***
Заброшка встретила привычным сквозняком и исписанными поверхностями. Из множества стен, перегородок и перекрытий десятиэтажного дома нетронутых осталось неприлично мало — скоро придется искать новое укрытие для рефлексии, но пока находилась хоть одна голая стена, можно было творить. В рюкзаке гремели банки, краски и кисточки, в наушниках заунывно тянулось не слишком оптимистичное Ploho:Презрение к собственной жизни Ведет к презрению чужой Нам с тобой падать некуда ниже
Чтобы заставить кого-то тлеть Нужно самим гореть дотла
Нет ничего дурного в том, чтобы хотеть тепла. Андрей еще несколько песен после пытался взвесить все имеющиеся данные и вынести вердикт: осуждает он Петю или нет? Вот вроде друг, вроде бы всего разок оступился — впервые влюбился, — но все равно остался со своими, не бросил, даже когда Андрей остался на дне реки… А вроде действительно свою же идею предал, променял на деревенскую девку и делает вид, что все по-старому, хотя по-старому, конечно, ничего уже не было. Или все это ерунда, а товарищ из Ploho все-таки был прав — Андрей ненавидел себя и ненавидел Петю за то, что тот урвал свой кусок тепла, а Андрей не смог. Разочарование накрыло новой волной — это ж Андрей теперь еще и хуевый друг, получается? Ну класс. Он рисовал без эскиза и предварительной задумки — она ни в какую не хотела появляться до самого прихода сюда, — не заботился ни о смысле, ни о красоте композиции и ни о сочетании с другими «картинами» на этаже, но уже через час художественной медитации под волны депрессивного радио на стене появился мальчик со спичками, поджигающий сам себя. И надпись, относящаяся ко всему сразу и ни к чему одновременно: «ТЫ ХОЧЕШЬ ВЫЙТИ? НУ И ПИЗДУЙ». Так наверняка сказал Петя, когда в субботу утром не обнаружил Андрея в их штабе. Они помирятся, само собой помирятся, но позже, когда Петя перестанет быть мудаком, а Андрей найдет в себе силы принять Петин выбор и извиниться. В конце концов, выходит, нет ничего дурного в том, чтобы хотеть тепла и смены режима одновременно? Максу бы такая мысль понравилась. Он сфотографировал свою новую работу и без подписи отправил в директ тому пустому аккаунту, с которого утром пришел адрес. Не может же быть такого, чтобы это правда был аккаунт Максима? Для такого профиля Макс в глазах Андрея представлял из себя слишком много, а значит, у него наверняка был более живой аккаунт, где были фотографии с друзьями или даже семьей, какие-нибудь снимки из путешествий или со скучной работы, хоть что-то, что его очеловечивало и делало настоящим, хоть какая-то гарантия существования, спасительный островок в черной гуще Андрюшиной накатывающей дереализации. Зайти на сайт журфака, найти список преподавателей, найти кого-то с именем-отчеством «Максим Сергеевич», найти фамилию — Кольцов? прикольно, — найти страничку в контаче — сука, девять сотен человек? — сузить поиск… город Москва, место учебы — МГУ. Бинго! Тридцать два года, место работы — издательство Моська.ру. С фотографии смотрел тот же кудрявый обаятельный парень, только вместо серой безликой толстовки он был одет в шикарный костюм. Никакого Макса здесь нет, да и не было никогда, перед таким Максимом Сергеевичем слишком сильно хотелось опуститься на колени, желательно где-нибудь под учительским столом, пока он будет вести пару. Пожалуй, впервые за неделю учебы Андрей жалел, что поступил в Архитектурный, а не в МГУ вместе с Ваней. Телефон, пиликнувший уведомлением, отвлек от мыслей: «А меня нарисуешь? :)». Сердце позороно пропустило удар, а кулаки сами сжались в радостном да, сука! — Андрей мечтал об этом с первой встречи, но Максу этого знать не стоило, поэтому сообщение осталось без должного ответа, лишь игривый смайлик говорил о том, что Андрей на самом деле гораздо больше чем согласен.***
Краска никогда не хотела сходить с кожи без должного трения, поэтому под душем Андрей традиционно проводил добрые полчаса, а в этот раз задержался еще сильнее. Нужно было прочистить голову. Ссора с Ваней и идейные разногласия с Петей отошли на второй план, перед глазами теперь были только фотки Макса, которые Андрей листал на его страничке в социальной сети. Красивый, собака, маньяки такими красивыми никогда не бывают. Струи воды полоскали спину — если бы у неодушевленных вещей были чувства, душ бы наверняка обиделся за то, что Андрей так нагло его игнорировал, но Костецкого было уже не отвлечь. Привалившись плечом к холодному кафелю, он листал галерею и задерживался буквально на каждой фотографии — это явно был какой-то фотосет, иначе как объяснить наличие дорогого костюма у штатного журналиста? Он приближал каждую фотку, разглядывал черты лица, всерьез задумываясь о том, что Макса стоит нарисовать, чтобы такое искусство не пропадало даром, а руки сами тянулись к полувозбужденному члену. Интересно, Макс чувствовал то же самое, когда собирал на Андрея досье? Разглядывал ли каждую фотографию, как под микроскопом? Пытался ли узнать, есть ли у Андрея девушка? Трогал ли себя, в конце концов, глядя на посты в инстаграме, где Андрей курит? Потому что Андрей — да. Загорался стыдом, терзал зубами губу, но совершенно не желал прекращать, пока мозг так услужливо подкидывал картинки-воспоминания о прошедщей ночи и на их основе собирал, как пазл, новые. Те, где Андрюше хорошо, те, где его член ласкает широкая грубоватая ладонь, те, где хриплый шепот на ухо велит не зажиматься. Неотмытые от засохшей краски пальцы надрачивали быстро и плотно, будто нужно было успеть закончить раньше, чем мысли о неправильности происходящего партизанами непорочности закрадутся в голову. Андрей инстинктивно толкался в руку, как если бы она принадлежала Максу, и без разницы — тому Максиму Сергеевичу с фотографий или тому Максу, который проебал зажигалку, — они справлялись одинаково умело, остервенело вылизывали невидимыми языками мокрую Андрюшину шею, кусали дрожащие плечи, вжимались к заднице, окутывали собой так густо, что не было видно выхода. Никакого, кроме как застонать сквозь закушенную губу и толчками излиться на кафель. Макс бы, наверное, рассмеялся — так искренне и заразительно, — если бы узнал, что фотографии его светлого лика стали плодом Андрюшиных фантазий, пошутил бы что-нибудь похабно-самодовольное, а потом сгреб бы в охапку и поцеловал в макушку. По крайней мере этого до жалкого хотелось. Всего лишь каплю ебучего безвозмездного тепла. Из теплого в доступности пока была только вода, поэтому Андрей вздохнул и с головой нырнул под душ, надеясь унять растущее чувство тревоги в груди.***
Утром Андрей еще раз принял душ, будто это могло помочь справиться с мандражом. Даже попробовал протолкнуть два мыльных пальца в узкую дырку, чтобы как-то себя подготовить и не расхныкаться перед Максом снова, но вместо того, чтобы успокоиться, своими стараниями нечаянно (очень даже намеренно, на самом деле, с учетом, как трудно было заблокировать воспоминания о пальцах Макса, которые делали так же) довел себя до разрядки. Дикая смесь неловкости и заинтересованности от грядущего вечера не отпускала. Кофе на голодный желудок, три сигареты за утро, две пары, обед в столовке, еще три сигареты, еще две пары и ни одной приличной мысли за это время. Они ему про историю готики, логарифмы и платоников, а у него перед глазами переписка с пустым аккаунтом, где не появилось ни одного нового сообщения. Самому писать тоже было стремно, не то примут за навязчивого школьника, который не знает себе цены. Андрюша знал, конечно, — красные мальборо, красное вино. И почему на хмельную голову это все гораздо легче пережить? Ответа не было, ровно как и денег на выпивку, поэтому по отправленному адресу в сучьей толкучке кольцевой линии Андрей ехал отвратительно трезвым и нервным. Мандраж сопровождал Андрея до самой двери квартиры, но стоило ей распахнуться, как тревога стекла к низу живота приятным предвкушением. Макс встретил его в брюках и черной рубашке. Ебаный в рот, блять. Андрюша медленно скользнул голодным взглядом по обтянутому черным телу, а после поднял глаза, расплываясь в хитрющей улыбке: — Вы просили зайти после пар, Максим Сергеевич? — он невинно хлопнул ресницами, моментально натянув маску послушного студента. И чего только весь день трясся? — Опаздываем, Андрюша, опаздываем, — Макс приветливо улыбнулся и за плечи затянул парня в квартиру. Он пах сигаретами, ядреным дезодорантом и чем-то древесным, едва перебивавшим этот едкий запах, ровно как и в ту ночь, когда Андрей языком пробовал его шею на вкус. — Прошу прощения, Максим Сергеевич! Я все наверстаю! — театрально оправдывался Андрюша, пока стягивал кроссы носком о пятку — им уже ничего не страшно. Макс только усмехнулся, не став раздумывать над полноценным ответом — зачем, когда кривая ухмылка говорила громче слов? Он любезно помог Андрею избавиться от джинсовки, повесил ее на вешалку и шагнул вплотную. «Заигрывания любит, значит… так и запишем», — Андрей улыбнулся собственным мыслям и рефлекторно облизнул губы, почувствовав, как сильные руки тут же обвили талию. Правда, надолго на такой целомудренной планке ладони не задержались и почти сразу сползли на задницу. Андрей охотно прижался и, не сдержавшись, расплылся в еще более широкой, счáстливо-глупой улыбке — Макс большой и теплый, а еще так сильно фонил возбуждением, что дразнить его, казалось, все равно, что заигрывать с тигром. До Запашных Андрею было далеко, но остановить себя он все равно уже не мог. Он вытянулся, выгнулся весь, красуясь, плотнее прильнул к чужой груди и подцепил пальцами воротник рубашки, насмешливо одернув: — Специально для меня приоделся? — вопрос сквозил вызовом, в глазах искрило любопытство, а хитрый прищур совершенно точно не мог принадлежать человеку, который весь день толком не ел — настолько противно от нервов крутило живот, — и тем не менее принадлежал. — Сам только пришел. У меня сегодня первая пара у вечерников была, хотел сделать вид, что я ответственный и приличный, надо же как-то уважение коллектива зарабатывать, — Макс рассмеялся, пожимая плечами. Говорить о том, что уважение коллектива на самом деле зарабатывается в курилке возле универа, Максим не стал. Вместо этого он скользнул ладонями выше, задирая толстовку вместе с футболкой, чтобы усыпать обжигающими прикосновениями пальцев поясницу, бока и косые мышцы. — Так и скажи, что пытался соблазнить всю группу сразу. Мне кажется, на такой видок не поведется только слепой, — Андрей насмешливо хмыкнул, игнорируя целую толпу мурашек, прошедшихся вдоль позвоночника, как ток по проводу. — Два дня знакомы, а ты уже ревнуешь? — промурчал Макс на ухо в этой своей дурацкой манере, заставив Андрюшу съежиться — борода щекотно колола гладкую щеку. В ответ на вопрос Андрей многозначительно зафырчал: вот еще. — Не переживай, я всем им отказал. Сказал, что у меня очень важные планы на вечер — натягиваю одного студента по мультимедийной журналистике. — Ты хотел сказать «подтягиваю»? — Андрей тупо моргнул, свято решив, что ослышался. — Не, — только и отозвался и мягко прикусил мочку уха, затем отстранившись, чтобы взять Андрея за руку и потянуть в комнату, как радушный хозяин. Впрочем, кроме комнаты в квартире была только кухня и ванная — таков удел однушек в новостройках. Метраж небольшой, но и он стопроцентно был взят в ипотеку, по-другому в Москве не получится. Андрей заинтересованно огляделся: широкий разложенный и незаправленный (видимо, с утра) диван, рабочий стол, заваленный кучей бумаг (серьезно? во времена цифровизации?), довольно большой телек с приставкой и полки со всякими игрушками, фигурками и прочим хламом для упоения души и закрытия гештальтов, судя по всему. Тридцать два года? Заметно. Глупо было ожидать чего-то другого. От осмотра отвлек Макс, который со слышным старческим вздохом приземлился на край дивана — привлекал внимание вновь растерявшегося Андрюши. Вроде понятно было, что делать — на колени и по ковру к Кольцову в ноги, — а вроде хрен его знает, как подступиться, так что только время тянул. — Ну так… — Макс тихо кашлянул, заискивающе поглядывая Андрею в спину — ровнехонько туда, где красовалось собственноручно выведенное «Боб ненавидел всех». — Тебе лекцию, практику или, может, чай? Андрей обернулся. Оказывается, он все это время задумчиво кусал губу и заламывал пальцы. На раздумия ушло секунды две, потом оцепение спало, и он подошел ближе, останавливаясь прямо перед Максом, который удобно откинулся на выставленные за спиной руки. Насколько эта рубашка ему шла, настолько же хотелось ее стянуть. — Если вам не очень сложно объединить для меня лекцию и практику, Максим Сергеевич, то я бы выбрал этот вариант. Чай как-нибудь в другой раз. Он понятия не имел, какого черта делал, но уверенно расстегнул молнию на собственной толстовке и стянул ее, отбросив на диван. Вслед за ней полетела и белая футболка. Макс то ли насмешливо, то ли на манер «я заинтересован, продолжай» выгнул бровь — до стриптизера Андрей не дотягивал совершенно, но снизу вверх выглядел очень даже неплохо: подтянутый живот с рельефом пресса, широкие плечи, сильные руки, — такого к тонким и звонким уже не запишешь, но Максу все равно нравилось и это маленькое представление, и Андрюшина неловкость в действиях, и то, как смело он выглядел, пока смотрел прямо в глаза и опускался на колени. — Смотри-ка, пока даже без наставлений справляешься, — Макс усмехнулся и скользнул ладонью по виску, аккуратно приглаживая торчащие вихры. — Что дальше, товарищ Костецкий? Что дальше, товарищ Костецкий знал только интуитивно. Остатки незатуманенного стыдом и возбуждением сознания говорили, что пора было перестать тупить и нервничать. Мысленная пощечина самому себе звонко резанула по ушам: «Макс не препод, а отсос — не экзамен. Ты протираешь колени перед мужиком, на чьи руки дрочил еще утром, просто сделай ему приятно». Тело сдалось под натиском разума — его ладони поднялись по бедрам Макса до самых их изгибов, а губы сами раскрылись, маня коснуться. — Поцелуй? — не столько вопрос, сколько просьба. Из-за молящего взгляда настолько убедительная, что Макс моментально сдался. Он кивнул и торопливо склонился, утягивая Андрея в первый за вечер полноценный поцелуй. Его ладони по-хозяйски придерживали лицо, а язык медленно и тягуче вылизывал рот, вынуждая Андрюшу отзываться несдержанным мычанием в чужие губы — самому от этого было стыдно, но и как тут молчать, когда фантазия наконец воплощалась в реальность? Поцелуй отвлекал и сбивал, поэтому с расстегиванием пуговиц на рубашке Андрей справился с трудом — ловкости рук хватило лишь на три нижних, но и этого было достаточно, чтобы холодные от нервов ладони могли беспрепятственно пробраться под ткань и огладить бока и низ живота. В губы раздалось совсем тихое, но довольное мычание — вот так, умница, — от которого внутри все замирало и разгонялось с новой силой. С ремнем на брюках Андрюша справился смелее и быстрее, пока Макс посмеивался, расстегивая оставшиеся верхние пуговицы. — Твое бы рвение к обучению да всем моим студентам. — Скажи им, что тех, кто не выучит на «пять», ты вместо зачета выебешь в жопу. Уверен, тяга к учебе возрастет невероятным образом, — Андрей на удивление спокойно пожал плечами, дергая собачку ширинки вниз. — Ну, или найдешь себе пару непринципиальных студентов, которые готовы продать за зачет собственную задницу. — А если бы ты учился на журфаке? Продал бы жопу за зачет? — его пальцы поймали Андрюшин подбородок и заставили вскинуть голову. Шальной взгляд бегал от глаз к губам и обратно, ждал правильного ответа. — Максим Сергеевич, если бы я увидел вас первого сентября в таком прикиде… — драматичная пауза на раздумья, в которых не было нужды, а потом улыбка, такая лисья, что у Макса заныли скулы от желания сцеловать ее или сгрызть напрочь, чтобы Костецкий больше никому так не улыбался. — По первой же просьбе бы дал, а зачет — это так, просто повод. Андрей знал, что провокация работала. Видел это в глазах напротив и от этого только набирался уверенности. Это была всего лишь третья в его жизни встреча с Максом, а он все равно почему-то знал — из целой аудитории студентов Кольцов выбрал бы его. Зацепился бы взглядом, облизнулся бы, попросил бы задержаться после пары и научил бы всему, что могло доставить ему удовольствие. Воспитал бы под себя послушную куколку с оленьими глазками, которая сделает все так, как он скажет, и не подавится, примет на всю длину и не дрогнет. Весь Макс — это напускное превосходство и самоуверенность, врожденное обаяние и харизма, а под ними — чистая концентрированная похоть в улыбке и за радужкой глаз… Да, Андрей сделает все, что он попросит. Он гладил по бедрам, снова вел выше и оглаживал изгибы, пока не накрыл ладонью расстегнутую ширинку. Возбуждение так правильно собиралось под рукой, что Максу оставалось кусать губу и зарываться пальцами в волосы на затылке, лишь поощряя. Андрюша понимал и без слов. Брюки стягивать не стал, слишком жалко было лишать себя возможности лицезреть Макса в таком виде, поэтому пальцами он подцепил сразу резинку белья, высвобождая из-под ткани возбужденную плоть. Пиздец. На трезвую голову выглядело ещё страшнее — вот это он пытался взять в рот вчера ночью? Сам про себя все быстро понял — точно слабоумие и отвага. В бензиновых лужах зрачков снова расплескалось волнение, карие глаза искали ответ в голубых, но Макс лишь покровительственно улыбнулся: — На сухую в рот не возьмешь, тем более глубоко. Сначала вылижи, слюны не жалей — ресурс, если что, безграничен, — Макс отшучивался в излюбленной манере, а пальцами ласково гладил по линии челюсти. — Справишься? Андрей с готовностью кивнул, уже катая на языке слюну — насчет ресурса Макс был не прав, в пересохшем рту слюна — все равно, что вода в Сахаре. Она ниточкой медленно спустилась на головку — этого пиздецки мало, Андрей и сам прекрасно понимал, но это ведь только начало, да? — успокаивал сам себя, пока вёл влажным языком от самого основания к уздечке. Он пытался сделать все так, как велел Макс. Это не экзамен, но облажаться хотелось в последнюю очередь, и, даже если движения пальцев были нервными, а языка — голодными, Андрей правда старался: он хорошенько прошёлся по всей длине, все взбухшие венки изучил и запомнил — хоть карту потом составляй или анатомический атлас, — а затем старательно обвёл головку. Собственных знаний матчасти хватало: Андрей, как порядочный мальчик, знал, что самое чувствительное место — под головкой, и поэтому особенно усердно ласкал уздечку, прислушиваясь к тихому дыханию Макса. Собьётся? Не сбилось. Недостаточно хорош. Секунда, чтобы шмыгнуть носом, который, как назло, забился, и снова язык наружу — трудись, Андрюша, смазку слизывай, это тебе вместо ужина. Соленая на вкус, вязкая, но на языке смаковал так, будто ничего лучше в жизни не пробовал, во рту мешал, даже не думал сглотнуть и снова вылизывал головку, нарочно позволяя ей обтекать пузырящимися каплями слюны. — Молодец, детка, — по голосу было понятно, что Макс улыбался. — Теперь открой рот. Я тебе помогу, а дальше сам. Отказываться от помощи не хотелось — Андрей, конечно, принцип знал и сам, но от этого учительского тона настолько разъезжались колени, что хотелось вверить себя Кольцову целиком и полностью — пусть хоть по самые гланды загонит, лишь бы не затыкался. Андрей всесогласно кивнул и тут же был пойман цепкими пальцами за подбородок, едва успев раскрыть блестящие от слюны губы. Ему бы хотелось посмотреть на себя со стороны, выпустить сознание из-под четкого контроля, просто представить, как он выглядит, когда с готовностью подставляет язык под крепкий член, когда смыкает губы на головке, когда чужие руки сами двигают его голову, показывая, как нужно. Просто убедиться, что выглядит в достаточной степени как кто-то, кто был во вкусе Макса, как что-то среднее между все повидавшей шалавой-аспиранткой и целкой-первокурсницей. Чтоб огурцами пахла и еблась, как кошка. Макс сам тогда в баре сказал, что все ищет что-то, не знает что, и там, не знает где, и найти не может. Андрей был готов стать всем сразу. Губы плотно обхватывали головку, гладко скользили по слюне, пока Андрей жмурился и по инерции втягивал щеки. Кажется, к этому можно было привыкнуть. — Умница, детка, почти правильно, — бархатный шёпот где-то высоко над ухом, пальцы уже в волосах, а не на подбородке. Это ему типа вольную дали? Андрей, осмелев от радости, попробовал двинуться сам, но пряди грубо сжали между пальцами. — Эй, тише, мы так не договаривались. Следи за зубами. Он виновато глянул снизу вверх, так и не выпустив член изо рта, но зубы послушно припрятал за языком. От одного взгляда вниз Макс сбился. Выдохнул отрывисто, чертыхнулся под нос и тут же натянул на лицо улыбку, проведя пальцами по Андрюшиному виску. — А теперь поглубже втяни щеки, — пальцы соскользнули ниже, очерчивая заострившуюся линию скулы. — Чтобы внутри был как будто вакуум, так плотно-плотно… Да, солнце, прям так… Просто двигайся. Если устанешь, то расслабь, только тогда придётся поработать языком. Макс говорил с придыханием, делал паузы между словами так, будто начитывал на диктофон книгу, держался ровно, даже если у самого грудная клетка вздымалась от Андрюшиных успешных попыток втянуть щеки и насадиться чуть глубже головки. От похвалы ещё никто не умирал, но у Андрея были все шансы стать первым, потому что собственный член от этих наставлений до боли вжимался в ширинку джинсов. Где-то в глубине собственного сознания просыпался азарт: хотелось быть лучшим, хотелось похвалы и одобрительного мурчания на ухо, но больше утоления этих эгоистичных желаний Андрей хотел доставить удовольствие. Спрятал зубы, втянул щеки, нашел удобный ритм и, кажется, забыл, как дышать, а когда вспоминал — отстранялся, вдыхал и жадно облизывался, прежде чем снова вобрать член в рот. Глубоко не получалось, да и Макс не пытался толкнуться, судя по сбивчивому дыханию, вполне довольный и малым, но Андрюша все равно нашел, как компенсировать невозможность опуститься ниже. Пальцы плотным кольцом обвили член у основания и заскользили навстречу губам, каждый раз, как Андрей двигал головой. Слюна пенилась в уголках рта и капала по подбородку, но Андрюша настолько вошел во вкус, что и не замечал. Не замечал ни мокрого подбородка, ни тянущей от напряжения боли в челюсти и скулах, ни прилипших к мокрому лбу волос, ни того, насколько, оказывается, ускорился. Головка почти не выскальзывала из губ, так быстро он ее выпускал и вбирал снова, пока пальцы двигались ниже прямо в такт. Запыхался, устал, но не преркатил только из-за того, что Макс наконец стал отзываться. Он тихо мычал что-то одобрительное сквозь закушенную губу и перебирал пальцами волосы на затылке — не надавливал, просто направлял, едва подергивая прядки, когда было особенно приятно, — через силу держал бедра ровно, не давая себе подмахнуть навстречу — это следующая лекция, к такому Андрюша сейчас точно не был готов. Но Андрюша был другого мнения. Он отстранился, тяжело дыша, облизнул припухшие от трения губы и поднял глаза. Макс смотрел затуманенно, бегал кончиком языка по своим губам, а пальцами — по Андрюшиным, размазывая слюну, и только было открыл рот, чтобы оставить ему комплимент, как Андрей перебил. — Максим Сергеич, да вы не стесняйтесь, — просто начал он, а сам все неторопливо скользил ладонью по члену, потуже обхватывая у головки, пока вдруг не провел им по своей щеке. Это казалось странным — ластиться, как кот, к чьему-то члену, — но этого почему-то так хотелось, что Андрею было уже плевать, правильно ли так делать или нет. — Я же вижу, что вам хочется… Справлюсь как-нибудь, давай. Моя глотка — твоя глотка. Тяжело было не заметить перемену во взгляде. Какие у него теперь глаза? Не серые уже, не голубые, какой-то мокрый асфальт или грозовое небо — потемнели и налились похотью, теперь за желанием и зрачки не разглядеть, зато Андрей точно знал, что в них не было и мысли его остановить. — Расслабь горло и не зажимайся, — в приказном тоне прохрипел Макс и за волосы потянул Андрюшу обратно. Теперь его место на члене, это было понятно обоим. Дышать было нечем, слезы собирались в уголках глаз, но Андрей не сдавался и позволял толкаться себе в рот так, как Максу нравилось. Все, что он мог — подставлять язык, не выпускать зубы и не думать о том, что если он напряжет горло и не даст Максу толкнуться глубже, ему пиздец. Натертые уголки губ неприятно растрескались, пальцы слишком ощутимо впивались в бедра, а по подбородку текло водопадом, но Кольцову оказалось решительно похуй — перед ним встали на колени и сказали пользоваться. И если сначала следовать наставлениям получалось без сверхусилия, тем более, пока Макс не скупился на похвалу и довольные постанывания, то потом… Нужна была передышка. Хотелось вытереть нос, потому что сопли грозили смешаться со слюнями, скулы сводило до боли — рот вообще расчитан на впихивание таких размеров? — и не зажиматься больше не получалось. Макс это чувствовал, рычал, оттягивал от себя за волосы, заглядывал в раскрасневшееся, залитое всем, чем можно, лицо, и снова пихал вниз. Расслабь, ну! Детка, пожалуйста… Нет, Андрей определенно не справлялся. Жмурился, смаргивая слёзы, пытался замереть, чтобы невольно не сглотнуть, пока ему в глотку едва ли не до конца вгоняли член, а потом вдруг осознал — не справляться ему нравилось. Он неожиданно для себя находил одинаково приятным и вчерашнее — полное заботы и поцелуев в лицо, и сегодняшнее — полное слёз, слюней и соплей. Осознанием прошибло до стона, разошедшегося по горлу мелкой вибрацией, колени разъехались еще шире, а рука на ширинке сжалась так, что больнее было от этой хватки, чем от самого возбуждения, оставленного без внимания. — А-аа… так тебе нравится, детка? — вдруг подал голос Макс, который от Андрюшиного стона весь покрылся мурашками и был бесконечно благодарен рукавам рубашки, которые это скрывали. — Ну вот видишь, а ты плакал. А у тебя ведь так хорошо получается… …быть послушным и податливым, молчать, когда нужно, и глотать, даже давясь, все, что дают. Оба об этом знали и оба умело это игнорировали, каждый прикрываясь своим: Макс — тем, что ему просто нравилось болтать и быть в контроле, Андрей — тем, что ему правда нравилось это слушать. Хотя и слух начинал подводить — приторные поощрения мешались с хлюпанием слюней на собственных губах и звучали как-то издалека, будто сквозь толщу воды. — Умница, умница, такой хороший мальчик… — Макс бормотал, сбиваясь со слов и пропуская вздохи — подмахивать бедрами и трепаться одновременно не хватало дыхалки, а хотелось сразу и того, и другого. — Хочешь получить то, что заслужил? Звучало так, будто Андрея ждала пощечина — звонкая, отрезвляющая, — он даже крепче зажмурился, почему-то совершенно не удивленный желанием Макса дать по лицу и абсолютно к этому готовый… пока не понял, что ошибся. Макс перестал двигаться сам и удобнее перехватил короткие пряди на затылке, чтобы можно было беспрепятственно помогать Андрюше двигаться, вернее, просто насаживать его ртом на член. Радовало только то, что теперь Макс хотя бы не пытался заставить его взять полностью, а позволял останавливаться там, где получалось. Максу было уже все равно, сколько сантиметров скроется за раскрасневшимися губами, лишь бы это просто не прекращалось, поэтому он быстро подталкивал Андрюшу вниз и оттаскивал от себя, чтобы повторить, а Андрею оставалось только не разреветься, пока Макс хрипло стонал. Последняя минута была, как в тумане… В горло ударило теплое и вязкое, тут же захотелось откашляться, но с членом во рту не получалось ни сплюнуть, ни сглотнуть, зато хотя бы удавалось с силой сжимать себя сквозь джинсы, чтобы не кончить следом. Плечи дрожали, его всего выворачивало наизнанку невозможностью вырваться, и только когда короткие ногти до боли впились в бедро, Макс опомнился и ослабил хватку, позволяя Андрюше отстраниться. Отвратительная смесь из слюней, соплей и спермы — Андрей одновременно сглотнул и шмыгнул носом, а сам думал — у шлюх так заканчивается каждый рабочий день? От мыслей отвлекли теплые пальцы, заскользившие по всему лицу — то под глазами, то на щеках, то у губ, — они вытирали следы, зализывали раны, извинялись за своего хозяина: это ж просто, ну, не удержался, ты славный такой, послушный, — звучало сверху. «Прости» тоже было где-то в этом списке, раздавалось то тут на ухом, то там, пока Андрей утирал ладонью рот и пытался отдышаться. Он ни за что не признает — по крайней мере, сейчас, — что ему понравилось и что извинения не нужны. — Все, все, правда, прости, мой хороший, увлекся, — смеяться хотелось с того, с какой скоростью Макс из тигра превращался в котенка. Потом, правда, когда его руки помогли подняться и полезли растегивать ширинку, смеяться перехотелось. — Фак, детка… а тебе ведь реально понравилось. Грозовое небо в глазах прояснялось, оголяя за собой простую детскую радость вперемешку с восхищением. Когда пальцы пробрались под джинсы и нащупали мокрое пятно на белье, а под ним — истекающую смазкой головку, Андрей громко вхлипнул и, сминая рубашку, вцепился пальцами в плечи Макса, чтобы не свалиться. — Н-не трогай, я-я сам, — нос хлюпал, глаза на мокром месте, а ебаная гордость все что-то орала из задницы. — Чего не трогай? Чего ты сам? Хватит, нет уж, я ведь должен тебя отблагодарить, — Макс протестующе мотнул кудрями и потянул Андрея за бедра к себе. Тому не оставалось ничего, кроме как устроиться у Макса на коленях к нему лицом, как и вчера, только теперь один из них готов был закинуться нурофеном, лишь бы челюсть так не ныла. Член вписывался Максу в ладонь так идеально, будто так и было нужно. Тот еще толком ничего не сделал, всего лишь собрал между большим и указательным пальцем смазку с головки, а Андрюша уже весь затрясся и ткнулся лбом Максу в плечо. Это было пиздец как слишком: прикосновения чувствовались в разы ярче, чем те фантомные, которые Андрей умудрялся нафантазировать под душем, или дело было лишь в том, что все это время он не мог коснуться себя нормально и теперь сгорал от того, как правильно это делал Макс. Он сплюнул на руку — даже это, блять, умудрялся сделать красиво, — пальцы заскользили по всей длине, сначала просто изучая и размазывая слюну, а затем с усилием. Крепко и уверенно, так, что Андрей и не думал сдерживаться — сразу же заерзал на бедрах, толкаясь в кулак, пока краснел и покрывался мурашками от шепота на ухо. — Мой хороший… так долго терпел и молчал, ну как же ты так… — шепот не то дразнил, не то успокаивал, но точно вгонял в краску вкупе с ритмичными движениями руки на члене. — Я же чувствую, что тебе хочется кончить, ты же весь течешь. Подушечкой большого пальца под головкой — всхлип. Снова кулаком вверх-вниз, так быстро и отчетливо, что перед глазами плыло, уши закладывало от собственного жалобного скулежа, а потом еще раз по уздечке — и снова всхлип — где-то на границе между желанием умереть от удовольствия и расплакаться от переизбытка ощущений. По голому торсу Макса текло и теперь это была не смазка. — Я х-… я хотя бы… — Андрей едва складывал слова, отрывисто дышал, но договорить хотел больше, чем оторваться от чужого плеча и открыть глаза. — Я хотя бы на зачет н-… насосал? Крепче обнимая Андрюшу, Макс заржал так заливисто, что и самому потом пришлось вытирать слезы. Это значило «да»?***
Домой Андрей возвращался в половине первого — после душа, чая, крепких объятий, выпуска стендапа на ютубе и обещания встретиться послезавтра, чтобы посмотреть какое-нибудь невообразимо тупое кино. Двери в вагон скрипнули и приглашающе разъехались, а в наушниках предупреждающе затянулось:Береги сердце,
в толпе метро кольцевой так просто сойти с ума.
Закрывать глаза внутрь,
чтобы сберечь тепло,
ведь скоро опять зима.
Предупреждения на то и даются, чтобы их игнорировать. "Не прислоняться", например, никогда не работало.