***
Проход был узким, высеченным в огромной скале. Повсюду капала вода, заставлявшая ноги скользить. Они шли усеченной колонной: Ламберт где-то во мраке впереди, расширив зрачки эликсиром Кошка, Кейра следовала в некотором отдалении позади, держа серебряный маятник, который медленно, очень медленно, раскачивался из стороны в сторону. Роза шла за ней, два солдата из бригады Импера прикрывали тыл. Когда они приближались к какому-нибудь перекрестку, ведьмак останавливался, осматривая коридоры, пока подтягивалась остальная часть группы, а потом чародейка указывала направление. В одном месте Ламберт задержался и приник к земле. Когда подошел хвост группы, они увидели его на полу. — Кто-то прошел здесь. Недавно, несколько человек, в хороших сапогах. — Патруль? — спросила Роза. — Может быть. В любом случае, мы знаем, что здесь кто-то есть. Они пошли дальше, и на следующем распутье Кейра указала на грубо вырубленный проход, ответвлявшийся от основного, по которому они следовали. Путь уводил все дальше вниз, пока они не уверились, что достигли уровня моря. Затем земля неожиданно выровнялась, и в отдалении за поворотом показался тусклый свет. Ламберт молча вскинул руку. Отряд остановился, а он едва заметной черной тенью во мраке осторожно пошел по туннелю. Более того, Розе показалось, что ведьмак полностью исчез, пока он вдруг снова не появился среди них. — За поворотом выход в пещеру, — тихо сообщил Ламберт. — Чем-то освещенную. Там что-то похожее на женщину. В противоположной стене большое отверстие и три маленьких в крыше. Кейра, — он кивнул на чародейку, — создаст щит, который не позволит старухе сбежать. — Он говорил так, будто они уже все распланировали, и Роза поняла, что ведьмак и чародейка, должно быть, общались телепатически все это время. — Я хочу, чтобы остальные сосредоточились на защите других выходов, не позволяя ей ускользнуть и перекрывая доступ посторонним. Мы здесь не одни. Я беру на себя старуху, — закончил он, вытягивая из ножен серебряный меч. В этот момент за поворотом послышались приближающиеся голоса.***
Иерарх почти завершил вступительную часть церемонии. Он долго держался якобы нейтрально, избегая любых прямых обвинений, вместо этого сосредоточившись на печальных временах, заставляющих соседей нападать друг на друга, на вине обеих сторон за рост насилия, на нищете, в которой жили нелюди, несмотря на все усилия городских властей. Он не упустил возможности задеть совет гильдий и упомянуть их отказ от сотрудничества с церковью при борьбе с эпидемией, вызвав ропот среди собравшейся знати. Затем хор затянул песнопение. Оно было скорбным, древним как сам храм и отсылало к первым дням высадки, когда люди осторожно ступили на предположительно девственные земли, вспоминая дома, давно затерянные в тумане позади. В нем слышалась тоска, страх и волнение, и обещание создать новую отчину в память о погибших. Иерарх сам выбрал это песнопение. Одно из своих любимых еще с тех времен, когда он был всего лишь послушником. Пение подхватило сопрано хора мальчиков, зазвучавшее наряду с баритоном взрослых жрецов, а затем присоединилась и вся община, сперва нерешительно, почти нехотя. Иерарх сначала молчал, но потом и сам запел, желая побудить толпу петь вместе с ним. Знать, купцы, нищие, бандиты, городская стража и даже члены гильдии пели. Все, кроме нильфгаардцев, неподвижных, безмолвных перед гласом судьбы. «Слышишь, наместник? — думал иерарх. — Слышишь судьбоносное пение? Доносится ли оно до пустых залов Цинтры, где гниет твоя дважды проклятая бабка, чья душа тоже была слишком исполнена гордости, чтобы принять спасение? Доносится ли до твоего отца, до танцующего-на-курганах-врагов? Теперь ты видишь, знаешь, на что они подняли руку? — Девушка безмолвно стояла со своими последователями, прямой яркий взгляд глядел на иерарха скорее с грустью, нежели со страхом, которого он ожидал, или с уважением, которого заслуживал. — Все еще веришь в свою победу? Какая самонадеянность». Он едва не покачал головой, но самообладание удержало его. Только не злорадство, только не при воспоминании о великих павших. Его руки, тяжелые от облачений, казалось, поднялись по собственной воле, усыпанные драгоценными камнями пальцы чашей обхватили восходящее солнце в момент наивысшего апогея. Хор вокруг и вся община достигла крещендо, пение неслось к небесам. Иерарх закрыл глаза, позволяя солнечному свету омывать его. Тень единственного облака пронеслась над двором, и дуновение ветра ненадолго коснулось лица. «Еще одно благословение», — подумал он мельком, а песня, казалось, заставила задрожать все основание острова и храмовую башню. Тут же зазвонили колокола, вразнобой, будто их тряс ребенок. А иерарх осознал, что слышит уже не пение, а крик. Он открыл глаза и неуклюже обернулся, тяжелое одеяние мешало. Нечто огромное находилось рядом с храмом, сверкающие метровые когти уцепились за каменную кладку, кроша кирпич и раствор. Тонкие кожистые крылья затмили благословенное солнце, только несколько случайных лучей играли на золотисто-зеленой чешуе. Около главной башни Храма Вечного Огня сидел дракон. И впервые за долгое время иерарх подумал, не покинул ли его бог.***
— Итак, ты пришел ко мне, священник? — голос звучал двойственно, одна гортанная мелодия переплеталась с другой, скорее озадаченно, чем удивленно. — Есть еще какие-то просьбы? — Побереги дыхание, монстр, — голос звучал твердо, привычно к командам. — Я пришел не для переговоров. — Это я вижу. Роза, Ламберт и Кейра медленно продвигались вперед, огибая угол. За ним лежала пещера, освещенная огромным костром, отражающимся в закопченном бронзовом котле, и грибами, испускающими зловещий оранжевый свет. У котла стояла молодая женщина, обнаженная, и на первый взгляд, спокойная. Перед ней находился немолодой человек в простом балахоне священника, твердо упершись ногами в землю, руками сжимая древко секиры, на его голове блестел пот. Рядом — группа мужчин в подобранной кое-как броне, все они держали оружие как опытные бойцы и медленно растягивались по комнате в полукруг, огибая священника в центре. — Собрался убить меня, полагаю? Стоит ли так быстро избавляться от улик, священник? — Ты опасна для города и святого отца церкви, — произнес Гелвид. — Это никогда не изменится, и ты обманываешься, монстр, если считаешь, что я отпущу тебя. — Отпустишь? — голос выражал одновременно ярость и скептицизм. — Думаешь, у тебя есть власть позволять мне что-либо, жалкий священник? — кожа женщины вдруг начала изменяться, преобразовываться. Руки удлинились и стали жилистыми, ногти сменились когтями, спина вытянулась, деформировалась, из живота появились цепкие маленькие руки. Тело возросло, лицо покрыла гниль смертоносного облика, личинки, переплетаясь, выползали из глазницы. — Мы заключили договор, а договор следует выполнять, священник. — Есть отличный план, — прошептал Ламберт, обернувшись. — Позволим этим идиотам действовать первыми, а когда они все умрут, вступим мы. Будьте готовы блокировать комнату. Но тут раздался новый голос: — Какой договор? У противоположного выхода стояла Тамара, ее оружие еще покоилось в ножнах, взгляд был удивленный, испуганный и недоуменный одновременно. Появление девушки так глубоко под островом настолько всех удивило, что замолчали и священник, и старуха. — Какой договор? — повторила Тамара. — Какой может быть договор с этим… чудовищем? — Помолчи! Есть вещи вне твоего понимания, — произнес Гелвид, — а видимость может быть обманчива. Это чудовище было нам полезно. — Таков наш путь, Тамара, — Граден, ее старый командир, говорил успокаивающе. — Мы сражаемся во тьме, чтобы защитить свет от врагов. Временами это означает необычные методы и союзников, которых в обычной ситуации мы сочли бы отвратительными. Тамара переводила взгляд с одного на другого и, казалось, слова ее почти убедили. Затем заговорила старуха. — Подождите. Я знаю эту девку, — она склонила уродливую голову на бок. — Ты дитя нашей зверушки, нашей прислужницы, которую ты пыталась украсть у нас. Глаза Тамары расширились, а дыхание пресеклось. — Ты… ты Старуха? С Кривоуховых топей? — она обернулась к Гелвиду. — Вы заключили сделку с ЭТИМ? Оно похитило мою мать! — И позволило тебе избрать лучший путь… — начал Гелвид. — Оно похитило мою мать! — Тамара выхватила меч и в ослеплении атаковала старуху. Гелвид подставил ногу, когда она пробегала мимо, и Тамара растянулась на земле, меч лязгнул на камнях, отлетев в сторону. — Действуй вместе со всеми, маленькая тупица, — предостерег он, — или я скормлю твой труп этому чудовищу. — Твоему священнику нужно было убить девчонку, — Старуха захихикала, слишком длинный для человека язык прошелся по губам. — А маленьких ягнят Новиграда вели на бойню, как милых детишек Велена. И все во славу вашей церкви и душ. — Оно убило мою мать! — повторяла Тамара, из ее глаз катились слезы. — Оно убило мою мать, а вы заключили с ним соглашение. Вы помогали ему убивать людей! — Мы делаем, что должно, — сказал священник, глядя теперь на старуху. — Во имя бога нужны жертвы. Твоя мать поняла бы. Тамара несколько мгновений выглядела ошеломленной. А затем схватилась за рукоять кинжала, и прежде чем Гелвид или кто-то из охотников за колдуньями успел среагировать или остановить ее, упала на колени и вонзила клинок глубоко в живот священника. Гелвид выглядел остолбеневшим, а потом согнулся пополам. Охотники за колдуньями растерянно оглядывались, один направился к Тамаре, поднимая меч. Граден кратко выкрикнул команду, Старуха выпрямилась в полный рост, готовясь к атаке. И что-то сломалось внутри Розы, толкнуло ее за угол и через уступ к помещению. Позади она смутно слышала ругань Ламберта и голос Кейры, скандирующей заклинание. Она неуклюже приземлилась, выхватила меч и вскочила на ноги, собираясь броситься не то на Тамару, не то мимо нее.***
Дракон, казалось, сделал глубокий вздох, шея вытянулась, будто он исследовал паникующую толпу. Затем выгнул шею и огонь лизнул стену, охватил навесы, флаги и облачения. Люди инстинктивно бросились на землю, откатываясь прочь от бушующего пламени. Его святейшество, только что всецело охваченный праведностью, превратился в дрожащую массу. А затем огонь достиг его трибуны. Иерарх Кирус Энгелькинд Хеммельфарт прожил долгую жизнь в служении своему господу. Он щедро жертвовал деньги, помогал восстанавливать Храм до былой славы, способствовал в переговорах окончанию Второй великой северной войны и нечаянно помог продлиться Третьей. Его слова поддерживали скорбящих и разжигали ненависть фанатиков. Его паства исцеляла больных и нуждающихся, и в то же время карала тех, кто выступал против учения церкви. Он был сияющим светом для одних и постоянной угрозой для других. Он был светом для своих последователей, политическим интриганом и церковным фокусником (хотя он возмутился бы подобным сравнением). Он учил свою паству, что они, и только они, заслуживают спасения. Огонь, совсем такой же, какому он поклонялся почти всю жизнь, настиг его. И тяжелые одеяния вспыхнули погребальным костром. Впоследствии легенды Новиграда гласили, что горящий иерарх пробежал через двор, миновал ворота и бросился в ожидающий внизу океан. На самом деле он едва успел сойти с помоста, прежде чем упал замертво. Дракон взревел, по-видимому, желая обрушить стены. Затем его голова устремилась к хору, который испуганно прятался. Что-то вспыхнуло между чудовищем и его добычей. Цири выхватила меч, солнце и огонь отразились на клинке, когда она вскинула его, направив острием вниз. Дракон замер на долю секунды, будто раздумывая, что делать. А потом с невероятной скоростью сделал выпад, вытягивая шею, как змея, раскрывая клыкастую пасть, чтобы схватить наместника. Челюсти клацнули в воздухе. Цири ушла по диагонали, нанося удар сбоку, где должно было находиться сердце чудовища. Дракон изящно ушел с ее пути, камни и мрамор хрустнули под его весом. Цири переместилась снова, но на этот раз он ждал, и она едва уклонилась от задней лапы, ударившей по месту, где она только что стояла. Когда дракон обогнул ее, Цири нырнула вниз, упала на колени и ударила снизу вверх, меч, пробив чешую, вошел в плоть. Дракон заревел от боли. Полетели арбалетные болты, безвредно отскакивая от чешуи, но действуя раздражающе. За помостом бригада Импера устремилась в атаку, решительно сжав оружие до побелевших костяшек пальцев, защищенных латными рукавицами. Их долг приказывал защищать своего сюзерена, и личная честь одержала верх над смертным страхом перед чудовищем, возвышавшимся над ними. Повернувшись к новой угрозе, дракон пригнулся, его задние лапы зарылись в землю, защищая живот от Цири, и он набрал воздуха. А затем вздрогнул, когда Цири вновь появилась, на этот раз с трудом балансируя на его шее. Дракон заревел, почувствовав меч, вонзившийся в плотные мышцы шеи, взбрыкнул, как дикая лошадь, едва не сбросив принцессу, крепко державшуюся за рукоять меча. Потом он быстро и сильно оттолкнулся задними лапами и взмыл в воздух с наместником, все еще висящим на нем.***
Ламберт приземлился как кошка сразу после Розы. Вскочив на ноги, он полоснул по незащищенным ногам ближайшего охотника за колдуньями, вскрыв острием меча бедренную артерию. Краем глаза заметил другого охотника, упавшего с арбалетным болтом в горле, два солдата Импера выхватили оружие и присоединились к рукопашному бою. Тамара и упавший инквизитор оказались в центре боя. Первым их достиг Граден, лицо которого застыло маской гнева. Он вскинул меч для смертельного удара. Тут же подоспела Роза, неловко парировала клинок и толкнула командира плечом в бок. Когда оба рухнули на землю, Старуха бросилась вперед, взмахом когтей мгновенно распотрошив ближайшего человека. Ламберт вошел в пируэт, меч метнулся к животу старухи. Она мгновенно развернулась и отклонилась под углом, невозможным для обычного человека. Поворотом запястья ведьмак изменил направление удара и снес одну уродливую руку, росшую из живота Старухи. Чудовище яростно закричало, когти устремились к ведьмаку, который скользнул в сторону, едва избежав удара. Старуха бросилась вперед, прежде чем Ламберт смог приготовиться, но была отброшена знаком Аард. Противники на мгновение замерли напротив друг друга, готовясь к новой схватке, а помещение вокруг взорвалось неистовой битвой. Роза с трудом увернулась от удара в живот, когда Граден вскочил на ноги. Однако он не остановился, используя импульс, вскинул палаш и ударил под острым углом. Роза отскочила в сторону и ответила прямым уколом в лицо. Граден парировал, поймал ее меч на гарду клинка и, перехватив его, ударил рукоятью в лицо. Нос Розы хрустнул, как разбитая скорлупа. Охотник за колдуньями, застывший в нерешительности между нападающим Ламбертом и Старухой, на свою беду получил удар по горлу, когда Ламберт приближался к своей добыче. Старуха, как он скоро догадался, была быстрой и могла достать его, но не имела большого опыта в подобных схватках. А еще, в отличие от настоящего зверя, не имела помогавших инстинктов. Он ушел от высокого удара в бок, но нырнул не достаточно низко и почувствовал касание на спине. Однако сполна порадовался, когда его контрудар достиг плоти. Старуха завизжала, на этот раз от боли, а потом разлетелась стаей черных ворон. Птицы взмыли в воздух, устремляясь к одному из отверстий в крыше пещеры, и Ламберт удовлетворенно увидел, как птицы будто ударились о невидимое силовое поле. Удовлетворение сменилось тревогой, когда птицы вдруг выстроились плотным клином и спикировали на Кейру, стоявшую на уступе.***
Дракон с невероятной скоростью взмыл вверх, но это стоило ему огромных усилий, а большая голова частично защищала Цири от сильного ветра. Он начал замедляться на высоте. Цири вытащила кинжал и ударила между чешуйками, давая себе дополнительный рычаг, когда дракон перевернулся в воздухе. Получив импульс, выхватила меч, а как только дракон пошел на снижение, телепортировалась на его живот и уперлась сапогами в ямку под правым крылом. Кинжал вылетел из раны и исчез в воздушном потоке, падая на город внизу. Затем, едва удерживаясь на ногах, Цири вскинула меч и ударила. Снизу мало что было видно из произошедшего. Жрецы и горожане Новиграда, солдаты Нильфгаарда и рыскающие бандиты видели только как взлетел дракон, слышали рев с Храмового острова, заметили огонь и дым повсюду. Они смотрели, как он взмыл почти до облаков, потом медленно перевернулся, зарычал, и этот рев донесся до самого Понтара. И медленно, а затем все быстрее и быстрее начал падать в море.***
Кейра, увидев приближающуюся стаю птиц, спрыгнула с уступа, на котором стояла, и неловко приземлилась. На мгновение заклинание ослабло и едва не разрушилось, но она снова обрела контроль и попыталась убежать от Старухи, которая изменила направление и стремительно помчалась за ней. Один из нильфгаардских солдат напал на чудовище с помощью алебарды, но оно отбросило его в сторону, заставив пролететь через всю комнату и с глухим стуком врезаться в стену. Ламберту хватило этой заминки. Бросившись вперед, он нанес точный, яростный удар снизу вверх и попал в бок существа. Пользуясь моментом, перешел в пируэт, уходя от встречного удара, полоснул сверху вниз, отрубая еще одну руку старухи, и тут же отпрянул, избегая выпада. Когда чудовище пошатнулось, Кейра бросила заклинание и произнесла единственное слово. Сила, невидимая и непоколебимая, сформировалась перед ней. Ведьмачий знак Аард был неточным, представляя собой волну силы, равномерно выброшенную во внешний мир. Кейра выбрала заклинание не случайно. Вся сила знака ее возлюбленного устремилась в воздушный туннель размером с большой палец, ударила в уродливую глазницу и уничтожила ее вместе с личинками, копошащимися в гное. Старуха взвыла, но ненадолго. Ламберт одним движением клинка снес ей голову. Роза оступилась и едва не выронила меч от боли. Затем инстинкт и тренировки взяли верх. Вместо того чтобы отпрянуть или отскочить назад, как можно было сделать после такого удара, на что и рассчитывал Граден, она толкнула клинок снизу вверх, заставляя противника уклониться. А когда он попытался снова закрыться мечом, Роза выбросила руку в перчатке и, схватив голый клинок, дернула его в сторону. Затем бросилась вперед, а когда острие меча устремилось к полу, пробила защиту противника. Ускоренный ее весом, удар прошел через лицо и грудь командира охотников за колдуньями. Доспех отвел удар от внутренностей, но лицо оставалось беззащитным, и Граден упал навзничь. Роза почти рухнула сверху, но сумела в последний момент развернуться в сторону, откатилась и встала. Неловко ушла от бокового удара и приземлилась рядом со своим противником. А затем вонзила в него меч, глубоко погружая острие в сердце. Роза вар Аттре с детства занималась фехтованием и брала уроки у нескольких великих учителей фехтования, самых известных в мире. Однако убила кого-то впервые. Она смотрела на искаженное лицо противника, задаваясь вопросом, должна ли что-то чувствовать, что-то кроме боли и страшной усталости. Роза огляделась. Остальные охотники за колдуньями были мертвы или сбежали, когда барьер исчез. Ламберт и Кейра держались друг за друга. Оставшийся нильфгаардский солдат помогал своему товарищу избавиться от шлема. Тамара стояла на коленях рядом с инквизитором, ее лицо превратилось в отстраненную маску смирения. Роза побрела к ней, сжимая рукоять меча, но ярость, которую она ощутила, увидев Тамару, казалось, ушла. — Убьешь меня? — Тамара подняла взгляд. Роза открыла рот, собираясь ответить, и ощутила горький привкус крови из своего сломанного носа. — Ты предала нас. — Она попыталась придумать что-то еще, но смогла только спросить: — Почему? — Это имеет значение? — Потеряно слишком много. Гарнизон поместья, невинные жители Новиграда, генерал Воорхис… — она покачала головой. — Почему? — Это имеет значение, девушка из Аттре, которая хочет быть нильфгаардкой? — Тамара отвела взгляд, чтобы не видеть ее. — Умирают еретики. Костяшки на руке, сжимающей меч, побелели, Роза взмахнула клинком, но Ламберт схватил ее за плечо. — Не стоит, — сказал он, — поверь мне, оно того не стоит. Может, она и заслужила, но ты не почувствуешь себя лучше. Роза едва заметно кивнула и опустила меч. Ламберт подошел и вздернул Тамару на ноги. — Цир… я имею в виду, наместник разберется с тобой. Он повел обеих девушек к оставшимся солдатам. Кейра задержалась рядом с инквизитором. Он все еще истекал кровью, дыша коротко, хрипло, и зажимал рану в животе. — Я могла бы помочь, — она бесстрастно глядела на него сверху вниз. — Отойди, ведьма, — прохрипел Гелвид. — Я не хочу осквернять свое тело твоим колдовством, а даже если бы захотел — я не доверяю тебе. — Как и ожидалось, ты отказываешься понимать нас, — кивнула Кейра. — Я слишком хорошо понимаю вас, — возразил инквизитор, — и кто-нибудь завершит наше начинание. Мир увидит вашу суть, чародейка, и тогда вы пожалеете, что не я стал тем, кто схватил вас. — Он вздрогнул от пронзительной боли. — Просто оставь меня. В другом мире я увидел бы тебя на костре. — Меня и еще массу невинных? — Невинные и милосердные просто встречали бы своего создателя и его рай быстрее. Но пока таких слишком мало среди подобных тебе, ведьма. — Нет, — произнесла Кейра и подняла сапог над его головой, — полагаю, таких нет.***
На площади перед Храмом Вечного Огня уцелевшая община замерла в потрясении. Некоторые сбежали, когда появился дракон, слепо пробираясь сквозь толпу. Но ворота оказались заперты и в любом случае, чудовище исчезло почти сразу после прибытия, избегая меча наместника. Когда он поднялся в воздух, все видели его, видели дым и огонь чудовища, и вспышку света от особого колдовства наместника. Затем дракон начал падать все ниже и ниже, и скрылся из виду в море. Какой-то момент толпа еще стояла неподвижно. Вдруг снова вспыхнул свет и наместник, грязная, мокрая, с кровью, стекающей по лбу и обнаженным мечом… возникла на помосте. Подходящий конец для сказки. Он действительно должен быть таким. Взгляд Цири скользнул по собравшимся. Затем она вздохнула и начала говорить. С помощью особого заклинания ее голос разносился по всей площади. Она заранее подготовила речь. Но потом никак не могла вспомнить, следовала сценарию или нет. Стоя на возвышении, всего в нескольких футах от тела иерарха, с обнаженным мечом в руке, она говорила о мире, о воссоединении, о свободе Новиграда, закрепленном в новой хартии, как вольный город империи, о городском совете и законах. О справедливости и возрождении. Она ни словом ни обвинила церковь, оставшуюся без руководства, только попросила людей помянуть иерарха и умерших в своих молитвах. Эту речь повторяли барды, герольды и объявления, по всему побережью Понтара, от Ковира до самого Нильфгаарда. Одни говорили, что она ознаменовала новое начало, новый мир, восстающий из пепла. Другие ворчали, понимая, что новый мир может быть не так приятен, как старый. Большинство пожимало плечами, наслаждались сказкой и продолжали жить. А Цири стояла на помосте и говорила, и среди слушателей были те, кто думал, что старая львица Цинтры, похоже, вернулась. Во многих отношениях наступал конец эпохи.***
Прохожий принял бы его за рыбака — эльфа, сидящего в маленькой лодке, тихо дрейфующей в океане за пределами света маяка. Для усиления эффекта он держал удочку, а длинный лук лежал на дне судна, на случай, если кто-нибудь приблизится, но никто не появлялся. На самом деле он был совсем один в океане, когда сверху рухнул дракон, дымя, как метеорит. Эльф тут же бросил удочку, потянул за специальный узел, раскрывая парус, который подхватил ветер, и лодка устремилась к пострадавшему дракону. Приблизившись, эльф сложил парус и закрепил румпель неподвижно, а сам перебрался на нос. Он осматривал воду, а затем наклонился, обхватывая предплечье, появившееся рядом. Откинувшись назад, эльф потерял опору и вместе с Саскией повалился в лодку. Некоторое время они лежали, часто дыша. — Что ж, — язвительно произнес Иорвет, — прошло… — Если ты сейчас скажешь, что все прошло гладко, — ответила насквозь вымокшая Саския, чье горло и штанину пятнала кровь, — я точно убью тебя.***
Трисс сидела в кресле дворцовой приемной, использовавшейся как место для встреч. Она прикрыла глаза, а легкий морской бриз проникал в открытое окно, заставляя шторы шевелиться и принося запахи моря, костров и далекое дыхание сырой осени. Звуки снаружи почти стихли, исчез постоянный лязг, ругательства и топот предыдущих дней военных действий. — Ты и в самом деле спишь? — голос звучал обеспокоенно, однако в нем присутствовали знакомые нотки снисходительности. Трисс подняла веки и увидела над собой Филиппу, выглядевшую особенно царственно в новом платье из зеленой парчи. — Просто даю глазам отдых, — ответила Трисс. Сперва она хотела встать, но потом передумала и указала на кресло, предлагая Филиппе сесть. — Наш план, кажется, сработал даже лучше, чем ожидалось, — Филиппа томно скользнула на кресло. — Толпа упивалась речью принцессы. Однажды она может стать настоящей императрицей. — Она ею станет, и скорее, чем ты можешь предположить, — Трисс кивнула на официальное письмо, лежавшее на полированном дубовом столе. — Мы получили приказ начать сборы для возвращения в Нильфгаард. Император, похоже, обнародовал план отречения и соответствующей коронации. Филиппа кивнула. — Упоминается почему? — У меня есть предположения, — Трисс заметила, что правой рукой нервно играет кистями подушки и мысленно ударила себя. — Однако делиться ими не хочу. — Трисс, — Филиппа нахмурилась, — если мы будем работать вместе… — Не будем, — резко оборвала ее Трисс. — Именно поэтому я просила тебя прибыть сюда. — Мы заключили сделку, — Филиппа выпрямилась, подобралась, ее аметистовые глаза неподвижно смотрели на другую чародейку. — Дракон за место в совете. — Но ты не предусмотрела ничего подобного, — Трисс наклонилась к сумке, стоявшей у ножки кресла, и показала богато украшенный древний кинжал, который затем бесцеремонно бросила на стол. — О, — Филиппа вскинула бровь. — Я думала, что потеряла его в Лок Муинне. — Верно, — ответила Трисс, — некий эльф обыскал твой дом, надеясь там найти что-нибудь, для объяснений… аномалии в поведении его командира. Он правильно определил это как очаровывающий объект, хотя понятия не имел, что это такое на самом деле. Пока не показал мне. — Значит, вы ходили на встречу с Саэсентессис? — спросила Филиппа. — Да, я и Цири, сразу после того, как ты рассказала свой план. Думаю, это очередное различие между нами, — Трисс вздохнула и подперла щеку ладонью. — Ты в чем-то права, Филиппа. Мир нуждается в нас, рядом с императрицей должна быть чародейка. Но, — она взглянула на женщину, которой так сильно восхищалась ранее, — Филиппа, дорогая Филиппа, ею не можешь быть ты. Больше не можешь. Филиппа смотрела на нее в ответ, казалось, готовясь к броску, прежде чем безрадостно усмехнулась и откинулась назад, скрестив руки на груди. — И это все? Трисс Меригольд ощутила вкус настоящей силы и теперь считает, что может руководить? — Полагаю, так и есть. — Позже ты можешь пожалеть о своем решении. — Столкнусь с сожалением, когда придет время. Если оно придет. Но полагаю, я неплохо справляюсь со своими сожалениями все эти годы. Попробуй так же, — Трисс откинулась в кресле и снова прикрыла глаза. Она слышала, как Филиппа усмехнулась, а затем почувствовала выраженную ауру трансформации, последовали тихие удары крыльев и она осталась одна. — Прощай, Филиппа, — произнесла Трисс, больше себе, нежели исчезнувшей чародейке. Единственная слеза скатилась по ее щеке. От горя или облегчения — она не могла сказать.***
Камеры под ратушей, к сожалению, остались единственной нормальной тюрьмой в городе с тех времен, когда старый центр охотников за колдуньями таинственным образом сгорел. С учетом восстания они должны были переполниться, если бы не сообразительность Золтана Хивая, который нашел новое основание для городской милиции реквизировать склады в доках для содержания пленников. Во многом это оказалось напрасно, как поняла Цири, поскольку большинство мятежников сбежали домой после разбора баррикад. В итоге очень немногие собирались предстать перед судом за погромы, а не просто пойти домой и забыть об этом. Она понимала, что их жертвам будет нелегко. Но свидетельства и показания не давали выбора, и Цири научилась важному уроку — разнице между справедливостью и законом. Новоизбранный бургомистр Хамлей собирался научить ее кое-чему еще. — Я вынужден возразить, наместник. Новиград — свободный город, и всегда был таковым с тех пор, как мы вышвырнули реданцев. И для имперского наместника более чем незаконно лично требовать освободить заключенных. Цири вскинула бровь. — Я могу подумать, что присутствие имперского наместника вообще не слишком законно, бургомистр. Тем не менее, — она коснулась обитой железом двери камеры, — в данном случае действуют особые обстоятельства. Дверь открылась в узкую, влажную комнату со сводчатыми потолками, освещаемую только огнями снаружи, вся обстановка состояла из единственной деревянной лежанки у стены. Король Нищих, выглядевший так, будто наслаждался отдыхом на солнышке, вытянулся на спине. Он посмотрел на пару, стоявшую в дверях. — Не ожидал увидеть столь знаменитого гостя на моей казни, — он поднялся и насмешливо поклонился. — Огромная честь для меня. — Это не казнь, — с усмешкой качнула головой Цири. — Полагаю, лучше подойдет термин «побег из тюрьмы». Ты идешь со мной. Бургомистр пытался сохранить бесстрастную маску, но неуклонно терял ее. — Ваша милость, этот человек — горожанин Новиграда, и злодей, ставший причиной больших несчастий, и… — Как и погромщики, бургомистр. Но я не вижу, чтобы вы спешили привлечь их к ответственности. — Это другое дело, — к его чести, человек казался смущенным собственным бессилием, реальным или вымышленным. — Возможно. В любом случае, этот человек на самом деле не горожанин Новиграда, он дворянин у меня на службе. Реакция мужчин являла полный контраст. Глаза бургомистра расширились, и мгновение он хватал воздух, в то время как Король Нищих просто вскинул бровь в удивлении. — Абсурд, — Хамлей, кажется, наконец, придумал, что сказать. — Только император может давать нильфгаардское дворянство. — Верно, — кивнула Цири. — И все же, строго говоря, Бедлам не нильфгаардский дворянин. Он цинтрийский барон, — она обратилась к человеку в камере. — Ты начитанный человек, Франциск, напомни бургомистру, кто королева Цинтры? — Вы, ваше величество, — Бедлам улыбнулся, как кот. — Верно, я. Поэтому видите, дорогой бургомистр, здесь нет ничего противозаконного. Что насчет вашего беспокойства, я попрошу его отработать долг перед обществом. — Я понял, — бургомистр замотал головой и вскинул руки. — Могу я уйти, ваше высочество? Цири кивнула, и он исчез, страж последовал за ним, оставив ее наедине с преступником, который теперь открыто усмехнулся. — Мастерски сыграно, — сказал Бедлам. — Хотя я не понимаю, зачем вам понадобился старый карманник. Теперь это свободный город. Свободный город империи, насколько я слышал, первый и единственный в своем роде. — Первый из многих, надеюсь, — Цири едва не прислонилась к стене, но сразу передумала, поскольку та была грязной и сырой. — Но ты не можешь радоваться тому, что твоя мечта сбылась. Это тебя беспокоит, Франциск? — Нет, — ответил он, — я всегда знал, что никогда не смогу радоваться в этом городе по-настоящему, даже если создам его сам. Поэтому оно называется мечтой, верно? — Что ж, в таком случае, — Цири отошла в сторону, показывая на открытую дверь, — ты волен идти со мной. Скоро мы вернемся в Нильфгаард. — Значит, вам нужен старый карманник, — он кивнул и направился к двери. — Мне нужен человек, у которого ключи от одной из величайших разведывательных сетей мира. Я надеюсь, ты сохранил данные? — Все в безопасности, — ответил он. — Кажется, я задавал этот вопрос раньше, но разве у правителей Нильфгаарда нет своей разведки? — У моего отца есть, — ответила Цири, и Бедлам кивнул, поняв подтекст. — Ты сказал однажды, что хочешь сделать Новиград лучше. Надеюсь, теперь мы можем сказать, что он стал таким. Хочешь сделать лучше весь мир? — Что ж, вроде у меня нет других планов после отставки, — пожал плечами барон Франциск Бедлам, бывший некогда Королем Нищих.***
Тамару заперли в маленькой комнатке, которая ранее была помещением для прислуги. Простые беленые стены, только кровать, стол и стул. Стражники приносили еду и умывальный таз, а потом оставляли ее в одиночестве. Одинокая восковая свеча не горела, и Тамара сидела на лежанке, уставившись на нее, когда дверь открылась, впуская Цири. — Думала, ты зажжешь, — принцесса взглянула на свечу. — Я просила оставить ее для тебя. — Я больше не знаю, значит ли это хоть что-то, — ответила Тамара, ее ресницы даже не дрогнули, когда загорелся свет. — Что ж, я не претендую на звание верующего человека, — Цири подвинула к себе стул и села на него верхом, лицом к Тамаре, — но полагаю, это значит, что ты хочешь найти смысл. — Кто-то может сказать, что такая идея граничит с ересью, — задумалась Тамара. — Кажется, — усмехнулась Цири, — я достаточно наслушалась о ереси, на всю оставшуюся жизнь. — Точно. — На мгновение в комнате воцарилось молчание, Тамара играла с фитилем незажженной свечи, Цири наблюдала за ней. Потом бывшая охотница за колдуньями заговорила: — Меня повесят? — Имею убеждение, что стоит это сделать, — ответила Цири, — в качестве примера, раз уж ничего больше не остается. Но сперва я хотела бы знать почему. Почему ты так преданна этой церкви, этой коррумпированной сверху донизу организации. — Цири безрадостно улыбнулась. — Почему, пытаясь укрепить верность в целом городе, я не смогла пробудить ее в одном из ближайших людей. Тамара кивнула. — Когда-то мне было одиноко, — начала она, — я была всеми брошенная, напуганная, в окружении грубых людей, которые не замечали меня. Постоянно опасаясь очередного удара или избиения матери отцом. Постоянно под угрозой войны, готовой захлестнуть нас. Я была лишь маленькой девочкой без друзей, никому не доверяющей, окруженной жестокостью и смертью. Знаешь, каково это? — Лучше, чем ты думаешь, — тихо произнесла Цири. Тамара грустно улыбнулась. — Тогда, полагаю, та история была правдой. В наше время трудно разобраться, когда барды и имперские пропагандисты все раздувают и преувеличивают, — она вздохнула. — В любом случае, однажды у нас остановился нищий проповедник из Новиграда. Мой отец и его люди, конечно, хохотали над ним, высмеивали. Но почему-то казалось, что они одновременно и боятся его, совсем чуть-чуть. А это были люди, которые не боялись никого, кроме моего отца. Поэтому мне стало интересно. Однажды я ускользнула в крестьянскую хату, где он проводил свою церемонию. — Тамара едва заметно покачала головой. — Не буду утомлять долгой историей. Достаточно рассказать, что уходя он оставил мне три подарка: святую книгу, веру в высший смысл нашего существования и обещание, что где-то далеко есть семья, которая ждет меня, ждет всех нас — меня и маму. Пол над головой заскрипел под ногами слуги. — Я пыталась рассказать матери, — продолжила Тамара. — Просила ее молиться вместе, но потакая мне, она никогда не верила по-настоящему. «На свете существует так много сил, моя девочка, — говорила она, — разве имеет значение, кому мы молимся?» — Тамара покачала головой. — Конечно, она тогда уже заключила сделку со старухами, без моего ведома. Но в любом случае мы придумали план побега. Ярость отца заставила нас бежать раньше, чем предполагалось, и как только мы оказались на свободе, старухи забрали ее. — Тамара глубоко и прерывисто вздохнула. — Я присоединилась к охотникам за колдуньями, чтобы освободить ее, а когда она умерла, чтобы никто не оказался вынужден пойти на подобную сделку. Чтобы все смогли получить отпущение грехов, как смогла получить я. — Она усмехнулась. — А потом я узнала, что сама церковь заключила такую сделку, и что еще хуже, с теми же чудовищами. Так скажи, наместник, — она подтолкнула свечу к Цири, — для чего мне зажигать ее? Цири мгновение раздумывала, а потом сказала: — Хотя я не знаю, нужно ли верить, Тамара, я обнаружила… прости, если это поверхностный взгляд, но существует огромное различие между верой и доктриной. Тот факт, что церковная иерархия предала тебя, еще не означает, что вера не обоснована, — она мягко подтолкнула свечу обратно, — или что ты предала свою мать. — Цири встала. — После полуночи придут стражники и проводят тебя к Оксенфуртским воротам. Они дадут тебе лошадь, кошелек и немного провизии. Можешь ехать куда захочешь, но советую держаться подальше от Новиграда, первое время. Цири повернулась к двери и замерла, прежде чем снова взглянуть на Тамару. — Не знаю, смогу ли простить тебя окончательно, но винить не могу. Не с моим… ладно, это не имеет значения. Возможно, однажды я расскажу тебе настоящую историю вместо сказок, что распространяют барды и пропагандисты. А пока — хорошей жизни тебе, Тамара из Велена. Она вышла, и дверь закрылась за ней. В комнате, которую она только что покинула, зажглась одинокая свеча.