***
— Она пялилась на тебя. — Да не пялилась она на меня. — Ещё как пялилась! Ты видела её лицо, когда она заметила тебя? Она ещё и по имени тебя назвала! — Мало ли кто меня знает, я работаю в долбанном баре! — Но чёрт, — агрессивно шепчут в ответ. — Какого она забыла у меня дома? — Я-то откуда знаю! Давай позвоним копам. Нам нужно вызвать копов. — Боже, Бора… Я обдолбанная заехала ей прикладом по башке, ты серьёзно? — Опять? Твою мать, Гахён… — Да я чуть-чуть! Это же просто травка. — Тебе пора завязывать с этим. — Тебе тоже много с чем пора завязывать… — Чего? — Тихо, она просыпается. Шиён чуть-чуть разлепляет глаза, оглядываясь по сторонам. Вокруг всё какое-то тёплое и светлое. Она сидит, облокотившись спиной на стену, кажется, на полу. Пытается пошевелить руками, но у неё ничего не выходит. — Ты что, связала её? — Ну да. — Твою мать, Гахён! — раздается визгливый голос. — Когда ты вообще успела это сделать? — Я на пятьдесят шагов впереди. Шиён хочет разорвать то, чем связаны её руки, но у неё ничего не выходит. Она бы сделала это без проблем — она точно знает, что влитые металлические пластины, укрепляющие её кости, справились бы с задачей без труда — но сейчас почему-то… не получается. Шиён пытается откинуть волосы со лба, чтобы получше рассмотреть помещение — и прямо чувствует, как волосы липнут к стене, как голова её смещается, открывая вид на кровавое пятно в том месте, где только что был её затылок. — У неё кровь идёт. Принеси что-нибудь. — Я не оставлю тебя тут с ней наедине… — Это ты долбанула ей по башке прикладом, как грёбанный укурок! Какого чёрта? Ты можешь просто, твою мать, принести бинты?! — Боже мой, только не ори. Гахён — вроде как — уходит из комнаты, предположительно — кухни, судя по тому количеству всяких баночек и кружек, которыми заставлен стол. Шиён оглядывается по сторонам, не понимая, что шокирует её в этой ситуации больше всего — если она всё же в раю, то какого чёрта ангелы здесь матерятся так громко? Шиён знает, что в её раю была бы Бора, настоящая, живая — пусть и другого возраста; явно моложе — с другими волосами, немного внешностью и манерой разговора. Если же ей снится сон, то она не хочет просыпаться. Но судя по тому, как совершенно по-настоящему сейчас трещит голова — это явно не сон. Эти два предположения сталкиваются внутри её мозга, усиливая боль, и она даже не знает, на что надеется. В одном, только в одном факте Шиён уверена сейчас на все сто процентов — Боры здесь быть не может. Если это взаправду, то точно нет. Боры не может быть в её жизни, потому что Бора мертва. И мертва она — из-за неё. — Давай, я… Посажу тебя. Шиён хочется закричать — нет, стой, не подходи, не! — но она не может выдавить из себя ни слова. Лишь пялится на неё, не в силах поверить своим глазам, и у неё ощущение, будто она слышит даже хлопанье собственных ресниц. Появляется это чувство, как будто из её — связанных сейчас — рук опять выскальзывают её ладони, и она падает, и Шиён падает тоже, снова, где-то внутри, холодно, больно, до тошноты. Она едва сдерживает в себе порыв отклониться в сторону, когда Бора подходит ближе. — Я могу развязать тебя, если ты ничего не сделаешь. Ты ведь ничего не сделаешь, правда? — шепчет Бора, наклоняясь к ней. Шиён молчит, тяжело дышит и запоздало кивает. — Боже, Гахён убьёт меня… Бора развязывает ей руки. Шиён получает мимолетную свободу и тут же разрывается на кусочки. Ей хочется либо упасть на неё с объятиями и шептать, шептать много слов о том, как она скучала, как она любит её, насколько сильно ей жаль, и это чувство, надорванное, но не оборванное до конца — возникает в ней с новой силой; либо — сбежать. Немедленно. Убежать — как можно дальше, чтобы не видеть, не слышать, не помнить, не вспоминать. Но она только что сказала, что ничего не сделает, поэтому шок и мнимое обещание с трудом удерживают её на месте. Из неё рвётся хрипом: — Это… Правда ты? Но от её слов Бора дёргается и слегка отпрыгивает, глядя сверху вниз… перепуганными глазами. Шиён стреляет колючая мысль: нет. Это — не ты. — Где мы? — говорит она по итогу. Бора заметно напрягается. — Эм… Мы… Вообще, честно говоря, это пригород, но… — Нет, — отвечает Шиён. Бора замолкает, глядя на неё своими большими испуганными глазами. Она явно пожалела о том, что развязала её. — Какой сейчас сентэнниал? — Чего? — А вот и я! — перебивает вошедшая в комнату Гахён. Шиён бросает на неё тяжелый взгляд. В руках у Гахён… аптечка? — Она вся в пыли, пиздец. Я теперь тоже. Где там наша больная?.. Твою мать, Бора, ты что, развязала её? — Я… Ну да. — Бля-ять, — стонет Гахён. Шиён кажется, что она залепила бы себе по лицу ладонью, если бы были свободны руки. — Ты полная идиотка. Теперь она убьёт нас. — Я ничего… не сделаю, — хрипит Шиён. Голос у неё почему-то сел. — Просто… дайте мне самый простенький джэт, и я… свалю. — Какой такой джэт? — Ты имеешь в виду термоядерный реактор? Ты что типа, учёный? — Гахён! Гахён со смачным звуком бросает бедную аптечку на стол и разводит руки в возмущении: — Да что я-то, блять! Хватит уже орать на меня. Это мой дом, сюда забралась какая-то ненормальная, предки вот-вот вернутся со скачек, и мы с тобой, Ким Бора, отхватим коллективных пиздюлей! Кстати, эту штуку изобрели не так давно в Европе, и, мне кажется, она в один прекрасный момент устроит один большой «бум» и разнесёт всю планету к чертям. — Боже… — Я про реактор, не про коллективные пиздюли, если что. Шиён всё равно. Она осознаёт в себе только одно желание — исчезнуть отсюда как можно скорее, где бы и что бы ни было это «отсюда». Бора — не-Бора — стоит перед ней, так близко, и так сильно похожа — на неё, но — не она, и Шиён — не может на неё смотреть, но не смотреть — не может тоже. Она сидит и чувствует, как внутри у неё всё рвётся, рвётся на кусочки, с надрывом, как лопается — одна за другой — внутри какая-то нить, и её тошнит, и раскалывается голова, и слёзы душат, душат изнутри, не давая вздохнуть. Она набирает в лёгкие воздуха и, как можно быстрее, говорит: — Я не знаю ничего ни про какую «Европу», но вы могли бы дать мне… любое средство передвижения, которое у вас есть. Кроме вот этих, — Шиён абстрактно машет рукой куда-то в сторону окна. — «Кроме вот этих» — это каких? — спрашивает Гахён. — Я думаю, она имеет в виду лошадей. — Ещё бы я дала ей лошадей! — Может, поймать попутку? Позвони Юбин, спроси, едет ли она в город сегодня. — Юбин? Она здесь? — встрепенулась Шиён. — Вы знакомы? — Так, стоп, — перебивает их Гахён. У неё это, кажется, привычка. — Какого хера здесь происходит. Бора смотрит сначала на Шиён, потом на Гахён. Взгляд её падает на руку, на запястье которой висит какой-то металлический браслет с кружочком, и она недовольно шипит: — Не знаю, как вы, но мне пора валить на работу. — Ким Бора! Ты это серьёзно сейчас? — Вполне себе, — говорит она и поднимается с места. Шиён хочется рвануть за ней, но она едва давит в себе это желание. — У меня смена через два часа, а я вся провоняла навозом и лошадью. — Ты не можешь бросить меня дома вот со всем этим! — орёт Гахён и тычет в Шиён пальцем. У Шиён от её крика раскалывается голова. — Как ты уже сказала, это твой дом… — Блять, я тебе сейчас всеку. — Спокойно. Я шучу. Я могу забрать её с собой в бар, и там она найдет попутку, телефон, что угодно… — Ты реально сейчас подумала, что я отпущу тебя с ней один на один куда-то? Бора как-то чересчур устало вздыхает. — Почему нет? Смотри, она ведь не прирезала нас. Она вообще ещё ничего нам не сделала, а ты уже успела выбить из неё всю дурь, чёртова наркоманка. — Во-первых, я не наркоманка, а во-вторых, это проникновение на частную собственность, у меня было право… — Послушайте… — Бла-бла-бла, ты когда-нибудь затыкаешься, просто скажи мне? — Послушайте! — орёт Шиён уже так громко, что Гахён тут же хватает со стола первую попавшуюся тарелку и готовится заехать ей по голове ещё раз. Она собирается с силами. — Просто скажите мне, где я. Дайте мне приёмник, или хотя бы рафинит, чтобы я начала соображать. И ещё… — Шиён метает взгляд на Бору. — Я хочу знать, не снится ли мне всё это… — Я тоже иногда задаюсь этим вопросом, — говорит Гахён. Шиён смотрит на Бору, надеясь отыскать в её глазах хоть какую-то поддержку и понимание, которое она всегда получала от неё. Но сейчас Бора смотрит на неё, как на чужую, и от всего её внешнего вида так и веет усталостью, которая — как воздух — передается и Шиён. Шиён понимает одно: у неё шок. У неё точно шок, иначе она бы давно разревелась или умерла бы на месте при одном только взгляде на Бору. Но Шиён молчит. Просто сидит и молчит, ловит поднимающуюся тошноту, сглатывает ком в горле и не знает, что ей делать со всем этим. — Я могу отвести тебя к дороге. — Бора… — Да Гахён, помолчи уже, Бога ради, — ворчит та, приставляя свой палец ко рту Гахён, будто затыкая. Бора смотрит на Шиён. Пристально, устало и — совершенно равнодушно. Шиён вглядывается в её лицо, приготавливается очень внимательно слушать и старается игнорировать всё. Все знакомые черты — её лица, оттенки её знакомого до ужаса голоса и то, как Бора глядит на неё. — Я могу довести тебя до своей работы, а дальше делай, что хочешь. Мы не вызовем копов и ничего такого, за это ей спасибо скажи, — Бора тычет этим самым пальцем в недовольную Гахён. — Я просто могу отвести тебя на дорогу. Больше я ничего не могу. Ты либо идёшь со мной сейчас, либо… Да я не знаю, у тебя, как бы, нет выбора? Шиён смотрит на неё и ей хочется сказать, что она пойдет с Борой куда угодно, лишь бы с ней. Но девушка, которая выглядит как Бора, разговаривает как Бора, у которой мимика, жесты — всё, как у неё — совершенно незнакомый ей человек, который понятия не имеет о том, кто такая Шиён, через что они прошли вместе и как всё закончилось. Шиён до сих пор не понимает, что происходит, сон это или реальность, но меньше всего на свете ей хотелось бы, чтобы Бора знала. Если бы Бора знала то, что она натворила, что сделала с ней — она бы возненавидела её. Шиён предпочла бы умереть, только бы не видеть этого. Поэтому она соглашается, и Бора кивает ей в сторону двери, забирая брошенную аптечку со стола. Они обе игнорируют очевидные вздохи Гахён, когда поднимаются по лестнице на второй этаж, и Шиён не может избавиться от чувства, как будто она… Как будто она застряла в музее. Это помогает отвлечься. Везде стены увешаны изображениями людей и событий, но они не двигаются, и она всё ещё не увидела ни единой голограммы, не говоря уже о странном интерьере и отсутствии джэтов (или нежелании хозяев их предоставить). Бора останавливается возле какой-то двери, открывая её и приглашая Шиён зайти внутрь. Дверь она за собой не закрывает. Шиён смотрит на себя в зеркале, стараясь игнорировать посторонние предметы и сосредоточив всё своё внимание либо на собственном отражении, либо на Боре. Тем временем та говорит ей сесть на какую-то белую штуковину с дыркой, предварительно опустив крышку, и начинает возиться в её волосах. Бора обрабатывает ей рану на затылке, и Шиён невольно шипит от боли. Она смотрит на их отражение, на то, как Бора сосредоточена на процессе — её губы слегка поджаты, и она хмурится, сосредоточенно глядя вниз, и прямые брови острыми палочками складываются к переносице. Прямо как у неё. Шиён простреливает боль, но она всё равно — истерически — тихонько усмехается собственным наблюдениям. — Это так смешно? — вдруг совершенно серьёзным тоном говорит Бора. Шиён прокашливается. — Нет… Просто ты… Напоминаешь мне одного человека. — Окей, — отвечает Бора, не расспрашивая дальше. Она убирает свои ладони от головы Шиён, потихоньку засовывая всякие баночки и белые бинты обратно в коробку. — Теперь мы можем идти.***
Они выходят на пустынную дорогу, и этот вид немного успокаивает Шиён. Вокруг не так много растительности, земля кажется слегка выжженной, но это только от сухости и жары. Единственным непривычным её глазу фактором является чертово солнце, которое стоит сейчас высоко в небе и слепит своими лучами. Шиён так давно не видела солнце, что уже забыла, каково это — ощущать на своём теле его тепло. Она даже не может понять, рада тому, что её — определённо — больное воображение смогло вспомнить, как выглядит тёплый день, или же нет. Бора идёт слегка впереди неё, закинув на плечо какой-то мешок на веревках, призванный, судя по всему, на замену рюкзаку. Шиён лениво тащится за ней, и у неё впервые появляется время обдумать то, что происходит. Во-первых, она явно не рядом с Минджи — местность, в которой она находилась до того, как отключилась, разительно отличается от той, где она находится сейчас. Более того — свет. Света нет уже чертовски давно, потому что небо затянуто грозовыми тучами, которые всегда являются предвестниками бурь, возникновения «ловушек» и прочего ужаса катастрофы, будто самой Вселенной призванного добить её окончательно. Сейчас же на улице ясный и солнечный день, и Бора идёт к себе на работу прямо перед ней — стоит вытянуть руку, и Шиён сможет коснуться её плеча. И посему, во-вторых — Она определенно точно либо умерла, либо сошла с ума. Бора оборачивается, не сбавляя шага, и бросает на неё полный скептицизма взгляд: — Как ты оказалась в хлеву вообще? Шиён, погрязшая в своей голове до невозможности, не улавливает суть вопроса: — Что? — Я говорю: как ты оказалась там, где оказалась. «Хороший, мать его, вопрос», — мелькает в голове. — Я… Я не знаю. Бора фыркает. — Окей. Что помнишь последнее? «Ну, что-то о том, как меня затягивало в миниатюрную чёрную дыру прямо посреди выжженного леса, и как моя лучшая подруга похоронила меня заживо», — думает Шиён. Но вместо этого говорит: — Я… Я просто отрубилась. И проснулась не в том месте. — Окей, — отвечает Бора, топая дальше. Они замолкают. Шиён ломается между жаждой немедленно прекратить свои мучения и желанием броситься к Боре, во всём признаться и молить о прощении. Ей хочется кинуться к ней и спросить — что, чёрт возьми, вообще происходит! Но что-то внутри держит так сильно, что Шиён не может. Что она скажет? Шиён не в состоянии определиться, поэтому просто продолжает идти за ней, смотря то себе под ноги, то по сторонам, и не может решиться даже на разговор. — Мы дойдем до «Zero mile», и оттуда ты сможешь позвонить. Ну или если у тебя есть деньги, то найти попутку до города. — Деньги? — Ну да? — Но… — Шиён мнётся. — Эм, я просто… Она не успевает закончить, как Бора уже фыркает: — Так уж и быть, я могу дать тебе пару баксов. И то — только в качестве извинений за то, что одна идиотка, зовущаяся моей лучшей подругой, треснула тебе по голове. Ну, чтобы ты не пошла к копам или типа того, окей? Шиён не знает, что ответить. — Окей? Ты ведь не пойдешь к копам? — Окей, если ты объяснишь мне, что такого в этих «копах»… Бора останавливается, оборачиваясь на неё. Её глаза слегка сужаются, взгляд становится оценивающим и будто бы высмеивающим, и она нервно бросает, прежде чем продолжить идти: — Ты тоже под кайфом? — Что? — Накидалась чего-то? Это многое бы объяснило. Шиён невольно вспоминает всю кипу таблеток, которую запихала в неё Минджи. — Моя подруга давала мне какие-то таблетки не так давно, но я не уверена, что… — О Боже, надо было сразу догадаться, — стонет Бора. — Ты просто обдолбалась. Это всё объясняет. — Я… — Ладно, забей. Гахён тоже вечно упоротая. После знакомства с Юхён так особенно, — последнее Бора бурчит, но Шиён всё равно слышит. И её вдруг прошибает насквозь какой-то ледяной ужас. — Юхён? — спрашивает она, хлопая глазами. — Юхён? — Слушай, дорогуша, — вздыхает Бора. — Ты вообще уверена, что ты не здешняя? Шиён не знает, что на это ответить. Да, она на все сто процентов понимает, что находится сейчас явно не там, где должна. Но при этом она ещё и не до конца уверена в том, что это всё не снится ей и не является каким-нибудь странным следствием потери крови или чего-то вроде этого. Вариант со смертью она уже не рассматривает, потому что уверена, что Вселенная, какой бы сукой она ни была, вряд ли снова поместила бы её и Бору в один мир. Шиён знает, что точно не заслуживает место рядом с ней. — Мы почти пришли. Шиён поднимает взгляд, разглядывая в отдалении какое-то здание. — Как тебя хоть зовут? — Шиён, — отвечает она. — Меня зовут Шиён. Бора вдруг хмыкает, чуть улыбается, и Шиён чувствует, как у неё внутри что-то обрывается. — Прикольно. Меня — Бора, но ты уже и так в курсе, не так ли? У Шиён от этих слов по спине пробежал холодок. — Кстати, я всё хотела спросить тебя об этом. Шиён на секунду становится не по себе, как будто что-то скользкое обволакивает её со всех сторон. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? — оборачивается Бора, уже стоя на парковке перед кафе. Но Шиён не успевает ответить. Оставляя вокруг лишь бесконечные прерии и пустынную дорогу. Шиён проваливается сквозь землю, словно её никогда и здесь и не было.---
Шиён прекрасно помнила тот день. Она проснулась и вместо ясного солнца увидела тёмные тучи, которыми было затянуто небо. Буквально за ночь облака заполонили весь мир, поглощая свет и сея вокруг лишь тьму. Она ещё помнила и ждала, что лучи солнца пробьются сквозь эту завесу, когда вдруг внезапно осознала — она никогда в жизни больше не увидит свет. Сейчас у неё было примерно такое же чувство. Шиён открыла глаза и обнаружила себя застрявшей в грязи. Её ноги буквально тонули в сырой глине. Она была вся измазана и перепачкана, у неё кошмарно болело тело и, что самое главное, нога. У неё адски болела рана на бедре, и это было решающим фактором осознания — она наконец проснулась. Всё тело саднило и жгло, и глаза болели то ли от попавшей в них грязи, то ли от проливающихся слёз. Шиён ревела, не издавая при этом ни звука, бесконтрольно, совершенно непроизвольно — она плакала, потому что ей было страшно, холодно и больно, и она как никогда в жизни хотела вернуться обратно. Она не понимала, что это было, но зато знала одно: в мире грёз было куда лучше, чем здесь. Было сложно дышать, потому что маска, которую дала ей Минджи, вышла из строя. Мрак стоял такой, что Шиён едва видела собственные руки. Последнее, что она помнила — как её затягивало в «ловушку», происхождения которой никто не знал и которых они так успешно избегали всё это время. Как её затягивало в «ловушку», из которой не выпутываются. Но, что более важное, она отчетливо помнила лицо Боры, чувствовала её присутствие, лежа сейчас здесь — на сырой земле, погрязшая в боли и отчаянии. Шиён невольно начала перебирать у себя в голове воспоминания. Первое, что она помнила о ней — это то, как встретила её на подпольных гонках на ванкорах. Шиён часто захаживала туда, когда совсем было нечем заняться — на работе приходилось выполнять буквально рабский труд, и единственным наслаждением в её жизни было наблюдение за людьми, тщетно пытающимися выгрызть победу в гонках на выживание на завезенных и искусственно размноженных, а потом подвергшихся резкой критике и уничтожению анималов. Бора тогда ещё не каталась, но всё равно привлекла её внимание. Шиён подошла к ней. Нет. Хватит. Но она всё равно не прекратила вспоминать, причиняя себе этим страдания уже намеренно. Она лежала и перебирала в голове ожившие картинки прошлого, когда оно ещё было беззаботным, и гнетущего, ужасного будущего, которое они провели в страхе, но вместе. Руки похолодели, ноги тоже. Шиён предалась самобичеванию до такой степени, что не сразу расслышала во тьме: — Вернись, тут все равно ничего нет, — голос был смутно знакомый, но она не могла определить человека, которому он принадлежал. — Юхён. Вернись обратно. Поищем, когда туман рассеется. — Я что-то слышала. — У тебя супер-слух или что? — перебил кто-то этих двоих, и Шиён узнала её. «Минджи! — хотелось заорать ей, но она смогла лишь прошипеть. Голоса не было, сил кричать — тоже, но она попыталась ещё раз: — Минджи, я здесь…» — Я слышу. Вот сейчас было. — Юхён… — Дай ей маску. — Я уже отдала свою маску, грёбанная ты идиотка! — А я-то откуда знаю? — Заткнитесь! — закричала Юхён, и она была настолько близко, что у Шиён свело грудную клетку от волнения. Хоть бы она её заметила. — Пожалуйста. — С меня хватит этого дерьма! — заорала Минджи, и голос её сорвался. Шиён услышала в нём столько отчаяния и такую безграничную боль, что ей самой стало невыносимо. — Убирайтесь обе. Убирайтесь. Шиён лежала на земле и попыталась перевернуться на бок, чтобы создать хоть какой-то шум и привлечь внимание. Но под ней не было ничего, кроме голой, сырой глины, и единственные звуки, которые она смогла бы издать — это тихое хлюпанье. С таким же успехом можно было просто зареветь. Она попыталась ещё раз: — Я здесь, — прошипела она на грани слышимости, за разговорами и криками едва различая свой голос. Шиён слышала, как Минджи орала и металась, она слышала это копошение и удары, будто кто-то — вероятно, Юбин — держал её. Шиён никто не слышал. Юхён почему-то перестала разговаривать совсем, поэтому Шиён не могла определить даже примерное её местоположение. Она боялась, что Юхён ушла в другую сторону, тем самым уведя за собой и остальных. Это было даже хуже, чем она могла себе представить — умереть вот так, лежа на сырой земле, со свежими визуальными, тактильными и вербальными воспоминаниями о своём мёртвом соулмейте, и слыша ото всех сторон отчаянные крики лучшей подруги, убежденной в её собственной смерти. Это была ужасная смерть, и как бы Шиён ни хотелось, чтобы её жизнь закончилась подобным образом, она считала это худшей расплатой за собственные поступки. Она должна была хотя бы попытаться. Едва соображая от боли, сковавшей тело, она попыталась придумать, каким образом могла бы привлечь к себе внимание. Единственным её вариантом было создать достаточный для привлечения внимания шум, но она была не в состоянии двигаться и говорить, что кардинально меняло дело и усложняло задачу до невозможности. Внезапно Шиён поняла, что маска всё ещё у неё на голове, хоть и не включена. Она мгновение гадала, какова вероятность того, что устройство до сих пор работает — но времени на это не было совершенно. Голоса Минджи, которая перестала быть настолько истеричной, но всё равно не успокоилась, почти не было слышно. Шиён снова попыталась перевернуться, и внезапно мир озарил синий свет. Её шлем включился. У неё закружилась голова от адского количества чистого кислорода, мгновенно поступившего в лёгкие. У Шиён закружилась голова. В маске сбился счетчик, но она не могла её снять, потому что была не в состоянии пошевелить руками, и чувствовала, что вот-вот отключится. — Я здесь, — снова попыталась она, но её хрип едва ли стал похож даже на шепот. Откуда-то слева раздался голос Юхён. — О, — сказала та и тут же ускорилась, судя по топоту бегущих ног. Юхён подбежала к ней и первым делом сняла маску. Шиён закашлялась, вдыхая испорченный, но с приемлемым для жизни уровнем кислорода воздух. Юхён попыталась приподнять её, но совсем скоро прекратила попытки, видимо, осознав, что не стоит трогать поврежденные конечности. — М, ты же ранена, — сказала она спокойно, без крика, как будто сама себе. — Кружится голова? Скорее всего. Я могу влить в тебя ретроцит хоть сейчас, но он боль только приглушит. Побочку ты знаешь. Шиён просто кивнула, и Юхён тут же начала рыться во множестве своих карманов, которые буквально заполоняли её тонкую куртку. Шиён окутало вязкое облегчение. Она расслабилась, успокоившись, и задумалась, как Юхён вообще увидела её ответ в такой темноте. На секунду в голову пришла абсурдная мысль о том, что Юхён, вероятно, читает мысли, и воспаленное сознание Шиён тут же решило попробовать эту догадку: «Позови Минджи», — подумала она. Но Юхён продолжила ковыряться, не обращая на неё никакого внимания. — Ретроцита нет. Что бы тебе такого дать… Шиён ответила ей тихое: «Что угодно». Юхён слегка жутковато ухмыльнулась и бросила: — Ну, раз так… И вколола ей в шею модификатор. Шиён вдруг ощутила жгучую боль, волнами распространившуюся по её телу. Как будто каждая клетка её тела начала пульсировать, и она внезапно обнаружила лёгкое, но затем практически невыносимое жжение в кончиках пальцев ног и рук, которые до этого совсем онемели. И тут её сковало раскаленными цепями. И каждая мышца в теле застонала и перекрутилась, и Шиён будто слышала, как где-то глубоко внутри трещат собственные кости, и как они ломаются, тут же срастаясь, и дыхание сперло. Она почти закричала. Но Юхён тут же — заткнула ей рот своей грязной рукой, и Шиён почувствовала, как часть высохшего песка попала ей в нос и в глаза. Она рвано и быстро задышала носом, и хотела скинуть с себя руку Юхён, но не могла пошевелиться. Боль вырывалась из неё лишь тихими, глухими стонами. — Тш-ш, — шикнула Юхён. — С протозолом всегда так. Ты же не хочешь, чтобы Минджи услышала твои крики и прибежала сюда, желая прикончить меня? Шиён не была уверена в том, что не хотела этого. И тут — До неё запоздало дошло, что именно Юхён вколола ей. Протозол. Мать его, протозол! Шиён сковал ужас и адская злость. Чистый адреналин, приправленный множественными анальгетиками, провокаторами регенерации, открытый буквально пару десятков йеров назад и являющийся одним из сильнейшим из всех возможных допингов, вызывающих зависимость и превращающих людей в грёбанных драгаренов. Шиён знала всё это, потому что использовала такую штуку, чтобы вытащить с того света раненых в гонках ванкоров, и сотни раз ловила низовой персонал Арены на том, как они вкалывали себе остатки. Протозол стоил бешеных денег ещё тогда, и Шиён была уверена, что сейчас подобные возможности были только… У объектов Федерации. Это значило только одно. Юхён, сжимающая сейчас её челюсть, пока саму Шиён разрывало на кусочки действие препарата — была беглым или действующим солдатом Федерации, и Шиён даже не знала, что из этого хуже. А ещё она знала, что где-то совсем рядом Минджи осталась один на один с Юбин, которая крупнее и сильнее неё физически, и в случае чего она даже не сможет за себя постоять, не избежав при этом смерти. Шиён посмотрела в глаза Юхён — она не видела их, но предполагала, что они именно там — и чувствовала гнев и такую злобу, какую ощущала лишь однажды. — Вот видишь, Шиён, как бывает в жизни, — прошептала Юхён. Шиён боялась отключиться до того, как лекарство подействует и вернёт её к жизни, где она сможет что-то сделать. — Никогда не знаешь, что может случиться, — договорила Юхён и зажала ей нос второй ладонью. Шиён тут же потеряла сознание, проваливаясь в такую же пустоту, как и до этого. Где-то во тьме Минджи кричала её имя.