Девочка плачет, сердце разбито И, наверное, каждой все это знакомо Тебя кинул мальчик, тебе обидно Дай нам заработать на твоих гормонах
Девочке страшно и одиноко Родители в делах, все друзья в оффлайне Мы же постарше, у нас есть опыт В русском шоубизе и пиздостраданьях
Удалить к хуям последний альбом Анакондаз из медиатики показалось Андрею не такой уж и плохой идеей. В конце концов, в какой-то момент это стало похоже на кибербуллинг — даже песни любимой группы топтались на больных мозолях. Андрей, конечно, не девочка и далеко не деньги, а все равно чувствовал себя сопляком из сюжета песни. И внутри вроде уже ничего не клокотало и не ёкало — досублимировался наконец, улеглось, — только апатичное состояние висело над ним мрачной тучей и не собиралось проходить, по всей видимости, до весны. Сессия-блять-депрессия — вместо подготовки к экзаменам Костецкий морозил жопу на парапете с видом на замерзшую Москва-реку, — эскапизм процветает. Почти ритуал. Пальцы озябли настолько, что уже больно, растрескавшиеся губы кое-как тянули в легкие табачный дым. Свайп влево, тап, тап, тап, снова свайп влево, мимо чужих историй, не цепляясь взглядом. Не найдя ничего примечательного, вернулся к своей — ее бы, будь Андрей кем-нибудь другим, тоже пропустил: памятник и плажка с музыкой — «Миокард», возложенный к подножию Петра. Зачем-то зашел в «просмотрено» и пролистал список аккаунтов до конца, не зная толком, что ожидал там увидеть, — привычка жадной до внимания натуры. Незнакомый аккаунт бросился в глаза почти сразу — девушка на аватарке улыбалась естественно, сразу видно, что акк живой, не какой-нибудь бот. Руки у Андрея всегда действовали вперед мозга — зашел посмотреть и завис, скользя взглядом по зарубинкам букв. Катя Лебядкина, как подсказывало имя профиля, мягко улыбалась с шести первых фотографий. Андрей, не сдержавшись, неприлично заржал — неужели взрослая девушка докатилась до того, чтобы сталкерить бывшего своего нынешнего? Ну и цирк. И все равно изнутри разъедало любопытством — он на свой страх и риск открыл горящий кружочек дополненной сторис. Истеричная лыба с каждой секундой ебучего бумеранга все отчетливее расползлась в горькую ухмылку. Что ж, счастья молодым и все такое — там Макс на зацикленном видео опрокидывал в себя шот текилы. Губы сами надулись в детское «ну и ладно, ну и пожалуйста». Видимо, дело и правда было в возрасте. Максу нужен был кто-то взрослый и ответственный, с кем можно построить семью, а не шарахаться по заброшками и разрисовывать заборы за бравое дело. Андрею оставалось лишь радоваться, что он стал катализатором к этому охуенному осознанию. Он засунул телефон в карман и весь сжался, как воробушек на жердочке, бесцельно пялясь на толщу льда далеко под ногами. Через пару часов наступит утро, а домой все равно не хотелось, недавно выпитый энергетик все еще нарушал режим сна и сердечный ритм. Андрей бы, наверное, так и встретил рассвет на набережной, окончательно околев и заработав обморожение или ангину в качестве уважительных причин, чтобы отсрочить сдачу экзаменов, но его великолепный план, как это всегда водится, нарушили независящие от него обстоятельства. Вернее, одно обстоятельство — кудрявое, бородатое, в пальто и шарфе поверх теплого свитера, совершенно точно запыхавшееся и в приличном обществе именуемое Максимом Сергеевичем. — Привет? — неожиданно скомканно раздалось из-за спины. Андрей встрепенулся, словно его шугнули камнем, и обернулся на голос. Больших усилий стоило стереть с лица секундное удивление и натянуть маску безразличия — с такими-то талантами в театральный взяли бы без конкурса. Он смотрел бесстрастно — недовольно поджатые уголки губ не было видно, только глаза блестели в вырезе между шапкой и шарфом, натянутым до середины носа — и не сразу, через долгую минуту проглоченной и переваренной обиды, но все же заговорил. — Опять сталкеришь? Макс лишь мотнул головой. Улыбка на губах дрожала в нерешительном выборе между выражением вины и радости услышать знакомый голос. Тот, который всего месяц назад на ухо срывался нескромными вздохами и заливистым смехом. — Я нечаянно, — выдавил все-таки еле-еле, вина победила — губы поджались. О, ну конечно. Андрей усмехнулся и отвел взгляд. — Ага, я видел, — он снова смолк, будто бы подбирая слова. Сейчас каждое из них давалось дорого, а художники, как это исторически сложилось, нация бедная. — В прошлый раз, чтобы меня найти, припряг брата, в этот раз девушку… Хорош журналист. Макс за его спиной сжался, тоже ища слова. Да куда ж они, блять, все подевались? Сюда ведь смелый до пизды ехал, речь придумывал, остатками опьянения пришивая оправдания и извинения друг к другу, чтобы не забыть. Тишина треснула усилиями Андрея. — Ну, чего глазами хлопаешь? — Дрожащей от холода рукой он стряхнул снег по правую сторону от себя и тихонько похлопал. — Садись, раз пришел. Немного подумав, Кольцов все же опустился рядом и вытянул длинные ноги по снегу на тротуаре. Вот так, плечом к плечу, пока Андрей болтал ногами по другую сторону парапета, все было правильно, а значит, извинений за то, что он все это похерил, никогда не будет мало. — Она не моя девушка, — осторожно начал Макс. Мороз давно выветрил текилу из организма. Андрей снова смог только усмехнуться — смешки получались выразительнее слов. — Как жаль. Было бы не так обидно, если бы ты променял меня на такую очаровательную мадам. Улыбка у нее красивая, — честно и абсолютно бесцветно отозвался Андрей, снова убрав ледяные руки в карманы куртки. Какое-то время молчали оба: Андрей — перекатывая на языке вопрос, Макс — разглядывая его профиль, почти полностью скрытый за шарфом. И снова Костецкий решился первым, в очередной раз доказав Максу его собственную трусость. — А целовался с ней зачем? — Так и глядел под ноги, даже голову не повернув. С носками ботинок разговаривать всегда было проще. Зато Макс все так же смотрел в упор. Сначала глянул непонимающе — сощурился мгновенно, пытаясь в шерстяном узоре шарфа разглядеть ответ на свой незаданный вопрос, но уже через секунду расплылся в ухмылке — понял — и покачал головой. Сработало, выходит. Руки тоже предусмотрительно спрятал, чтобы не обветрили, хватит покрасневших от холода ушей под кудрями. — Мы с ней пятнадцать лет знакомы, вместе МГУ заканчивали. Она тоже препод у нас и, не поверишь, тоже втрескалась в студентку… Эля, на международном учится, чуть тебя постарше. Сначала все было тихо и спокойно, а потом спалились как-то. Позвонила мне в слюнях и соплях, мол, так и так, Максюш, надо срочно парочкой прикинуться, иначе уволят — мало того, что со студенткой спит, так еще и нетрадиционные отношения пропагандирует. Ну, мы и прикинулись, слухи быстренько разлетелись, и все вроде успокоилось, — он пожал плечами и пнул ботинком снег, но тот не поддался и красивыми хлопьями не разлетелся, реакции Андрея, вопреки всем ожиданиям, тоже не последовало — как сидел, нахохлившись, так и сидел, поэтому после звенящей тишиной паузы пришлось добавить негромко. — Она сказала, что я дурак и трус, раз тебя бросил. Ваня твой тоже так сказал… Откуда-то из-под шарфа раздался вздох. Такой, в котором читалась грустная улыбка. Хороший Ваня все-таки друг. — Не хочу тебя расстраивать… А может и хочу, я еще не решил… Но мне придется сказать тебе то же самое, — Костецкий цокнул языком и наконец повернулся, двумя блестящими и абсолютно бездонными точками зрачков — радужку в темноте тоже затопило черным — уставившись на Макса. Он не напирал и не возмущался, он устал и замерз, а потому все его вопросы звучали, как последняя деталь, которую нужно выяснить перед уходом. Не так, словно ему нужен ответ, а так, будто ответы всем уже давно известны, просто приличия ради нужно озвучить их вслух. — Объясни только… Зачем? Не, ну, я бы понял, наверное, если бы ты мне в лицо сказал, честно, не велика беда. А вот так за спиной что-то там решить, плюс Катя эта твоя не вовремя совершенно… Бля, ну реально хуевая тактика. — Да знаю я, знаю! — не выдержал Макс и насупился еще больше, ему об этом не сказал только ленивый, а толку-то? Сделанного не воротишь. — Я не знаю, как такое в лицо вообще говорить. Ну вот представь, я к тебе пришел бы и сказал: «Андрюш, я пиздецки к тебе прикипел, но я себя знаю и, даже если я давно ни к кому так не привязывался, с большей вероятностью это пройдет, и я сделаю тебе больно». Ты бы сказал, что я дурак, и не дал бы нам расстаться, а я правда очень, очень! хотел тебя от этого уберечь. Андрей внимательно слушал, но с каждой новой фразой смотрел на Макса все больше, как на умалишенного. — Слушай, — наконец хмыкнул Костецкий, взглядом забегав по раскрасневшемуся на морозе лицу Макса. — Мне, может, ну… уже пора напомнить тебе про это твое «кто хочет — ищет способы, кто не хочет — ищет причины»? Сам ведь говорил тогда в баре, а теперь вон, наплел себе целую паутину причин и следствий, намутил какую-то хуйню, меня до ручки довел и в итоге приполз извиняться. — Может, потому и приполз, что додумался наконец. Причину опять нашел, а не способ, — Кольцов недовольно поморщился из своего эпицентра приступа самоуничижения. Андрей вдруг как-то глухо рассмеялся и даже вытащил из кармана куртки руку, чтобы похлопать Макса по плечу. Он его не понимал, но готов был принять и Макса, и его своеобразно выраженные извинения. Еще минут пять сидели молча. Макс — шмыгая носом, Андрей — снова нахохлившись, чтобы сберечь тепло. Физически — на расстоянии дыхания, морально — в разных плоскостях, но впервые за месяц так умиротворенно, когда всеми клетками тела чувствуется, что отпустило, больше не колет. Осталось только последнее, самое густое, которое изутри не вычерпаешь просто так, но и себе не оставишь, как что-то, что просто было и прошло, поэтому заговорить все же пришлось. — Я с братом твоим переспал. Макс повернул голову к Андрею, не то изучая, не то ища его взгляд, а затем усмехнулся и вдруг понятливо кивнул. — Ты на него похож. — На майора? — Андрей моргнул с нескрываемым удивлением во взгляде. Близнецы тут вроде Макс с Игорем, он даже рядом не стоял. Но Макс поджал губы, и Андрей понял, что явно что-то в этой семейной драме упустил. — На майора, на майора. Только не на Грома. На Петю Хазина, — Кольцов, жуя нижнюю губу, опустил взгляд на собственные ботинки. Теперь была его очередь прятаться от правды. — Он умер два года назад. Какой-то торчок проломил ему голову и скинул труп в канализацию. Андрей, кажется, побелел. Гром же ведь назвал его… его именем… Но Макс, слава богу, ужаса на Андрюшином лице не заметил, и продолжил. — Они вроде поссорились тогда или типа того. Петя, короче, в Москву съебался остыть, а его там так и ждали с распростертыми объятиями, кто ж знал… Игорь почти год в Питере пытался как-то дальше жить, а в итоге чуть Петю на том свете не догнал со своими переработками и алкашкой. Потом сюда переехал, сразу к кладбищу поближе, в управление перевелся… а тут я, козлина такая, вау, не поддержал его желание лечь в землю рядом. Макс недовольно скривил губы, прокручивая в голове разговор на повышенных тонах, закончившийся громким хлопком дверью и пролегшим между ними с Игорем мостком изо льда. Дойти-то можно, только кроссы скользкие, как назло, падаешь и ползешь так долго, что уже и не помнишь, что хотел сказать и надо ли вообще. — Вы поэтому больше не общаетесь? — Андрей подал голос, проглотив перед этим ком в горле. Он кивнул. — Братец отказался от родного живого меня в пользу Пети. Я этого не понял. Ну, вот так одной ногой быть в гробу, потому что без любимого никак. Без родителей жить научился, а без Пети нет. Андрей сначала молча кивнул — что тут еще скажешь? Это не его семья и не его взаимоотношения, что он в свои восемнадцать поменяет в жизни двух взрослых лбов? И все равно в груди что-то встрепенулось, потянуло за язык. — Поговори с ним, — от резкости тона Макс взглянул удивленно. — Я думаю, ему правда плохо. Он может сколько угодно делать вид, что все в порядке, но он скучает. И по Пете, и по тебе. Макс, подумав, нехотя кивнул. Исправит, починит, наладит, по капельке, не сразу, но справится. Сначала с Андреем, потом с Игорем.***
Домой добирались пешком, не жалея околевших рук и ног — вслух не озвучивали, но прекрасно понимали, что это отличный повод потом вместе залезть под горячий душ. Руками греть тела, поцелуями обжигать шею, тереться носами и давить улыбки, лишь бы так очевидно не выдать, что скучали, что рады вернуться… что когда-нибудь обязательно поссорятся и расстанутся, но перед этим хотя бы будут уверены, что не струсили и дали друг другу шанс.Все нихуя не впереди, все здесь и сейчас.