***
барбара пришла бы в ярость, если бы была способна поверить, если бы была способна предать свои привычки. разозлить ее — дело плевое, это все знают; но в этот раз что-то переклинило. барбара сделала вид, что ничего не было, а винсент, несмотря на кричащую безвыходность ситуации, поглядывал на нее злорадно. мол, вот видишь, я никогда не ошибаюсь. барбара знала, что была глупее его, и все же нисколько того не стыдилась, если не наоборот. зато она могла сказать, что да, черт возьми, никто другой помимо этого дебила не смог бы подумать о том, что небо над ним ненастоящее. винсент вроде яркой фантазией не отличался, и все равно. барбара знала его с пеленок, ей уж точно виднее. и винсент, вроде, что-то там доказывал ещё аж с полгода назад, вываливая на нее гору сложных непонятных слов, пугающих одним своим звучанием, но слушать его попытки объяснить любой бред своим извечным «чиста тиаричически» — все равно что подписать договор на пожизненный отказ от того вкусного овсяного печенья с верхней полки шкафа, которым барбара, наверное, дорожит больше жизни. поэтому барбара притихла, держа то и дело горячо разливающуюся в груди злость глубоко внутри, а винсент смотрел на нее, как обычно, с неприятной кривой усмешкой. только теперь она была по-настоящему неприятной и кривой, как ей казалось.***
барбара суетливо закопошилась, пытаясь удобно устроиться под чужим одеялом на чужой кровати. — а я как знала, что ты б щас не спал. я, это, нутром чуяла. — тихо выдала она, улыбнулась и сдунула отросшую челку с глаз. — нет, барбара, ты просто мешаешь мне читать каждую ночь. — также тихо отозвался винсент, но фонарик не выключил. он знает, что обречён на это совместное времяпрепровождение, и уже устал делать вид, будто не готов к нему, хотя ворчать, как всегда, горазд. наконец одеяло — и по совместительству импровизированная палатка — перестало болезненно шуршать, а сама барбара непонятно как сложила ноги, мешая их с ногами брата, загородила ему обзор на книжку непослушными волосами и, как вишенка на торте, уткнула свой локоть несчастному прямо между ребер. он бы начал ей что-то доказывать, но ночью как-то лень было. ночью вообще все лень. поэтому винсент смирился и с тем, что почитать ему больше не удастся — напротив, он неосознанно наглотается сестринских волос в попытках расслабиться, — и с тем, что живот болеть у него будет ещё пару дней. барбара, видя, в каком апатичном состоянии пребывает ее обычно гораздо более активный собеседник, решила задать первый вопрос, пришедший в голову. — …и вот зачем ты вообще потащил меня к стене приюта? — не знаю, — слишком коротко для винсента ответил винсент, но все же, нахмурившись, будто пытаясь вспомнить, шепотом продолжил. — не могу сейчас точно сказать. вообще, я просто понял, что ты, во-первых, ни за что не поверишь тому, чего не видела, и, во-вторых, действительно особым умом не отличаешься. сначала барбара самодовольно улыбнулась, дескать, «да-да, я такая», а затем ее лицо исказилось разбивающим юное невинное сердце разочарованием. — ну ты и говно собачье, знаешь. воспользовался тем, что я сонная и начал обсирать… — ага, и вот что-что, а ругательства ты знаешь наизусть, они у тебя все как на подбор, я бы даже сказал. — с усмешкой оборвал ее брат. — прекращай, — барбара посмотрела на него с угрозой, но долго не выдержала и спустя несколько секунд зевнула. винсент повторил за ней. они беззвучно рассмеялись. казалось, ночью он всегда был как-то сговорчивее, хотя быть гадиной не переставал. казалось даже, что он мог рассказать барбаре все, начиная с того, сколько чертовых лет, сомнений и подозрений ему понадобилось, чтобы удостовериться в происходящем вокруг, и заканчивая тем, что ему тоже страшно. но этого никогда не произойдет.