Чужая сторона

Меня пробирала дрожь. Она мелкими мурашками бежала по позвоночнику, обрисовывая каждый позвонок, подкашивала ноги в коленях и любовно обхватывала руки до самых кончиков пальцев. Изо рта вырывался пар и смешивался с туманом вокруг. Казалось, что я одна на вершине мира, но даже сквозь обернувшее гору облако, я чувствовала еще около сотни человек. Сзади меня высилась огромная статуя Христа Искупителя, но я не смотрела на него. Мой взгляд был устремлен за горизонт, где небо приобретало все более светлый оттенок. Близился рассвет. Мое путешествие по миру застопорилось в самом начале. Правда, это не приносило мне дискомфорта. Вот уже более семи дней я проводила все время с рассвета до заката на смотровой площадке у ног каменного Христа. Я не смотрела на расстилавшийся внизу город, что напоминал лоскутное одеяло, все свое внимание я отдавала бескрайним водам моря. В первый день по прилету я заселилась в номер отеля находящийся на первой береговой линии пляжа Ипанема. Он никогда не бывал пуст и производил очень много шума. Если в дневное время это были люди, занимающиеся различными видами спорта, музыкой и просто постоянно смеющимися, то ночью на первый план выходил шум моря. Его волны никогда не ослабевали и раз за разом накатывались на песчаный берег, от его шума нельзя было спрятаться даже за закрытыми окнами. Не выспавшаяся, я на рассвете покинула номер и нашла гида. Оказалось, что для приезжих тут очень популярно встречать закаты и рассветы. Гид первым делом отвез меня к горе Корковаду и мы поднялись на обзорную площадку. Мужчина еще пытался привлечь мое внимание какими-то рассказами про Рио, но я больше его не слышала. Там мы с ним и расстались. С того дня я проводила все время здесь, иногда тайно оставаясь и на ночь. Меня уже начали узнавать здешние работники и приветственно кивать, совершенно не пряча улыбку. Окружающие вообще очень много улыбались. А еще запросто могли позволить подойти к незнакомцу поболтать. Правда, мой португальский был не слишком хорош первую неделю. Но и этот недостаток я устранила, переехав из отеля в фавелы. Фавелы оказались просто кладезем контрастов. Женщина, у которой я сняла квартиру, была столь добра и любезна, что можно было предположить между нами близкое кровное родство. А стоило мне возвращаться с одного из моих бдений на этой горе, как тринадцатилетний кариоке, так называются здесь бразильцы, наставил на меня настоящую пушку, требуя мой телефон и наличку. Он то и стал моим учителем в португальском. Жалко ли мне этого по сути ребенка? Вовсе нет, в фавелах очень распространены банды и редко в них встретишь кого-либо старше двадцати пяти — тридцати лет. Да и старые банды свергаются с особой жестокостью более молодые формирования. В пятнадцать они уже настолько дуреют от крови и вседозволенности, что спокойно могут устроить резню где угодно. Впрочем, население оказалось достаточно суеверным. Мистическое все еще допускалось в их жизнях. Так что меня в моем фавеле достаточно быстро перестали трогать. Но по всему Рио их было достаточно много, чтобы в дальнейшем я не переживала — поиск пропитания здесь был очень простым делом. И все же большинство ночей я проводила либо на горе, либо на уличных дискотеках Рио и в клубах Сан-Паулу. В Бразилии вообще очень просто было найти развлечение. Они будто горели внутри и постоянно искали выход своей энергии и от этого еще больше подзаряжались. Мне понравился Рио-де-Жанейро. В городе меня пьянило мое окружение, а здесь наравне с облаками я чувствовала умиротворение. Возможно, будь я обычным человеком и ищи просвещения — именно здесь я смогла бы отринуть все мирское и очистить разум. Но я не была человеком, потому мне не требовались диеты, медитации и мантры. Я просто как только пришла сюда почувствовала себя вне времени и пространства, практически дома. Удивительно для меня стало то, что потерянный дом стало олицетворять для меня пустота. Пространство, где не было ничего вдруг стало для меня домом. Смешно. Возможно так на меня повлияла смерть единственного дорогого человека и полнейшее одиночество в этом мире. Но это только мимолетные мысли. Иногда мне хотелось спрыгнуть c краю также как со скал в резервации квилетов возле пляжа Ла-Пуш. Но я отбрасывала эту мысль, ведь она царапала мое сознание неприятными воспоминаниями. Мне не хотелось вспоминать о том, что я оставила в том холодном и пасмурном штате на другом материке. Однако, иногда мои мысли как неуправляемое течение бурной реки несло мое сознание к тем, кого я оставила в Форксе. Мне вспоминались Белла и ее отец Чарли, что звонил мне последний раз в день моего рождения. Я не ответила на его звонок. Хотела, но знала, что Чарли будет говорить не о себе, а о единственном дорогом для себя человеке — Белле. Я не простила ее. Да, вряд ли можно назвать ее виноватой, но я вменяла ей вину и этим защищала себя. Таков был мой способ заставить себя покинуть ее, Чарли и Калленов. Вот только и без разговора, Чарли разбередил мою память. К тому моменту прошел месяц как Белле Свон исполнилось восемнадцать, а Эдвард Каллен в попытке сберечь ее от себя и своего мира покинул ее со своей семьей, уехав в неизвестном направлении. Этот поступок вызывал во мне слишком бурный коктейль из несочетаемых ингредиентов. Это и одобрение, что он пытается ее оградить от сверхъестественного, жалость к Белле, осуждение Беллы за упорство в подвергании себя опасности, недовольство, что Эдвард просто не выбрал меня. И еще столь многое, что иногда меняло свою полярность с плюса на минус и обратно. А связующим компонентом было бессильная ярость на невозможность как-то вмешаться. Эти мысли обычно приходили с закатом. Они погружали меня в себя, как и солнце будто тонуло в водах моря. Поэтому я и начала искать шумные тусовки. Позволила себе море выпивки и даже однажды решилась покурить марихуану. Но мой организм удачно избавлялся от дряни, которой я себя потчевала. Все что мне было доступно — это несколько секунд дезориентации. А завораживающие зрелище закатов так и не отпускали меня. Я как мазохист каждый вечер знала чем все закончится, но упорно дожидалась заката, не отвлекаясь ни на секунду, свидетельствовала гибели солнца и тонула в самобичевании. Вряд ли это можно назвать чем-то здоровым. Однако и это постепенно теряло свои краски. Близился тот день, когда я могу пересилить свою тягу к этой феерии чувств, однажды негатив окрасит все в темные тона. Рио было полно противоречий. Взять хотя бы его центр. Меня заинтересовала огромная пирамида на огромной свободной площади. Она напоминала пирамиду майя, имела плоскую крышу и была достаточно современной. Оказалось что это католический Кафедральный собор Святого Себастьяна. Здешнее католичество имело много отличий от американского. Оно оказалось менее требовательным и более веселым, поэтому я не удивилась встретить множество подростков на службе, пришедших по своему желанию и охотно подпевающим под гитару. Да, здесь не было органной музыки, даже вера здесь подстраивалась под народ, а не наоборот. Я провела несколько часов любуясь фресками и огромным витражным крестом на крыше. И мне никто и слова не сказал ни по одному поводу. Вообще, гуляя по улочкам Рио я не встречала американцев. Ставший мне родным для меня за восемнадцать лет язык, здесь оказался совершенно не в обиходе. Возможно только каждый сотый знал английский, но на столь низком уровне, что мы вряд ли смогли бы поддерживать маломальский разговор. И огромное благо, что я имела возможность овладевать чужими способностями и знаниями. Конечно у меня были и свои ограничения. Я могла либо получить знания в ущерб энергии, либо только энергию. Можно было пролистнуть чью-то память как слух, рассмотреть со стороны как фильм или книгу, впитать его знания или даже умения. Но чем больше я пыталась выжать из души тем больше энергии тратила. Бывало даже, что энергия поглощенной души не перекрывала затрат на изучение. Поэтому не все, что знали мои жертвы, становилось мне досконально известно, это бы было бесполезной тратой энергии. А в родном для тени мира эти затраты были меньше и поглощение душ давало намного больше информации, иногда это становилось причиной жадности. Я за годы жизни успела смириться с ограничениями, что накладывал этот мир. В общем, Рио дал мне передышку. Я успела покопаться в себе, разложить по полочкам то, от чего невозможно было отмахнуться. А также показал, что мне не нужно заставлять себя делать то, что я не желаю. Поэтому переживания о Белле были выкинуты из головы и я отдалась праздной сытой жизни на улицах Рио-де-Жанейро. Я встала на серфинговую доску, впитывала лучи солнца на пляжах Копакабана и Ипанема, научилась танцевать сальсу и засветилась на сотнях фотографиях в карнавальном костюме, хотя до карнавала оставалось еще где-то полгода. Были конечно и недостатки. Взять хотя бы большую тактильность кариока. Хотя и выглядела как белая ворона из-за своей белой кожи, отвергающей загар, они все равно приветствовали меня поцелуями в обе щеки, постоянно норовили обнять или как-то коснуться. И дело было не в личных границах. Моя откормленная сила, как встряхнутая банка с содовой, бурлила и пузырилась под кожей, опьяняя и стремясь на свободу. Каждое прикосновение для них, могло бы стать фатальным. Но они этого не знали, а я училась контролю над своей возросшей силой. В моих планах было отправиться в леса Амазонии. Там в джунглях жили неконтактные люди. Их название можно понимать дословно. Это были древние воинственные племена, отвергающие цивилизацию. Даже вернее будет сказать, что они и не знают про цивилизацию. Они могут напасть на туриста и съесть его. Эти племена застряли в каменном веке. Живут в шалашах, одежда из шкур и прочих натуральных материалов. Правительство решило оставить их в изоляции, так как учеными было предположено, что контакт с другими людьми может подвергнуть их жизнь опасности, из-за болезней с которыми они не имели знакомства и потому не получившие иммунитета. Глупо будет, если они все вымрут из-за обычной для цивилизованного человека простуды. Но эта изоляция также сохранила их культуру, возможно примитивную, но мало изученную. За ней я и планировала к ним отправиться. Только пока восходы и закаты с гор Урка и Корковаду меня не отпускали. Сегодня вечером я вновь поднялась на вершину. Это была гора Урка, Сахарная голова или Сахарный хлеб. Я сделала это тайно, потому что планировала провести тут ночь. В моей тканевой сумке были пара бутылок местного крепленного вида и кружок сыра да хлеб. Шел один из последних дождей, зимний сезон кончался и скоро в Бразилии наступит лето, когда в оставленной Аризоне начинались похолодания из-за начала зимы. Благодаря дождю людей практически не было, закат был скрыт тучами и они сверкали время от времени на горизонте зарницами. На грани можно было услышать гром, а потому туристов пораньше отправили спускаться. Моя фигура скрылась в тенях, пока охранник последний раз не обошел всю площадку и отправился обратно на фуникулере. Только после этого я отпустила тени и прошла к краю. Я перекинула ноги через борт и достала бутылку без этикетки. Вполне возможно, что в состав этого вина были добавлены наркотические вещества, ибо достать наркотики в Рио было проще простого. Мне же было не о чем переживать, скорее я даже надеялась, что данный состав позволит мне хоть немного забыться. Стаканчиков у меня не было, ведь я не рассчитывала, что у меня будет собутыльник. Я вскрыла первую бутыль и приложилась к горлышку. Язык обожгло пряностями и кислинкой, но я сделала еще несколько глотков. Высокий градус прошел горячей волной по пищеводу, а потом распространился с кровотоком по венам. Теперь, если не делать пауз, можно поддерживать опьянение. Гроза приближалась, ветер все яростнее трепал мои мокрые волосы. А я напевала мелодию позабытой песни. Это ли не чудо? Именно в такие моменты жизнь чувствуется на кончике языка. Кажется, что сам воздух наэлектризован. Дождь уже превратился в ливень и я будто стою под холодным душем. А ветер упорно пытается скинуть меня вниз. Туда к где в практически четыреста метрах внизу из воды торчат зазубренные клыки скал. Первая бутыль была прикончена и я оперативно достала вторую. Проскочила мысль, что две это как-то слишком маловато. Но поздно пить боржоми если почки отказали. Я пришла сюда не для того, чтобы жалеть о несделанном или сделанном. Я пришла насладиться буйством первозданной стихии. Вдруг оглушающе загрохотал гром, а молния стрельнула в находящий недалеко громоотвод. Я захохотала. Кажется, я была в самом центре бури. Вино грело кровь, дождь холодными струями стекал по мне. А я улыбалась, задрав голову к бушующим небесам. Закончилась вторая бутылка, но опьянение еще играло в моей крови и кружило голову. Я поднялась на ноги, ранее свободно болтающаяся футболка теперь облепила меня как вторая кожа, мобильник в тканевых шортах скорее всего был безвозвратно испорчен, но все это мало меня заботило. Мне вообще хотелось танцевать. Я перелезла через ограждение и начала переступать шаги как в вальсе недалеко от края — шаг, шаг, поворот. Мне казалось, что я плыву, столь силен был ливень. На очередном повороте я оступилась, но смогла устоять и снова рассмеялась. Если я разбегусь, оттолкнусь от этого края и сотку из тьмы крылья — то я как птица смогу улететь туда, где горизонт скрывает новые земли. В такой ливень никто не сможет разглядеть черную фигуру. Разве не прекрасное завершение дня? Я посмотрела вниз. Было уже темно, а воды моря были чересчур взволнованы, поэтому острые зубцы скал было практически незаметно. Когда-то, когда люди не имели возможность легко сюда подняться, эту гору облюбовала огромная стая птиц. Они жили на ней сотнями многие года и поколения. Постепенно камень оказался покрыт белыми потеками, смываемого дождем помета этих птиц, и гора формой и цветом стала напоминать сахарную массу, какую ее продавали. Отсюда и ее название. Но года шли, человечество захватывало все больше территории и в конце концов вытеснило птиц с этой горы, а дожди смыли все напоминания о них. Мне стало жаль этих птиц, которые лишились столь безопасного и неприступного от множества хищников дома, всего лишь ради утоления людского любопытства и заработка на этом. По этому я намного гуманней отношусь к животным, чем к людям. Впрочем, наверное они так же были заворожены открываемыми видами, как и я. Возможно, что пару сотен лет назад какой-то смельчак или безумец из местного племени индейцев залез по скале на ее вершину и так же, как ныне я, устремлял свой взор туда за горизонт. Я остановилась на самом краю, прекратив кружиться. Толи молния вновь вспыхнула сзади, толи я уже не одна на этой вершине. Я резко обернулась, выискивая глазами нежданного компаньона, но оступилась и ноги стали скользить по краю обрыва. Я уже хотела использовать тьму, чтобы зацепиться за столбы и поручень, но мой визави оказался быстрее. Холодные руки скользнули по моей талии и руке, аккуратно подхватывая и притягивая к жесткому телу. От него приятно пахло морозной свежестью и запах мне чудился знакомым, но я пока не успела вспомнить. Я подняла глаза от черной мокрой футболки и уткнулась в столь же черные глаза. — Что за? — Вырвалось с непослушных губ. — Что ты здесь делаешь?! — Скорее, это я должен спросить, что ты делаешь в Рио, да и еще на вершине горы в грозу? Я висела в руках вампира, не доставая ногами земли, и чувствовала, как алкоголь в крови расщепляется с каждым ударом сердца. Я нахмурилась, неуверенная, что это не сон и не моя фантазия. Свободная правая рука сама поднялась и коснулась его мраморной щеки. Будто касаюсь статуи — прохладная и гладкая текстура. Рядом со мной стоял Эдвард Каллен. И он был жутко голоден и зол.