Прокурор

«Прежде чем встать на путь мести, выкопай две могилы». Конфуций, древний мыслитель и философ Китая.

Суббота, 13 часов 4 минуты

Федеральная тюрьма США, комната посещений

— Скажи, что вынудило такую жгучую штучку, как ты, стать киллером? — спрашивает Уолкер, оценивающе разглядывая сидящую напротив него темноволосую посетительницу, очевидно, пуэрториканского происхождения. Девушка игнорирует заданный ей вопрос и, недоверчиво сощурив миндалевидные карие глаза, задаёт встречный: — Как ты на меня вышел? — Мне сказали, ты не задаёшь лишних вопросов, — оппонирует он. Наёмница выпрямляется и, прижав плечом телефонную трубку к уху, вынимает из нагрудного кармана кожаной куртки-косухи пачку ментоловых сигарет, а вместе с ней бензиновую зажигалку фирмы «Zippo». — Я наслышана о твоих делах, Томми, — заявляет она, размещая между губ тонкую никотиновую палочку и, чиркнув зубчатым колёсиком, погружает её кончик в оранжевый язычок пламени. На сказанное заключённый расплывается в едкой улыбке и, потянув на себя запутанный телефонный провод, откидывается на спинку железного стула. — И? Осуждаешь что ли? — Нет, хочу узнать, как в нынешнем положении ты намерен расплачиваться и в какую сумму оцениваешь свою просьбу? — Хм… Да-йка подумать, — протягивает он, делая вид, что обдумывает ответ. — Как на счёт трёх миллионов долларов, которые поступят на твой счёт в тот же день, когда в утренних газетах я прочту об аресте Ардилеса? — Условия меня устраивают, — соглашается темноволосая, крепко затягиваясь ментоловой сигаретой. — Знал, что тебе понравится, — самодовольно лыбится Уолкер. — А вот размер суммы - нет, — добавляет, выпуская изо рта клуб серо-белого рыхлого дыма. — Ты сказал, что дело закрыто, а закрытые дела хранятся в архиве. Выходит, мне придётся кого-то подкупить, чтобы получить к нему доступ, что означает дополнительные расходы, — продолжает, флегматично стряхивая образовавшийся пепел в вмонтированную в стол металлическую круглую пепельницу. — Подумай ещё, Томми, иначе… — Иначе что? — перебивает он, нахмуривая брови, и, резко выпрямившись, возвращается в исходное положение. — Думаешь, я этого не продумал?! Как, по-твоему мне довелось узнать об этом идиоте - Джеке Барретте?! — гневно задаёт риторические вопросы, после чего тяжело выдыхает, переводя сбившееся дыхание, и продолжает спокойнее: — В архиве работает свой человек. По сути, бесполезная канцелярская крыса, которая в обычной ситуации таковой и осталась бы. Вот только ситуация сейчас, как ты, надеюсь, уже догадалась, необычная, а обстоятельства - лучше не придумаешь, — заключённый проводит рукой по некогда густым, а ныне поредевшим и словно пеплом присыпанным проседью волосам. — Да, — задумчиво выдаёт он. — Не зря говорят: скупые платят дважды. — О чём это ты? — недопонимает наёмница. — Слышала о Изабель Ферланд? Жуткая автокатастрофа, всё такое. Неделю в новостных каналах мусолили, а в газетах и того дольше, — припоминает Уолкер. — Я не отслеживаю новости, которые не являются результатом моей деятельности, — сухо отвечает она. — Ясно, — ухмыляется заключённый. — Её папаша, Дэниел Ферланд, к слову, местный миллионер, владеющий несколькими питейными заведениями в Сакраменто и нефтяными акциями, поскупился на оригинальные запчасти для ремонта личного «Porsche». Ничего не подозревающая девчонка решила без спроса позаимствовать горе-тачку, чтобы, как уже позже признались её друзья, устроить любительские гонки за городом. Таким, лишённым фантазии и здравого смысла способом она хотела отпраздновать поступление, а также скорый отъезд в престижный колледж. После получения результатов экспертизы состоялся суд, исход которого, казалось, был предрешён. Но в сердце прокурора Ардилеса, слывущего своей претенциозностью, неожиданно взыграло сострадание. Договорившись с адвокатом о разговоре с подсудимым тет-а-тет, который, как отображено в деле, длился всего девять минут, он в корне поменял к нему отношение и, поубавив нападки, предоставил защитнику возможность запудрить мозги кучке баранов в размере двенадцати человек, которые позже, само собой, вынесли оправдательный приговор. — Звучит так, будто ты выбрал первое попавшееся дело из его практики, — укоризненно выдаёт темноволосая. — Что с того, что один человек сжалился над другим, тем более себе подобным богатеем, родившимся с серебряной ложкой во рту? — Ты вообще слушала, что я только что говорил?! — огрызается Уолкер. — Этот прокурор - долбаный Аттикус Финч! В его, как ты выразилась, практике найти что-то подобное - половина от поставленной задачи, а верно и, главное, вовремя разыграть карты - гарантия неоспоримой победы. — Выражайся яснее, Томми, — просит она, рассматривая медленно тлеющий остаток сигареты, зажатый между указательным и средним пальцами своей руки. — Мы не на допросе, а я не агент КБР, чтобы тратить пол дня, пытаясь понять, что ты имеешь ввиду, говоря загадками. — Чёрт! — выдаёт он, жадно облизывая губы, в очередной раз разглядывая хорошо сложенное тело сидящей напротив пуэрториканки. — Я всё ещё сгораю от интереса узнать, как вышло так, что ты занимаешься тем, чем занимаешься? — получив ответ в виде безмолвного уничижительного взгляда, коротко усмехается и возвращается к сути разговора: — Месяц назад Судья Маркленд вышел в отставку и, приобретя два билета в один конец, вместе с женой покинул штаты, предпочтя динамичному Сакраменто тихую английскую глубинку, где, по всей вероятности, проведёт остаток жизни. К тому же, прежде чем выйти на тебя, мой человек взял на себя часть работы и позаботился о том, чтобы адвокат Ферланда больше никогда не открывал рта. Ну, а что касается самого Ферланда, — хмыкает заключённый, на несколько секунд опуская глаза вниз, а после продолжает с ощутимой досадой в голосе: — Думаю, его история подойдёт к естественному концу быстрее, чем жизнь старого судьи Маркленда. — Что это? Сочувствие? — саркастически иронизирует наёмница, слегка приподнимая одну из бровей. — И да, если у тебя есть свои люди, то зачем тебе я? — Похоже, система власти работает, — не отнекивается Уолкер, оправдывая минутную слабость пребыванием в исправительном учреждении. — Поверь, старику есть за что посочувствовать, поскольку он сильно болен и… Извини, как ты говорила твоё имя? — Диана, — не раздумывая отвечает она, а затем уточняет: — Диана Флорес. — Настоящее? — сомневается собеседник. Девушка пожимает плечами и, в крайний раз крепко затянувшись ментоловым дымом, сминает окурок в пепельнице. — Понятно, — лыбится он. — В общем, Ферланд месяца два как в диабетической коме, виной которой, уверен, стал стресс связанный с внезапной смертью единственного ребёнка, произошедшей по собственной глупости. К тому же в это самое время родственники со стороны бывшей жены, светской львицы, занимающей не последнюю должность в редакции Нью-Йоркского журнала мод «Vogue», грызутся за наследство и думают, в какой момент будет лучше всего отключить провода, поддерживающие его жизнеобеспечение. — Душещипательно, — снова иронизирует она. — Так что насчёт моей роли? — Знакома с понятием «слабое звено»? Обычно его применяют по отношению к тем, кто может стать причиной подрыва любой системы, устоявшихся правил или, если это потребуется, безупречной репутации. Даже такой, какая сформировалась у прокурора штата. — Барретт? — предполагает наёмница, припоминая, что ранее о нём рассказывал Уолкер. — Мальчишка, засидевшийся в подчинённых, ещё не догадывается, что вскоре сможет занять более достойное положение, которое окупит многочисленные часы, потраченные на лекции в юридическом университете. Как не догадывается и о том, что эту возможность ему принесёт общество красивой женщины, раз за разом вдохновляющей его на самые безрассудные поступки. — Три миллиона за роль безнравственной пустышки, нашёптывающей на ухо идиоту гениальные идеи?! — злобно хмурясь, спрашивает девушка. — Разве ты не знала, что за каждым гениальным мужчиной стоит ещё более гениальная женщина? — спокойно продолжает он. — По-моему ты недооцениваешь свои… — заключённый делает паузу, опуская глаза на часто, очевидно, от возмущения вздымающуюся грудь пуэрториканки, обтянутую кожаным материалом куртки-косухи, — таланты, — итожит он, возвращая взгляд обратно на её лицо. — Гениальным?! Судя по тому, что ты мне о нём говорил, он и закон от правовой нормы не отличит. Нет, Томми, ты, верно, спятил, если думаешь, что я соглашусь заниматься чем-то подобным, — договорив, наёмница шумно втягивает ноздрями спёртый воздух, наполняя им лёгкие, будто готовится вступить в словесную полемику, после которой, вероятно, надеется установить свои собственные правила в предстоящей, конечно, с её точки зрения, недостаточно, но всё же рентабельной игре. Однако, видя самодовольное лицо напротив, мгновенно приходит в себя, понимая, что зря дала волю эмоциям, вызвавшим у собеседника лишь насмешку, а потому последующий вопрос задаёт в абсолютно сдержанном тоне, хотя и с заметной издёвкой. — Не понимаю, какой во всём этом смысл? — Смысл?! — недоумевает заключённый и, вздёрнув вверх брови, в одно мгновение изменяется в лице, будто перенимает эстафету негодования. — Из тюрьмы ты не выйдешь, — равнодушно выпаливает она. — И представь, что будет, если этот разговор прослушают? — Месть! — злобно огрызается Уолкер, возмущаясь непониманием со стороны собеседницы, и, до треска сжав в кулаке телефонную трубку, ближе придвигается к помутневшему от времени стеклу. — Слушай сюда, чика, — хрипло цедит слова, стараясь говорить тише. — Я себе места не нахожу с тех пор, как узнал, что сразу после моего ареста старший агент спуталась с прокурором штата, — заключённый озирается по сторонам и, убедившись, что рядом нет посторонних слушателей, продолжает: — Лисбон с Ардилесом планируют свадьбу, но, учитывая то, что они сделали с моей жизнью, я не могу позволить им жить как в сказке. — На секунду он прерывается и, ухмыльнувшись одним из уголков губ, подытоживает: — В общем, справедливость восторжествует, когда ты, детка, осуществишь мой план, в котором прекрасный принц, лишившись своего статуса, окажется по другую сторону баррикад, а новоявленной Золушке не останется ничего, кроме как вернуться к жестокой действительности. — Не проще будет просто убить их? — вполне резонно, но с прежним равнодушием интересуется темноволосая. — О, поверь, вначале у меня был именно такой план: нанять профессионала, который в случае расследования двойного убийства не будет иметь никаких нитей, приводящих КБР ко мне или моим людям. Но позже, узнав про твоё привлекательное личико, я сразу же его изменил, — с ухмылкой заключает он. — Пошёл ты, Томми! — чуть ли не вскрикивает девушка, в очередной раз уязвлённая словами собеседника. — Уолкер! — тут же раздаётся замечание из уст грузного тюремного охранника, жующего масляный пончик и всё это время терпеливо ожидающего конца, затянувшегося и явно превысившего допустимый временной лимит разговора. — Успокойся, начальник! — не оборачиваясь, возражает заключённый и, вскинув руку, делает знак, мол, всё под контролем, оставайся на месте. — У моей девчонки просто гормоны разыгрались из-за того, что я ей только что сообщил. — А что ты ей сообщил? — не унимается тот, с аппетитом приканчивая остаток пончика. Уолкер утомлённо вздыхает, закатывает глаза и, по-прежнему не оборачиваясь, нехотя, но громогласно отвечает, придумывая ответ на ходу: — Сообщил, что в связи с моим несправедливым заключением я не смогу поехать в наше с ней бунгало на Ибице, где мы так самозабвенно трахаемся, что даже поесть забываем. Ведь так, милая? — обращается он к девушке, цепко впиваясь в её миндалевидные, полные гнева и неприязни глаза, своими, одновременно требующими и умоляющими подыграть ему. — Я профессионал, — раздражённо цедит она. — Знаю, — переходя на шёпот, покорно соглашается заключённый. — Не будь ты им, не сидела бы здесь. Теперь прошу, успокойся, расслабься и выслушай меня, хорошо? Наёмница переводит взгляд на с интересом наблюдающего за ней охранника, который, заметив это, тут же скалится, растягивая одутловатые сальные губы в похотливой улыбке. — Пожалуйста, — с наигранной жалостью протягивает Уолкер, переключая её внимание на себя, и для убедительности наклоняет голову набок, делая виноватое лицо. — Да, милый, — наконец решается подыграть темноволосая, в одну секунду меняя привычный, строптивый тембр голоса на елейно-заискивающий. — Мне будет очень не хватать тебя, в особенности по ночам, — продолжает, прикладывая средний палец, покрытый ярко-красным маникюром, к заранее высунутому кончику языка и, слегка прикусив его, погружает в рот, где недолго обсасывает, а затем резко вынимает с характерно причмокивающим звуком. — Темпераментная у тебя девчонка, Уолкер, — подмечает грузный охранник, оценивая выкинутую девушкой эпатажную выходку и, предварительно смяв, а после, забросив замасленную картонную упаковку из-под пончиков в стоящее рядом с ним мусорное ведро, возвращается к имитации бурной занятости в виде разгадывания кроссворда. — Давайте там, не затягивайте, а то у меня скоро обед, — бурчит напоследок, ровно перед тем, как погружается в безмолвное безразличие, практически сливаясь с серыми тюремными стенами. — В этом я с ним согласен, — с трудом сглотнув слюну, хрипит заключённый, стараясь унять бурно разыгравшееся воображение. — Придурку Барретту повезло даже больше, чем я предполагал. Если будешь проделывать это с его чл… — Томми! — незамедлительно возражает наёмница, прерывая его на полуслове. — Да что вы все на меня взъелись? Ладно ты, но Хобсон! — негодует Уолкер и, повернув голову вбок, через собственное плечо бросает сердитый взгляд на мирно сидящего в углу надзирателя, задумчиво склонившегося над потрёпанным журналом с графитным карандашом в руке. — Чёрт, да я же плачу ему целую кучу денег. Неблагодарный сукин сын! — едва слышно фыркает он, оборачиваясь обратно к девушке. — Ты ведь всё обо мне знаешь, да? — вопрос звучит риторически, и, не дожидаясь ответа собеседницы, заключённый продолжает говорить дальше: — Должно быть, изучила каждый выданный результат, вбив в браузерную строку поиска моё имя, — предполагает он. — Так вот, по большей части всё правда. Только на деле я ещё ужаснее, чем там пишут. Как тебе легенда о несовершеннолетней жительнице Амазонки, которая выжила после налёта на её деревню и осталась на попечении дяди, лично убившим её родителей? Поначалу, конечно, девочка была неприступна, горда, упряма, но мужчина сломал её, а после между ними возникло то, что в наше время принято называть стокгольмским синдромом, — он замолкает, хмыкает, кривя губы в ироничной улыбке, отрицательно мотает головой и выдаёт: — М-да. Будь это правдой, пресса раздула бы целый скандал, называя меня педофилом, монстром, не знающим границы, не говоря уже о нормах морали и нравственности. Однако, что для одного - безнравственно, то для другого - отличная легенда. Как думаешь, Барретт поверит в историю нашей асоциальной любви, а его коллеги заинтересуются подробностями крайне непримечательного короткого анонимного разговора, в действительности произошедшего между Ардилесом и Ферландом, но теперь подвергшись небольшим корректировкам, уже внесённым в дело слабовольной канцелярской крысой, удачно наводящего на мысли о том, что его итогом стала договоренность о взятке? — Предположим, я соглашаюсь, — как ни в чём не бывало говорит она, возвращаясь к сути их разговора. — Одно дело - убийство, другое - подлог. Где гарантия, что в момент расследования, оскорбившись скандальными заголовками газет, которых, сомневаюсь, что получится избежать, не объявится какой-нибудь дотошный присяжный или, чего хуже, педантичный эксперт, желающий восстановить справедливость? — Диана, мой дикий ангел, в этом мире никому ни до кого нет дела, если это, конечно, не их близкие или родственники, — авторитетно высказывается заключённый. — К примеру, дотошный присяжный обратится в полицейский участок, где в комнате для допросов станет колотить себя в грудь, заявлять о несправедливости, прочитанной им во вчерашней газете, излагать голословные, материально неподтверждённые факты. Но, к сожалению, если его мнением вообще заинтересуются, будут вынуждены допросить и остальных. Только вот у кучки оставшихся невежд не получится ни восстановить события, ни связать пару слов, подтверждающих те самые беспочвенные заявления. Ну, а что касается экспертов, то о копиях, хранящихся в их архивах, уже также, как и об адвокате, позаботился мой человек. Хотя, — ненадолго задумывается он, — козырь в рукаве КБР всё-таки есть. — Какой? — растерянно спрашивает темноволосая. — Джейн - местный профайлер. Он умеет и знает, как забираться в головы людей, находить в тех ответы и, если то необходимо, вытаскивать на поверхность никому ненужную правду. Вот ещё одна причина, по которой я выбрал тебя, Диана. Кто сможет заподозрить и уличить миловидную пуэрториканку в чём-то незаконном, кроме, разве что в излишнем пренебрежении законами гостеприимства дядюшки Сэма, другими словами: в наличии просроченной грин-карты? Однако ты должна будешь действовать чётко, слаженно и оперативно, но вместе с тем без лишней суматохи, которая может привлечь внимание одарённого КБР-выскочки. — Пять миллионов, — отрезает она. — В противном случае… — Удиви меня, Флорес, — самодовольно улыбнувшись, перебивает он. — Ты прав, Уолкер. Я изучала страницы интернета, интересовалась твоим прошлым, тем, как и благодаря чему ты поднялся. Мне хотелось узнать, на кого придётся работать, убедиться в надёжности, здравомыслии. Должна признать, история впечатляет. У неё внушительное начало, многообещающая середина, но, к сожалению, крайне паршивый конец. Советую впредь быть осмотрительнее. Как бы снова не пришлось испытать то самое чувство, когда от безысходности, средь бела дня, проталкиваясь сквозь толпу в общественном парке, гонишься за малолетним мальчуганом, результатом неповиновения, казалось, преданных тебе людей. Ну а далее, потерпев неудачу, чувствуешь холодную сталь, сковывающую запястья и предшествующую помещению в место, делающее твою жизнь столь невыносимой, что, судя по разработанному тобой плану, ты постепенно лишаешься части своего некогда твёрдого рассудка. Пять миллионов, — вторит наёмница, ядовито улыбаясь в ответ. — И покрытие всех расходов, будь то даже абсурдная прихоть вроде покупки килограмма шоколадного мороженого, которое я так люблю, — после сказанного девушка медленно вешает трубку на установленный рядом телефонный автомат, откидывается на спинку стула, скрещивает на груди руки и, упёршись решительным взглядом в слегка поблёкшие, озадаченные карие глаза, некоторое время ждёт, прежде чем получает от собеседника короткий молчаливый кивок головы, означающий безоговорочное, пусть и принужденное, не искреннее, но всё же согласие.

Воскресенье, 20 часов 32 минуты

Дом помощника прокурора штата, прихожая

— Да чтоб тебя! — раздражается Барретт, неохотно поднимаясь с дивана и, надев тапочки, плетётся к двери, в которую кто-то настойчиво тарабанит. На пороге оказывается эффектная пуэрториканка, чей острый взгляд карих глаз из-под полей шляпы «родео» в одночасье заставляет его пожалеть о первоначальном желании проигнорировать незваного гостя. — Здравствуй, — чуть неуверенно здоровается он и, потерев тыльной стороной ладони слипшиеся от сна глаза, растягивает губы в полуулыбке. — Чем могу быть полезен? Девушка, не дожидаясь приглашения, проходит внутрь дома и, закрыв за собой двухстворчатую дверь, прислоняется к ней спиной. После, оглядев с головы до ног стоящего напротив полусонного мужчину, одетого в растянутую белую футболку, махровые пижамные штаны дымчато-серого цвета и чёрные закрытые тапочки, понимает, почему природа обделила его умом. Однако совокупность гармонично сочетающихся между собой привлекательных внешних данных некогда стала даром Барретта, а сегодня станет проклятьем. Ей даже как-то досадно от мысли, что в придуманной Уолкером игре ему предстоит стать лишь ничего не подозревающей о своей роли ничтожной пешкой. Ведь если всё пройдёт гладко, оказавшись на месте прокурора, он и дня не протянет без грубого нарушения внутренних нормативов, а значит, вскоре окажется на улице, где будет вынужден начинать карьерную лестницу с самого начала. — В чём проблема, Джек? Спишь без задних ног?! — с укоризной, будто знакома с обитателем дома всю жизнь, заявляет девушка, в спешке расстёгивая молнию насквозь промокшей вельветовой светло-лавандовой ковбойской куртки, расшитой бахромой вдоль спины и обоих рукавов, стаскивая с головы тёмно-коричневую шляпу «родео», затем бросая её на стоящий рядом комод, а после прочёсывая пальцами мокрые от дождя волосы. — Ну вот! Видишь? — демонстрирует копну спутанных, неподдающихся укладке локонов. — Надеюсь, у тебя есть фен? — Да, где-то должен быть, — растерянно отвечает мужчина, вот-вот готовый сорваться с места, чтобы начать поиски нужного гостье прибора, но вдруг опоминается и, сморщив лоб, спрашивает: — Прости, мы знакомы? «О, серьёзно?! — восклицает про себя наёмница, искренне удивившись сообразительности до конца не успевшего отойти от сна собеседника. — Похоже, ты не так безнадёжен, как я думала. Что ж, Джек, давай поиграем. Пусть это будет являть собой череду неловких и чуждых мне, но, кажется, хорошо знакомых тебе комичных ситуаций, потому что прежде в подобной роли я никогда не бывала. Дело-то плёвое! — мысленно подбадривает себя. — Между прочим, на моём кону стоят крупные деньги, а на твоём, быть может, путёвка в новую жизнь». — Диана Флорес, — кокетливо щебечет она, протягивая руку вперёд, тыльной стороной ладони вверх. Вследствие чего помощник прокурора, вероятно, снова растерявшись или, что вероятней, попав в плен искусных женских чар, наклоняется, не отводя взгляда от смуглого лица с широкой, бесспорно предназначенной именно ему улыбкой, и осторожно прикасается губами к бархатистой на ощупь коже, оставляя на ней едва ощутимый поцелуй. — Но ты можешь называть меня просто Ди, — продолжает, когда тот, наконец, покончив с нежностями, поднимает голову и выпускает её руку из своей. — Ди, — вполголоса повторяет Барретт, обнажая зубы в улыбке. — У меня для тебя подарок, Джек, — наёмница ухватывается за ремешок вельветового сумки-портфеля, перекинутого через плечо, который, кстати, удачно сочетается со всем её образом в целом, подтягивает его, смещая с ягодиц на живот, и, расстегнув молнию, достаёт коричневую бумажную папку. — Дело? — тут же огорчившись, спрашивает он, резко меняясь в лице, но всё-таки инстинктивно протягивает руку и, не торопясь, берёт протянутую ему папку, не упуская шанса как бы случайно прикоснуться к пальцам очаровательной гостьи. — Это тебе понравится, — поджав губы в натянутой улыбке, подбадривает помощника прокурора девушка. И как только тот погружается в изучение документов, незаметно закатывает глаза, в очередной раз убеждаясь в непрофессионализме стоящего перед ней человека, а также в его очевидном нахождении не на своём месте. — На днях один мой знакомый заверил меня в том, что ты заинтересован в продвижении по карьерной лестнице, — начинает она. — Если всё действительно так, Джек, то это дело поможет тебе оказаться на высшей ступени в кратчайшие сроки. — Кто ты? — оторвавшись от чтения, весьма резонно интересуется он, потупив хмурый, слегка сбитый с толку взгляд на наёмницу. — Твой ангел-хранитель, — недолго думая, отвечает Диана. — Дикий, конечно, — уточняет, припоминая вчерашний разговор с Уолкером, мысленно отмечая, что высказанное им сравнение удачно описывает её натуру, — но ангел, — заключает, демонстрируя ровный ряд белоснежных зубов. — Этот твой знакомый, — вскидывая голову и вставая ровно, при этом вытягиваясь во весь рост, словно новая, только что натянутая струна, Барретт серьёзнеет, раздражённо захлопывает находящуюся в его руках папку, и тут же отбрасывает её на стоящий в прихожей комод, туда, куда наёмница ранее откинула свою шляпу «родео». — Я его знаю? Девушка пугается упёртого в неё, без преувеличения, зловещего взора оппонента. В голове галопом проносится сотня мыслей: от банального просчёта Уолкера, в котором была допущена ошибка в составлении мнения о личности помощника прокурора, до подставы её самой из-за личной обиды. Что, если она работала на кого-то, кто когда-то перешёл дорогу местному мультимиллионеру? А теперь он, этот озлобленный тип, устав от серости тюремных будней или отчаявшись от осознания своего положения, виной которому пожизненное заключение, решил мстить. И делать это намерен довольно изощрённо. Он постепенно будет наказывать всех причастных к давнему, но крепко затронувшему его самолюбие случаю. При этом даже не покидая стен тюрьмы. Всем известно: Уолкер изворотлив, злопамятен, в прошлом у него были властные связи, да и по сей день он имеет на свободе, как прежде, верных ему подчинённых. «Ну прямо законопослушный гражданин какой-то, только действует не один и не во имя добра», — думает она про себя перед тем, как решает идти до конца. Ведь чтобы там не задумывал Томми, Джек об этом не знает. К тому же у неё есть оружие. И это не природное женское обаяние, а новенькая девятимиллиметровая «Beretta 92» с глушителем. — Знаешь, если, конечно, последние месяцы не провёл в коме, как Ферланд, — ей вдруг кажется, что начать с юмора будет как раз кстати, если придётся выкручиваться, обходясь лишь своим обаянием. — Томми нашёл меня в тропическом лесу Амазонки, — тут же решает следовать договорённости и бросить оппонента в сюжет, способный воззвать к жалости. — Сразу после того, как я стала очевидцем смерти своих родителей от его рук и убежала в густые джунгли, на то самое место, где ещё в детстве любила проводить множество часов в одиночестве. В отличии от других жителей, мне был дарован выбор, — она ненадолго замолкает, делая короткую паузу, несколько секунд наблюдает затем, как голубые глаза Барретта наполняются сочувствием, а после продолжает: — Мне было семнадцать, и меньше всего на свете я хотела умереть. Он пообещал заботиться обо мне, — теперь ей удаётся выдавить из себя пару слёз, успевающих добежать до подбородка, прежде чем, смахивая их, она демонстративно всхлипывает и тут же радостно хмыкает, будто припомнила что-то весёлое. — Никогда не забуду, как поначалу он долгое время терпел мои темпераментные выходки и, как я уже позже поняла, напрасные обвинения. Ведь он показал мне огромный мир, открыл небывалые возможности и, что главное, научил любить. По-настоящему, Джек, как могут любить только взрослые. Ты понимаешь, о чём я? — закрепляет результат лживой истории риторическим вопросом и тут же видит, что осунувшийся, вероятно, растрогавшись от услышанного Барретт внимает каждому её слову, а это значит - план в силе, и что перед ней всё тот же глупец не на своём месте. — Диана, мне очень жаль, что тебе пришлось пережить такое, — помощник прокурора пытается обнять девушку, но та резко отстраняется назад. — А мне нет! — возражает она. — Так ты нам поможешь?! — теперь наёмница снова чувствует себя хозяйкой положения и меняет тон на более эмоциональный, несдержанный, дающий понять, что обдумывать решение или, того хуже, откладывать его у оппонента просто нет времени. — Помогу? Вам? — растерянно переспрашивает Джек. — Да ты просто обязан это сделать! — продолжает она в той же манере. — Кстати, Томми говорил, что ты способный, а я, знаешь ли, не привыкла сомневаться в его словах и решениях. — Он что, правда так говорил? — интересуется окончательно сбитый с толку мужчина. — Конечно! Кроме этого, он убеждал меня в том, что ты заслуживаешь поста, на который так давно претендуешь, — уверенно заявляет она. — Тебе всего лишь то нужно будет передать дело любому другому агенту КБР, кроме Лисбон, — девушка искренне надеется, что россказни о несуществовавших заявлениях некогда авторитетного преступника воодушевят Барретта, и ей не придётся опускаться до того, чего она прежде никогда не делала, выполняя свою работу. «Давай, Уолкер, помоги мне. Меня воротит от одной мысли, что придётся трахаться с кем либо из заказчиков или жертв, пусть и не всерьёз», — просит она про себя. — Не знаю, Диана, — с сомнением выдаёт он. — У Ардилеса безупречная репутация, на которую мало что может отбросить тень. Ко всему прочему, у него множество связей, и, как мне кажется, никто из КБР не согласится пойти против него, даже учитывая то, что написано в этой папке. — Подумай хорошенько, Джек. Наверняка есть кто-то, кто держится в стороне от всей этой канители с его предстоящей женитьбой на старшем агенте КБР Терезе Лисбон. Именно этот человек нам и нужен, — наёмница делает шаг вперёд, а когда ровняется с мужчиной, кладёт свои руки ему на плечи и, заглянув в голубые глаза проникновенным, просящим взглядом, говорит: — Пойми, мы с Томми очень рассчитываем на тебя. — И ты? — обнадёживается Барретт. — Что я? — наигранно недопонимает она. — Ну, ты только что сказала, что ты… То есть вы с Томми… — запинается Джек, чувствуя, как по всему телу разливается волна возбуждения от действий рук девушки, одна из которых медленно скользит по его груди, а вторая, ловко забравшись под резинку пижамных штанов, уже во всю орудует в районе становящихся тесными трусов-плавок. — Ты тоже рассчитываешь? — с трудом сглотнув слюну, наконец, спрашивает он. — Конечно, очень рассчитываю, — ласково шепчет Диана, вплотную прижимаясь к мужчине. «Чёрт, Джек, похоже, мне всё-таки придётся выступить в роли твоей вдохновительницы. Надеюсь, что это будет в первый и последний раз, а также поможет прояснить твой слабовольный разум, затуманившийся с тех самых пор, как я ступила на порог этого дома», — с этими мыслями наёмница, вопреки желанию, но всё же жадно впивается в губы помощника прокурора, а через некоторое время увлекает его в спальню.