и лица под копирку
многоэтажка-принтер
штампует по утрам,
и ты зовёшь гулять опять
первый поход в tamtam оборачивается разбитым носом и стёртыми коленками. на входе в клуб юля хватает мишу за руку, тот сдерживает улыбку — так дети в толпе цепляются за подол родительского пальто, чтобы не потеряться. — так, — гонит добрые мысли и строго смотрит сверху вниз на светлую макушку, — держись меня, далеко не отходи, с сомнительными дядями не разговаривай, лады? горшенёв гогочет от собственной серьёзности и попытки в нравоучения. понимает же, что запрещать что-либо не имеет права. миша, несмотря на образ, с лохматой головой дружит, чужие границы уважает и точно знает, что пример для подражания из него... так себе. а ещё знает, что от всего на свете не защитишь, не оградишь и не спасёшь. — лады-лады, — цветкова нетерпеливо тянет горшка внутрь, с неподдельным восторгом и любопытством озираясь вокруг: разглядывает надписи и рисунки на стенах, обводит взглядом хитроумные каракули и узоры на чужих телах. — не, серьёзно, — едва поспевает следом музыкант, — предлагать будут чего — сразу мимо. не надо тебе этой херни, — устало потирает переносицу, невольно вспоминая своё первое «чего». нахрен, нахрен. — миш, — юлька закатывает глаза, — успокойся, — и тут же переводит всё в шутку, — мне предлагать не надо, я сама возьму. смеётся. звонко, заливисто. дразнится. и опасливо ёжится, пока миха не видит: не пробовала и пробовать не собирается.бесит твоя жажда жить;
я пробовал всё то,
о чём ты даже ссышь спросить
первый поход в tamtam оборачивается разбитым носом (горшок вторит себе — от всего не защитишь — и всё равно бросается с кулаками на барыгу) и стёртыми коленками (юля от того же барыги — от предложений, прикосновений и мокрых поцелуев — кубарем по лестнице). — проблем с тобой, — выдыхает миша в губы, — наивняк, бля.***
— чё ты привязалась ко мне? — выплёвывает горшенёв грубо, почти ядовито и нарочито зло. раздражение сменяется напускным безразличием, — иди вон с яшей своим... дружи. а мне мозги не делай, хорош, да? юля морщится, не находит слов. смотрит своими серыми в тёмно-карие напротив, не моргает, хватает воздух ртом. рыбка.миленькой улыбке,
по моим прикидкам,
даже до двадцати лет
точно не дожить
миша снова переключает внимание с цветковой на спутницу — поддатая брюнетка удобно развалилась на потёртом диване. слишком близко, слишком тесно. горшок зарывается в спутанные волосы, шепчет на ухо что-то смазано и пошло. совсем иначе. а внутри всё переворачивается. скребёт, царапает и сжимается. блять, блять, блять. и страшно поднять глаза, встретиться взглядом и поплыть, как мальчишка.я наблюдаю с крыши,
будто бы всевышний,
как превратил в характер
приторный компот
музыка бьёт и глушит. юля игнорирует подступающую тошноту, борется с желанием опрокинуть столик с напитками и убежать в слезах, как в пятом классе от хулиганов. — чё стоишь? — добивает горшенёв. дыхание тяжёлое, зрачки-блюдца. ему хорошо, нет, плохо. плохо, хорошо, хорошо, плохо, — пошла нахуй отсюда, — грубее, чётче, жёстче. ещё рывок. — ты мне не нужна, понимаешь, да? всё обрывается. юля нужна. юля — правильное, светлое и до чёртиков родное. юля — чистое, хрупкое и болезненное. юлю разобьют, растопчут и разорвут чужие, но лучше — свои.теперь ты знаешь точно —
каждый предаёт