, я боюсь за тебя. Это похоже на болезнь. Потому что это чувствуется как болезнь, Джинни. Как-то Гермиона подхватила вирус, когда была ребёнком: невероятно высокая температура, даже лица врачей расплывались перед глазами. Мама пыталась дозвониться до одного из своих знакомых докторов, пока ей проводили диагностику люди из скорой. И сейчас было что-то похожее. Её колотило в ознобе, только не было таблетки, которая могла хотя бы ненадолго снять симптомы, сделать хоть что-то, чтобы белок в крови не норовил свернуться под давлением температур. — Это нервное, Джин, — устало зажмурилась Гермиона. — Я читала, это пройдёт. — Когда пройдёт? — Джинни покачала головой, обводя глазами ванную. — Это не пройдёт, пока... пока ты его не отпустишь. Они не говорили о нём. Гермиона знала, что Джинни провела беседу с мальчиками, поэтому они были слишком тактичными. Чересчур тактичными. Если бы у неё были силы выдерживать разговоры, она заметила бы то, что их лица становились похожи на маску, когда Гарри и Рон находились рядом с ней. Кажется, даже в шее у каждого из них был шурупчик, чтобы не пересматриваться при ней. — Тяжело отпустить кого-то, если он повсюду, — грустно фыркнула Гермиона, подтягивая ноги к себе. Она вдохнула воздух, смотря на облупившийся розовый лак на пальцах ног. — Я не могу перестать думать о том, что всё не должно быть так. Прошло около минуты, прежде чем она заметила. Как Джинни молчала. Гермиона подняла взгляд и увидела, что голова подруги отвернута в сторону, как будто она просто... Гермиона хмыкнула, догадавшись. — Ты думаешь, он правильно сделал, да? Это бы объяснило, почему Джинни ни разу ничего не сказала. Потому что ей действительно нечего было сказать. — Я думаю, он реалист, Гермиона, — выдохнула Джинни, наконец переводя на неё взгляд. — То, что произошло — уже достаточно неправильно, но у него хотя бы нашлись силы это закончить. — Это не его решение, — жёстче произнесла гриффиндорка. — Нет, это его решение, — ответила Джинни тем же. — Если он это сделал, это его решение. Даже если его заставили это сделать. — Ты знаешь, как там все обстоит! У него нет выбора! — раздражалась Гермиона. Чёрт, ей казалось, прямо у неё в груди водят раскалённым углём, прямо по оголённым проводам. Даже руки вновь стали дрожать. — Всегда есть выбор! — крикнула Джинни, не выдержав. — И он сделал свой! Как Петтигрю сделал свой, как сделал свой Сириус! И я даже не осуждаю его. Это не просто история о каких-то предубеждениях, это целая война! У вас никогда не было одинаковых взглядов, он просто... — Джинни измученно провела ладонями по лицу. — Боже, Гермиона, я слышала, как он называл грязнокровкой какого-то парня из Когтеврана в Большом Зале, поддевал его. Малфой просто сделал для тебя исключение на время. И это все, — подруга на миг сомкнула губы, и её лицо исказилось в искреннем сожалении. Даже кончики рыжеватых ресниц и те утонули в этом чувстве. — Мне жаль это говорить, у меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как ты страдаешь, но... у него был выбор. И он выбрал не тебя. Гермиона зажмурилась, медленно качая головой и вгоняя ногти в притянутые к подбородку голые колени. Они были красноватыми из-за падения на плитку перед унитазом. Здесь всё было ядовито. Слова Джинни как будто впрыснули аллерген в атомы воздуха, потому что ей правда не под силу было дышать. Господи, лишь бы это закончилось. Джинни подошла к ней, села рядом, и в её голосе были слышны настоящие слёзы. Те, которые сама Гермиона не могла проронить. Они просто застряли где-то на этой панихиде. — Послушай, я знаю, как сильно ты хочешь видеть в нём лучшее. И я могу его понять — сложно не влюбиться в твой свет, — улыбнулась Джинни, положив ей ладонь на щеку, и Гермиона увидела, что она действительно плакала, — но ты больше не можешь за ним бежать, — прошептала она, покачав головой. — Ты не можешь постоянно идти на компромисс с собой, чтоб не потерять его. Чтоб не дать ему потерять себя, — её палец чертил небольшие короткие линии на её щеке, пока слова поджигали последнее, что в ней оставалось живого где-то внутри. — Это должен быть он. Но если нет... ты должна дать ему уйти, — произнесла Джинни на выдохе, пытаясь проглотить дрожь голоса. Гермиона всхлипнула, зарывшись пальцами в волосы. Ей хотелось расплакаться. Хотелось, чтобы боль куда-то делась, испарилась, стекла хотя бы горячими слезами по щекам, вылилась истерикой на холодном, пропитанном звуками гортанных спазмов полу. Но горе всегда было на шаг впереди, поэтому Гермиона вздрагивала и ныла, пытаясь остановить внутри себя что-то, что болело разрывной гранатой где-то прямо под рёбрами. И наверное, она поэтому так долго молчала. Потому что на самом деле не хотелось слышать. Что Джинни могла ещё сказать, кроме правды? Гермиона уважала её за это. Не за сочувствующие взгляды, как у мальчиков, которые не знали, что сказать, поэтому не говорили ничего; не за брошенные в коридоре почти вопросительные взоры Забини. Никого из них. Джинни всегда не церемонилась, так что получи и распишись — голая, абсолютно беззащитная правда, которая вгрызлась в тело и оставила там следы клыков. Драко всегда выбирал себя. И это Гермионе в нём нравилось, на самом деле. Та самая читающаяся свобода, в то время когда его руки были связаны намертво. Это то, что она хотела взять себе, как амулет, как какое-то слово, перескакивающее от тебя к другому, если вы часто общаетесь, как его черты. Так что... едва ли она могла его за это винить. Как винить за ухмылку или способность горячо её целовать. Это был просто он. А это была она. И они были по разные стороны горящей границы моральных ценностей. И они действительно влюбились друг в друга такими, так что... за сохранение себя действительно стоило воевать. Об этом она думала, открывая шатающуюся дверь в больничное крыло следующим утром. — Мисс Грейнджер? — выпрямилась Помфри, разглаживающая одеяло на одной из коек волшебной палочкой. Гриффиндорка здесь почти не появлялась. Точно не по своей воле. — Что-то случилось? Она приоткрыла рот в инстинктивном порыве. Всё нормально, да? Всё под контролем. Но её контроль остался в разбитых коленках, когда она едва успевала добежать до ванной комнаты; в дрожащих пальцах и мокрых от пота лопатках, когда она вскакивала среди ночи. Ничего не было в порядке. — Да. Я думаю... — произнесла Гермиона сдавленно, — думаю, мне нужна помощь. Прохлада флакона успокаивающего зелья и предписанных десятка баночек, которые нужно было принимать по часам, которые должны были успокоить нервную систему, наладить аппетит и систему пищеварения, ещё пара снотворных... Это было последнее, что она отправила в шкатулочку. Гермиона положила их рядом с его рассказами, рядом с запахом его тела, пока она засыпала, бормоча ему что-то в грудь, хотя даже не была уверена, случилось ли это на самом деле, рядом с шершавой щекой его поцелуя, пока на их губы ложился снег. Она обязательно достанет её оттуда, из недр памяти, как люди сохраняли флаконы духов — запахи разного отпуска, где-то в старости, возможно, когда ей будет далеко за восемьдесят и когда это останется чем-то о первом, серьёзном, почти взрослом. Но когда раны хотя бы немного затянутся. Гермиона сделала глоток, чувствуя, как зелье распространялось по горлу. В этой шкатулке спрятано их счастливое будущее, как недописанная книга, которая где-то будет иметь другой финал.***
Кислота разъедала зрачки, как будто весь мир, как шипучка растворялся в чёрных ободках. Малфой затянулся, чувствуя, как невидимая резинка сократилась, ударяя его грушей для битья в грудь, а потом прямо по вискам, в унисон с выдохом густого, голубоватого дыма. Сосуды сокращались, вызывая боль на секунду, а потом отпуская, разносясь расслаблением по венам. Чем-то, что сейчас для него было доступно только в помятой подожжённой бумаге, скрученной в косяк, или прозрачном стекле с глухим звуком отлетающей пробки, когда отбрасываешь её в сторону, прежде чем сделать глоток. — Заебись? — услышал он ухмыляющийся голос рядом, открыл глаза и повернулся. — Чё это? — пренебрежительно спросил Драко, вертя косяк в пальцах. — Какая-то дикая хрень. Крэбб? — Пьюси развернулся за плечо, устремив взгляд в Крэбба, который баловался принесенной Тео маггловской зажигалкой, пытаясь подкурить сигарету. Вся слизеринская гостиная утонула в дыму. — Мать твою, ты сейчас волосы её подожжёшь, — хохотнул Пьюси, озвучивая ленивую мысль Малфоя, проскользнувшую по затуманенному, как эта гостиная, сознанию, когда он увидел, что копна хорошо уложенных тёмных волос была в нескольких сантиметрах от неуклюжих ручонок Винсента. И мысль эта была настолько неторопливой, что Драко казалось, если бы ковёр с гербом Слизерина под его ногами вдруг оказался пропитан горючим... ему было бы похуй. — Иди сюда. Что это? — кивнул он головой на косяк в руках Малфоя. — Чистое волшебство, — довольно развёл руками Винс, явно удовлетворённый успехом. — Это тебе не дурман-трава из оранжерей Спраут. Классная тема? — спросил он у Драко, расплываясь в улыбке. Со своими румяными от духоты полными щеками был больше похож на младенца-переростка, а не на торговца какой-то дрянью. — Сойдёт, — бросил Драко, лениво закрыв глаза и отбросив голову на резной элемент на спинке дивана. — И даже затейник Винс не в силах порадовать нашего ледяного принца!.. — послышался театральный вздох Нотта, который был поддержан парочкой смешков. Тео сел рядом с Малфоем на диван, и ему пришлось открыть глаза. — Это, наверное, первая посиделка, на которой ты присутствуешь в этом году, — прищурился он, вспоминая. — Мы потеряли тебя, братан, — Тео сжал ладонью его плечо и слегка потряс в приободряющем жесте. — А реально, — включился Пьюси, сидящей по другую сторону столика между ними, — я только подумал, ты тут почти не появлялся. — Были дела поважнее, — буркнул Драко, стряхивая пепел в пепельницу. — Говорят, нашему малышу разбили сердце, — слишком громким шёпотом произнёс Пьюси, гримасничая. Драко знал обо всех этих слухах. Они ходили за ним, как конвои, норовя зацепить за поджилки, то тут, то там цепляясь за самое страшное — правду. С октября шушуканье о том, что у него кто-то появился, обретали в стенах женских туалетов более чёткие образы и даже очевидцев, которые были полнейшей чушью. Доказательством этого было его всё ещё стучащее сердце, пожалуй, слишком быстро теперь из-за допинга. — У меня нет сердца, уёбок, — фыркнул Драко, легко отталкивая от себя Теодора, который довольно расплылся в улыбке, получив одобрение шутки в виде хохота Винсента и Эдриана. И он ведь не соврал даже. Малфою казалось, что его сердце так и осталось где-то там на зашарпанной лавочке в холодной раздевалке, раскрошенное между седьмым и десятым всхлипом из груди грязнокровки. Его смели эльфы, засосали в Тергео и сделали из него алкогольный пунш. Наверное, поэтому он так надирался — пытался отыскать собственное сердце на дне всех этих бутылок. Очень поэтично. Грохот какого-то дерьма оглушал, как всегда оглушали громкие звуки, если ты в стельку. Драко почувствовал секундой ранее укол в ладонь, прежде чем что-то упало на кафель. — Ай, чёрт, — зашипел он заплетающимся языком. — Сука... Кто разбросал в моей ванной девчачьи шмотки? — спросил он сам у себя и через пару секунд сфокусировал взгляд и понял, что движением ладони смахнул на пол женскую заколку, от которой отлетело несколько камней. Кажется, теперь змейка ослепла. — Это общая уборная, Драко, — услышал он знакомый голос. Но не настолько знакомый, чтобы быстро его идентифицировать. Точно не тот, который хотелось услышать. Хотя, кажется, он надрался до такой степени, что единственное, что он был в состоянии услышать через пару часов — это слив воды унитаза, когда его начнёт тошнить. — Драко?.. Салазар... что с тобой? — Паркинсон подхватила его как раз вовремя, чтобы смягчить падение, когда он оторвался от косяка двери и сделал шаг вперед. Ему правда было интересно, как он дополз сюда от кабинета. — Здесь нет общей уборной, Пэнси, — промямлил Драко, повернувшись и поняв, что это действительно мужская ванная комната, не его личная в комнате старосты. Блять. Девчонки часто приходили сюда, потому что по каким-то мистическим причинам очередь в их ванную всегда была километровой. — Ты в порядке? — спросила Паркинсон, придерживая его за плечи, пока он полулежал у неё на коленях. — Я никогда тебя не видела таким... пьяным. — Я круто, Пэнси, — расхохотался Драко так искренне, что эта искренность отскочила от кафельных стен и врезалась ему прямо в горло, наверное, поэтому перехватило дух. — Просто охуенно. Он даже не знал, сколько времени прошло после его ответа. Мир пульсировал, вращаясь перед глазами. Но пусть лучше он вращается, чем вынимает из него по сухожилию, оборачивая вокруг собственной шеи. Драко ворвался в кухню, с таким остервенением ища выпивку в тот вечер, что было такое чувство, что если он сейчас, прямо в этот миг не зальёт реальность, ему не выжить. Словно в нём сидела зараза, смертельная инфекция, которую если не обеззаразить, она атрофирует мышцы, убьёт его нахуй. Смешно. Потому что об этой инфекции следовало думать больше года назад. — Папа сказал, что ты... женишься, — внезапно произнесла Пэнси сдавленным голосом. — А что, твой папа претендовал на мои руку и сердце? — пьяно фыркнул Малфой, даже не пытаясь встать. Ему нужно было добраться до кровати, но тогда бы он уснул, а это значило бы возвращение в реальность, поэтому нахуй сон. Холодный кафель под спиной и трепля Паркинсон были лучше реальности. Всё, что угодно, было лучше реальности сегодня. — Скажи ему, что я пропил всё, что у меня было из приданого. — Нет, он ставил фамильную печать в поздравительном подарке для мисс Майора, — имя Аделаиды Пэнси произнесла так, будто кто-то засунул ей стекла в рот, и наконец выдалась возможность его выплюнуть. — Я думала, ты занят. Так всегда. Трепля Паркинсон просто не могла быть лекарством от чего-либо, даже от этого ада, потому что у неё был какой-то ебаный дар возвращать его к собственным проблемам. — Больше нет, Пэнс, — расплылся он в улыбке, приподнимаясь на локте и замечая, что она сосредоточила на нём взгляд. — Теперь я пиздецки свободен. Видишь? — Драко раскинул руки, сохраняя на лице улыбку. Метка почти уже не болела. Почти не чувствовалась. — Это из-за этого, да? - спросила она, каким-то образом сумев вплести в свой тон пустоту. Ту, которая ошивалась в доме, когда приходишь с работы, а там лишь пустые полки и записка из пары слов. — Оплакиваешь ту, которую не любишь? — хмыкнула Паркинсон, сглотнув и всё ещё придерживая его. — Ты такая дура, Пэнси, — помотал головой Драко и приблизил своё лицо к ней. — Неужели не видишь? Я праздную освобождение. Пальцы уколола резкая боль, и он поднял взгляд, смотря на нависшего над ним Блейза, который выбил у него из руки косяк. Он приземлился на наполированную поверхность стола, усыпав его пеплом. — У тебя недостаточная помойка в башке? — спросил Блейз. Дафна, которая полулежала на мулате на диване ещё минуту назад, пристально следила за разговором, держа подушку на животе. Абсолютно плоском пока что, впрочем. — О, пришла мамочка, — растянул губы в улыбке Тео. — Отъебись, Блейз, — буркнул Малфой. — Дай сигарету, — повернулся Забини к Пьюси и через секунду треснул и его по руке, когда он протянул ему косяк. — Что-то, что не превращает мозг в жижу, пожалуйста, — язвительно произнёс он. — Братан, тебе нечего переживать, как, знаешь... — вдохновлённо начал Теодор, но был перебит. — Ага, эта шутка исчерпала себя, ещё когда мне было одиннадцать, — закатил глаза Забини и перевёл взгляд на Малфоя. — Идёшь? — махнул головой он в коридор, в котором обычно не было принято курить, но после этой тусовки им понадобится сотня очистительных заклинаний и парочка не самых болтливых домовых. Драко оттолкнулся ладонями от бархатной поверхности дивана, чуть задев стол. Ему хотелось пройтись. Одновременное желание подышать воздухом и утонуть в этом дыме. Ему нравилось, как люди превращались в образы — блеклые, расплывчатые. Тогда была вероятность, что образы в его голове тоже перестанут иметь такую фотографическую точность. Как со слепыми. Интересно, слепые видели сны? — Мозг обдолбанного торчка не поможет тебе выбраться из дерьма, — строго проговорил Блейз, бросая на него свирепый взгляд. Тон был бы более угрожающим, если бы не был смазан сигаретой, зажатой между губ, которая вспыхнула от кончика палочки. Драко хотелось рассмеяться. Я уже в полном дерьме, идиот. — Мне не нужно выбираться откуда-то. Я в полном... — Я в последний раз тебя видел трезвым до Рождества, — кажется, сегодня у Забини было в запасе слишком мало терпения, чтобы дослушивать предложения собеседников до конца. — Сколько с тебя снял баллов Снейп, когда ты пришёл бухим на Зелья? Серьёзно, Драко... — О, только не баллы! — округлил стеклянные глаза Драко, театрально ахнув. — Опять проебем факультетский кубок... — покачал он головой, цокая языком, и прислонился к стене. — Ничего, его успокоило то, что я наконец-то не подвергаю всю семью смертельной опасности, думаю, три стопки огневиски он переживёт. Это то, что от него требовалось, разве нет? Сколько прошло времени с тех пор, как он думал о себе, как о фигурке на шахматной доске? Слишком мало, чтобы забыть, пожалуй. Натёртый до блеска ферзь, наверное, коллекционный экземпляр, типа того, чем понтовались взрослые дяди на нудных вечеринках. Ну же, Драко, ходи. Блейз вздохнул, хорошо чувствуя зашкаливающий уровень язвительности. — Ты должен взять себя в... — Как папочка Дафны, кстати? Постоянно забываю спросить, — с деланной наивностью хмыкнул Малфой, посмотрев Блейзу в глаза. — В Пророке написали, что ему резко стало плохо после рождественского ужина... Жаль, не знал, что запеченная утка способна превратить лицо в фарш. Забини поджал губы и ничего не ответил. Драко сощурился и сделал шаг ближе. — Заботься не обо мне, а о будущих судебных исках, — выплюнул он и пошёл обратно в гостиную, удержавшись от кашля из-за слишком концентрированных сладких ароматов разномастного табака. — Тебя поставили в угол? — прыснул Тео, протягивая ему сигарету. — Это просто косяк. — Ага, типа того, — отмахнулся Малфой, забирая скрученную трубочку скорее на автомате. Голова начинала кружиться. — Кажется, Блейз вжился в роль папочки, — он стрельнул взглядом на последовавшего за ним мулата. Забини прищурился. Драко упал на диван, почувствовав, как это отдалось стуком в висках. Блять. — А стоит переживать? — Тео потянулся к банке с пивом и передал её Драко. — Ты даже во времена Турнира был поживее. — Я живее всех живых, не начинай, — закатил глаза Драко. Прикрыв глаза, он услышал голос Гойла и Тео. Нотт отвернулся к однокурснику, вздыхая так, как будто предмет их разговора был чем-то утомительным. Плевать. Драко хотелось откинуть голову назад и просто... Но аромат цветочных духов стал слишком различимым в этой какофонии запахов, чтобы его проигнорировать. Поэтому он перевёл взгляд как раз вовремя. Паркинсон села рядом с ним, улыбаясь уголками губ. Сохраняя минимальную дистанцию. Многолетняя дрессура не испарялась так просто, как оказалось. — Я скучала по тебе здесь, — улыбнулась она чуть шире. — Я вспоминала, как твоя мама устраивала вечеринки в Мэноре... Я с двенадцати лет их ждала, чтобы вручить тебе подарок, — произнесла она, стуча чёрными ногтями по боку банки с пивом, которую держала в руках. У неё оно было с какой-то фруктовой добавкой, что делало эту бурду совсем уж похожей на помои. — Я обычно ждал их окончания, потому что боялся, что на моей руке проклюнутся мозоли от рукопожатий с людьми, которых я едва знаю, — равнодушно ответил Драко, не глядя на неё. Пэнси закусила губу, накрашенную бордовой помадой, которая делала её на несколько лет старше. Она отставила на столик банку, по которой стекали капельки воды, создавая на столе грязное месиво из остатков пепла. — Знаешь, я ведь так и не подарила тебе ничего, ты был так занят... — протянула Пэнси и приблизила ладонь к его лицу, показательно проводя пальцами по воздуху возле его щеки. Не касаясь. — Я бы могла тебя развлечь, — ухмыльнулась она, подсаживаясь ближе. Он чувствовал её бедро сквозь джинсы. — Как в старые времена, — шепнула Пэнси, и её губы опустились чуть ниже его скулы, захватили кожу. Пачкая его щетину в бордовый. — Хватит, — произнёс Драко. — Больше никого нет, я могу побыть с тобой. Он почувствовал, как её густо накрашенные ресницы пощекотали ему кожу, когда она отодвинулась от него на пару сантиметров, чтобы произнести. — Тебе больше не для кого хранить верность, — язвительно фыркнула девушка, и Драко сглотнул, когда её язык прочертил линию на его шее. Ему хотелось тупо закрыть глаза и дать ей сделать своё дело. Разве это не его любимый способ забываться? Сбитое дыхание, горящие мышцы и посасывающие ощущения на коже. Но это было так, блять, бессмысленно. Потому что дыхание выровняется, капли душа впитаются в полотенце и пара минут концентрированного блаженства разобьется о раздвинутые ноги кого-то безликого, кого-то, на ком останутся его прикосновения и пот, и даже их хотелось бы отобрать, чтобы никак с собой не ассоциировать. Это не было проблемой раньше. А теперь его лишили даже этого. Забрали взамен на тот десяток всхлипов. У него даже не стоял. — Ты что, нихера не поняла? — дёрнул Драко головой. — Я тупо не хочу, — процедил он, чувствуя её слюни на шее. — А что ты хочешь? Может быть, мисс Майора? — истерично прищурилась Пэнси, и её точно слышали бы, если бы мозг студентов не был так забит душным сладковатым дымом и слишком медленными разговорами. Они всегда бесили Драко, когда он был трезв. Малфой сам себя бы не вынес, когда был трезв. — О, может, мне стоит звать её миссис Малфой? Ну, знаешь, чтобы заранее привыкнуть? — Пэнси говорила резко и быстро, но глоток в горле означал лишь ком. Паркинсон дёрнулась. — Я хотела выйти за тебя с двенадцати. С тех пор, как начала планировать свадьбу. Даже модели костюмов подбирала те, которые подходят к твоим глазам. Блять, как ему было противно. Почти иррациональное чувство. Разве слова могли оставлять такой радиационный след, что он, кажется, горел даже без дополнительного заклинания на коже и ему хотелось содрать её вместе с этой речью. Драко следовало почувствовать грусть. Разрушенные мечты ничего не навевали никогда, кроме грусти, максимум сочувствия. Но Малфой не мог отделаться от того самого ощущения, что если он сейчас не затуманит рассудок, эта речь его нахуй убьёт. — Драко, я знаю тебя лучше всех, — Пэнси подвинулась ещё ближе и, привстав, уселась к нему на колени. Несколько людей повернули головы, зацепив их взглядом, но это была слишком привычная картина, чтобы удивляться. Была раньше. — Знаю, как сделать тебе лучше, — убеждала его она. — Я не хочу потерять нас. — Да уж, Пэнс, — процедил Драко, скользнув рукой ей на шею под волосы. — Изредка быть телом, в которое вставляют, иногда даже после вопроса про как дела, — проговорил он чётко и злобно, сжав руку на её волосах. — Драко, — шикнула Пэнси сквозь зубы. — Без чувств, иногда даже без похоти, как будто по привычке, не чувствуя даже толики удовольствия, потому что мне блевать охота от того, какая ты жалкая, — Драко вытаскивал из себя худшее, выбрасывал ей в лицо. И это была иллюзия. Марево того, что это поможет спастись. Поможет нащупать то, чем он был раньше, способность ненавидеть так крепко, лишь по факту самого существования человека. Хоть какого-то. Потому что вернуться к началу он уже не мог. Та жалкая пара попыток, пока Грейнджер плакала в классе... та пара гадких слов осталась с мясом в классе. А здесь легче. Здесь текло как по маслу. — Ты до сих пор не уяснила? — он приблизил её лицо к себе, игнорируя вопли. — Я пиздец как тебя не хочу. — Малфой, — услышал он голос Блейза и понял, что скулеж Паркинсон со сжатой ладонью на затылке поверх его руки стал слишком громким. Похуй. Драко оттолкнул её от себя на диван, провёл ладонью по джинсам. Она отлетела, всхлипнув. Он поднялся, усмехнулся и, подняв руку чуть выше, сбросил пустую банку с пивом вниз, чтобы она оглушительно приземлилась на столик, прокатилась по нему и упала на заляпанный ковер. Никто даже внимания не обратил на неё, все смотрели только на него в смятом оцепенении. — Рядовая истерика Паркинсон после пятой рюмки, ничего удивительного, — хмыкнул Драко равнодушно, не смотря на девушку, но слыша, как она глотала воздух. — Развлекайтесь, — легко сказал он, выходя из гостиной под едва слышные перешёптывания, как будто в ожидании новой вспышки агрессии. Но агрессия сидела в нём разъярённым животным, раздиравшим лёгкие, оставляющим следы от зубов на внутренней поверхности кожи. Его нельзя было отпускать от себя насовсем. Чтобы было чем охранять себя от того, что оставалось на дне каждой из бутылок и виделось за секунду до отключки.