Синяки на коленках

Здесь нет окон, всё погружено в темноту, и только красные лучи освещают подиум в центре просторного зала ресторана. Этот же свет достаёт до нашего с Серёгой уединённого места отдыха и отбрасывает свои яркие полоски на столик, диваны и на нас самих. Мы с комфортом расположились друг напротив друга, развалившись на мягкой обивке софы и попивая коньяк из пузатых бокалов. Я пришёл в наше с Серым излюбленное заведение примерно час назад, и меня провели к забронированной им зоне, удобно отделённой от ещё нескольких таких же высокими перегородками. Матвиеныч уже заказал телятину, и мы, как и подобает друзьям, которые не виделись месяц, разговорились. Опустевшую посуду вместе с приборами унёс официант, один из тех, которые то и дело мелькают своими белыми рубашками в полумраке зала. Затем нам принесли кофе, шоколад и икру — от сигар мы, как обычно, отказались — и наполнили наши снифтеры дорогим алкоголем. Сейчас я пью уже второй бокал, кажется, спиртное меня немного расслабило и разговор переходит от отстранённых тем и темы бизнеса к более личным вещам. — Он такой послушный и безотказный, Серёг, такой… наивный, будто ребёнок. Он просто обожает меня. Терпит всё, что я ни сделаю с ним. От любого доброго слова расцветает, и, кажется, только больше хочет служить мне. Знаешь, такое маленькое, беззащитное, зависимое существо… — Ну, конечно, Арс. Их такими воспитывают. — Тц, да знаю я, что воспитывают… Просто не могу к этому привыкнуть. — Видели бы тебя сейчас твои родители, — начинает игриво Сергей. — Отъебись, а, — они, конечно, уже давно умерли, но при их упоминании в груди до сих пор что-то щемит. Я не реагирую, потому что привык, что Серый любит юмор на грани. — Твоя семья несколько поколений не держала рабов, и ты сейчас всё так просто херишь. Традицию как-никак прерываешь. Просто взял и подобрал мальчишку с улицы, ах, да, и перед этим заставил его тебе отсосать, — он смотрит на меня, ухмыляясь. — У меня сдавали нервы, Серёг, — в голове всплывают воспоминания того «прекрасного» дня, когда я понял, что всё идёт коту под хвост, а потом, решив прогуляться до дома пешком, нашёл замёрзшее чудо за каким-то баком. — Это была спонтанность… и на самом деле я совсем не жалею о своём решении взять его к себе. Лёгкими круговыми движениями я вожу бокалом по воздуху, колыхая жидкость, и подношу его к носу, вдыхая аромат. Чувствую пряность, хотя ещё недавно ощущалась роза. Волшебно. Каждый коньяк пахнет по-своему, и мне интересно раз за разом ощущать их неповторимые запахи. — Знаешь, что меня беспокоит сильнее всего? Я, кажется, привязался к нему, Серый… — вздыхаю. — Это норма-а-ально, не переживай, брат. Я вот тоже души не чаю в своих кошечках, и ничего, живу себе припеваючи. Я смотрю на него исподлобья, пытаясь разглядеть на его лице что-нибудь, кроме усмешки: чувствует ли он то же, что и я? Серёга поворачивает голову в сторону подиума, когда внезапно включают какую-то медленную, но оттого не менее ритмичную музыку. Оставляю бокал на столе, отламываю ломтик от плитки шоколада и закидываю себе в рот, устремляя взгляд в центр зала. Две брюнетки модельной внешности двигаются в такт мелодии, их тела обрамляет только тонкое красное нижнее бельё и несколько тонких ошейников. Каждая кружит вокруг своего небольшого стула. Они садятся на них, выгибаются, гладят свои стройные тела руками, раздвигают и сводят свои ноги — профессионально исполняют стриптиз, который я наблюдал уже сотни раз в исполнении разных людей. Серый пялится на танец заинтересованно, но пока без особого энтузиазма: самое увлекательное ещё впереди. — Помнишь, я тебе рассказывал про того идиота, который сильно налажал, и мне пришлось разгребать после него? — пялюсь в потолок и краем глаза вижу, что Матвиеныч кивает. — Я в тот день вернулся домой на взводе, а там этот, сидит, как обычно, напротив двери... Ну я стянул ремень: захотел отхлестать его так, чтоб скулил и кричал. Подхожу к нему с этой штукой в руках, злой как чёрт, а он на меня с таким доверием в глазах смотрит… — дёргаюсь от своих воспоминаний: Тоша сидел на коленках, а глаза его зелёные так и говорили мне «я приму от вас всё, хозяин». — У меня внутри что-то сжалось от его взгляда… — И? — Не тронул я его... Посуду побил об стены, мне хватило. — Да-а, брат, проблемы у тебя с агрессией. Чё, лечиться будем, не? — и ухмыляется так, как умеет только он и Чеширский кот. — Юморист хуев, — закатываю глаза. — Суд пройдёт — тогда получше дела станут. — Да не кипишуй ты так. Ну отхлестал бы ты его, нормально бы с ним всё было, — развязный тон вдруг стихает, и он наклоняется вперёд, будто хочет рассказать какую-нибудь тайну. На лицо его ложится тень, и он снова начинает говорить, но уже тише: — Ты же не Шашков, ей-богу, твоему пацанёнку с тобой повезло ещё. От одного лишь упоминания нашего общего знакомого меня пробирает стадо мурашек. У Шашкова было много рабов, и они у него надолго не задерживались, а всё из-за его немного нестандартных предпочтений. У всех его рабов, которых видели рядом с ним, всегда чего-то недоставало: то пары пальцев, то руки, то ноги, а бывало не было ещё некоторых частей тела, о которых и вспоминать тошно. Грёбаный садист. Может, это и считается нормой в некоторых кругах, но для меня это слишком, как и очень многие другие вещи, которые творят с рабами вошедшие во вкус хозяева. Могу ли я стать таким же со временем? Очень надеюсь, что нет. А на подиуме начинается основное действо: девочки, уже раздетые, ласкают друг друга, звуки разные тянут, в музыку они перестали попадать, но всем заинтересованным в представлении людям это уже и не важно. Смотрю на Серого: он чуть ли не слюни на танцовщиц-невольниц пускает. Уверен, если заглянуть под стол, можно будет увидеть, насколько ему интересно происходящее. — Снимешь кого-нибудь из них? — Нет, сегодня только любуюсь. Здешние стриптизёрши по цене не уступают ничему другому в этом заведении, то есть дорогие дохуя, но и по качеству они соответствуют: идеальная фигура, небольшой пробег. Я удивляюсь, потому что не понимаю, зачем тогда Серёга хотел посмотреть на выступление и притащил меня к нужному времени, если не собирался заказать приват. Он, кажется, замечает моё замешательство и говорит довольный: — Меня Леруся с Анечкой ждут в обновках.

***

Кручу между пальцами ручку, погружённый в свои мысли, отталкиваюсь от пола стопами, слегка прокручиваясь на стуле туда-сюда. Я по привычке устроился в своём кабинете, хотя не планировал работать после встречи с Серым. Перевожу взгляд на тёмный экран макбука и наблюдаю своё отражение. Мою голову не покидают мысли об этом чёртовом мальчишке. Когда я впервые привёл его в свой дом, то был даже немного растерян. Мальчик кутался в тонкую подранную куртку и осматривался вокруг, замерев на придверном коврике. Как себя с ним вести, я примерно представлял: насмотрелся за свою жизнь. А вот что делать с парнем с улицы понимал смутно. Это же не котёнка подобрать. Хотя это существо было на него очень даже похоже: взъерошенный, в грязной одежде, худой и холодный. А ещё такой же маленький и беспомощный. Последнее заставляло приливать кровь к месту, о котором не говорят и которым, казалось, я и думал, когда захотел присвоить мальчика себе. Я постарался говорить в той же манере, в которой начал разговор с ним ещё там, на улице, но давалось это мне с трудом. Я видел перед собой человека, несмотря на заверения всех вокруг, что рабы — не люди. Моё воспитание, опыт и здравый смысл не позволяли принять это утверждение за истину, поэтому сохранять грубый и сухой тон было сложно. — Имя. — Антон, — он дёрнулся от того, как внезапно я заговорил, и перевёл взгляд на меня. Всю дорогу до дома, которую мы провели в такси, мальчик постоянно рассматривал меня, а когда я смотрел на него в ответ, он резко и испуганно отводил взгляд. — Снимай обувь. Сняв с себя верхнюю одежду, я прикинул, что следует сделать для начала, подошёл к Тоше и опустил на его плечи руку. — Пошли. Как только мы очутились в просторной светлой комнате, я подошёл к ванне, заткнул её пробкой и открыл кран, проверив, достаточно ли вода горячая. Развернулся к мальчику, оставшемуся у входа, и присел на бортик ванны. — Раздевайся. Одежду кидай под ноги. Он уткнулся взглядом в пол и начал покорно выполнять приказ. Сначала на кафель шлёпнулась курточка, потом толстовка. Мальчик стал стягивать с себя майку, а я жадно рассматривал его оголявшееся тело: хрупкий, со светлой кожей, к этому добавлялось миловидное лицо и романтичные русые кудряшки — он полностью в моём вкусе. Мальчик для ебли. Я также отчётливо видел рёбра и впалый живот. Его чрезмерная худоба меня немного отталкивала, но я уже вырисовывал у себя в голове прелестную фигурку, которая будет у него после того, как я постепенно откормлю этого малыша. Моего малыша. Передо мной стоял абсолютно голый Тоша, который спрятал руки за спину и продолжал пялиться в пол. Кажется, его не смущала собственная нагота, но он был заметно напряжён. — Повернись. Он послушался, развернулся и, какой догадливый мальчик, сам убрал руки, которые прикрывали задницу. В голове поплыли картинки, как бы я мог нагнуть его и смачно трахнуть, сжимая в руках эти самые ягодицы. Перспективы того, что можно творить с этим телом, очень меня прельщали и заставляли чаще сглатывать слюну. Совесть где-то на задворках сознания напоминала, что этот мальчик — человек с подавленной волей, но эти мысли были довольно быстро посланы мной далеко и надолго. — Подойди ко мне. Он развернулся, медленно приблизился и замер, останавливаясь в двух шагах от меня. Я потянулся к нему, схватил ладонями за талию и подтянул поближе к себе, оставляя стоять между собственными разведёнными ногами. Начал оглаживать руками его бока, отчего Тоша задышал чаще. — Смотри мне в глаза. Я словил его взгляд, замечая в нём растерянность и затаённый страх. Ему так некомфортно чувствовать мои прикосновения на своём обнажённом теле? Я оттолкнулся от бортика ванны, развернулся, придерживая Тошу, и встал рядом с ним. — Давай, — шлёпнул ладонью по его упругой попке, отчего мальчик поджал её. Хороша. Держась за края, он залез внутрь, а я сел на небольшую табуретку. Надавил на его плечи, и он лёг, упираясь головой в бортик, руки Тоша опустил на дно, а ноги оставил согнутыми. Я закрыл кран и смотрел, как мальчик потихоньку расслаблялся в ванне и как на его лице появлялась еле заметная улыбка. После холода улиц наверняка было приятно почувствовать обволакивающее каждую клеточку тела тепло воды. Я сложил руки на бортик и задумался о чём-то, гипнотизируя взглядом стенку. — Я бы отсосал вам ещё раз, только бы вы мне позволили посидеть в этой ванне ещё чуть-чуть, — тихо проговорил он. Я вынырнул из мыслей и встретился с его напряжённым взглядом. Предложение, может, и было достаточно соблазнительным, но мне хватило предыдущего раза. Хотя сам тот факт, что он вот так предлагал мне отсосать, немного возбуждал. Так мой малыш беспокоится, что я его скоро прогоню? — Лежи спокойно. Я тебя не тороплю. Я наблюдал за тем, как отмокал Тоша. Помещение наполняла тишина, прерываемая редкими всплесками воды. Мальчика так сильно разморило, что у него начали закрываться глаза. Он такой милый сейчас, а ещё как-то по-особенному уязвимый. Я поднёс руку к его плечу и коснулся подушечками пальцев погружённой в воду кожи. Тоша вздрогнул и уставился на меня непонимающим взглядом. — Тише, я просто потрогаю тебя. Я провёл пальцами от плеча к груди, а затем медленно спустился ими к животику мальчика. Он весь напрягся, ощущая близость моей руки к его паху. Хоть у меня и не было раньше раба, но мне казалось, что они не должны быть так напряжены в момент интима. Хотя, может, дело было в том, что я незнакомый для него человек? Или он слишком долго не оказывал услуг сексуального характера? — Сколько ты пробыл на улице? — Не знаю... А к-какой сегодня день? — я положил всю ладонь на его животик и стал поглаживать, заставив Тошу заикнуться. Я чувствовал мягкость молодой кожи под рукой, и мне очень нравилось наблюдать, как мальчик стеснялся моих действий. — Пятнадцатое сентября вроде. Он ответил, чуть подумав: — Примерно месяц. Не так уж и много. — А до этого где ты жил? — У своих предыдущих хозяев. — Сколько? И как ты им служил? — Я… ухаживал за домом и одеждой, готовил еду. Жил два года. Интересно, не так много в наше время осталось людей, которые держат рабов лишь в качестве прислуги. По крайней мере не таких молодых и привлекательных. — А до этого? — В «Доме воспитания»… с рождения. Я был удивлён. Вывод напрашивался сам собой. — То есть у тебя ещё не было хозяев, которых нужно было удовлетворять сексуально? Он отвёл взгляд и ответил ещё тише, чем говорил до этого: — Да, не было… Мысли, полезшие в голову, будоражили не на шутку. По сути, весь его сексуальный опыт ограничивался обучением в «Доме». Мальчик будет тугой, словно целка, и когда я буду с ним развлекаться, то смогу обучить его только тем вещам, которые нравятся мне. Я имел дело с рабами-проститутками, поэтому прочувствовал на себе, как сложно им подстраиваться под фетиши быстро сменяющихся клиентов, и теперь прекрасно знаю цену «чистоте» от такого рода опыта. Я убрал ладонь с живота мальчика, потянулся к продолговатой выемке в стене над ванной, служившей полкой, и достал оттуда варежку. — Держи, отмой себя хорошенько. Всунул её Тоше в руки и пошёл на выход из комнаты. — Можешь взять любой шампунь и воспользуйся одноразовой бритвой. Воспоминание обрывается, и я снова смотрю на себя, отражающегося в мониторе ноутбука. Особый трепет у меня вызывает ещё один момент, произошедший в первые дни нашего знакомства. Я провернул ключ, заводя машину. — Мы едем регистрировать тебя, как моего подопечного, — я скривился от собственных слов. Люди такие трусы: боятся называть всё своими именами. Если уж держите рабов, так называйте их прямо так, без всяких эвфемизмов. — Так вы… вы меня купите? — я повернул голову, рассматривая Тошу, сидящего на заднем сидении. Он выглядел вдохновлённым. — Я стану вашим? Я буду вашей вещью? Меня умиляло то, с какой надеждой он это произносил. — Да, будешь. Я был поражён, но у него намокли глаза. Уставившись себе под ноги и сжимая руками края кофты, он начал шептать сбивчиво: — Хозяин… хозяин, у меня будет хозяин. Он был таким счастливым в тот момент. Мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Помню, как проходил наш первый секс. Тоша тогда уже прошёл через подвал и выполнял все приказы просто беспрекословно. Я толкнулся во влажную дырку, растягивая моего мальчика своим членом. Тоша издал какой-то непонятный тонкий звук и вздрогнул. Было до одури приятно ощущать эту девственную узость покорного тела под собой. Я впервые внутри своего мальчика, он принял меня полностью, он подчинился мне окончательно, развёл свои прекрасные ножки передо мной, открывая всего себя. Я поднял взгляд на его лицо: хотел насладиться эмоциями моего малыша. Он приоткрыл губы, чуть оголяя верхний ряд зубов, рвано вдыхал и выдыхал из себя воздух. Это выглядело так мило и пошло. Мальчик ненамеренно только больше распалял меня. Он волновался, сжимал своими пальцами простынь, но в его глазах я всё равно видел блеск. — О чём ты думаешь, маленький? — я начал двигаться, удерживая Тошу одной рукой за талию. — Я рад, что моё тело… может служить вам таким образом, господин, — шептал он и выдыхал шумно, постанывая на особенно глубоких толчках. Мальчик схватился своими руками за мою шею и поскуливал иногда. Я даже не стал ругать его за своевольное действие, потому что мне понравилось, как трогательно он жался ко мне, пока я трахал его. От всех этих воспоминаний начинаю возбуждаться. Я уже два дня был по уши в работе, игнорируя свои желания, и только сегодня выбрался отдохнуть, а теперь хочется, наконец, выпустить пар, но уже со своим мальчиком. Я встаю, выключаю настольную лампу, выхожу из кабинета и открываю дверь своей спальни. Тоша, одетый в лёгкое белое платье до колен, сладко спит. Он лежит на спине, даже не прикрывшись ничем. Наверняка весь день трудился, а теперь отдыхает, уставший. Сажусь на край кровати прямо в джинсах и любуюсь моим малышом: во сне он выглядит ещё более невинным и беззащитным. Именно такие милые мальчики-рабы обычно и попадают к таким богатым дядям, как я, и эти богатые дяди используют всю свою власть по полной, смакуя молодые тела. Меня, бывает, посещают мысли о том, где бы Тоша мог оказаться, не найди его я. Все пути вели его либо к смерти, либо к новому хозяину. Представляя последнее и самое вероятное, меня всегда передёргивает: не могу даже в голове допустить, чтобы моим малышом владел кто-то другой, не говоря уже о том, каким образом его могли бы использовать эти абстрактные другие хозяева. И как меня угораздило привязаться к этому созданию? Я подхожу к тумбочке и беру из нижнего ящика две пары наручников со всё теми же безопасными кожаными браслетами. Обхожу кровать и приближаюсь к Тоше. — Просыпайся, малыш, — говорю на ухо, касаясь губами кожи, и трясу его за плечо. Мальчик медленно открывает глаза и дёргается от неожиданности, когда переводит взгляд на меня. Он подскакивает и остаётся сидеть, а вся его сонливость резко уходит. — Мой господин? — Я хочу сыграть с тобой в игру, — говорю, улыбаясь. Снова склоняюсь к его уху и объясняю шёпотом правила. Делаю это тихо, чтобы не разрушить атмосферу. Одновременно с этим начинаю крепить наручники: одни надеваю на его запястья, заведённые за спину, другие, с длинной цепочкой, застёгиваю на щиколотках. Я заканчиваю со всем и перевожу взгляд на Тошу. Его глаза блестят обожанием, и он кивает, тихо произнося «да, хозяин». Игра начинается. — На пол, живо! Будешь молить меня, стоя на коленях, — голос сразу становится громким, а тон грубым. Моя рука сжимает его волосы и тянет с силой в нужную сторону, затем отпуская. Мальчик валится шумно, наверняка набивая себе ещё пару синяков. Его белая юбочка укрывает его бёдра и большую часть голеней, благо оставляя моему взгляду ножные цепи. Я сажусь на кровать, широко расставив ноги, и упираюсь руками в матрас позади себя. Наблюдаю, как Тоша, осторожно переставляя колени и волоча по полу цепочку, усаживается напротив меня. Он склоняется передо мной, кладя голову на пол, расставляет ноги и задирает задницу. — Простите меня, умоляю, — мальчик скулит тихо, а я не могу оторвать взгляда от его прекрасной попки. Правильно, только в такой позе и нужно извиняться. — Хозяин, прошу, не избавляйтесь от меня, пожалуйста… пожалуйста, господин, — он чуть поднимается, горбится и смотрит на меня умоляющим взглядом снизу вверх. — Жалкая сучка, хочешь вымолить у меня прощение? — я поднимаю руку и даю звонкую пощёчину мальчику. Особенное удовольствие доставляет беспомощность Тоши, ведь все его конечности скованы. Его голова отклоняется. Он возвращает её на место, снова поднимает на меня свой взгляд и, как прелестно, я вижу слёзы. Начинаю заводиться сильнее от этого. — Жалкая сучка хочет вымолить, мой господин, — тихо и плаксиво произносит Тоша. — Подставляй вторую щёку. Он послушно поворачивает голову. Я наношу удар и наблюдаю, как расцветают красные следы на красивом лице. Этот акт унижения так возбуждает, что в джинсах становится неудобно, поэтому я просто снимаю их вместе с боксерами, заодно откинув и майку. Теперь я сижу абсолютно голый, недалеко от лица Тоши мой наливающийся кровью член, но я не спешу уделять своему возбуждению внимание. — Пока не очень убедительно. — Прошу-у, не выбрасывайте. Вы можете сношаться со мной. Эта ничтожная сучка с радостью отдастся вам, господин. Только, пожалуйста, оставьте меня, молю, — мальчик произносит это скуляще и смотрит своими мокрыми глазами на меня. — Мало. — Я готов сосать, прошу, господин. Моя глотка примет ваш толстенький член. Сучка умеет делать это покорно, пожалуйста, — он смотрит то на мой член, то мне в глаза, а мне становится всё сложнее терпеть и пытаться не сорваться, чтобы просто трахнуть, наконец, моего мальчика. — А что ты сделаешь, когда я буду близок к тому, чтобы кончить? — Господин прижмёт мою голову сильной рукой к своему лобку, и жалкая сучка будет вынуждена глотать… глотать семя сильного самца. Блять. Малыш говорит такие пошлости, и я уже на грани. — Покажи, как умеешь сосать, — подношу руку к губам Тоши и просовываю в податливый рот большой палец. Он начинает самозабвенно брать в рот, тщательно обсасывая все фаланги, и издаёт при этом такие тонкие непристойные постанывания, что у меня создаётся ощущение, будто я уже его имею. Резко вынимаю палец изо рта и дёргаю мальчика за кольцо на ошейнике, подтягивая его к своему стояку. — Вылижи хорошенько головку, сучка. Его язык касается чувствительной кожи, и я буквально рычу, ощущая, наконец, долгожданное прикосновение к члену. Тоша слизывает предэякулят, которого успело немало выделиться, и берёт в рот полностью всю головку, сводя меня с ума своими движениями языка. Очень хочется насадить его ротик на весь ствол, но я сдерживаюсь и просто отстраняю от себя мальчика: у меня другие планы на него. Затягиваю его на кровать и укладываю лицом в матрас. Снимаю с его ног цепь, чтобы не мешалась, и пристраиваюсь к его оттопыренной заднице, прикрытой белой юбкой. Мой член потирается о его попку, оставляя следы предэякулята на ткани, и это выглядит так красиво. — Даёшь себя поиметь, доступная сучка? Откидываю юбку ему на спину и прохожусь членом между оголённых половинок ещё пару раз, поглаживая ладонями округлые ягодицы. Чувствую стволом нежную кожу и наблюдаю, как моя смазка пачкает уже самого мальчика. Мой организм помогает готовить сучку к спариванию, выделяя предэякулят, и одно только осознание этого дико возбуждает. — Сучка чувствует своей попкой крупного самца и сейчас смиренно предлагает себя ему, — звучат Тошины слова, от которых у меня окончательно едет крыша. Я стягиваю с него платьице, продевая через голову, а потом и руки, и вхожу в подготовленную дырку резко, до самых яиц. Раздаётся шлепок, Тоша вскрикивает сдавленно, а я наслаждаюсь влажными и горячими стенками, стискивающими мой член. Ложусь на него, чуть придавливая своим весом, и начинаю толкаться. Тоша поскуливает в такт толчкам, будто реальная сука во время случки. Он сейчас такой беспомощный в этих наручниках. Я могу делать с этим тельцем всё, что захочу, и это осознание не даёт мне покоя. — Ты бы хотел забеременеть от меня? — спрашиваю хрипло. В мою голову внезапно приходит странная мысль, и мне не терпится услышать ответ от своего мальчика. — Я мечтаю, господин… о возможности вынашивать ваших детей, — прерывисто говорит он, и я слышу в его голосе столько обожания. Его слова ласкают мне слух, а в голове возникают привлекательные и возбуждающие картинки с моим беременным Тошей. Я кладу руку на его плоский живот и оглаживаю его. — Ребёнок… ребёнок хозяина во мне… я бы так хотел этого… — он постанывает так жалобно, тихонько. — Маленький мой, я хочу кончить от одной мысли, что могу тебя обрюхатить, — прохожусь носом по его волосам и вдыхаю этот волшебный аромат цветочного поля. Оргазм постепенно подступает, поэтому продолжаю: — Наговори мне всяких пошлостей, малыш. Мальчик слушается и начинает говорить, не переставая поскуливать: — Ваш член во мне бьётся так сильно… он такой крупненький… Я так хочу, чтобы вы придавили меня своими руками сильнее и кончили внутрь… чтобы ваша горячая сперма заполнила меня там, глубоко-о-о, — он хнычет на последнем слове. — Маленький… боже, как же ты похож на самую настоящую похотливую сучку. Прикусываю хрящик его уха, спускаюсь к шее и оставляю следы своих зубов на молочной коже, недалеко от изящной надписи, выведенной чёрным цветом. — А-ах! — из Тоши вырывается тихий вскрик. — Мне так нравится… чувствовать, как вы помечаете меня. Когда я смотрю на оставленные вами синяки и укусы, то ощущаю себя всецело вашим… вещью своего господина. Я выдыхаю длинно. — Я сейчас спущу в тебя, малыш… — Я всё приму, хозяин. Тоша сжимается для меня, я подаюсь бёдрами вперёд несколько раз и ощущаю, как накатывает волной оргазм. Опираюсь на руки по обе стороны от его спины, дышу учащённо и наслаждаюсь пришедшей лёгкостью. Выскальзываю из своего мальчика и переворачиваю его лицом к себе: щёки порозовевшие, глаза блестят, и дышит он часто через свои по-блядски приоткрытые губы. Такие розовые нежные губы. Я касаюсь их своими, чуть надавливаю — какие же они мягкие. В животе сворачивается что-то тёплое. Чувствую, как Тоша зажимается всем телом, и мне от этого становится смешно: его можно смутить такой мелочью, как поцелуй. Провожу языком по его губам и слегка прихватываю кожу на них. Я ощущаю животом так и не спавшее возбуждение мальчика, и ко мне в голову приходит замечательная идея. Не отрываясь от губ, я опускаю свою руку вниз и обхватываю ей аккуратный член. Тоша вздрагивает и поскуливает в поцелуй. Начинаю водить ладонью вверх-вниз, поглаживая головку большим пальцем, и с удовольствием ловлю губами постанывания моего мальчика. Я улыбаюсь, потому что подо мной сейчас лежит такой трогательный и уязвимый Тоша. — Ах-ха-а, — он выдыхает рвано и кончает, вздрагивая ногами. Отстраняюсь от него немного и наблюдаю за его растерянностью. Зелёные глаза распахнуты, и на один из них спадает кудряшка. Неосознанно поправляю его волосы, откидывая мешающие пряди с лица. Это был уже второй его поцелуй, а он всё так же пугается. Конечно, я бы мог его обучить, как делать это правильно, но в этом нет смысла: будет гораздо интереснее, если он останется в этом деле несмышлёнышем. Тоша сглатывает, и моё внимание привлекает дёрнувшийся кадык. Я наклоняюсь, провожу по нему языком и ощущаю, как он дёргается снова: вверх, вниз. Приподнимаюсь, и мы пересекаемся взглядами. Снова касаюсь его губ и прикрываю глаза, целую медленно, с тихими мокрыми звуками, которые обычно издаёт влажный язык, соприкасаясь с кожей. Я не собираюсь углублять поцелуй, потому что хочется чего-то нежного и неторопливого сейчас. Ощущаю, как по моим губам мазнули чем-то влажным. Улыбаюсь, представляя себе, как забавно это, наверное, выглядело со стороны, и прекращаю целовать. Валюсь на бок, расстёгиваю быстро наручники и откидываю их в сторону тумбочки. Притягиваю к себе это нечто и шепчу ему на ухо: — Маленький мой, какой же ты… милый, ты знал? — Нет, мой хозяин, — слышу тихое и неуверенное в ответ. Фыркаю. Боже, сама невинность.