Настоящая история

      – Гэвин?       – М-м?       – Ты спишь?       Гэвин тихо посмеивается.       – А ты, Ричард?       – Я не сплю, – теперь посмеивается Ричард.       – Я не могу уснуть. Я боюсь.       – Я же с тобой, чего тебе бояться?       – Я боюсь, что ты уйдёшь.       – Ты иногда такой глупый. Я думал, ты уже взрослый мальчик. Как я могу уйти от тебя, скажи? Куда я уйду? – Ричард удобнее устраивает голову на груди Гэвина, а рукой крепче сжимает его плечо, скрытое под футболкой.       – Я не знаю, но я очень боюсь, – Гэвин наклоняет голову вбок так, что Ричард может почувствовать его щёку на своей макушке.       – Почему ты боишься, что я уйду?       Гэвин жмурится от горечи на языке, сглатывает слюну от волнения и понимает, что без Ричарда рядом он не смог бы держать себя в руках. Страх одиночества пожирал его изнутри.       – Я клянусь тебе, любимый, я ни за что не уйду от тебя. Я всегда буду рядом, ты это знаешь.       – Я знаю, я знаю... – Гэвин уже хотел не открывать глаз, заснуть, как он лежит, но слова Ричарда в его голове отозвались эхом. – Стой. Подожди. Как ты меня назвал?       – О чём ты? – Ричард немного отодвинулся от лучшего друга, чтобы их взгляды пересеклись. Ричарду было проще врать или оправдываться, глядя в глаза. Это внушало собеседнику доверие. Гэвин не был исключением из правила.       – Мне показалось, что ты назвал меня не по имени, – Гэвин хмурится, потому что так с ним воображение никогда не играло.       – Тебе показалось. Я сказал: "Я клянусь тебе, Гэвин, я ни за что..."       – Ладно, – Гэвин перебил Ричарда и подскочил со своего тесного местечка на кровати, чтобы усесться на подростка постарше сверху. Кровать от старости заскрипела. – Чем клянёшься, умник?       – А чем должен? Ради тебя я готов покляться своей жизнью, – он был искренен в этот момент. Его слова не были ни враньём, ни оправданием. Они шли от самого сердца.       – Нет, только не жизнью. Я хочу, чтобы мы жили вечно, ты забыл? – Гэвин осторожно ударяет друга уже крепкими кулаками по ключице и перестаёт шептать. – Поклянись самым дорогим после жизни.       – Тогда клянусь тобой. Клянусь, я ни за что...       – Нет! Мной тоже нельзя. Что ещё тебе дорого?       – У меня нет ничего дороже моей жизни и тебя, – Ричард чувствует, как внутри сжимается сердце. Мышцу охватывает спазм. Голос сам собой переходит на шёпот. Он испытывал удушье, когда горло сжимал свой, такой же сильный, как у Гэвина, страх, о котором он молчал и не мог сказать никому. Ричард всегда говорил о своих чувствах, но именно сейчас, в свои почти шестнадцать лет, он не мог.       – Так не бывает. Ты врёшь, – от этих слов становилось только больнее. Эти слова не должен произносить твёрдый голос Гэвина. Только не его.       – Думай, что хочешь, но я не вру. У меня нет никого дороже тебя. Ты мой самый лучший друг, – боль становится ноющей. Вены на запястьях задрожали.       – А ты мой, – Гэвин отпускает Ричарда, снова ложится рядом и, к счастью, не замечает, что у его друга встал член.       Ричард отворачивается лицом к стене и думает о том, кто из двух маленьких мальчишек мог лежать так же, как он: Джеймс Рэйкет или Джеральд Роттер? Это ведь их домик на дереве, их кровать-полторашка. На другой стене по-прежнему висели нетронутые детские рисунки. У кровати стоял ящик с детскими игрушками: динозаврами, машинками, мечами. Где-то в углу стоял неприметный шкаф с пыльными старыми книгами. Гэвин дополнил шкаф своими комиксами, как старыми, так и новыми. Ричард подарил ему на прошлое Рождество целую серию, на которую ушли все его карманные.       В домике на дереве не было ничего особо примечательного. За лето парни успели прибраться в нём, скрыть следы старости, избавиться от нежелательных насекомых, застелить постель свежим бельём и наладить лестницу. В июле Гэвин, конечно, падал с этой лестницы. Он сломал нос, сильно поцарапав переносицу ножом. Нож был у него в руке, когда он спускался и когда падал. В тот день в истории домика на дереве впервые засветился один из его новых хозяев.