The Name on my Cast

Чонгук всегда любил бег. Он хорошо помнит, как бегал вдоль выцветших серых улиц своего района, а его сестренка ехала позади на ярко-красном велосипеде. Если закрыть глаза, он по-прежнему может почувствовать осенний холод, кусающий за уши, запах сырой земли, что проникал в легкие с каждым вдохом сквозь смех. Но это было давно, прошли уже годы с тех пор как его сестра выросла, а осень стала значить не более чем приближение зимы. Прошли годы, и он продолжает бегать, но лишь из-за необходимости. Эти километры скрашивают долгие вечера, а затем оставляют его запыхавшимся на крыльце дома: футболка прилипает к крепкой груди, из старых наушников гремит музыка. Чонгук еще в детстве выяснил, что бег решает большинство жизненных проблем. За последние пару лет это стало особенно очевидно: Чонгук беспокойный человек. Беспокойный по натуре, сказал бы он, объясняя своей матери, зачем ему нужно пробежать десять миль перед ужином. И это не ложь, он действительно неугомонен. Только вот он не рассказывает, что на самом деле не может заснуть, пока не вымотает себя на полную. Или что день кажется ему неполноценным, бессмысленным, если не включает в себя всплеск адреналина после нескольких миль. Тем не менее, ему приходится рассказать, когда осенью, в начале выпускного класса, он отказывается от спортивной стипендии в самом большом из ближайших колледжей штата. Этот вечер наполнен руганью и слезами: его мать, Чжиен, кричит об упущенных возможностях и годах, убитых за тренировками, а Чонгуку остается лишь нервно ходить по кухне. — Ты думаешь, я заставля́ла тебя заниматься бегом все эти годы? — слезливо причитает Чжиен, уперев руки в боки. — Ты поэтому сопротивляешься, хочешь мне отомстить? — Нет, — отвечает Чонгук, зарываясь пальцами в свои волосы. Наверное, будет болеть голова. — Нет, я— я просто не хочу, мама! — взмаливается он, не зная, как еще выразить свои мысли. — Ну, — усмехается Чжиен. Ее пальцы постукивают по кухонному столу, — это не лучший аргумент, знаешь ли. Я тоже не хочу работать каждый божий день в аптеке, но делаю это, чтобы у нас был ужин, а ты мог покупать себе беговые кроссовки. Ты думаешь, мне по карману твоя учеба? — Я не прошу тебя ничего оплачивать, просто хочу, чтобы ты взглянула на это с моей стороны, — произносит Чонгук. Его губы дрожат, уголки опущены вниз: верный знак того, что он на грани слез. — И с какой же это стороны? Ты каждый день бегаешь, а там по крайней мере будут за это платить. Ты не понимаешь, какая это возможность. Чонгук перестает мерить шагами кухню и останавливается. Ему вдруг кажется, что стены начинают давить на него. — Я покончу с собой, если мне нужно будет продолжать бегать. Чжиен замолкает, на кухне резко повисает тишина; слышно только частое дыхание Чонгука, и единственное движение — еле заметное вздымание плеч. — Милый, — Услышав ласку, Чонгук отворачивается. Он знает, что раз ее тон смягчился, значит, он заставил мать забеспокоиться. Он обещал себе, что переживать здесь не о чем, что он просто устал от своего увлечения. Но даже самообман не помогает избавиться от этого ощущения. Даже несмотря на то, что его зрение в полном порядке, краем глаза он всегда видит черноту. — Милый, — Чонгук слышит, как его мать повторяет это, прежде чем прижать его к себе. Он даже не понимает, что закрывает глаза руками, пока ее руки не касаются его предплечий. И только тогда он разрешает себе заплакать. — Все хорошо, — мягко говорит Чжиен, поглаживая его по руке и крепко сжимая в объятиях, чтобы унять его дрожь от всхлипов. — Все хорошо. Чонгуку кажется, что она пытается убедить в этом в первую очередь себя. СЕНТЯБРЬ 1998 Осень приходит снова — ветер свистит вдоль улиц и приносит упоительный смех детей, что играют неподалеку. Чонгук не идет в колледж, Чонгук не идет вообще никуда. После того, как он бросил всякий спорт и отказался от всех предложений колледжей, покатились слухи. Кто-то думал, что его купил бренд и теперь он тренируется приватно, кто-то строил теории, не получил ли он не совместимую со спортом травму. Правда была совсем не такой интересной: Чонгук тихо закончил школу с абсолютно обычными оценками и больше не бегал с того самого срыва. Он не поступил ни в один колледж, и во время выпускного, чтобы не краснеть за Чонгука и саму школу, диктор просто отметил его как «неопределившегося». Лето прошло как в тумане, а осень, несмотря на кристальную ясность, не принесла ничего кроме растущего беспокойства в преддверии зимы. — Спасибо, — тихо произносит Чонгук, принимая от Чжиен кружку кофе и усаживаясь рядом с ней в кресло. Наверное, он должен считать красивым этот красно-коричневый пейзаж, что он видит, когда выглядывает за белую потрескавшуюся деревянную калитку перед их крыльцом. — Ты подготовил свой чек-лист? — инстинктивно спрашивает Чжиен, и это самое первое, что Чонгук привык слышать по утрам. Сегодня понедельник, и при мысли о том, что он услышит это еще шесть раз, остается только вздохнуть. — Да, — решительно отвечает он, — хотя сложновато «брать себя в руки», когда в коридоре верещит Чжиэ. Чжиен шикает и шлепает его по руке: — Ей просто уже не терпится в колледж. Чонгук мычит и медленно кивает, пожевывая изнутри свою щеку. — Ланкастер, — произносит он, — единственный частный колледж в городе. Чжиен вздыхает, и Чонгуку уже известно — она поджидала его на веранде, чтобы сказать что-то вроде: «Послушай, школа выделяет ей много денег. Вряд ли тебе нужно напоминать о том, что мы имеем право на материальную помощь». Он продолжает кивать: она говорит «мы», как будто тоже пойдет учиться вместе с Чжиэ. — Ей уже предложили оплачиваемую практику, — продолжает Чжиен. Словно доводов еще недостаточно. Чонгук молчит. Чжиен отпивает кофе. — Да и ты получил бы те же возможности, — вновь заговаривает она. А затем, когда Чонгук начинает ерзать на своем месте, быстро добавляет: — Но я знаю, и раз тебе это нужно, я тебя поддержу. Чонгук снова не отвечает, и Чжиен ставит кружку на стол. — Ладно, сейчас академический отпуск. Чжиэ может еще сто раз передумать. На веранде воцаряется тишина, но никакого напряжения нет. Чонгук уже слишком привык к тишине в такие моменты, чтобы ощутить что-то кроме знакомого чувства, когда осенний ветер укрывает их, как одеялом. Он тоже отпивает свой кофе и позволяет взгляду увлечься окрестностями: утро окутано густым туманом, что клубится вокруг красных кирпичных домов, приглушая их цвет. Сделав глубокий вдох, Чонгук чувствует холодный скрипучий воздух в груди и горле. Это прекрасная погода для бега. — Не видела его раньше, — говорит Чжиен, и он поворачивает голову, чтобы увидеть, о чем она говорит. Пара стройных, загорелых ног, разрезающая туман. Темп довольно вялый, но та сила, с которой совершается каждое отталкивание от земли, говорит Чонгуку о том, что эта скорость выбрана специально. — Знаешь его? — Нет, — отвечает Чонгук, провожая взглядом бегуна, что движется мимо них по улице. Очертания человека мягкие, размытые от тумана, но сочная зелень его спортивных шорт на фоне ярко-оранжевых листьев делает его похожим на игрушку. Когда взгляд Чонгука поднимается выше, то встречается с белой футболкой и острым профилем. Кажется, будто эта футболка с голубым лого немного ему мала: она облегает худой торс, который напоминает Чонгуку его самого год назад — фигура бегуна. Взгляд Чонгука не отрывается от человека, пока тот не скрывается в тумане, и только потом Чонгук понимает, что во рту слегка пересохло. Он делает большой глоток кофе и позволяет горькому вкусу осесть на языке. — Выглядит отлично, — говорит Чжиен, и Чонгук моментально поворачивается к ней. В явном замешательстве он кивает головой в сторону улицы, где скрылся бегун. — Я была на стольких твоих соревнованиях, что могу́ узнать в человеке хорошего бегуна. Может быть, он новенький в Ланкастере, я знаю, что они порой здесь тренируются. В животе Чонгука растекается облегчение. Фух. А потом он вдруг понимает, что качает головой. — Он не профессионал. Профессиональные бегуны не тренируются в таком темпе. Чжиен открывает рот, чтобы что-то ответить, но вместо этого вновь отпивает из кружки. — В следующий раз, когда Чонгук видит бегуна, на дворе холодный четверг, а он снова пьет кофе. За последний год это уже стало традицией — сидеть каждое утро на веранде с одной и той же кружкой кофе, два пакетика сливок, два кубика сахара. После того, как Чжиен настояла, чтобы он проконсультировался со специалистом, ему поручили составлять ежедневное расписание. «Чтобы заполнить свой день, ты привык бегать, но нужно заняться чем-то новым. Чем-то, что будет питать нынешнего Чонгука»‎. Питать... Чонгук считал это просто невообразимым: он рассматривал стройную докторку, сидевшую в кресле напротив. Он давно заметил спортивные часы на ее запястье. Он был в курсе, что она была бегуньей. Так что она могла знать о жизни без движения? Это всегда казалось Чонгуку забавным — большинству людей во время восстановления советуют бегать. А ему, наоборот, говорят сидеть на месте. В этот раз Чонгук на веранде один. Он бросает взгляд на свои часы — на свои спортивные часы, которые он автоматически продолжает надевать по утрам, — и видит, что сейчас то же самое время, что и в понедельник. Значит, он профессионал. — Похоже, ты уже соскучился по бегу, — произносит Чжиен, появившись из-за скрипучей двери. Чонгук пожимает плечами и отпивает кофе. На самом деле, он скучал по нему только первые пару месяцев — его тело реагировало так, словно у него, как у зависимого, была ломка. Хотя он никогда и не видел зависимых от веществ людей в этом крошечном пригороде, только если по телевизору. А затем в нем и вовсе возникла неприязнь к спорту, и теперь при мысли о беге внутри неприятно свербит. — А он не мог одеться еще пестрее? — фыркает Чжиен, имея в виду вишнево-красные шорты, в которых сейчас бегун. Чонгуку нравятся яркие цвета, он ценит то, как они вносят жизнь и контраст в тусклые осенние утра. Он знает, что бегун из другого города, потому что тот одет так, будто на улице лето, в то время как здесь люди начинают готовиться к зиме раньше чем порыжеют листья. В этот раз бегун без футболки: ничто не скрывает его загорелый торс, и пусть мужское тело для Чонгука совсем не ново, небольшой выступ грудной клетки в сочетании с напряженным прессом привлекают его внимание. — А мне нравится, — говорит он, провожая глазами бегуна, когда тот сворачивает на другую улицу. Не услышав ответа, Чонгук поворачивает голову и видит пристальный взгляд Чжиен. — Что? На мгновение ему кажется, что хотя бы на этот раз она собирается сказать что-то важное. — Ты подготовил свой чек-лист? Чонгук разочарованно откидывается на выцветшее плетеное кресло: — Да, мам, не обязательно спрашивать это каждое утро. — Просто проверяю, — отвечает она, закидывая ногу на ногу и отпивая из кружки. — Ты знаешь, Чжиэ говорила с твоими бывшими товарищами по команде. Кажется, они думают, что ты заключил контракт с Адидас, или чем-то таким. А, и еще она сказала, что один из них тоже подумывает о Ланкастере. Хм. Кто же это был? А! Чо, один из мальчишек Чо, да, я помню его с твоих соревнований, он неплох. Хотя вряд ли на уровне Ланкастера... Но Чонгук отключает звук. Это довольно легко, когда ее бормотание смешивается с жужжанием цикад и далеким шумом машин с автострады в паре улиц отсюда. Вместо этого он представляет красную вишню и пытается отыскать похожий по цвету опавший лист на земле. — — Он передавал, что ты приглашен на открытие сезона барбекю. Чонгук отрывает взгляд от своего наполовину съеденного обеда из микроволновки. Таблетки так урезали его аппетит, что он до сих пор не разобрался, как теперь есть. — Кто? Чжиэ закатывает глаза и делает медленный глубокий вдох. — Твой бывший тренер, — цедит она, открывая холодильник и рассматривая содержимое, — в этом году они устраивают что-то типа большого пикника. Созывают все команды в городе, ну, знаешь, из колледжей и отовсюду. Чонгук вытирает рот салфеткой: — И из Ланкастера. Лицо Чжиэ скрыто за дверью холодильника. — Ну, наверное, да. — Так значит, ты хочешь, чтобы я пошел. Чжиэ снова вздыхает и выпрямляется: теперь видно, как она недовольна. — Я не собираюсь заставлять тебя что-то делать. Я просто говорю то, что мне передали, Чонгук. Тот коротко кивает, пережевывая еду: — Мама знает? Она хватает упаковку с точно таким же готовым обедом и захлопывает холодильник. — Да, — не глядя отвечает Чжиэ.. Чонгук бросает вилку. — Так ты хочешь, чтобы я пошел. Ее тарелка со слабым лязгом приземляется на стол. — Естественно, я хочу, но я не могу заставить тебя только силой желания. — И поэтому ты сказала маме? Теперь Чжиэ поворачивается и смотрит в ответ, уперев руку в свой бок. Эта поза поразительно напоминает Чонгуку мать. — Я должна извиняться за то, что рассказываю своей собственной матери, что происходит у меня жизни? — Если ты делаешь это с определенной целью, то да. Она издает саркастичный смешок и вновь отворачивается к еде: — Хорошо, прости, что хочу чтобы ты поправился. Услышав это, Чонгук поднимается на ноги, и его стул громко царапает кафельный пол. — Что такое? — в кухне появляется Чжиен: лицо беззаботно, а в руках бумажный пакет с продуктами из магазина. Не поднимая взгляда, Чжиэ выкладывает еду на тарелку: — Ничего, просто разговариваем о пикнике. Чжиен снимает свой вязаный шарф и с улыбкой глядит на Чонгука: — Ой, это хорошо! Так что, думаешь, будет весело? Наверное, здорово увидеть знакомые лица. Затем она начинает разбирать продукты. При виде переспелых фруктов Чжиэ наклоняет голову: — Ай, мама, опять. — Что? — разводит руками та, продолжая раскладывать покупки. — Тот мужчина на рынке, помните, у которого соседи покупали курицу? Он сделал мне скидку. А по вкусу они не хуже. Но вы должны съесть до конца недели. Нам не надо плесени в вазе с фруктами в выходные. Чжиэ поднимает голову: Чонгуку знаком этот взгляд. Это тот самый взгляд, которым они обмениваются уже годами, с того самого момента как поняли, в каком плачевном положении находятся местные аптеки. Взгляд, который значит «если она идет ради нас на жертвы, мы тоже можем пойти на них ради нее»‎. — Жду не дождусь пикника, — заявляет Чонгук и садится обратно на стул. И улыбки Чжиен, которую он получает в ответ, уже достаточно, чтобы и на его губах появилось что-то похожее, прежде чем он вернется к своему остывшему ужину. — — Чонгук, рад тебя видеть! Чонгук отрывает взгляд от пластиковой тарелки с картошкой и кукурузой и видит своего бывшего тренера. Тот одет в ярко-оранжевый свитер, плохо сочетающийся с его жесткой, загорелой от десятилетий бега кожей. Чонгук смотрит на его штаны цвета хаки и думает, что это похоже на осеннее деревце. — Я вас тоже, — с кроткой улыбкой отвечает он. Он никогда не славился харизмой или коммуникабельностью, поэтому не ощущает, что от него ждут какого-то яркого появления. — Остаешься в форме? — спрашивает тренер, и Чонгук мысленно вздыхает. В беге всегда одни и те же вопросы: «Бегаешь? Сохраняешь форму? Сколько уже миль набегал?» — По-своему, да, — отвечает он, делая шаг от фуршета, чтобы дать место другим. Тренер улыбается и кивает, его глаза прищурены, будто он делится секретом: — Я слышал, в этом году Адидас взял новенького. Чонгук понятия не имеет, какого ответа от него сейчас ждут. «Да, это я: Чон Чонгук, спонсор — Адидас. Мне просто показалось забавным хранить это в секрете и изолироваться от общества на целый год». Или «Вообще-то, нет, я был на грани самоубийства, поэтому решил сделать маленький перерыв». — Надо же, — в итоге отвечает он. Похоже, тренер понимает, что большего вытянуть не получится, поэтому снова кивает, откусывает свою картошку и хлопает его по плечу. — Ну, продолжай бегать, малой. Слышал, тут есть кое-кто из Ланкастера, и мне сказали, где-то даже ходит их агент, — он делает паузу и вглядывается в лицо Чонгука. — Знаешь, это хороший колледж, не такая насыщенная программа, но никогда не помешает сменить обстановку и начать учебу. Его речь ненавязчива, и он словно в подтверждение сжимает плечо Чонгука, прежде чем развернуться и отправиться заигрывать с присутствующими здесь мамами. Чонгук вскидывает брови, удивляясь некой бесцеремонности, а затем замечает шезлонг, что стоит под краснеющей кроной дуба. Решив, что это неплохое местечко — уж точно лучше, чем нагромождение складных столиков, — он направляется прямо туда. На мгновение ему хочется, чтобы ветви дерева не были столь живописны — он знает, что это может привлечь сюда других людей. К тому же, единственный обогреватель в зоне видимости тоже стоит рядом с этим шезлонгом. Поедая ложками кукурузу, лишь бы как-то занять свои руки, Чонгук оглядывает пикник. Он почти уверен, что младше всех из присутствующих. Он знал, что никто из его команды здесь не покажется, ведь всем им известно, что тренер устраивает барбекю с единственной целью: уболтать родителей пожертвовать деньги в спортивный фонд. Разглядывая людей вокруг, Чонгук пытается вычислить, кто из его школы, кто из обычного колледжа, а кто из Ланкастера. Тех, кто из его школы, видно сразу: все они одеты в форму с рыжим Саламандрой Смоки. Смоки — талисман школы и зачастую является главной гордостью города. А вот разницу между людьми из обычного колледжа и Ланкастера уловить сложнее. Он ожидал, что ребята из Ланкастера будут, ну... стильными снобами, или же просто вести себя как-то ужасно, и неприязнь Чонгука к этому месту станет оправдана. Но они... обычные. На самом деле, ему тяжело даже различить их между собой, не говоря уже о том, что они все одеты в почти одинаковые непринужденные костюмы из брюк и рубашек. Чонгук опускает взгляд и видит, что и сам он едва ли лучше: единственная разница в том, что штанины его брюк уже потрепаны, а поло немного малó. Закончив ревизию своего внешнего вида, он натыкается на то, чего никогда бы не ожидал увидеть на пикнике в середине октября: обнаженные колени. Чонгук подпрыгивает на шезлонге. — Ой, прости, — весело произносит голос, и еще прежде, чем взглянуть на лицо, Чонгук уже узнает эти ноги. — Не возражаешь, если я сяду здесь? — спрашивает парень, и взгляд Чонгука следует за его рукой, что указывает на место рядом с ним, возле обогревателя. — Я даже не думал, что может быть так холодно. Он шутит, но Чонгук слышит, как его пробирает дрожь. — Конечно, — неловко выдавливает Чонгук, наблюдая, как парень пытается удержать тарелку и вместе с тем стряхнуть с шезлонга листья, чтобы сесть. А затем вдруг говорит следующее: — Лучше оставить листья. Иначе будешь сидеть на грязном, и все вокруг будут припоминать тебе, как ты встал с перепачканной жопой. Он мысленно хлопает себя по лбу, перепачканная жопа? Но парень просто оглядывается вокруг, как будто обдумывает последствия. — И правда, — посмеиваясь, отвечает он, собирая листья в большую кучу, а затем усаживается напротив обогревателя. — Если еще не видно, я не местный. — Видно, — подтверждает Чонгук — и снова переживает внутренний конфуз. Только парень продолжает улыбаться. — Я Хосок.