Чужая сторона

Что я точно раньше упускала и полюбила только находясь в Рио — это театр. Опера, балет, мюзиклы. Мне очень полюбилось проводить субботние вечера в мягких алых креслах в боковом ярусе на третьем этаже Муниципального театра на площади Флориано. Чаще всего мне удавалось оставаться наедине в ложе и наслаждаться представлениями, смакуя ощущение погружения во времени. Казалось, что за этими стенами совершенно другой век. Конечно, еще краше эти вечера были, когда Эдвард Каллен занимал соседнее кресло и скрестив вытянутые ноги и склонив голову на бок погружался толи в историю на сцене, толи в свои думы. Сложно было выбрать, что привлекает меня больше — действие внизу или скрытый в темноте мужчина со сведенными к переносице темными бровями и падающими на лоб вьющимися волосами. Кажется в книге описывались ощущения Беллы как ток по коже. У меня же щемило где-то в груди и непослушные губы складывались в нежную улыбку, которую я прятала за специально приобретенный веер. Тянуло ли меня к нему? Да. Я желала его коснуться. Провести пальцами по складке меж бровями, обвести четко очерченные скулы, коснуться губами его губ, переплести пальцы. Но все что я могла себе позволить, это прислониться плечом. Впрочем, мои желания никогда не заходили дальше этих невинных нежностей. Мне хотелось ластиться к нему, как кошке. Щемящая нежность, что ранее мне была неизвестна. С Эдвардом было приятно говорить, но так же приятно и молчать. Каллен был начитан и любил порассуждать над произведениями, что попадались ему. Но какую-то болезненную любовь он питал к Шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта». Несчастная веронская парочка вызывала у него целый поток чувств. Эдвард отождествлял себя с главным героем и даже завидовал мальчишке из произведения. Мне же оно совершенно не понравилось. Толи потому, что я смотрела на историю не со стороны подростка, то ли из-за того, что в образе Джульетты теперь видела Изабеллу Свон. Мне не хотелось приписывать моему визави инфантильность. Казалось, что в этих сравнениях он сам себя запирает в своем застывшем возрасте, а не его обращение. Тем страннее виделась его зависть к Ромео, когда юноша убивает себя ядом. Эдвард тяготился своим бессмертием и вечной жизнью. — Глупый поступок, малодушный. — Произнесла я, когда мы прогуливались после спектакля. — Разве? По мне нужно много сил, чтобы на такое решиться. — Эдвард кривил губы в странной улыбке, прочитать которую у меня не выходило. — Намного тяжелее жить. Каждый день бороться с памятью. Но разве оно того не стоит? — Но ведь он потерял самое ценное. Ради чего ему продолжать жить? Чего стоит его жизнь без его любви? — Она стоит любви его семьи, друзей и близких, Эдвард. Нет ничего более эгоистичного, чем самоубийство. Что почувствовали его мать, отец? Их дитя, их продолжение погибло. Убитая горем мать. Раздавленный горем отец. Не только его, но и ее родители тоже. Тот же брат Лоренцо или кормилица Джульетты будут винить себя за помощь юным влюбленным. Брат Бенволио и друг Меркуцио будут корить себя за уговоры Ромео о посещения бала, который свел их друга с девушкой из чужой семьи. — Да, я понимаю. Но он бы страдал всю оставшуюся жизнь, мучил себя и корил. Такая жизнь была бы хуже смерти. — Горько произнес Эдвард. — Только если бы закутался в свою печать как в саван и оттолкнул от себя весь остальной мир. Эдвард, мы не знаем что будет завтра. Может позднее, через год, два или десять Ромео встретил бы другую Джульетту и влюбился вновь. — А если нет? Может ему больше не дано, может она была его единственной. — Может, Эдвард. Но из-за его поступка он этого точно не узнает. Эдвард молчал, упрямо поджав губы. Переубедить его у меня вряд ли выйдет, но я надеялась, что мои слова зацепят в нем хоть что-то. — А как же Джульетта? Ты осуждаешь и ее самоубийство? — Конечно. По тем же самым причинам. Тринадцать лет, еще совсем глупый избалованный ребенок. Что стоило ей перетерпеть эту свадьбу и сбежать с Ромео позже? — Она была бы соединена перед богом с другим. Легла бы в постель с другим мужчиной. — И потому Ромео бы ее разлюбил? Тогда это не любовь. Да и саботировать свадьбу думаю было бы не чуть не сложнее, чем инсценировать свою смерть. — Я тяжело вздохнула и остановилась. Эдвард успел сделать еще пару шагов, прежде чем понял, что я остановилась. Он развернулся и взглянул на меня. — Настоящая любовь сильнее, она сожжет в своем тихом пламени такие вещи, как украденный у любимой другим поцелуй или насилие, коим представляется их брачная ночь. Мы не всегда встречаем свою любовь чистыми и невинными, Эдвард, но принимаем любимых с их багажом опыта. Я знала историю Розали из книг, хоть и никогда не обсуждала это в реальности, и потому приводила пример, намекая Эдварду на сестру. Опыт бывает разный. Женятся повторно, принимают чужих детей. Да и сам Эдвард нес за плечами свою тьму, которой он поддался в ранние годы своего обращения. Ведь убийства тот еще опыт. Я говорила и о себе, ибо мои грехи, что Эдвард Каллен рассматривал как очень тяжкие были в разы больше, чем у него. Каллен пропал на неделю после этого разговора. Первые четыре дня я придерживалась нашего распорядка, которого мы придерживались последние несколько недель. Я просыпалась существенно после обеда, обедала в небольшом кафе, посещала библиотеку, приезжала на Жоатинга и уходила через два или три часа после полуночи, возвращалась в фавелы и засыпала над книгой, из которой не могла прочитать и строчки. Но Каллен не пришел ни в первый день, ни во второй. Не встретился он мне и на пятый день, когда я сидела уткнувшись носом в колени у самой кромки зарослей на покрывале. Большинство отдыхающих уже ушли, а оставшиеся собирали свои вещи в пляжные сумки. Песчаный пляж погружался во тьму, как и мое настроение. Мне было страшно. Страшно, что Эдвард покинет меня так же неожиданно, как и Беллу. С ней он хотя бы попрощался, меня же, кажется, не счел достойной этого. Как глупо было поверить в нашу дружбу. Ничему меня не научило наше расставание с Розали, Элис, Эмметом и Джаспером. Теперь и Эдвард покинул меня. Я снова совсем одна. А еще я снова завидовала Белле. У нее оставались ее родители, ее друзья, а она никого из них не ценила. В ту ночь я не вернулась домой. Я вызвала такси и улетела в Сан-Паулу. Я снова посещала ночные клубы, поглощала алкоголь в огромных количествах, чтобы почувствовать хотя бы слабое воздействие на свой мозг и нервы, танцевала в окружении потных и пьяных тел. Наконец отъелась на неосторожных наркоманах и бездомных, жадно, будто дорвавшаяся до торта сладкоежка, мучавшей себя жесткой диетой. В себя я пришла только в понедельник, оказавшись в практически пустом баре, где еще вчера грохотала громкая музыка. Бармен посмеялся с меня и моего недоумевающего лица и за место чистого виски подал мне стакан колы. Без примесей, только куча сахара и консервантов. В Рио я возвращалась в такси, оплатив шесть часов тихой поездки по тройному тарифу. Очень раннее утро вторника меня встретило Эдвардом на кухне в моей съёмной квартирки в фавелах. И кажется вампир успел поволноваться из-за моего отсутствия. Моя мстительность вякнула что-то про «око за око», но тут же потонула под лавиной облегчения и радости. — Где ты была? — С порога встретил меня Каллен претензией. — А ты? — Фыркнула я в ответ, не отрывая от него глаз. Казалось, что он мне просто привиделся и стоит отвлечься снова исчезнет. — Прости, я должен был подумать. Прости, что не предупредил, не давал о себе знать. — Повинился Эдвард, привычно оттягивая волосы со лба назад и опустив свои темные глаза. — Я испугалась, что ты просто ушел. Что больше не вернешься. Я сделала те пару шагов, что разделяли нас в маленькой прихожей. Я протянула руку и провела кончиками пальцев по рукаву его светло-серого пиджака, убеждаясь, что не схожу с ума как Белла в книге. Нет, Эдвард не был лишь плодом моего воспалённого сознания. Вампир был рядом, его хищный аромат проникал в мои легкие, а свет души был столь ярким, что мог бы ослепить будь он виден в реальности. — Прости. — Произнес Эдвард снова. — Прости… — Произнесла я, приподнимаясь на носочки босоножек и касаясь желанных губ в мимолетном поцелуе. — Что ты?! — Прости, но я не могу быть тебе другом, Эдвард. Я люблю тебя. — Произнесла я, вглядываясь в его расширенные зрачки, почти потерявшихся на фоне потемневших от голода радужек. — А теперь уходи и никогда не возвращайся. — Что? Каллен был потрясен. Кажется даже забыл произнести что-то еще. Наверняка что-то про его безудержную любовь к Белле. Секунды растянулись будто жвачка, надулись в пузыри, грозя взорваться с громким хлопком, что оглушит меня и его. Но пока пузырь был еще цел, а его мысли метались и бились о его стенки как рой злющих ос, жаля его и меня. — Ты ошибаешься. Ты просто ничего не знаешь. — Забормотал Эдвард, болезненно смотря на меня в упор. — Чего я не знаю, Эдвард? Не знаю, того, что я чувствую? — Ядовито протянула я, тоже почему-то шепча. — Я не какой-то герой из мелодрамы… — А мне и не нужен герой из романтического фильма или книги. — Я не о том, я вообще не из этих легких и простых историй, скорее из страшилок. Ты ошибаешься на счет меня, просто видишь маску. — Эдвард, если уж Белла разгадала тебя, то неужели ты думаешь, что я могла бы купиться на твою легенду. Тем более ты совсем перестал скрываться. — Что? Вампир застыл соляным столбом. Его правая рука сжала до крошек дверной проем, за который он успел схватиться в разгар нашего странного диалога. Его губы кривились будто он что-то хотел сказать, но так и не решался на что-либо. Я сделала шаг назад, но реакции так и не последовало. Я сняла обувь и прошла в комнатку, скрылась за дверцей шкафа и переоделась в легкий сарафан, скинув пропахший клубом костюмчик темно-синего цвета, легкий и симпатичный, но теперь только на выброс, потому что казалась, что среди прочих ароматов в него въелся кислый запах моей депрессии. Хотелось заварить себе крепкий чай, но проход на кухню все так же был загорожен застывшим Эдвардом. Пришлось искать другие способы отвлечься. Сложила плед на выцветшем красном кресле с продавленным сиденьем. Собрала оставленные то тут, то там книги и вернула их на полку. Нашелся даже заброшенный телефон, разряженный еще в первые дни прилета в Рио, кажется он уже и не надеялся, что я когда-нибудь поставлю его на зарядку. Он включился с противной короткой мелодией и загрузившись выдал мне сообщение о трех десятках неотвеченных звонках. Несколько неизвестных, десяток от Рене, еще один десяток с домашнего Чарли и немного с его рабочего. Я удалила их все и снова отложила несчастный, выключив звук. — Как ты узнала? Это Белла тебе сказала? — Не говори ерунды, Беллз оказалась достаточно жадной, чтобы оставить вашу тайну при себе. — Тогда как? Как давно? — Я узнала с самого начала. В первый день в школе, когда Элис сидела на биологии, когда вы лениво перекидывались мячом, пугая окружающий своими черными мешками под глазами, когда ты весь урок пытался, с упорством барана, проникнуть в мои мысли. В тот день, когда ты чуть не убил Беллу. — Мой яд можно было сцеживать, как с кобры. — КАК? — Как один монстр сразу замечает другого, Эдвард. Ты бы уже это понял, если бы не был занят самобичеванием все это время. Чай я себе все же сделала. Вприкуску с позабытой на кухне половинкой шоколадки. Эдвард снова встал в проеме, критически осмотрел дело рук своих и подправил нанесенный ущерб так, чтобы не было видно отпечаток пальцев. Я снова чувствовала его настойчивые попытки пробиться в мой разум, но игнорировала его. Каллен понаблюдал молча за мной пару минут, а после уселся на второй облезлый стул и провожал внимательным взглядом каждый кусочек шоколада. — Ты не вампир. — Нет. — И не оборотень. — Тоже нет. — Кто ты? — Сложно сказать. Я называю себя Тенью, но это, наверное, не совсем правильно. Если мои догадки верны, то в Древнем Египте таких как я называли богами, позднее демонами, но тут уж как говорится нельзя сказать стопроцентно. — Как это? Я вздохнула и прожевала еще один кусочек шоколада, смакуя остатки. — Ты скорее всего не знаешь, вряд ли интересовался, а Белле не с чего тебе было рассказывать, Калла, моя мама, была археологом. До моего рождения она была на практике в Египте. Именно там есть изображения черных богов — Бастет, Тот, Осирис и прочие. Их описания и возможности очень даже совпадают с моими. — Загробный мир, управление солнцем, обращение в тотемное животное… Кроме последнего, остальное больше похоже на домыслы. Чем они так выделяются? — Задумчиво протянул Эдвард. — В целом ты прав. На магические чудеса мало тянет. Солнцем они вряд ли управляли, властвовать в загробном мире тоже сомнительно, в животных обращаются оборотни. Данный достаточно мало. Но они были бессмертны и опасны, поэтому им поклонялись и приносили жертвы. Некоторые даже исцелять иногда могли, если хотели. — Целители? В этом твоя сила? — Скорее имеется возможность, хоть и тоже со своими нюансами. — Поэтому ты не смогла спасти свою маму? — Увы, всемогущих не существует. — Горько съязвила я, вампир прошелся по моей больной мозоли. — Все равно не понимаю. Ты сказала, что монстр, но целительство это дар. Демоны? Скорее уж ангелы. Я тяжело вздохнула. Конечно лестно, что про тебя такое думают, но нимб над моей головой мне не светит ни при каких обстоятельствах. Я выкинула фантик в урну, помыла кружку и убрала ее в шкафчик к прочей посуде. Хотелось еще чем-то занять руки, чтобы отложить этот разговор. Эдвард, не простивший себе грехи вековой давности, идеализирующий Беллу и считавший вампиризм проклятьем. Он считал себя чудовищем за жажду крови, мучающим себя голодом даже в своей животной диете. Я заранее могла предугадать каким чудовищем стану для него, стоит лишь открыть рот и объясниться. — Что такое? — Он мгновенно оказался рядом, заглядывая мне в глаза и ища ответы. — Я не ангел, Эдвард. — Хорошо, я понял. — А если называть богом, то самый темный из всех. — Выдавила я. Боже, а ведь в книге у них была эта больная тема, что тянулась до самого конца. Он ведь и Белле отказывал под этим предлогом. Карлайл корил себя только за это, смирившись и справившись со всеми остальными нюансами вампирской ипостаси. — Я пожиратель душ. Я забираю у людей их души, Эдвард.