личный апокалипсис Игоря Грома

— Что это? — Игорь отстранился от Серёжи, почувствовав — уже не в первый раз за вечер — когтисто-мягкие прикосновения на своих обнажённых плечах. — Ты кошку, что ли, завёл? Серёжа сполз с колен Игоря на диван, виновато и одновременно ласково глядя тому за спину: — Прости… Ты просто ему понравился. Ситуация стала ещё более странной. Игорь оглянулся, желая разглядеть в сумраке спальни вышеупомянутого кота, которому он мог понравиться, и никого не увидел. Но там, за диваном, теперь слишком явно кто-то прятался. Его выдавали шуршание и едва заметные пощёлкивания. Может, не кота, а попугая? Или сову? Пока Игорь недоумённо вертел головой, как та самая сова, Серёжа снова к нему прижался, шепнул на ухо: — Он так не покажется, подожди. Мягкие губы Серёжи, скользнувшие по мочке и ниже на шею, отвлекли от мыслей о стеснительном коте-попугае. Игорь снова включился в поцелуй, усадил Серёжу на себя, обхватывая за спину, сминая сильными ладонями скользкую ткань халата. Как вдруг ему на плечи опустились чужие  — не Серёжины — горячие руки. — Блядь! — Он резко дёрнулся, и Серёжа скромно посмотрел из-под чёлки. — Он тоже хочет… — Вечер явно перестаёт быть томным, — Игорь вздохнул, поудобнее устроил Серёжу на своих коленях, убрал от его лица рыжие прядки. — Сам ты, видимо, не расскажешь, придётся уточняющие вопросы задавать? Серёжа прислонился лбом к его плечу и в таком положении помотал головой. Волосы мягко прошлись по коже Игоря, напомнив недавние чужие прикосновения за спиной. Только без когтей. — Если я позову его к нам, ты не будешь против? Игорь давно знал, что гении, они все как бы не от мира сего. Вот и его Серёжа иногда начинает говорить такими загадками, что проще согласиться, нежели пытаться из его коротких фраз хоть что-то вменяемое выцепить. Поэтому, вместо выяснений, что там за кот, желающий составить им компанию, он приподнял лицо Серёжи за подбородок, с чувством поцеловал в губы и смиренно кивнул: — Зови. Серёжа то ли шикнул, то ли свистнул, Игорь бы не смог подобрать точное определение этому звуку, и от сгустка темноты за диваном отделилась какая-то неясная фигура. А потом вдруг резко очутилась прямо перед ними, пялясь на обоих горящими жёлтыми глазами. — Твою ж… Игорь инстинктивно прижал к себе Серёжу, будто защищая. Но от кого защищать? Он видел перед собой точную копию Разумовского, только цвет радужки отличался, и выражение красивого лица с правильными по-птичьи заострёнными чертами было более хищным. На запястьях и около шеи топорщились острые чёрные перья. Оторопевший Гром переводил взгляд со скромно потупившегося Серёжи на его желтоглазого близнеца и не мог найти слов, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию. Серёжа тоже, видимо, особо к такому готов не был, растерянно вздохнул, проговорил едва слышно: — Я не знал, как тебе объяснить, и вот… — Да тут мало что словами объяснить можно, — Игорь, всё ещё не до конца пришедший в себя, заглянул в жёлтые глаза, внимательно его изучавшие. — С Серёжки толку нет, давай тогда сами знакомиться будем? — Он тебя уже знает! — Тут же встрял Серёжа, опровергая слова Грома про свою бестолковость. — Он знает, что ты Игорь, и что ты со мной. А это — это Птица. — Птица, значит. — Да… — И откуда она взялась? — Не она, он. Он всегда был, я просто тебе не показывал. Думал, что ты не поймёшь. Птица — он мой. И я его. С самого детства. Ситуация с каждой минутой становилась всё более запутанной. Запинающийся Серёжа, пытавшийся торопливо дать объяснения происходящему, обалдевший Игорь, думающий, что всё-таки двинулся от своей работы и теперь ловит галлюцинации, и Птица, с выжидающим выражением на лице, наклонивший голову к левому плечу. Надо было с этим что-то делать. Игорь решил разбираться постепенно: — Это он меня весь вечер за плечи цапал? — Он хотел потрогать, но пока не умеет ласково. Он ведь никогда такого не чувствовал. Словно в подтверждение его слов, Птица протянул когтистую руку-лапу к груди Игоря и провёл по ней снизу вверх, царапая. Короткие пёрышки на запястье мягко прошуршали. — Он ещё не совсем доверяет тебе, но если ты разрешишь ему остаться, нам с ним вместе, он обрадуется. Игорь снова посмотрел на хищное лицо Птицы. Было странно, что такое необычное существо, словно вывалившееся из неплотно закрытой книги с мистическими историями, умеет испытывать вполне человеческие чувства. Радость там. Привязанность. — И что мне с вами двумя делать? — осторожно спросил Игорь, уже начиная догадываться. — То же, что и со мной одним, — мурлыкнул у его уха Серёжа. Довольный. Понял, что Игорь Птицу прогонять не собирается. Игорю вдруг смертельно захотелось перейти от слов к действиям, тем более, что Серёжа уже совсем недвусмысленно начал притираться к нему прямо на глазах у своего инфернального близнеца, но надо было кое-что прояснить напоследок: — А ты. Он… Вы к друг другу не ревнуете? — Это всё равно, что ревновать свою левую руку к правой, мы же одно, — последние слова Серёжи утонули в поцелуе, — целое. С другой стороны от Игоря на диван опустился Птица, протянул когтистую лапу, цепко ухватил Грома за подбородок. — Он целоваться хочет, — Серёжа оторвался от Грома, тяжело дыша, чтобы прокомментировать происходящее, хотя тут всё и так было предельно ясно. Игорь повернулся, утонул на секунду в золотистом пламени искрящихся глаз и позволил себя поцеловать — совсем не по-Серёжиному, напористо до сладкой боли, до ноющего напряжения в паху. Птица целоваться почти не умел. Жадно возил своими губами по губам Грома, яростно вылизывал его рот изнутри, цеплялся острыми зубами за нижнюю губу и не упускал возможности потереться кончиком носа о его щёку, постоянно втягивая тонкими ноздрями запах. — Он меня нюхает? — негромко уточнил Гром у Серёжи, когда Птица выпустил его подбородок из цепкой хватки и уткнулся лицом ему в ладонь, пытаясь прихватить грубоватую кожу зубами. — Ему нравится, как ты пахнешь, — кивнул Серёжа, погладив огненные пряди Птицы, склонившегося над Игорем. — И мне тоже. Следующие минут десять Игорь уже не находил в себе силы, чтобы задавать вопросы. Да и глупо было отвлекаться на разговоры. Его поочерёдно целовали, то мягко и податливо, то жадно вгрызаясь, ласкали в четыре руки, царапали, прикусывали и влажно проходились языками по чувствительной коже. В какой-то момент, Грому показалось, что его залюбят до смерти, но он даже не подумал бы остановить эту сумасшедше-сладкую пытку. Только, когда Серёжа упал на спину, раскидывая в стороны тонкие ноги и потянул его на себя, Игорь на мгновение замер — не обидится ли оставшийся без внимания Птица? Но тот уже нашёл себе новое занятие: стоило Игорю мягко войти в подготовленного Серёжу, как он почувствовал между собственных ягодиц влажное прикосновение шершавого языка. На этот раз без зубов, к его большой радости. Сочетание узкого Серёжи, сжимавшегося на его члене и Птицы, горячо вылизывавшего его сзади, сносило крышу. Гром рычал сквозь стиснутые зубы, пытаясь не сорваться на протяжные стоны — до того хорошо ему было. Соски горели от недавних укусов Птицы, на спине подсыхали тонкие царапины, Серёжа цеплялся за его плечи прохладными пальцами и шумно дышал на ухо, время от времени выгибаясь навстречу. Игорь был на пределе. Он бы кончил и так, как вдруг Птица выпрямился, прижался грудью к его спине, невесомо прошёлся когтями по выступающим рёбрам. — Блядь, — Игорь подхватил Серёжу под колени, старясь забросить его ноги себе на поясницу, но Птица с довольным клёкотом остановил его. Гром был слишком возбуждён, чтобы разбираться в птичьих желаниях, снова склонился над Серёжей, двигаясь всё быстрее, приближая их общий оргазм, когда сзади его снова коснулось что-то влажное, но на этот раз куда больше и твёрже, чем язык. — Ты что это задумал, эй? Мы слишком мало друг друга знаем, — Игорь попытался вывернуться, но было уже поздно. Птица медленно входил в него, скользкого от слюны и разласканного до того, что сопротивления почти не чувствовалось. Гром выдохнул, закусил губу и позволил Птице разом проникнуть на всю длину. Перед глазами на мгновение потемнело, но не от ожидаемой боли, а от прошившей его вспышки острого удовольствия. Это был самый непристойный из всех его постельных опытов, но вместе с тем Игорь чувствовал, что на самом деле занимается любовью. Серёжа и Птица словно слились в то самое одно целое, заняв все самые чувствительные точки его тела, заставляя плавиться от разницы между нежным Разумовским и его желтоглазым кусачим демоном, заставляя даже имя своё забыть. Птица, кажется, чему-то научился за время их прелюдии, больше напоминавшей маленькую битву, уже не столько кусал, сколько лизнуть старался, медленно, вкусно, почти как Серёжа, когда переставал себя сдерживать. Игорь испытывал какой-то жуткий, извращённый кайф, одновременно вколачиваясь в Серёжу и чувствуя внутри себя пульсирующий член Птицы. Наверное, это было нездорово, но так правильно, так нужно, так охуительно хорошо, что давать оценку происходящему не хотелось ни сейчас, ни после. Отдать всего себя этим двоим, любящим его, желающим его, любимым безумцам. Забыться в мареве общего тройного оргазма. Пережить это как личный апокалипсис, разделивший его Вселенную на «до» и «после». Он впервые в жизни кричал в постели, потому что сдерживаться уже не было сил. Собственная сперма мешалась с чужой, выплеснувшейся ему на живот и на ягодицы одновременно, Серёжины губы дрожали под его поцелуями. Игорь повернулся, чтобы поймать ещё одни, более упрямые и твёрдые, и понял, что они опять остались вдвоём. В комнате было тихо, темнота в углах не вспыхивала двумя жёлтыми искрами, Серёжа лежал на смятой простыне, обессиленно запрокинув голову. Игорь осторожно опустился на диван рядом с ним. Разумовский перевернулся на бок, придвинулся, привычно уместился на широкой груди Грома, погладил рельефный пресс, замер. — Хорошо было? Игорь с трудом раскрыл пересохшие искусанные губы и честно ответил: — Не то слово. Хотелось спросить, придёт ли ещё к ним Птица, но говорить сил не было. Серёжа, как всегда, понял его без слов. — Он и не уходил. И не уйдёт теперь. Плеча Игоря на секунду коснулись острые коготки, и Гром расслабленно улыбнулся, обнимая Серёжу. Тот мягко рассмеялся ему в шею: — Я же сразу сказал, ты ему понравился.