***
Дача-Передача стала круглогодичным укрытием для страждущих душ. Вернее, для Попова, скрывавшегося от русской народной армии, и Пети, скрывавшегося от родного дяди и его дотошных просьб вернуться в институт или найти работу. Работа у Пети была, причем одна единственная — быть вожаком для своих тряпок, все никак не способных перерасти в трех аккуратно обтесанных Буратин. Папа Карло старался, но дело совсем не шло, особенно когда Андрей поступил в Архитектурный, а Ваня в МГУ — оба, как с картинки, комсомольцы-первокурсники, бюджетники и сыночки маминых подруг. Они стали приезжать в Тряпичный Штаб только по выходным — после пятничных пар и до воскресного вечера, — а за двое суток раз в неделю, как известно, план революции не прикинуть даже вчетвером и даже близко. Петя в основном злился: бил кулаками в стены, которые не хотели падать; орал, что в их стройных рядах сплошной разброд и шатание, что у него не бойцы, не тряпки даже, а просто сопли; потом бесился на Сашу, с которой, якобы, тогда башенка и начала рушиться, но каждый раз приходил извиняться — к Саше, не к тряпкам. Попов, как правило, был в экстазе, с него и взять было нечего. Ваня все еще пытался сгладить углы, лепетал, что образование им нужно для дела — Андрей будет строить новый режим, не зря же в Строительном учится, а сам Ваня напишет Союзу устав, политпрограмму и заодно биографии всех, стоявших у истока, — и жрец, и жнец, короче, — будущий журналист. Ну, а Андрей, который должен был строить этот самый новый режим, порядком заебался. Он вернулся в город на рассветной электричке, никому ничего не сказав. Всю субботу было тихо, Андрей провел ее в своей комнате за домашкой и глубокой рефлексией на тему того, куда он всрал поледний год своей жизни. Все стены в их квартире были исписаны его почерком, изрисованы авторскими черепами и головешками, а он думал лишь о том, что тряпичная деятельность преграждает ему путь развития как художника и как личности, выходит, нужно ее толкать, как минимум на второй план собственной реальности. Какая-то оппозиция оппозиции, получается. С этого вдруг стало так смешно, что напиться показалось решительно верным вариантом, но денег на приличную пьянку не было — государство не жалует студентов большими стипендиями. Впрочем, Андрей планировал какое-то время не возвращаться в Бушуевку, а значит, деньги на проезд спокойно можно было потратить на пиво. Так и решил.***
Ветер пробирал до самых ребер, футболка, толстовка и куртка не спасали, шапка тоже — охуенно холодный сентябрьский вечерок. Жопа на парапете мерзла, подстелить было нечего, пальцы на жестяной пивной банке (конспирация от патрульных, издалека она больше смахивает на энергетик) просто окоченели, но Андрей все сидел и смотрел на 98-метрового гиганта царских кровей. И зачем им понадобилась его голова? Это должно было быть акцией протеста, привлечением внимания. Привлекли бы, а дальше что? Что Тряпичный Союз как оппозиционное движение мог предложить горожанам? Охуенно огромное нихуя — им, зато реальный срок — себе. — Фух, успел! — вдруг облегченным выдохом раздалось над головой. Андрей вскрикнул от неожиданности и чуть не свалился со своего насиженного места, когда рядом приземлился уже знакомый кудряво-бородатый парень в сером плаще. — Ты охуел, что ли, дядь?! Куда успел?! Ты как меня вообще нашел?! — Андрей возмущался громко, как умел, а сам жопой двигался по парапету подальше от предполагаемого маньяка. Маньяк держался спокойно, хоть и тяжело дышал после явно торопливого шага. — Если скажу, что запомнил ник этой твоей Саши, нашел ее в инстаграме, нашел в подписках тебя — молодой Бэнкси, да? прикольная тема, — потом нашел твою страницу в вэ-ка, группу в универе и даже прописку, тебя это успокоит? Андрей смотрел в ужасе. — Ты фэсэр, что ли?.. — Не, я журналист, у меня просто брат мент, помог немного. У тебя, кстати, штраф за курение в общественном месте висит, оплати. И привод за вандализм, что особенно забавно. Но не переживай, телефон я твой не отслеживал, ты просто сторис с этой бандурой выложил, — кудрявый кивнул на памятник, — а я тут рядом в баре был, решил, что смогу увидеть тебя снова. — Дядь, че тебе забавно? Схуяли ты вообще что-то без моего ведома решаешь? — Костецкий хоть сейчас готов был вспыхнуть от злости, но еще держался и пока просто плевался ядом. — Ты если думаешь, что это охуенный подкат, то ты пиздец как ошибаешься. Это крипово и вообще не круто. Чего тебе надо от меня? Андрей недовольно сопел, смотрел хмуро, ожидая ответа, но незнакомец молчал, дуя пухлую нижнюю губу. — Денег у меня нет, на пиво последнее потратил. Зажигалку отнять пришел? Ну так забирай, хули, — он порылся в карманах и приложился ладонью о парапет, на камне осталась зелененькая жига с красным логотипом. — Да что мне твои деньги… — вздохнул кудрявый и подобрал зажигалку, став крутить в пальцах. — Ты мне просто понравился. Сам знаешь, какова вероятность встретить одного и того же человека в Москве дважды. Вот я инсту и нашел… — А прописка-то моя тебе нахуя? — Не знаю… у подъезда с цветами караулил бы. — Я там не живу, — смягчился Андрей, поджав губы. Как-то даже романтично получается — понравиться кому-то настолько, чтобы на тебя нарыли подробное досье. — Журналист, блять, расследователь… не делай так, если не хочешь, чтобы на тебя накатали заявление. Это тебе еще повезло, что я заебался, немного пьян и с уважением отношусь к людям, которые всирают столько времени на нестоящее того дело. Хотя чего это я? Тебя ведь отмажут. Это твой брат такой с мордой кирпичом и в кепаре? То-то я думаю, рожа у тебя знакомая. Он меня тогда всего облапал при задержании, вы прям двое из ларца, один другого краше. Вдруг разразившийся тирадой Андрей неожиданно заткнулся, глотнул пива из банки, едва держа ту трясущейся от холода рукой, потом смял ее и перегнулся с парапета назад, чтобы кинуть жестянку в мусорку. Кудрявый, все это время виновато молчавший — и за себя, и за брата, — смотрел с какой-то неописуемой жалостью в глазах. — Ты же дрожишь весь, уже жопу небось отморозил. Пойдем в бар? Согреешься, я тебя угощу, — предложил маньяк, поджимая губы в робкой улыбке. Андрей смотрел на него волком, явно взвешивая все «за» и «против». В колонке «за» числилось: «он красивый», «он купит выпить», «если сделаю грустные глаза, то, возможно, накормит», «опасным не выглядит». В колонке «против» — «он сталкер», «у него ебанутый брат, да и сам он не лучше, походу», «если меня убьют, никто даже не узнает». Со счетом четыре-три Андрей кивнул, развернулся на холодном камне и спрыгнул на дорожку, с грозным видом ткнув пальцем в грудь еще не успевшему подняться незнакомцу. — Учти, я сейчас в расстроенных чувствах, поэтому собираюсь разорить тебя на пару коктейлей и сэндвич. Кудрявый солнечно улыбнулся и поднялся, резко став на добрых десять с хреном сантиметров выше. — Думаю, мой кошелек это как-нибудь переживет, — и протянул Андрею руку. — Максим.***
С Максом было спокойно. Уже после четвертого красивого коктейля Андрей себя отпустил: расслабился, выговорил все то, что давило изнутри, пока эти глаза напротив — голубые, честные и пронзительные — как назло так и подмывали всю подноготную выложить. И про мать рассказал, с которой не живет, и про художественные акции в общих красках — красно-черно-белых в основном, — и про привод за вандализм. Его тряпичная братия о нем ничего не знала, зато Максим узнал. Он болтал весь вечер, запивал какую-то непонятную скопившуюся обиду коктейлями со странными названиями, заедал сэндвичами и все не затыкался, а Макс и не торопился заткнуть. Потом, когда хотелось разреветься от собственной никчемности (и количества алкоголя в организме), Макс заговорил. Рассказал свою историю: как дважды перепоступал, потому что на бюджет не брали, а на платку не хватало денег; как в итоге закончил журфак МГУ; как нашел работу в популярном, хоть и желтушном издательстве — не предел мечтаний, но на жизнь хватает. Честно признался, что и сам иногда чувствует себя полным дерьмом, что не оправдывает ожиданий — ни своих, ни семейных, — а потом рассмеялся так болезненно-искренне, что внутри все пьяно дрогнуло. Андрей сглотнул, улыбнулся в ответ, а Макс потрепал его по волосам — не удержался. — При должном желании собственную жизнь можно так переиграть, что сам себя не узнаешь. В хорошем смысле, конечно, — он пожал плечами и глотнул еще пива из своего стакана. — Тот, кто хочет, ищет способы, а тот, кто не хочет, ищет оправдания. — Ты, получается, оправдания ищешь? — робко спросил Андрюша. Макс решил, что «Андрюша» подходит ему больше, и весь вечер звал только так. Костецкий почему-то и не сопротивлялся. — Получается, ищу, — со смешком признался Макс. — В тридцать два как-то тяжеловато жизнь с ног на голову перевернуть, ты-то молодой, у тебя возможностей еще море, а я что? Хотя… ты прав, это действительно звучит, как оправдание. Макс снова глухо рассмеялся, покрутил почти опустевший стакан и со щелчком языка подмигнул: придумаем что-нибудь, Бэнкси. И юный Бэнкси поверил. До дома добирались пешком, чтобы проветрить голову. Зубами Андрей уже не стучал — алкоголь приятно согрел и разморил, сигарета тлела в пальцах, отдавая последнее тепло. Он думал только о глупом и надеялся, что Макс думал о том же. — Рисунки мои посмотреть хочешь? — смело начал Андрюша, остановившись у своего подъезда и загремев ключами в кармане. На Макса он смотрел с вызовом, прямо, хоть и снизу вверх, будто мысль донести пытался — жалел, на самом деле, что еще не овладел телепатией. — Это подкат? — Макс изогнул бровь. — Да, — прозвучало твердо. — Значит, хочу, — и выкинул окурок под лавку на зло всем утренним бабкам.***
Руки у него были огромные и теплые, забирались под одежду, сминали задницу, гладили по щекам, казалось, были везде и сразу, а изголодавшееся по ласке тело сгребали умело и охотно, совсем не так целомудренно, как в баре трепали по волосам. Андрей задыхался от этого контраста, весь этим рукам готов был отдаться, лишь бы не прекращали. То же чувство ловил, когда тот майор с кирпичным лицом лапал при задержании, и даже не стыдился. Андрей пьяно путался в ногах, пытаясь стянуть кроссовки, но Макс ничуть не помогал, только хищно вылизывал шею, покрывал поцелуями, где получалось дотянуться, и куртку стягивал почти рывком, за что получил кулаком в плечо. — Аккуратнее, блять, — прошипел Андрей, затем с облегчением переступив через кроссовки и сразу же потянув свою толстовку вместе с футболкой к черту подальше. — Прости, прости, — пробурчал Макс, стянул свой плащ, кидая куда-то на пол, и вдруг подхватил Андрея под бедрами, чтобы под его руководством отнести в комнату — в трешке чуть не запутался в дверях. Макса не хотелось отпускать даже тогда, когда под лопатками оказался мягкий матрас — в обязанности художника-нищеброда входило спать на полу, иначе никак. Андрей цеплялся за чужую шею руками, ногами обвивал за пояс и протестующе мотал головой, не соглашаясь отпускать до тех пор, пока Макс не устроился рядом, отлично вписавшись между его разведенных ног. — Ты же ведь не…? — Я же ведь не, — кивком отозвался Андрюша, предугадав вопрос, и потянул загребущие руки к толстовке Макса. — Снимай. Да, он, блять, никогда не спал с парнями. Ебучая бисексуальная катастрофа. На счету у Андрея был только один робкий поцелуй с парнем из параллельного в школе, зато с девочками всегда ладилось, он умел очаровывать и, наверное, продолжил бы этим пользоваться, если бы Саша не свалила к Пете, а Андрей не испытал на себе всю прелесть влажных снов с участием тяжелых, грубых майорских лап. Но Макса, видимо, отсутствие опыта не смущало, у Макса глаза заблестели, как только он остался с голым торсом и окинул взглядом распластавшегося под ним Андрюшу. Он облизывал губы, пока Андрей тихо смеялся — это, кажется, он должен быть взволнован или даже напуган, но самое глупое на свете лицо почему-то было у Макса, будто никогда мальчишек под собой не видел. — У тебя есть смазка? Я типа сегодня вроде как не собирался… — честно признался Макс, ладонями поглаживая по впалому животу, пока не зацепился пальцами за ремень на чужих джинсах, торопливо разбираясь с застежкой. — Все там, — Андрей кивнул на ящик с красками на полу. Причем буквально только один ящик — комода, которому тот принадлежал, не было. Комод вообще покоился на свалке, а ящик от него Андрей притащил домой. Теперь там вперемешку с красками и кистями валялся тюбик какой-то не самой лучшей смазки — что мог себе позволить, то и взял, для дрочки хватало, — а еще початый блок резинок, которые обычно таскал оттуда, если предвиделась свиданка с дамой сердца. Но с дамами сердца в последнее время было туго, а с дрочкой хорошо, поэтому смазки оставалось гораздо меньше, чем презервативов. Макс поднялся и отошел к ящику, пока Андрей торопливо пытался стянуть с себя оставшиеся шмотки, а обратно на матрас вернулся уже с тюбиком смазки. — А мои тебя чем не устроили? — возмущенно хлопнул глазами Андрюша, когда увидел, как Макс из заднего кармана джинсов достал бумажник, а из него резинку. — Маловаты, — он спокойно пожал плечами, кидая все на кровать, а затем потянулся к Андрюше за поцелуем, когда вдруг чужая ладонь воткнулась в плечо. — В смысле? — Андрей тупо моргнул. — Ну типа… у тебя там эльки, а мне эксельки надо, экс-эксельки еще лучше, но редко попадаются, — Макс подобрал и повертел в пальцах квадратик фольги, показывая Андрею. Тот покраснел только сильнее и судорожно облизнул губы, поднимая глаза с резинки на Максима. — М-можно я…? Необходимости в том, чтобы закончить вопрос, не было, Макс и так все понял — расстегнул ремень и молнию на джинсах, приспуская их вместе с бельем. Андрей сполз с матраса на пол, глухо стукнувшись о дерево паркета голыми коленями, но не следил за руками — Андрей смотрел только на Макса, с одновременной преданностью и заинтересованностью во взгляде. Что предложишь вместо зажигалки, дядь? Он опустил взгляд и в ту же секунду шумно сглотнул, кажется, задышав еще чаще. Такой крепкий и аккуратный член… Андрей готов был поспорить или же поклясться на библии, сантиметров двадцать в нем точно было. Безумно хотелось почувствовать его в себе, но еще больше — нарисовать с натуры, со всеми венками, с блеском смазки на головке, прорисовать все волоски на яйцах и лобке, но язык не поворачивался попросить об этом сейчас. Языку очень надо было коснуться головки и попробовать смазку на вкус. Противно-соленая, все как и положено, выходит, настоящий? Выходит, не приснился, как тот майор? Андрей все равно не верил, что дорвался. Ему слишком не хотелось облажаться, а на это, как назло, были все шансы. Он ни черта не умел сам, не пробовал ведь никогда, но по вечерам развлекал себя порнухой, пока Ваня натягивал одеяло на голову и отворачивался — нашелся, блин, святоша. Поэтому Андрей старался, изо всех сил действительно старался… сделать все и сразу. И вылизывал, и мазал губами по твердому стволу, и на сухую водил рукой, и старался взять в рот, но губы отчаянно сохли. Краем мозга Андрей, конечно, понимал, что все не то — все девчонки, с которыми он был, вроде делали так же, только у них почему-то получалось, а у него нет, — но он не оставлял попыток, сопел от усердия и обводил влажным языком головку, пока не раздался тихий теплый смех. — Накинулся, как после голодовки. Тебя дома не кормят, что ли? — Макс улыбался и гладил по русым волосам. — В рот, я так понимаю, тоже никогда не брал? Он чуть склонил голову набок и провел большим пальцем по уголку Андрюшиных губ, когда тот пристыженно мотнул головой. — Совсем плохо? — он нервно покусывал нижнюю губу, зато пальцами продолжал осторожно ласкать головку, чтобы не оставлять без внимания. — Не совсем, но я потом тебе покажу, как будет лучше. Пойдешь сюда? — Макс потянул джинсы ниже, чтобы от них избавиться, и слабо хлопнул ладонью по своему колену в приглашающем жесте. Андрюша повиновался. На коленях у Макса вся смелость окончательно растворилась, Андрюша пялился, краснел и ерзал, не зная, куда себя деть, когда собственный член нечаянно притирался к чужому. А Макс все умилялся с его неловкости, обхватывал огромными ладонями за щеки и целовал: под глазами, в скулы, в уголки губ, в сами губы — сначала мягко, пока Андрей не расслабился, а потом настойчиво, вылизывая податливый рот и терзая и без того искусанные губы. Потом, когда послышался щелчок тюбика со смазкой, Андрей снова напрягся, пальцами крепко вцепившись в чужие плечи. Макс что-то шептал на ухо, успокаивал, второй рукой прижимал к себе за поясницу крепче и ласково просил потерпеть, пока осторожно надавливал мокрыми от смазки пальцами на вход. — Ну сам-то себя хоть пальцами трахал или ты у нас совсем целочка-целочка? — Макс тяжело дышал на ухо, вел губами по напряженной шее и слабо прихватывал зубами кожу у ее изгиба, когда наконец толкнулся внутрь двумя пальцами всего на фалангу. Андрей задрожал только сильнее и отчаянно закивал, стараясь расслабиться, чтобы к собственному удовольствию насадиться поглубже. — А-а-а, то есть мистер «сама невинность» все-таки та еще маленькая шлюшка. Как чудесно… Тогда принимай, мой хороший. Такой узенький… Пальцы изнутри распирали, надавливали, старались протолкнуться глубже и подготовить. Такие широкие фаланги и длинные пальцы вообще ни в какое сравнение не шли с собственными, и от этого осознания было так хорошо, что небольшая тянущая боль и дискомфорт отступали на второй план. Андрей жался к груди Макса, сам кое-как целовал его шею и рефлекторно подавался назад, чтобы опуститься на скользкие пальцы, сжаться вокруг них, двинуться хоть как-нибудь, лишь бы еще разок проехаться головкой по головке под собственное сдавленное мычание. Коктейли разливались по телу приятной разморенностью, такой, из-за которой все остальное вокруг казалось размытым задним планом. На фоне красно-черных скелетов Макс выглядел неестественно настоящим и чужеродным, но таким желанным, что пальцы на ногах подгибались от нетерпения. Макс старательно разводил пальцы в теплом и узком, пока Андрюша ерзал, второй рукой гладил, где только мог, и целовал, целовал, целовал, то и дело натыкаясь на просяще приоткрытые мальчишеские губы. Андрей не давал ему уйти — утягивал в поцелуй, проскальзывал языком в рот и жалобно скулил, задыхаясь, когда пальцы давили точно на простату. На третьем затрясло уже не столько от удовольствия, сколько от страха за собственную задницу. Андрей никогда не пробовал так много, пальцы у него тонкие, да и тянуть себя так сильно никогда не было необходимости, поэтому теперь приходилось купаться в целом море смазки (Макс угрохал все, что оставалось в тюбике) и неизведанных ощущений. Он шмыгал носом, втягивал воздух ртом, за плечи тормозил своего бешеного и голодного журналиста, чтобы дал привыкнуть, а тот к всеобщему удивлению слушался. — Смотри на меня, — Макс зацепился второй рукой за волосы на затылке, в то же время немного разводя пальцы. — Чувствуешь? Все хорошо. Он говорил совсем тихо, ласково, но в глаза смотрел абсолютно серьезно, пока Андрюша изображал из себя Бэмби и шумно сопел, прислушиваясь к ощущениям. Бедную нижнюю губу Андрей давно уже искусал, но все равно продолжал впиваться в нее зубами и отрывать кусочками кожу, особенно когда пальцы двинулись глубже. Застонал, выгнулся, снова вцепился в плечи и насадился сам — дурацкая пульсирующая боль вдруг стала настолько приятной, что нестерпимо хотелось ей поддаться. Отдаться Максу и побыстрее, пока пьяный дурман момента не отпустил окончательно. — Х-хватит… хватит, пожалуйста, — Андрюша завел руку за спину и дрожащими пальцами обвил чужое запястье, попытавшись отстранить. Смазка слышно хлюпнула, и розовая дырка тут же стянулась вокруг пустоты. — Тебя хочу. — Но ты ведь еще такой узкий, Андрюш, — Макс тихо промурчал на ухо и слабо прихватил зубами нежную мочку уха, пока еще влажными от смазки пальцами заскользил по двум членам сразу. — Перестань, — тут же смутился Андрей, совсем побагровев от пробирающего до сердца и почек шепота. Смущался пиздец, но собственную гордость из задницы все-таки достал и деланно нахмурился — не маленький ведь, к чему эти нежности? Позволить себе такое обращение жутко хотелось и запредельно кололось. — Потерплю. — По-взрослому хочешь поиграть? — хитрый взгляд голубых глаз совсем не вязался с кудрями невинной овечки, зато профессионально заставлял истекать смазкой и согласно толкаться в подставленную руку. — Ну хорошо, давай по-взрослому. Макс усмехнулся, снова роняя Андрея спиной на кровать и отстраняясь лишь для того, чтобы разобраться с резинкой. У Андрея было секунд двадцать, чтобы второй раз за вечер подумать, какого хуя он делает со своей жизнью. Мысли слишком сильно путались, но ответ все равно нашелся — вот этого хуя. Большого, блять, и крепкого, надавливавшего крупной головкой на едва разработанную дырку. От первого толчка перехватило дыхание, а пальцы снова потянулись к чужим плечам, чтобы притянуть Макса ближе, спрятаться под его широкой грудью и уткнуться носом в горячую шею, но тот не поддался. — Сорян, ты по-взрослому хотел, — он улыбнулся уже без той пресловутой нежности, которой окутывал с ног до головы всего пару минут назад, подхватил Андрюшу за бедра обеими руками и потянул к себе, вместе с тем толкаясь внутрь почти до середины. Мышцы обожгло, растянуло на толстом члене — Андрей зашипел и попытался извиться, чтобы отстраниться, но руки не дали, руки удержали на месте и крепко сжались на жилистых бедрах. — Ну куда ты, солнышко? Ты же ведь хотел, — Макс закусил губу, голодным взглядом заскользив по раскинувшемуся на кровати подкаченному телу. — Не удирай, сейчас пройдет. Андрей поджал губы, с недовольным видом стер неизвестно откуда взявшиеся на щеках дорожки слез, и шумно задышал, постаравшись расслабиться, когда Макс, внимательно наблюдавший за его состоянием, двинулся снова. Смазки хватало, мешало лишь то, что Андрюшино тело отказывалось расслабиться. Просто смотреть на его хмуро сведенные брови и искривленные губы Максиму не позволяли остатки совести. — Успокойся, слышишь? Просто слушай меня. Тебе нужно расслабиться, и тогда все пройдет, — Максу пришлось склониться, чтобы снова зашептать Андрею на ухо успокаивающую мантру. Голос помогал, Андрюшина гордость нехотя заткнулась и позволила принять заботу. Он всхлипнул и тут же обвил руками шею Макса, цепляясь, как за спасительную тростинку. Макса было очень много, слишком много — и внутри, и снаружи, вся комната с ее разнообразием наскальной живописи сузилась до размеров его плеч, закрывавших от внешнего мира. Он двигался медленно, не пытался войти до конца, честно давал привыкнуть, но смазанными поцелуями и попытками укусить в шею отчетливо давал понять, что это не то, к чему он привык. Только Андрюша ничего не мог с этим сделать и горел от стыда и неопытности, поэтому старался побыстрее принять в себя всё сразу — ерзал по простыни и сам чересчур резко подмахивал. Игнорировать скопившиеся в уголках глаз слёзы у него получалось великолепно. — Да подожди ты, что ж ты какой нетерпеливый, — и снова глухой смех на ухо, а следом за ним укус под углом челюсти. — Тебя хочу, — Андрюша тихо хныкнул и капризно царапнул короткими ногтями по чужому плечу — на себя злился, что не справляется так же легко, как это было в фильмах для взрослых. — Это я уже понял. Потерпи немного, а то утром сам будешь ныть, что жопа болит. Макс наслаждался. Не столько юным телом под ним, сколько этим его отношением. Слабоумие и отвага — это точно про Андрея. Дохуя смелый, до пизды гордый, но вместе с тем такой очаровательно робкий, что восхищение — единственная реакция. И не поймёшь ведь, жестить с ним или на ушко благодарно помурчать за старание? Макс не стал выбирать: мурчал что-то разнеженно и игриво прямо в лицо, хорошим звал, терпеливым, самым лучшим мальчиком, а сам в дырку загонял так, что Андрюшу током пробивало и в пояснице выламывало до искр из глаз, до первых неловких стонов. Вот теперь было хорошо. Мышцы привыкли, принимали в себя на всю длину, плотно обхватывали и выпускали с пошлым хлюпаньем. Андрюша весь раскраснелся, взмок так, будто это он вколачивался сверху, а не Макс, и окончательно смирился с этой двуличной журналисткой натурой. То его драли, как не в себе, при этом слизывая с висков слёзы, то наоборот вдалбливали в матрас так мучительно медленно, что хотелось завыть, если бы не широкая ладонь, пережавшая горло. И какой из этих Максов был настоящим — черт его знает, но охуенно было и с тем, и с другим. А с третьим, который закинул узкие лодыжки себе на плечи и шептал в лицо все комплименты мира, так и не убрав руку с горла, было охуенно вдвойне. Даже стонов не осталось, хрип какой-то да и только, Андрюша уплывал медленно, но верно. Хваленая растяжка паркурщика и спортсмена не помогала, мышцы тянуло неприятной болью, задница так и саднила, а губам отчаянно не хватало поцелуев — одними комплиментами сыт не будешь. Он откуда-то нашел в себе силы и трезвость, потянул за русые кудри на себя и впился в губы Макса так жадно и голодно, как только мог, абсолютно забывшись. Весь взмокший, Андрей лип лбом к чужому, обжигал дыханием губы и сладко постанывал, пока Макс, не жалея дыхалки, ритмично втрахивал в кровать узкую задницу, пальцами до синяков впивался под коленями, то и дело сбивался с темпа, но зато каждый раз неизменно проезжался по самому чувствительному внутри. Чертов садист. Все стоны ловил губами, сцеловывал, собственными делился, пока не почувствовал, как сильно Андрюша стал сжиматься на хуе, будто без рук пытался себя довести — руки были заняты, руки тянули за кудри. — Ну чего ты? Хочешь и молчишь, а? — он скинул Андрюшины ноги с плеч, прежде поцеловав косточку на одной лодыжке, и навис снова, но на этот раз смачно плюнул на ладонь и умело обхватил зажатый между тел член. Андрей больше не молчал — если до этого было стыдно просить, думал, что продержится дольше, то теперь не думал вообще. Ни одной, блять, мысли не думал, ни приличной, ни неприличной — все они позорно стеклись к собственному члену и жарко запульсировали, когда кулак стал двигаться в такт бедрам. — Я не могу-у, — Андрей снова зашёлся всхлипом и тут же сбился на громкий стон, когда Макс двинулся слишком резко. Ему не было больно, не было неприятно, ему было стыдно быть таким уязвимым перед кем-то другим, было стыдно за то, что нестерпимо хотелось кончить, за то, что ему нравился Макс и его забота с замашками доминанта. И Макс это слишком хорошо понимал. — Можешь, Андрюш… Давай, детка, тебе ведь хочется, — горячее дыхание опаляло зацелованный висок, глаза закатывались от удовольствия, а во рту предательски пересохло — ни слова в ответ не вымолвить. — Ты такая умница, тебе нечего стесняться… так хорошо вытерпел, а теперь нечего терпеть. Ты же ведь кончишь для меня, да? Андрей отзывался кивком на каждый толчок, на каждое движение руки — мелко и часто, как болванчик на приборной панели, — весь сжимался вокруг распирающей нутро плоти и бесконечно ерзал, пытаясь подставиться то кулаку, то члену, пока окончательно не сдался. Ебучая капитуляция, белый флаг каплями на своём и чужом животе, слёзы облегчения и прерывистые вдохи. Всемирная революция Тряпичному Союзу, может, и не светит, зато одна маленькая революция в стенах спальни точно удалась — no more war, no more clothes, give me peace, блять. Пропел бы, если бы мог, но с губ сошел лишь сдавленный стон. Только Андрюша не подумал, что будет так мучительно остро реагировать на последующие толчки, что будет извиваться, придавленный сильным телом, и послеоргазменно ныть, требуя передышки. Об этом ведь не рассказывали, зато Макс вытряхнул наружу всю изнанку и показал, когда на грани собственного финала вбивался в резко ставшее исключительно податливым тело и вгрызался зубами в плечо. — Ты же ведь кончишь для меня, да? — вдруг негромко раздалось куда-то в кудрявый висок, а в ответ послышался глухой стон. Большому недолюбленному мальчику это нравилось настолько же, насколько нравилось перепачканными в сперме пальцами цепляться за изгиб узкого бедра. — Пожалуйста, детка… тебе ведь хочется. Гаденыш нагло зеркалил, но не издевался, нет, он звучал действительно искреннее, Макс чувствовал это в его голосе, в тоне, пробирающем до мурашек, а потому поверил. Отпустил себя, толкнулся ещё пару неполных раз в растраханные мышцы и выскользнул, рывком стягивая резинку, чтобы секундой позже расплескать тягучую тёплую композицию по торсу мальчишки — Джексон Поллок явно вдохновлялся чем-то таким. Он смотрел, не мигая, как уже почти отдышавшийся Андрюша пальцем смешал внизу живота их сперму и потянул в рот на пробу. Все слова встали поперёк горла — да и что тут скажешь, когда восемнадцатилетняя, ещё такая неопытная, но уже такая блядь слизывала, втягивая щеки, их общий вкус? И снова все стеснение как ветром сдуло, остались лишь слабоумие и отвага. — Ты красивый такой, — словно в забвении пробормотал Макс и наклонился, чтобы языком собрать все то, что Андрей старательно размазал по низу живота. — Я знаю, — он улыбнулся сначала неловко, а затем засмеялся, когда Макс принялся вылизывать его всего, как котяра тарелку сметаны. — Ты тоже ничего так.***
Спали не в обнимку — никто к объятиям во сне не привык, — но вместе и до обеда, пока не разбудила скрипнувшая дверь, ведущая в комнату. Андрюша подскочил первый — думал, что ночью в порыве возбуждения не запер входную дверь, но появившийся в дверном проеме Ваня эту мысль быстро рассеял. Комнату они делили на двоих, так что вторгался он по полному праву и на свою территорию. Андрей жестом поманил его пройти и приложил указательный палец к губам, чтобы не шумел — рядом сопел комок из одеяла. Но вслед за дверью, как назло, скрипнула половица, а вслед за ней Ваня по неосторожности снес рюкзаком банку с кисточками, и те россыпью покатились по полу. — Да блять, — шепотом выругался Андрей и завозился, пытаясь выбраться из кровати, чтобы все подобрать, пока Ваня на них ещё и не поскользнулся. Было поздно — Макс уже вскинулся, высунулся из одеяла и приподнялся на локтях, едва видящим взглядом исследуя комнату на предмет вторжения, пока не наткнулся на клетчатую рубашку и ее обладателя. Ваня застыл, видимо, не ожидая увидеть у Андрея в кровати взрослого мужчину. Неловкая тишина затягивалась, Макс с Ваней изучали друг друга взглядами неприлично долго, так что Андрею пришлось вмешаться. — Ну раз уж мы все здесь… Это Ваня, мой сосед, — он глянул на Макса и повел рукой в сторону Вани, а затем наоборот. — А это Максим. — Сергеевич, — вдруг перебил Ваня, выйдя из оцепенения, — мой преподаватель. — Домашку сделал? — сонно прохрипел Максим Сергеевич, пока Андрей плевался истеричными смешками и ошалело пялился то на одного, то на другого. Ваня неловко кивнул. — Молодец, тогда шуруй. — Я здесь живу, — справедливо заметил Ваня и чуть нахмурился. Макс и не думал спорить, он лишь кивнул и рухнул обратно на подушку, пробурчав, пока заворачивался в одеяло: — Тогда живи. Жить в одной комнате со своим же преподавателем не очень хотелось, поэтому Ваня в срочном порядке ретировался на кухню, пока Андрюша продолжал заливисто хохотать на краю кровати, вспоминая, как этот самый Максим Сергеевич — профессор, блять, из МГУ — ещё ночью расплывался, когда его звали деткой, и начисто слизывал с живота подтеки спермы. Проржавшись, Андрей завалился обратно на подушку и уставился на Макса. — Препод, значит? Макс чувствовал на себе взгляд и закатил глаза, даже их не открыв. — Радуйся, что не твой. На зачёт ты все равно бы не насосал, — хмыкнул товарищ из МГУ, за что смачно получил острым локтем под ребро.