-
— Итак, — начинает Джинён, когда Джебом сердито потягивает горячий чай с лимоном и мёдом на кухне, только что насильно накормленный таблетками витамина С и добавками своего мужа. Он вышел из душа, чтобы увидеть, как Джинён сажает Югёма на диван — в их крошечной квартире не было такой роскоши, как комната для гостей, но подросток всё равно казался благодарным, снова и снова благодарил Джинёна, говоря, что он не нуждается в чрезмерной заботе. Джебом заглянул к ним после того, как уложил Маленького Югёма (так Джинён настоял на том, чтобы называть их двоих) в постель, чтобы увидеть, как Югём, укрытый одеялом, изучает то, что в тусклом свете выглядело как потёртый ежедневник, вероятно, из той чёрной сумки, которую он только и пытался защитить от дождя, записывая что-то карандашом. Позволив своим глазам задержаться ещё на секунду, он также увидел маленькие блестящие тёмные прямоугольники и квадраты на бумаге — вероятно, фотографии, распечатанные и наклеенные на страницы. Джебом на мгновение задумался о том, что он пишет, прежде чем решил, что это вовсе не его дело. — Итак, — эхом отзывается он, прислоняясь к стойке и делая ещё один глоток чая. Однако он должен признать, что никто не готовит чай с мёдом и лимоном так, как это делает Джинён. — Я удивлён, что ты вообще заговорил с ним, — честно говорит Джинён, слегка улыбаясь. — Мне казалось, что ты был бы тем, кто скажет, вероятно, он доставит нам больше хлопот, чем это того стоит, и всё такое. — Мне действительно пришлось немного подумать об этом, прежде чем я с ним заговорил, — признаётся Джебом. — Но он казался хорошим ребёнком, мне кажется… Что-то есть в его глазах, понимаешь? — Да, я тоже это заметил, — говорит Джинён, тихонько смеясь над описанием Джебома, и тот в отместку толкает его коленом, всё ещё улыбаясь. — Что-то в нём есть такое, что заставляет его казаться… Я не знаю, прозрачным, если в этом есть вообще какой-то смысл. — И Югёми, кажется, с ним всё в порядке, — снова потягивает Джебом, пожимая плечами. — Но это не значит, что мы можем полностью ослабить нашу бдительность — мне всё ещё интересно, попытается ли он что-нибудь сделать сегодня ночью. — Да ладно тебе, ты же знаешь, что мы с тобой чутко спим, а Гём ещё хуже, чем мы оба вместе взятые, — тихо усмехается Джинён. — Мы обязательно узнаем, если что-нибудь случится. Кроме того, — здесь его голос становится немного тише, и он бросает взгляд в сторону гостиной — Джебом сразу же замечает, как встревоженно поджимаются его губы. — Я не… я не знаю, что это точно значит, но только что, когда я передавал ему одежду и полотенца в ванной, я увидел… кое-что. Джебом поднимает бровь, вовсе забывая про чай в своей руке. — Он был… — Джинён колеблется, словно не уверен, как это сформулировать. — Он был ранен, хён, во всех местах, — Джинён неопределённо указывает на свою спину, морщинки беспокойства покрывают кожу на его лбу. — Я просто передавал ему вещи, поэтому почти ничего не видел, но там определённо были синяки, порезы, как будто кто-то разбил стекло ему о спину… — Джинён колеблется, явно не зная, как затронуть эту тему. — Ты не думаешь… что его семья…? — Жестокая у него семья или нет, это не наше дело, Джинёни, — твёрдо говорит Джебом. — Мы просто даём ему приют на ночь и ничего больше. Он достаточно взрослый, чтобы знать, что делать для себя, и у нас нет ни права, ни обязанности совать нос в чужие дела. Кроме того, мы даже не знаем, каким образом он вообще пострадал — это могло быть как драка на улице, так и проблемы дома. Джинён хмурится, глядя на него с укоризной, но Джебом держится твёрдо — он слышал достаточно много ужасных историй в этих краях, чтобы поддаваться Джинёну в этом. — Если бы это были только ты и я, я бы так не волновался, но сейчас у нас есть Гём, и мы не можем позволить себе ошибиться, — тихо говорит Джебом, помешивая чай в своей кружке. Однако Джинён не перестаёт хмуриться, и в конце концов другой мужчина вздыхает. — Хорошо, хорошо, мы посмотрим, как пойдут дела завтра, прежде чем принимать решение, но я просто прошу тебя быть настороже, хорошо? И немедленно позвони мне, если завтра что-нибудь случится. — Хорошо, — отвечает Джинён, заметно повеселев, и Джебом ворчит что-то о том, что в этом доме никто не воспринимает его всерьёз, в свой чай, который нелюбезно плещется в кружке, когда Джинён быстро наклоняется, чтобы поцеловать его в щёку. — Я люблю тебя, — глаза Джинёна складываются в красивые полумесяцы, мягкие руки, как пух, и шёлк между пальцами Джебома, и по умолчанию Джебом тает, как пластилин, ставя кружку, чтобы наклониться и поцеловать мужа должным образом. — Я просто волнуюсь, хорошо? — шепчет он в губы Джинёна после минутного молчания, полузакрыв глаза. — Не знаю, что бы я делал без тебя, — улыбается Джинён, затем его голос погружает нежные маленькие якоря в душу Джебома, когда он продолжает: — Тогда хорошо, что я никогда не уйду.001.
25 августа 2021 г. в 12:02
Джебом возвращается домой во время дождя.
Он изо всех сил пытается жонглировать зонтиком и продуктами, которые Джинён попросил его захватить в магазине в нескольких кварталах отсюда, стараясь при этом не намочить рюкзак, потому что он точно знает, что если испортит какую-либо из распечатанных таблиц с сегодняшней дневной встречи, он, вероятно, не увидит повышения ещё год или около того. А с его зарплатой, дающей им на данный момент ровно столько, чтобы была возможность хотя бы сводить концы с концами, это может быть не лучшей идеей, особенно с учётом того, что чьё-то образование начнёт оплачиваться уже в следующем году.
Дождь, крупные хрустальные капли, мерцают оранжевым и белым в свете уличных фонарей, когда он приближается к многоквартирному дому, проверяя наличие коробки хлопьев для завтрака и мыла в полиэтиленовом пакете, который он нёс с собой, прежде чем поспешить к зданию. Он чувствует, как его ботинки промокают, вода просачивается в недорогие (недешёвые) мокасины и пропитывает носки, и на мгновение ему хочется, чтобы он уже был дома — любой был бы сумасшедшим, если бы захотел оказаться здесь в такую погоду.
Затем Джебом сворачивает за угол и останавливается почти посреди лужи (весь тротуар сейчас был одной большой лужей), потому что, очевидно, кто-то действительно хочет быть здесь прямо сейчас.
Около их подъезда есть скудный участок травы, какая-то доблестная, но слабая попытка вырастить зелень в этом скоплении жилых кварталов, которые изо всех сил пытаются выжить, и несколько деревянных скамеек, беспорядочно расставленных по траве, покрытых граффити и царапинами от детских трюков на скейтборде и грубых игр. Сейчас здесь полно воды, как всегда бывает, когда идёт дождь, но это, по-видимому, не останавливает мальчика, сидящего на скамейке посередине с опущенной головой. Яркий свет уличного фонаря освещает влажные кончики его тёмных волос и унылую сгорбленную спину.
Джебом колеблется. Уже поздно, и хотя он не сомневается, что многие подростки находились бы на улице в этот час, он сильно сомневается в горячем желании любого из них сидеть в одиночестве под проливным дождём. Он задаётся вопросом, когда этот мальчик планирует вернуться домой, а затем, через долю секунды, есть ли у него вообще дом, куда можно пойти.
Он делает несколько шагов вперёд, грудь сжимается от дурного предчувствия. Мальчику на вид лет шестнадцать-семнадцать, и, хотя в нём нет типичной ауры хулигана, Джебом задаётся вопросом, не задумал ли он что-то неладное, вяло останавливаясь возле травы по дороге к дому.
Джебом почти уходит, почти, прежде чем подумать дважды, и о том, что мог бы сказать Джинёну, если бы тот узнал, что он оставил этого парня на ночь под дождём, чтобы он сам о себе позаботился.
Мне действительно следует перестать попадать в такие ситуации. Джебом тяжело вздыхает, прежде чем повернуться к подростку, осторожно перебирая пакет с продуктами в руке.
— Эй, эй, мальчик, — пытается позвать он сквозь грохот дождя по тротуару. — Мальчик!
Мальчик начинает двигаться, моргая под дождём, и в этот момент, когда их взгляды встречаются, Джебом ощущает необъяснимую уверенность. Есть что-то в ясности этих глаз, даже в темноте, что успокаивает его, знакомое и ободряющее.
— Простите? — Мальчик колеблется, прежде чем заговорить, как будто каждое слово, слетающее с его губ, может быть бомбой замедленного действия, и Джебом качает головой.
— Разве тебе не следует пойти домой? — говорит он, надеясь, что смысл его слов дойдёт до всех, даже несмотря на завывающий ветер. — Ты же не собираешься провести всю ночь под дождем, не так ли?
Мальчик снова замолкает, нервно отводя глаза, прежде чем продолжить чуть громче свои бормотания, так что Джебому приходится напрячься, чтобы расслышать. — У меня нет здесь дома, сэр.
Дерьмо.
— О, — удивляется Джебом, а затем проклинает себя за то, что даже попытался заговорить. Что дальше? — Слушай, тебе нужно где-нибудь остановиться, хотя бы на ночь? Находиться здесь небезопасно.
Да, и это может быть именно из-за таких людей, как он. Что, если ты приглашаешь грабителя в свой дом, Им Джебом?
Мальчик теперь теребит нижнюю губу, голова его опущена, и он выглядит абсолютно несчастным, промокшим с головы до ног, и Джебом чувствует ещё один толчок чего-то — как будто он знает, что делает.
— Давай, ты подхватишь что-нибудь, если останешься здесь на таком холоде, — Джебом кивает в сторону дома, морщась от сильного порыва ветра.
Мальчик, наконец, кажется, сдаётся, хлюпая по щиколотку в грязной воде, чтобы добраться до Джебома, прежде чем они вдвоём войдут внутрь, дожидаясь лифта. Джебом закрывает зонтик и морщится от того, насколько влажными кажутся его одежда и рюкзак. Хорошо, что он подумал, что перед уходом нужно сложить важные документы в пластиковую папку — возможно, это не убережёт их от всей воды, но это лучше, чем ничего.
— Как зовут тебя, мальчик? — спрашивает Джебом, наблюдая, как тот выжимает воду из своей одежды возле двери, что оказывается бесполезным, потому что поток её, просачивающийся вниз, кажется, никогда не кончится. В свете, исходящего из коридора, однако, он может немного лучше разглядеть черты лица парня — волосы, которые Джебому раньше казались чёрными, оказываются более светлого шоколадного оттенка коричневого, чёрные шпильки в единственном пирсинге на обоих ушах, и когда он выпрямляется, он оказывается даже почти выше самого Джебома, но с тем, как его мокрая одежда прилипает к нему сейчас, он выглядит пугающе худым, будто бы он плохо питался в течение нескольких недель.
И тогда Джебом также замечает опухшие мешки под глазами, воспалённые и покрасневшие, румяный нос, что не может быть таким просто от холода, капли воды, прилипшие к линии его челюсти, в которых он не уверен, что это просто от дождя, и почти спрашивает, всё ли в порядке — прежде чем вспоминает, что это бесполезный вопрос, и даже если это не так, он не имеет права спрашивать его в первую очередь. Вместо этого он переводит взгляд на тёмную сумку, которую мальчик прижимает к груди, — он понимает, что тот защищал её от дождя.
Джебом нерешительно протягивает руку, переложив зонтик в другую руку. — Меня зовут Им Джебом, я живу здесь со своим мужем и сыном.
— Югём, сэр, — почтительно отвечает мальчик, слегка покачивая головой, как будто чтобы прочистить её, капли воды летят повсюду, когда он пожимает ему руку. Джебом приподнимает бровь, когда лифт со звоном останавливается, во-первых, потому, что этот мальчик даже глазом не моргнул при упоминании Джинёна или того факта, что у них с Джебомом был совместный ребенок, но также и потому, что…
— Югём? Это довольно большое совпадение, — смеётся Джебом, когда они заходят в лифт. — Это довольно уникальное имя, не так ли? Как твоя фамилия?
Югём снова колеблется, что-то бормоча себе под нос.
— Что ты сказал, прости?
— К-ким, — прочищает горло Югём. — Ким Югём.
Они поднимаются на третий этаж, и Югём придерживает дверь открытой, чтобы Джебом вышел, прежде чем последовать за ним, обеспокоенно оглядываясь через плечо на лужи, которые он оставляет за собой.
— Подожди секунду, хорошо? — говорит ему Джебом, наблюдая, как тот быстро кивает, прежде чем отпереть дверь, входя и оставляя пакет и свой рюкзак на столе. — Джинёни?
— Хён! — окликает Джинён, выходя из кухни, волосы падают ему на глаза, когда он смотрит вниз, чтобы убедиться, что кухонный коврик всё ещё на месте, в его руках рулон пищевой плёнки, а рукава мягкого бирюзового свитера закатаны до локтей. — Здесь были кое-какие остатки, мне было интересно…
— Эй, эй, Джинён. — Джебом понижает голос, и Джинён подходит ближе, озадачиваясь. — Послушай, только что внизу под дождём я нашёл мальчика. Я спросил — он сказал, что у него нет дома в этом районе.
— Ты же привёл его с собой, правда? — быстро спрашивает Джинён, и Джебом мысленно закатывает глаза — конечно, как и следовало ожидать, Джинён снёс бы ему голову, если бы сказал, что оставил Югёма под дождём.
— Да, Джинёни, он сейчас снаружи, — вздыхает он. — Послушай, мы ничего о нём не знаем, у него могут быть не самые лучшие намерения, нам нужно проявить осторожность…
— О боже, он насквозь промок. — Джинён протискивается мимо Джебома в коридор, прежде чем втащить Югёма внутрь, немедленно суетясь вокруг него. — Как долго ты там пробыл? Ты мог простудиться или получить переохлаждение… Хён, не мог бы ты принести полотенца из ванной?
— Я тоже весь сырой, знаешь ли, — пыхтит Джебом, всё равно направляясь за полотенцами, не в силах сдержать улыбку при звуке мелодичного смеха Джинёна.
— Какая трагедия, я уверен, что твоё эго, должно быть, замерзло прямо там. — Джинён берёт одно из полотенец, игриво грубо оборачивает их вокруг головы Джебома в неаккуратный тюрбан, прежде чем повернуться к Югёму, который, как замечает Джебом, с любопытством наблюдает за их перепалкой.
— Это мой муж, Джинён, — представляет старший, и Югём кланяется, всё ещё глядя на Джинёна широко раскрытыми глазами. — Джинёни, ты не поверишь, как его зовут.
Затем Джинён открывает рот, чтобы либо продолжить жаловаться на то, как сильно промок Югём, либо спросить, как его зовут, но Джебом так и не узнает, потому что дверь спальни тихо приоткрывается, и он широко улыбается, инстинктивно раскрывая руки.
— Папа? — Крошечная фигурка, ранее с любопытством выглядывавшая в коридор, сжимая в руках игрушечную машинку, бредёт в гостиную, не сводя глаз с незнакомца в комнате, когда он спешит к Джебому. — На улице сильный дождь, правда? У тебя был с собой зонтик?
— Так, никаких объятий, ты намочишь ему одежду, и мне придётся иметь дело с тремя мальчиками, заболевшими пневмонией в этом доме. — Джинён шлёпает Джебома по руке, когда он протягивает её, чтобы обнять малыша. — Как, ты сказал, его зовут?
— Об этом. — Джебом кладёт руку на плечо маленького мальчика, который теперь пристально смотрит на мокрого подростка, стоящего в растущей луже дождевой воды. — Им Югём, — он показывает на незнакомца, прежде чем повернуться к сыну. — Познакомься с Ким Югёмом. Он собирается остаться у нас на ночь, по крайней мере, до тех пор, пока дождь не прекратится. Югём, — он поворачивается к подростку, что спокойно смотрит на ребёнка, — это мой сын Югём, но все зовут его просто Гём или Гёмми… По крайней мере, мы не запутаемся с именами.
— Югём? — удивлённо говорит Джинён. — Прошло много времени с тех пор, как я находил кого-то ещё с таким именем — у меня была пара друзей в старшей школе и универе, но это всё, — хихикает он, накидывая полотенце на плечи Югёма, его голос смягчается, когда он продолжает. — Где твоя семья, Югём?
Джебом удивлён тем, насколько невозмутимым кажется Югём этим вопросом — тишина в его тёмных глазах, кажется, едва мерцает на мгновение, прежде чем он послушно отвечает. — Они здесь неподалёку.
Больше он ничего не говорит, и Джебом не чувствует, что у него есть право настаивать на ответах, поэтому он молчит, пока Джинён прогоняет Югёма в ванную, бормоча себе под нос о том, как тому, вероятно, подойдут некоторые старые вещи Джебома, прежде чем он поспешит за полотенцем и сухой одеждой.
— Ты тоже, — огрызается Джинён, когда Джебом чихает один раз, слегка стуча зубами. — Даже не пытайся вешать свою лапшу мне на уши о том, что было совсем немного холодно. Ты заболеешь, как и все остальные, если не начнёшь что-либо делать прямо сейчас.
— Хорошо, хорошо, — бормочет Джебом, немного плотнее заворачиваясь в полотенце, направляясь в их спальню, и Джинён исчезает обратно на кухню, бросив на него предупреждающий взгляд.
Однако по дороге Джебом проходит мимо комнаты своего сына и улыбается, когда видит, что тот снова стоит в дверях, с любопытством глядя в сторону ванной.
— Эй, Гём-а, — улыбается он, взъерошивая волосы мальчика, понизив голос, чтобы Джинён не услышал. — Ты ведь не возражаешь, правда? Позволить этому хёну остаться здесь на ночь, чтобы ему не пришлось быть там одному на холоде?
— Да. — Югём всегда был серьёзным, тихим ребёнком, мягкие черты его юношеского лица постоянно подчёркнуты осторожностью, но сегодня он кажется ещё более сдержанным, чем обычно, вероятно, из-за неожиданного появления этого незнакомца.
— Кстати, что ты о нём думаешь? — Джебом говорит ещё тише, опускаясь на колени, чтобы как следует поговорить со своим сыном. Он удивляется, почему ему раньше не пришло в голову спросить Югёма — это то, что Джексон и Марк всегда комментировали, когда приходили, что даже в детстве Югём всегда невероятно проницателен, до такой степени, что казалось, что у него есть шестое чувство. Он пронюхал о том, что они планировали устроить для него сюрприз на четвертый день рождения за два дня до того, как это должно было произойти, только потому, что он подслушал, как Джинён заказывал торт по телефону, поэтому, когда Джебом в тот день вёз его к Джексону и Марку, он невинно спросил, не там ли проходила вечеринка по случаю дня его рождения. — Ты думаешь, он может быть плохим человеком?
К удивлению Джебома, Югём немедленно качает головой. — Нет. Он хочет делать хорошие вещи.
Джебом немного смеётся над выбором слов своего сына, ещё больше убеждённый в том, что впустить подростка сейчас было хорошей идеей. — Пока он ничего не крадёт и никого плохого в дом не пускает, я ничего не имею против того, что он делает. Хорошие вещи были бы бонусом.
Он разрывается между весельем и лёгким беспокойством из-за степени серьёзности на юном лице Югёма — даже в приюте, из которого они его усыновили, смотрители называли его серьёзным, всегда потерянным в своём собственном мире, и это заставило Джебома задаться вопросом, о чём маленький мальчик думал всё время, что делало его таким сосредоточенным.
— Ты сделал все свои упражнения по математике? — Затем он намеренно меняет тему, и Югём дуется, снова превращаясь в шестилетнего ребёнка, которым он на самом деле является, и Джебом снова смеётся, заключая ноющего мальчика в мокрые объятия, прежде чем поспешить в главную ванную, ухмыляясь, прежде чем Джинён сможет выйти из кухни и начать кричать на него.