Warm & Cold

      Жизнь продолжает движение. Солнце так же встаёт на востоке, садится на западе. По ночам в небе всё те же звёзды, на том же месте виднеется загадочное пристанище неизвестных богов. Когда-то они решили наградить своим подарком или проклятием Кэйю. Чего же он желал в тот момент? Чтобы его выслушали? Желал жить или умереть? Ничего из этого он так и не добился. Он лишь существует в этом мире.       Других целей Альберих успешно достиг. Его отец может им гордиться, если ещё помнит о существовании сына, если ещё не сгинул в Бездне. Он теперь капитан кавалерии, у него есть деньги, больше не надо продавать своё тело богатым извращенцам. Но внутри пусто: все эмоции замёрзли, в улыбках и шутках нет ни грамма искренности. Мир его построен на обмане, дорога вымощена сломленными судьбами и разбитыми сердцами. Такой холодный и бездушный мир без лучика надежды, без света, без огня. Красивый, одинокий и бессмысленный.       Греет его теперь хорошее вино, полюбившаяся «Полуденная смерть» и объятия случайных любовников. Можно выбирать любого, кто приглянулся. Девушки от него без ума: в флирте ему нет равных. Заинтересованные взгляды пьяных мужчин ловит он на себе каждый раз в таверне. Уйти в этот вечер с грудастой дамочкой или крепко сложенным парнем, отдаваться или брать. Хоть в чём-то у него есть выбор, что-то он наконец может решать самостоятельно. В его жизни и так было слишком много чужих решений.       Бармен в «Доле ангелов» сегодня отвратительно смешивает любимый коктейль. Обычно общительный мужчина на удивление молчалив и погружен в свои мысли, медлительно обслуживает посетителей. А Кэйе очень хочется напиться: сегодня заслуженный выходной и ему положено быть пьяным. Он уже приметил симпатичного блондина, который поглядывал на него из-за ближайшего столика. Весьма недурный выбор на вечер. Невзначай сесть напротив, предложить угостить коктейлем, сделать пару комплиментов, несколько случайных прикосновений и двусмысленных намёков – и вот они уже сами накидываются на него. Остаётся только одна проблема: Чарльз сегодня очень плохо справляется со своими обязанностями.       – Друг мой, какие-то проблемы? – обращается капитан к бармену. – Ты какой-то странный сегодня.       – А вы не помните, сэр Кэйа? – вздыхает мужчина.       – Что я должен помнить? – не понимает Альберих.       – Какой сегодня день, – объясняет бармен.       – Мой выходной, – улыбается беззаботно Кэйа. – Поэтому хотелось бы пить качественные коктейли, а то народ уже потихоньку уходит в «Кошкин хвост». Дай-ка я сам сделаю напитки, а то не хотелось бы расстраивать вон того блондинчика плохой выпивкой.       Альберих перебирается за барную стойку не дожидаясь разрешения. Кое-что он делать умеет, а рецепт «Полуденной смерти» для него почти как молитва. Каждый выходной он возносит её богам за ещё прожитую неделю, за ещё одну бессмысленную неделю. Кэйа даже не подозревает, что одно божество поклоняется этой же религии периодически вместе с ним в этой же таверне.       – Действительно не помните? – продолжает Чарльз, уступая место за стойкой.       – Не-а, – парень аккуратно наливает составляющие любимого напитка в два стакана, которые предусмотрительно охлаждает при помощи своих способностей.       – Сегодня же тридцатое апреля, – грустно произносит бармен.       – О, – только отвечает Кэйа, увлечённый приготовлением коктейлей.       А потом до него доходит. Ну, конечно. Как же он мог забыть? Этот день так много значит в его жизни. Когда-то он приносил радость: день рождения старшего брата. Теперь он приносит только горечь. День смерти приютившего его человека, заменявшего ему отца. День, когда он получил Глаз Бога. День, когда у него больше не осталось близких людей в этой чужой стране. Слишком тяжёлый день, может поэтому сознание попыталось вытеснить его из памяти.       – За покой мастера Крепуса, – протягивая бокал бармену, произносит Кэйа, пусть и готовил напитки не для этого случая.       – И за здоровье господина Дилюка, – принимая бокал, добавляет Чарльз.       Они залпом выпивают приготовленные напитки. Одуванчиковое и виноградное вино приятно сочетаются в коктейле. Слои не перемешались, бокал необходимой температуры.       – Если пожелаете, то всегда можете поменять службу на работу барменом, – хвалит Альбериха Чарльз.       – Надо же оставить «Кошкиному хвосту» хоть какой-то шанс, – смеётся рыцарь и смешивает ещё две порции коктейля для собственных целей.       Завершив новые напитки, он кидает в кассу таверны горсть моры. Много ли, мало: старый приятель не будет пересчитывать. Направляется к светловолосому парню за угловым столиком рядом со входом в таверну. А тот будто бы только этого и ждал. Сразу расплывается в широкой улыбке, прикасается к руке, забирая бокал, делает комплименты. Думает, что он здесь охотник? Нет, на территории Кэйи может быть только один хищник, и это он сам. Сегодня он уничтожит этого нахала.       Незнакомец оказывается торговцем из Фонтейна. Неудивительно, что он не знает ничего об Альберихе, иначе бы был более сдержан. Он слышал о свободных нравах местных, поэтому счастлив подцепить смазливого паренька в таверне. Не догадывается, что подцепили именно его. Кэйа разрушит его ожидания, сам возьмёт желаемое, заставит метаться от наслаждения в умелых руках. Зря только заранее подготавливал себя перед походом в таверну.       Когда алкоголя становится слишком много, а прикосновений ещё больше, то капитан понимает, что необходимо завязывать. Если слишком напьётся, то не сможет контролировать ситуацию, поэтому последние напитки он пьёт очень медленно. Плохо соображающий торговец уже чуть ли не утягивает его в откровенный поцелуй прямо в таверне, и Кэйа предлагает сменить обстановку на более интимную.       Они покидают заведение под разочарованный взгляд бармена. Не стоит на него так смотреть: он просто пытается жить хоть как-то, найти хоть немного тепла в чужих прикосновениях. Единственный огонь погас четыре года назад. А жизнь, такая тварь, продолжает идти. Ему же всего лишь очень холодно и так одиноко.       Он хочет привести блондина к себе домой, как и остальных случайных любовников на одну ночь. Да, теперь у него есть свой дом, какой же он успешный молодой человек. Но мужчина начинает сопротивляться, тащит его в ближайший переулок рядом с таверной. О чём-то пьяно бредит, осыпает пошлыми комплиментами, лапает руками. Ладно, можно разобраться с этим недоразумением прямо в подворотне. Случайная пассия уже не очень-то ему и нравится. Кэйа знает расписание патрульных наизусть. У них есть примерно минут десять, когда можно не бояться быть замеченными. За это время ему необходимо подчинить волю блондина. Ему известен простой и действенный способ, в котором нет ему равных.       Альберих толкает мужчину к стене и опускается перед ним на колени. Расстёгивает ширинку штанов, начинает ласкать наполовину вставший член сначала руками, а когда плоть полностью наливается кровью, то добавляет умелый язык и губы. Велит блондину не шуметь, если не хочет, чтобы он прекратил. Тот лишь жалобно поскуливает, толкается навстречу, запустив руки в тёмные волосы.       А дальше всё летит в Бездну. Шаг за шагом запускает череду событий, которые приведут к самым неожиданным последствиям.       Кэйа чувствует, как чужие пальцы на голове касаются шнурков глазной повязки. Местным обычно хватает ума или такта не делать подобного. Но чужестранец, конечно, даже не догадывается, кто перед ним сейчас на коленях. Видимо алкоголь тому вымыл последние манеры, если таковые имелись изначально. А может он из тех извращенцев, которые возбуждаются от вида травм, иначе как ещё объяснить попытку потянуть за узелок на затылке.       Он резко поднимается и хватает мужчину за лацканы жилета. Видит испуг и непонимание в глазах напротив. Какой ещё реакции ожидал этот нахал после своих действий?       – Не смей так делать, – рычит Кэйа в лицо мужчине.       Не дожидаясь ответа, Альберих бьёт того под дых кулаком. Чужестранец сгибается пополам и отчаянно пытается глотнуть воздух, который выбило ударом из лёгких.       – Я… – свозь спазмы пытается произнести блондин, – случайно.       Внутренне чутьё подсказывает Кэйе, что сейчас должен пройти мимо отряд рыцарей, патрулирующих город в ночное время. С помощью Глаза Бога материализует в руке ледяной клинок, который приставляет к согнутой шее мужчины.       – Заткнись, – приказывает холодно. – Попробуй только пискнуть, не увидишь больше никогда родной Фонтейн. Думаешь, кто-то будет идти против капитана ордена? Придёт к тебе на помощь?       Это не пустая угроза. Кэйе не впервой расправляться с неудобными людьми. Положение капитана Ордо Фавониус позволяет незаметно устранять неугодных ему. Избавиться от тела за городскими стенами, подправить отчёты нашедших труп рыцарей, убедить свидетелей в удобной для него правде. Не стоит становиться у него на пути.       Блондин покорно молчит, лишь жадно глотает необходимый воздух. Спазмы понемногу отступают, но не отпускает липкое чувство страха. Даже встреча со стражем руин по пути в Мондштадт его не испугала так, как вселяют ужас слова рыцаря. Тон его голоса даёт понять о реальной опасности.       Когда патруль отходит на достаточное расстояние, Альберих убирает ледяной клинок от горла мужчины. Тот поднимает испуганный взгляд и успевает заметить только летящий навстречу аккуратному лицу кулак. Слышится глухой щелчок ломающихся костей носа. Шип на запястье рыцаря царапает щёку. Блондин падает на каменную брусчатку и пытается отползти назад, зажимая разбитый нос. Его трясёт от боли и страха. Он начинает молиться. Пусть хоть кто-нибудь спасёт его, прекратит эти издевательства.       – Великолепное представление! – внезапные аплодисменты откуда-то сверху.       В глазах чужестранца радость и облегчение. Боги услышали его молитву. Он пытается найти своего спасителя взглядом. Хочет узнать, кому так обязан здоровьем и, вероятно, жизнью.       Внутри же Кэйи всё обрывается. Он узнает этот голос из тысячи других. Этот голос он слышит во снах, этот голос он вспоминает, когда ему становится слишком одиноко. Когда-то в этом голосе было столько тепла и заботы, а сейчас в нём лишь холод.       – Не ожидал, что рыцари Фавония могут пасть ещё ниже, но ты меня удивил.       Дилюк стоит на крыше соседнего дома. В темноте фигура в чёрных одеяниях почти незаметна. Если бы он не вышел из-за тени дымохода в свет луны, то никто бы не смог его найти. Остаётся только догадываться, как давно он там скрывается и сколько успел увидеть.       – Рад превзойти твои ожидания, – отвечает Кэйа.       Он не знает, как реагировать на происходящее. Столько времени прошло с тех пор, когда они в последний раз виделись. Ровно четыре года. Четыре мучительных года, полных надежды, отрицания, смирения и принятия. А когда он уже и не ждёт, тот появляется в самый неудобный момент. Сносит в Бездну остатки хрупкого мира Альбериха. Должен ли он обрадоваться или испугаться? Худшего варианта для первой встречи сложно придумать.       Рагнвиндр быстро спускается с крыши так ловко, что позавидует опытный вор-домушник. С легкостью приземляется на каменную кладку между домов. Направляется в сторону рыцаря и зажимающего разбитый нос мужчины. Грубо ухмыляется, когда подходит ближе к Кэйе.       – Так вот кого теперь назначают капитанами Ордо Фавониус, – смотрит свысока, хотя роста они одинакового.       – Хочешь составить официальную претензию? – Кэйа острит, но в положении он шатком. И Варка, и замещающая его Джинн прислушаются к словам Дилюка.       – Мне нет никакого дела до вашего ордена, – с отвращением произносит. – Ничего не меняется внутри системы.       Дилюк не прав. Когда раскрыли продажность предыдущего магистра и управляющего состава, то те были изгнаны из ордена и получили клеймо предателей и коррупционеров. Это касалось и Эроха: человека, который был причастен к сокрытию правды о смерти Рагнвиндра-старшего. Конечно, орден всё также печётся о собственном статусе, но честных людей среди рыцарей достаточно много.       Ещё один участник событий решает напомнить о себе. Хлюпая кровью, текущей из сломанного носа, он обращается к своему спасителю:       – С-спасибо вам, мистер!       – Ты ещё здесь? – недовольно обращается он к запуганному блондину. – Исчезни.       Мужчина тут же убегает, даже не застегнув ширинку. Лишь капли крови на брусчатке напоминают о произошедшем здесь недоразумении.       – Смотрю, тебе хорошо живётся, капитан Кэйа. Интересные у тебя развлечения, – произносит Дилюк, когда затихают удаляющиеся торопливые шаги.       Видимо, Рагнвиндр услышал то, что говорил Альберих. Он тогда невзначай упомянул своё звание. А может уже успел навести справки, хотя Кэйа сомневается, что дело в этом. Навряд ли Дилюк первым делом полез бы интересоваться его положением. Поэтому решает уточнить:       – И как давно ты наблюдаешь за моими развлечениями?       – Можно сказать, что с самого начала, – отвечает с презрением. – Я сперва не поверил. Подумал, что обознался. Хотел уже было уйти прочь – это совсем не то, что хотелось бы увидеть. А потом услышал твой голос и увидел тебя во всей твоей пропащей красе.       – Надеюсь, что тебе понравилось наблюдать, – криво ухмыляется Альберих.       Всё куда хуже, чем он мог подумать. Дилюк видел всё. Теперь он знает, какой Кэйа на самом деле. Смотрит на него с нескрываемым отвращением. Отвечает с таким пренебрежением. От него веет холодом, а не теплом, как когда-то.       – Отнюдь, – возражает в ответ.       – С днём рождения, кстати, – наигранно улыбается Кэйа. – Уж прости за такие дерьмовые подарки каждый раз. Не везёт тебе, однако.       И это оказывается лишним. Это переходит все границы. Кэйа и сам не знает, почему решился сказать нечто подобное. Не понимает, чем думал, когда открывал свой поганый рот. Так любит всё испортить, сделать ещё хуже. По-другому он просто не умеет.       Реакция Дилюка ожидаемая. Крылья носа трепещут от участившегося дыхания. Ладони сжимаются в кулаки. Даже глаза не мигают, стекленеют. Злость накатывает на него оглушительной волной. Смывает в Бездну остатки здравомыслия.       – Ты… – только ледяным голосом произносит он.       Внезапно хватает рукой за край выреза рубашки и тащит куда-то. Пара пуговиц от напряжения отрывается под слоями одежды. Пуговки скользят где-то между тканью и там же остаются. Кэйа лишь думает о том, что ему жалко хорошую рубашку. О себе он не думает совсем. Послушно передвигает ногами за быстро идущим парнем, смотрит только на держащую за края одежды руку. Совсем не обращает внимание, куда его тащат.       Последующий грубый толчок, от которого он ударяется головой о что-то твёрдое, выводит его наконец из состояния транса. Кэйа оглядывает местность, куда его притащил Дилюк. Знакомая рощица около городских стен, твёрдость которых он только что испытал собственной головой. Укромное местечко на краю города. Весьма изобретательно. Патрульные проходят отсюда на достаточном расстоянии и не заметят их. Если не закричать, то никто и не догадается о происходящем за кронами деревьев. Кричать он не собирается. Ему интересно узнать, что будет дальше.        – Хочешь закончить то, что не закончил в прошлый раз? – сползает по стене. – Не думаю, что боги смогут в этот раз нам помешать.       Получает болезненный пинок тяжёлым ботинком в бок. Прямо по почкам. За ним ещё один. В этот раз намного больнее. Следующий удар приходится ногой в подбородок. От подобного и челюсть можно выбить, но Кэйа крепкий.       – Нечестно бить лежачего, – сплёвывает в сторону кровь.       – Ты мне будешь говорить о чести? – рычит Рагнвиндр.       Продолжает наносить беспорядочные удары, куда попадётся. Он может бить и с большей силой. Ярость внутри отравляет рассудок, просит не жалеть мощи. Его бесит, что Кэйа даже не пытается сопротивляться. Тот вообще никак не реагирует, стойко терпит удары. Даже голоса не подает, хотя это должно быть очень больно. Другие уже молили о пощаде при других обстоятельствах, а капитан молчаливо терпит, только сплёвывает скапливающуюся во рту кровь.       В воздухе неожиданно появляются ледяные кристаллы, маленькие острые иголочки. В глазе Кэйи растерянность. Первая эмоция с того момента, когда его притащили в эту рощу. Дилюк отрывается от своего занятия, готовится наконец к долгожданной атаке. Пусть у него сейчас нет с собой Глаза Бога, но противопоставить этой силе у него есть кое-что.       – Извини, случайно получилось, – лишь произносит Кэйа.       А затем тянется руками к поясу, где прикреплён Глаз Бога. Дилюк сразу понимает, что хочет сделать Альберих, поэтому торопится остановить парня. Он наклоняется к полулежащему телу, перехватывает за руки, которые пытаются отстегнуть опасный инструмент.       – Что ты делаешь? Дай убрать. Я не могу сейчас контролировать стихию, – пытается вырвать руки из крепкой хватки.       – Ты что делаешь? – злобно спрашивает Дилюк.       Он ужасно зол. Сначала на то, кем стал его когда-то брат, затем на его слова, а теперь на его безучастное поведение. Он просто позволяет себя избивать, не оставляет себе последнего шанса защититься.       Дилюк смотрит непонимающе на Кэйю, смотрит на разбитую губу, на кровь на подбородке. Он видит этот безжизненный взгляд, эти отчаянные попытки вырвать руки. Злость начинает отступать, на её место приходит осознание того, что он наделал.       Оглядывает быстро избитое им тело, испачканную одежду. Его взгляд возвращается к рукам, которые он так крепко держит. Глаз Бога сверкает под их хваткой в темноте ночи. Затем случайный взгляд чуть левее, и всё. Финиш.       Дилюк больше ничего не понимает в происходящем. Бугорок на плотной ткани штанов в паховой области явно намекает на возбуждение. Как такое вообще возможно? В кого превратился этот человек, которого он думал, что когда-то знал?       – Так сильно возбудился отсасывать в подворотне? – горько усмехается.       – Кто знает, – отвечает Кэйа.       Он надеялся, что Дилюк не заметит его состояние. Пытался скрыть его, но обтягивающие штаны плохо с этим справились.       – Шлюха и убийца, – выплёвывает в ответ Рагнвиндр.       Кэйа в ответ лишь истерично смеётся. Как же Дилюк прав. Он действительно шлюха и убийца. Он любит кровь и сперму на своём теле. Обожает их тепло. Единственное тепло, которого он теперь достоин.       Но Дилюк действительно думает, что возбудился он от этого неудавшегося минета в переулке? Ох, как же он ошибается. Да и какой человек останется в возбуждённом состоянии после избиения? Никакой. А какой человек возбудится от того, что на его тело осыпается один удар за другим? Кто ещё будет счастлив слышать голос, пусть и полный презрения, который так сводит с ума во снах? Кто будет наслаждаться такими опасными прикосновениями к своему телу, как поверхность ботинка? Кто будет желать новых ударов от человека, о котором думал каждый проклятый день? Разве что Кэйа Альберих. Он сумасшедший, ненормальный, отмороженный. И всё, что он заслужил – быть забитым человеком, от которого до сих пор без ума.       – Ты так жалок, – произносит Дилюк без жалости в голосе. Наконец отстраняется и выпускает удерживаемые им руки.       Кэйа грустнеет. Сейчас Дилюк уйдёт. Вот поэтому он не хотел показывать своё состояние, своё извращённое наслаждение. Он будет дорожить каждым синяком и ушибом, который останется на теле. Будет возбуждаться от болезненных прикосновений к увечьям, вспоминая, кем они были оставлены. Он такой пропащий.       Рагнвиндр поднимается и смотрит сверху вниз на лежащего на земле парня. Во взгляде ничего хорошего. Кэйа, замерев, ожидает. Смотрит нечитаемым взглядом в ответ.       Дилюк поднимает ногу в очередной раз, сгибает в колене. Ударит ещё раз? Не самое удобное положение для удара. Вместо этого Рагнвиндр опускает ступню прямо на бугорок, обтянутый тканью штанов. Смотрит, как расширяется от удивления видимый глаз Альбериха.       – Или возбудился от того, как я тебя бью? – делает дерзкое предположение.       И по учащённому дыханию понимает, что он попал в точку. От осознания приходит в полное замешательство. Как ему на это реагировать? Нога всё ещё давит на пах, и, кажется, парень под ним только счастлив. Нетерпеливо ёрзает по земле, отводит смущённый взгляд.       – В кого ты превратился, Кэйа? Или всегда таким был, – спрашивает только.       Случайно надавливает на эрекцию сильнее и слышит внезапный стон. Кэйа закрывает покрасневшее лицо руками, но в тени деревьев и тусклом свете луны всё равно бы не заметили покрасневших щёк. Это больше инстинктивная реакция, попытка спрятаться от смущения. Он не смущался столько лет. Только один человек способен его так смутить, и он сейчас заставляет желать провалиться в Бездну от этого.       Внутри у Дилюка идёт серьёзная борьба. Хочется ударить ещё раз и хочется убежать от этой ситуации прочь. Но есть ещё один голос, который шепчет мучительно, жарко и томно в самое ухо. Голос такой сладкий и приятный, так похож на тот голос, которым только что стонали. И просит он остаться, надавить ещё сильнее, а затем нежнее. Просит наступить на живот, надавить на грудь. Заставить облизывать мыски пыльных ботинок. Доставить болезненное удовольствие, сводить с ума. Этот голос не может принадлежать ему, поэтому и звучит как голос Кэйи. Но сам Альберих молчит, лишь жалобно поскуливает и неосознанно пытается потереться о ступню.       Дилюк запутался. Он не хочет признавать, что это могут быть его желания. С чего ему желать подобного? Ему приятно было избивать Кэйю? С нежеланием он всё же принимает это. Ему доставляло удовольствие смотреть, как бывший брат отсасывает какому-то мужику? Нет, это его очень злило. Чего он хотел в тот момент, почему вмешался? Определённо не из-за желания спасти того незнакомца. Он был взбешён, что любимый когда-то человек позволяет себе такое. Это издевательство над светлыми воспоминаниями об улыбчивом, весёлом и нежном брате, который когда-то так робко дрожал в его руках. И он что? Ревновал? Жалел, что на месте этого мужчины не он? Не может такого быть. Это уже бред какой-то. Это просто ненависть и ничего больше.       – Прекрати это, – тихий голос вырывает его из тяжких дум.       Что значит прекрати? Кэйа в его голове просит продолжить, просит ещё. Почему же этот Кэйа говорит другое? Раздражение охватывает сознание. Что-то тёмное, нехорошее овладевает им.       Он надавливает ногой на бугорок чуть сильнее, затем медленно проводит ботинком от раздвинутых ног до головки члена, скрытого тканью. Слышит жалобный стон в ответ на свои действия. Повторяет движение и наблюдает за дрожью, что охватывает тело снизу. Ему начинает нравиться происходящее.       – Дилюк, пожалуйста, не надо, – умоляет Кэйа.       – Твоё тело говорит об обратном, – глубоким голосом отвечает Дилюк.       – Ты не можешь так поступать, – произносит дрожащим голосом Кэйа.       Альберих не верит, что его заботливый брат может так поступать. Его солнышко, огонёк. Его свет в темноте этого пропащего мира. Этого проклятого мира, наполненного сиротами, сломанными судьбами и запахом крови. Где за улыбками и добрыми словами скрывается ложь и предательство. Где детей бросают в чужих странах с невыполнимой миссией. Где убивают на горной тропе за кошель моры.       Тот тёплый и любящий брат не мог так поступить. Но они ведь больше не братья. И человек, что стоит над ним, ему уже незнаком. Так почему тело всё также желает его прикосновений? Почему так трудно сдержать постыдные стоны?       А Дилюку сносит голову от этого слабого упрёка. Не этому человеку указывать, как он может теперь поступать. Он хватает ослабшее тело за грудки, ткань под руками жалобно трещит. Дёргает вверх и ставит на ноги, прижимает за шею к каменной стене.       – Не смей мне указывать, – шипит он ему в лицо.       Кровь запеклась на губе и на подбородке. Красная при свете дня, сейчас такая тёмная в лунном освещении. Несколько капель на воротнике рубашки такие же тёмные. Напоминает о волосах Кэйи, которые переливаются в тусклом свете. Они стали ещё длиннее, хотя стрижка всё такая же причудливая. Прядь ниспадает чуть ниже талии, которая всё такая же тонкая до неприличия для мужчины. Кэйа остаётся безумно красивым. Стройную фигуру подчёркивает обтягивающими вещами. Экзотическую внешность дополняет необычными аксессуарами. Само произведение искусства, а кровь на его теле – оплошность художника, у которого дрогнула рука в последний момент. Хочется убрать эту ошибку с прекрасного тела.       Дилюк прикасается языком к подбородку, слизывает засохшую кровь. Облизывает повреждённые губы. Такой знакомый привкус металла, привычный для его жизни. Сглатывает этот вкус с языка, прикасается снова к теплой коже. Ещё остались следы крови, от которых необходимо избавиться. Кэйа же необычайно тих и безучастен. Дилюк отрывается от изучения раны на губе, которая снова открылась от влаги и давления. Смотрит, как подрагивают ресницы, как закатывается не скрытый повязкой глаз. Неужели ему так приятно?       Запоздало осознание ударяет под дых Рагнвиндра. Только сейчас понимает, что он только что сделал. Поддался этому искушению, как изголодавшийся по порокам грешник. А Кэйа – сам порок во плоти. Отстраняется от этого искушения и только сейчас замечает, что всё время сдавливал крепкой хваткой шею парня. Расцепляет руку, позволяет наконец Кэйе сделать вдох. Смотрит, как тот жадно хватает воздух губами, как быстро раздуваются его ноздри. Почему он опять не сопротивлялся?       В голове так много вопросов и так мало ответов. Больше всего его напрягает реакция собственного тела на всё происходящее. Всё это безумие, вся эта неправильность оседают тяжёлым узлом внизу живота. Пульс ускоряется, кровь быстрее струится по венам, разносит запретное желание в дальние уголки тела, ударяет быстро в сам мозг. Вытесняет последние разумные мысли из потяжелевшей головы.       Он резко толкает наклонившегося Кэйю обратно к стене. Приподнимет за подбородок и смотрит в глаз. Хотелось бы видеть реакцию парня в обоих глазах, поэтому сдирает эту раздражающую повязку. И Кэйа опять даже не сопротивляется. Смотрит на него растерянно теперь двумя глазами. В темноте ночи почти не видно причину, из-за которой Кэйа носит повязку. А эта растерянность во взгляде, отголоски страха и расширившиеся зрачки, что из остроконечных почти становятся круглыми – это всё так сладко. Слаще только голос Кэйи, но он всё также молчалив.       Струйка крови стекает по коже, капает на и так уже испачканный белый воротничок. А кровь в голове Дилюка громко шумит, не оставляет ни одной мысли. Он бездумно прикасается к губам напротив, глотает в поцелуе медные капли. Также ненасытно, как глотал только что Кэйа необходимый ему воздух. И эти солёные губы ему также жизненно необходимы. Он упивается их мягкостью, наслаждается податливостью. Пьёт сочащуюся с этих уст кровь и первый стон.       От дрожания голоса Кэйи на собственных губах ему становится уже всё равно. Теперь он не оступится, возьмёт то, что по праву принадлежит ему. Он сам наградил себя этой привилегией. Надавливает рукой на ушибленную челюсть. В болезненном стоне Кэйа раскрывает перед ним свой ротик, чем тут же пользуется Дилюк. Проникает в горячую полость языком, здесь так много металлического вкуса и алой слюны. Пьёт их жадно, как самый вкусный напиток. Этот коктейль дурманит голову хлеще любого вина. Дилюк готов подсесть на этот вид алкоголя. Персональный, элитный. Запретит доступ к распространению, будет выдерживать в собственном погребе вдали от чужих глаз, наслаждаться им томительными вечерами.       Кэйа не знает, он совсем не понимает, что происходит. Ощущения боли заслуженные, ожидаемы. Ощущения прикосновений Дилюка желанны, неожиданны. Поцелуи с ним восхитительны, неправильны. Он только путается во всём этом, тонет под тяжестью реальности. Телу так жарко, а внутри холод, лёд. Он сковывает движения, замораживает мысли. Он дрожит от этого холода, а может от горячих прикосновений к собственному телу. Не может больше сопротивляться этим мучениям. Начинает двигаться навстречу языком, робко и неуверенно. Он может заставить кончить только от одного поцелуя, но сейчас его самого доводят до бессознательного состояния. Заставляют несдержанно постанывать, глухо, не разъединяя губ. Чувство боли и возбуждения смешиваются в неизвестный коктейль, который так умело смешивает Дилюк. Он вкуснее «Полуденной смерти», качественнее дорогого вина, крепче алкоголя из Снежной. Он готов отдать всю мору мира за этот напиток.       – Ты всё такой же вкусный, – разрывая поцелуй, наконец произносит хоть что-то Дилюк.       – Почему? – только спрашивает Кэйа, и вопрос явно не о вкусовых предпочтениях.       – Не спрашивай, – дотрагивается до цепочки на воротнике рубашки. – У меня нет ответа.       Пытается расстегнуть этот непонятный элемент на одежде. Ему так хочется прикоснуться к шее. Слизать с неё эти капельки засыхающей крови. Но не может разобраться с закрывающим механизмом. Терпения не хватает, поэтому он просто дёргает цепочку. Вырывает с куском ткани и верхнюю металлическую застёжку, которая тут же просто расстёгивается уже в его пальцах. Плевать.       Прикасается жадно к тонкой шее, вылизывает мокро, сцеловывая тёмные капли. Прикусывает несдержанно трепещущую на изгибе венку. Втягивает солоноватую кожу и посасывает долго, наслаждается. Когда же наконец разжимает губы, то на истязаемом месте наливается яркий засос. Красиво.       Поднимается болезненным поцелуем чуть выше, прихватывает зубами нежную кожу. Довольно ухмыляется ещё одной метке. Он оставит их много на этой шее, что скрыть их сможет только плотный шарф. На противоположной стороне мягкий мех щекочет лицо, когда он желает украсить и другую сторону болезненными узорами. Срывает его безжалостно с плеча, отшвыривает в сторону и накидывается на смуглую кожу. Он сделает из этого порочного произведения искусства настоящий шедевр.       От грубых поцелуев и укусов Кэйа жалобно скулит, давится собственными стонами. Руками хватается за плечи Дилюка. Хочет оттолкнуть, прекратить всё это, но вместо этого лишь притягивает ближе. Пальцы царапают ткань чёрного плаща, отчаянно сжимаются на крепкой спине. Чувствует жар под своими ладонями, а может это он сам горит. От ощущения болезненных укусов на собственной груди его начинает бить крупной дрожью. Они спятили или это всего лишь один из его мучительных снов. Поверить в реальность происходящего невозможно.       – Остановись, – взмаливается Кэйа.       Тело его страстно желает продолжения, но последние остатки рассудка кричат прекратить. Он хочет сохранить светлый образ Дилюка в своей памяти. Оставить только воспоминания о тех моментах, где они были счастливы и неопытны. Где обменивались долгими взглядами и случайными прикосновениями. Когда так горячо целовались на берегу озера и когда оставляли нежные поцелуи под звуки новогодней музыки. Они обещали, что это в последний раз, а он даже не попытался помешать нарушить их обещание.       – Даже не подумаю, – рычит ему в грудь Дилюк.       Рагнвиндр опускает руку на пах Кэйи, ощущает рукой явное возбуждение и довольно ухмыляется. Кто просит остановиться с таким стояком в штанах? Оглаживает с нажимом скрытую тканью плоть и наслаждается громким стоном в ответ. Внезапно ему хочется снова наступить ногой на эрекцию, но он отгоняет эту похотливую мысль. Сейчас у него в голове нет ничего, кроме вариантов извращений над этим жалобно сопротивляющимся рыцарем, который всем своим видом показывает взаимное желание.       Он продолжает изучать поцелуями-укусами грудь Кэйи. Отодвигает одной рукой ткань одежды, чтобы получить ещё больше доступа к открытой коже. Другой рукой продолжает поглаживать обтянутый штанами член. Несдержанные стоны ласкают его слух, толкающиеся навстречу бедра вызывают хищную ухмылку. Поэтому он точно не остановится, даже если на город нападёт армия хиличурлов, он продолжит. Он определённо спятил, и причина безумия – Кэйа.       И Кэйа с ним согласен – это безумие чистой воды. От него хочется кричать, а он и кричит, совсем не пытается сдержать голос. Они ведь на улице, их могут услышать, заметить. Но на всё это так плевать. Последние остатки рассудка покидают его опустевшую голову. Больше ничего нет для него в этом мире кроме горячих прикосновений и восхитительных укусов на груди. Он никогда не разрешает любовникам оставлять засосы, но Дилюку разрешает всё. Только для него он готов отдавать себя всего без остатка. Лишь ему он открывается так, как не готов даже открыться себе. Когда-то Дилюк не оценил его открытости, но сейчас желанно принимает всю его пропащую сущность.       Когда Кэйа уже не может совсем себя контролировать, когда так жалобно извивается в горячих руках и толкается активно навстречу ласкающей его руке, всё на мгновение замирает. А затем взрывается самым ярким фейерверком. И он позорно изливается в собственные штаны, совсем как подросток, только вступивший в пубертат. Громкий и протяжный стон срывается с истерзанных губ. Он падает в Бездну, растворяется в ней.       – Кто здесь? – внезапный голос раздаётся со стороны городских улиц. – У вас всё в порядке?       Приближающийся топот шагов и бряцанье доспехов указывают на патрулирующего стражника. Кэйа быстро приходит в себя, смотрит растерянно на Дилюка и видит такую же растерянность в его взгляде. Нельзя показываться перед рыцарями в таком виде. Надо срочно что-то сделать. Если начать убегать, то стража поднимает тревогу. Надо что-то придумать как можно скорее.       – Кто здесь? – повторяет уже совсем рядом стражник.       – Это я, Кэйа, – подаёт голос Альберих.       – У вас всё в порядке, капитан? – мужчина выходит из-за ближайшего дерева.       Перед глазами рыцаря предстаёт картина согнувшегося пополам капитана кавалерии и поддерживающего его неизвестного мужчины, лицо которого частично скрывает опущенный капюшон.       – Я немного перепил, а этот молодой человек вызвался помочь, – отвечает, тяжело дыша, Кэйа и изображает рвотные порывы. – Не стоит беспокоиться.       – Уверены, что всё хорошо? – интересуется рыцарь. – Вам точно не нужна помощь?       – За кого ты меня принимаешь, – смеётся жалобно капитан. – Мой друг мне уже отлично помог. Можешь мне ещё помочь добраться до озера? – обращается он уже к своему спутнику. – Мне надо бы умыться.       – Угу, – только сдержано отвечает Дилюк.       Нельзя задерживаться перед стражником, пока тот не заметил лишнего. Иначе их легенда тут же затрещит по швам. Поэтому он крепче обхватывает тело Кэйи и направляется к городским воротам.       – Берегите себя, капитан, – бросает им в спины стражник, который направляется дальше патрулировать улицы города.       Они спешат к запасным воротам, потому что они находятся ближе и там меньше стражи. Дилюк всё также прижимает к себе горячее тело. Перед засыпающем караульным они быстро пересказывают ту же историю, что и патрульному. Тот лишь сонно желает здоровья капитану и продолжает дремать на посту.       Даже выйдя за городские ворота, Дилюк не отпускает Кэйю. Уже сам тащит того в одном ему известном направлении. А Кэйа и не думает сопротивляться, только послушно передвигает ногами. Бока от тесных объятий жжёт болью, напоминает о нанесённых ударах. Но он упивается этой болью и бездумно следует за причинившим её человеком.       Когда Дилюк достигает задуманного места, удалённого от городских ворот у пологого берега озера, он наконец отпускает Кэйю. Тот лишь безвольно падает на землю: ноги его подводят. Поднимает взгляд на стоящего перед ним парня. Хочет заглянуть в глаза, но взгляд так и останавливается на выпуклости чёрных штанов. От этого Кэйа давится воздухом, ему становится снова жарко.       – Дилюк… – вздыхает растерянно.       Ему ничего не отвечают. Только бледные длинные пальцы начинают расстёгивать ширинку штанов. Затем припускают их ниже с бёдер. Только ткань чёрного нижнего белья скрывает эрекцию. На нём столько чёрного, который так подчёркивает бледность кожи.       Кэйа лишь часто дышит, наблюдая за действиями парня. Чувствует, как неловко краснеют щёки. Как ускоряется сердцебиение при виде пальцев, касающихся завязок белья. Когда последний элемент одежды, который скрывает эрекцию, спускается по стройным бёдрам, он поднимает смущённый взгляд вверх. Он не готов увидеть то, что скрывалось под тканью.       – Ну же, посмотри, – горячо вздыхает Дилюк. Во взгляде только нескрываемая похоть.       И он решается посмотреть вниз, и млеет. Наполовину эрегированный член, головка начинает набухать, оттягивая крайнюю плоть. Даже в таком состоянии уже достаточно крупный. Немного подрагивает в ожидании, наливается кровью.       – Нравится? – спрашивает глубоким голосом Дилюк. – Возьми его.       Кэйа слушается. Как зачарованный подползает на коленях. Он готов в этом положении молиться богам и демонам, чтобы это не оказалось выдумкой его сознания. Прикасается рукой к горячей плоти. Ткань перчатки мешает чувствовать бархатистость кожи в этом пикантном месте. Он срывает их быстро с ладоней и прикасается вновь более уверенно. Такой горячий и нежный, так хочется приласкать.       Он начинает аккуратно двигать рукой, оттягивать чувствительную кожицу. Опытно сжимает пальцы в нужном месте, играется с головкой. Довольно улыбается, когда член полностью наливается кровью, принимает полностью стоячее положение. Ему очень хочется вдохнуть его запах, отпечатать его на подкорке сознания.       Поэтому он прижимается носом к промежности. Жадно утыкается прямо в мошонку: здесь запах особенно сильный. Уже совсем не думает и прикасается языком к поджимающимся яичкам. Слизывает терпкий, немного солоноватый вкус. Сверху слышит несдержанный стон. От него внутри всё дрожит. Это самое прекрасное, что он когда-либо слышал.       – Какой ты развратный, – шепчет жарко Дилюк.       У него уже нет сил сдерживаться. А когда он ловит похотливый взгляд снизу, пока горячий язык облизывает нежную кожицу мошонки, то срывается в который раз за эту ночь. Это создание порока сводит его с ума, делает из него монстра, насильника. И Дилюк путается пальцами в этих синих волосах. Притягивает к головке члена и несдержанно тычется в измученные губы. А эти развратные губы послушно обхватывают сочащуюся предэякулятом головку. Пропускают в горячую полость рта возбуждённую плоть. Двигаются не спеша только до середины члена, плотно обхватывают в кольцо, возвращаются обратно. У конца движения замедляются, а затем с каждым разом всё увереннее устремляются вперёд, беря ещё глубже. Язык начинает ласкать головку, облизывать плоть со всех сторон в такт нарастающему темпу. И руки только сильнее сжимают волосы в пальцах.       Кэйа умело заглатывает член лишь на две трети. Дальше пока не решается взять. Он и представить не мог, что Дилюк прячет такое в штанах. Он, конечно, случайно натыкался взглядом в душевых и раздевалках казарм на голого Дилюка. Но тогда он быстро отводил смущённый взгляд, стеснялся даже разглядывать. Ох, как зря. Он многое упустил в своё время. Его фантазии могли бы быть ещё развратнее.       Но терпения сегодня у Рагнвиндра совсем нет. Он не хочет давать приспособиться стоящему на коленях парню. Слишком уж хороши движения его языка и губ. А тихие постанывания снизу посылают приятные вибрации по возбуждённой плоти. Хочется насадить того до конца, ощутить сжимающееся горло у самого основания. И он хватает крепче за волосы на затылке, а затем толкается резко до самого конца.       Горло Кэйи сжимают спазмы, он чувствует головку, которая упирается прямо в глотку. Дыхание перехватывает, а на глазах выступают слёзы. Хочет отстраниться, чтобы отдышаться и унять рвотные позывы. Но ему не позволяют, лишь прижимают к самому паху крепкой хваткой. Он давится, но терпит. Пытается привыкнуть к ощущениям. Так глубоко он обычно не заглатывает – это слишком тяжело.       Проходит всего минута, одна несчастная минута, которой так мало, и член в горле скользит назад, почти выходит, а затем толкается обратно до самого конца. Волосы в руках сильно оттягивают – это болезненно. Горло саднит, спазмы не утихают. Кэйа поднимает слезящийся взгляд наверх и сталкивается с Бездной в глазах Дилюка. Смотря неотрывно ему в ответ, Дилюк делает ещё один резкий толчок. Закусывает томно губу и стонет громко и восхитительно.       Этот стон заполняет разум Кэйи, взгляд мутнеет и горло расслабляется. Он позволяет нещадно трахать себя прямо в глотку. Послушно двигает языком по стволу, сжимает плотно губы. Они только смотрят друг на друга голодными безумными взглядами, обнажают свою животную натуру, что скрыта в глубине каждого человека.       – Не смей больше ни с кем заниматься подобным, – пытается скрыть ревность в голосе за похотью.       Кэйа лишь сдавленно стонет в ответ. То ли соглашаясь, то ли моля о чём-то. Запускает подрагивающую руку в собственные штаны, не может больше терпеть без прикосновений к собственному возбуждению.       Дилюк ослабляет хватку на голове, нежно проводит пальцами по мягким волосам. Пропускает через них шелковистые пряди, немного оттягивает перед тем, как отпустить. Это так приятно.       Стоящий на коленях парень уже сам уверенно заглатывает член по самое основание. Иногда позволяет себе отдышаться, взамен ласкает быстро рукой. По губе снова стекает струйка крови, следы которой остаются на члене, а он лишь снова и снова слизывает собственную кровь с возбуждённой плоти. Он уже не обращает внимание на всё это – болезненные ощущения лишь затягивают сильнее узел внизу живота.       – Достаточно, – останавливает его Дилюк, выскальзывает из пленительного жара ротика. Это стоит ему больших усилий, но он не планирует на этом заканчивать.       Кэйа нехотя разжимает губы с громким причмокиванием. Выпускает сочащуюся смазкой желанную плоть. Облизывает влажные губы, смакуя вкус предэякулята и крови. Глупо улыбается, а затем опускается на землю. Он продолжает ласкать собственный член, что сдавливает обтягивающая ткань штанов. Ему так тесно, но расстегнуть ширинку он не может, не хочет отпускать сводящую с ума эрекцию.       – А ну прекрати, – наклоняется к нему Дилюк и вытаскивает руку из штанов.       – Ну, Дилю-у-ук, – жалобно стонет имя Кэйа.       Пытается вырвать руку из хватки, но его крепко держат. А потом и вовсе садятся на его бёдра и прижимают одной рукой его ладони к земле прямо над головой. Дилюк любуется росписью узоров на шее и на груди. Как же Кэйа прекрасен. Опускает свободную руку к ширинке, нетерпеливо пытается расстегнуть тесные штаны. Злится от того, что не получается сразу справиться с маленькими пуговицами. Когда всё же те поддаются, то стянуть штаны мешает то ли корсет, то ли широкий пояс на талии. Ещё все эти проклятые ремешки снизу. Хочется заставить самого Кэйю расправиться со своим сложным нарядом, но сдерживается – так будет неинтересно.       У него наконец получается расстегнуть тонкие ремешки. Злосчастный корсет он стягивает вместе со штанами, ткань лишь трещит по швам в районе бёдер. Всё же хоть ноги у Кэйи стройные, но весьма аппетитные, а талия слишком тонкая. На теле Альбериха остаётся лишь безнадёжно испорченная рубашка и голубая жилетка. Нижнего белья на нём не обнаруживается.       – Ты такой бесстыдник, – горячо шепчет Дилюк на самое ухо.       Он почти полностью ложится на тело снизу, чтобы прошептать эти слова. От этого Кэйа только глубоко стонет, наслаждается жаром Дилюка. От давления ушибы добавляют болезненные нотки, принося неописуемое наслаждение. Он трепещет в сильных руках, пытается потереться о крепкое тело, но ему не дают, отстраняются.       – Я сейчас отпущу тебя, но не смей к себе прикасаться, – приказывает Дилюк. – Понял?       – Понял, – похныкивает Кэйа в ответ.       Ему так хочется ослушаться, но он терпит, ждёт. Глотает собственные стоны, смотрит с мольбой во взгляде. А Дилюк не заставляет долго ждать. Приподнимается с обнажённых бёдер, чтобы стянуть с себя полностью мешающие штаны. Потом опускается обратно, но теперь разводит длинные смуглые ноги. Сгибает одну ногу в колене, поднимая её вверх, а затем прикасается губами к внутренней стороне бедра. Прикусывает такую нежную в этом месте кожицу. Целует жадно мягкую кожу, ласкает губами редкие шрамы. Кэйа не сдерживает от всего этого голос, больше не может. Громко стонет на каждый болезненный укус. Зачарованно смотрит, как на внутренней стороне бедра расцветают бутоны засосов. Запускает руки в густые пряди волос, притягивает ещё ближе.       Рагнвиндр лишь усмехается этому, и сам знает, как сделать приятно. Взгляд его опускается на плотно прижатый к плоскому животу член Кэйи. Он влажный на конце, головка сильно набухла. Внезапное желание попробовать на вкус овладевает его разумом. У Кэйи тоже далеко не маленький. Кожица члена значительно темнее его собственной, головка ярче даже в лунном освещении. Такой ровный ствол, испещрённый аккуратными венами. До этого момента у него никогда не возникало подобных мыслей. До этой ночи он и вовсе не испытывал никогда такого сильного возбуждения. Но в глубине души он может признаться, что скучал по Кэйе, по прикосновениям к его изящному телу. В редких снах и более редких фантазиях он и близко не был так смел и дерзок, как сейчас.       Он прикасается лишь кончиком языка к увеличившейся от возбуждения головке. Слизывает выступившую жидкость, пробует на вкус. Слушает удивлённый и громкий стон сверху. Облизывает более смело ещё раз, но помнит о изначальном умысле.       Пока Кэйа теряется в новых ощущениях, он приставляет палец к подрагивающему колечку мышц. Проталкивает внутрь палец, который входит без особого сопротивления. Он растерян от того, как послушно раздвигаются стеночки ему навстречу. Ожидал сопротивления, а не такой податливости. Сразу добавляет второй палец, который проникает в жар тела с небольшим напором, но всё равно достаточно просто. Злость ударяет ему в голову, и он отрывается от члена лежащего под ним парня.       – Уже успел с кем-то потрахаться? – холодным тоном спрашивает он.       – Всё не так, – сквозь стоны отвечает Кэйа. – Я растянул себя вечером, – признаётся он торопливо.       От этого оправдания Дилюку совсем не легче. Значит Кэйа планировал сегодня с кем-то переспать? Позволить касаться его там, входить в это прекрасное тело? Ярость затмевает его разум, смешивается с похотью. Ревность отравляет рассудок. Он резко добавляет третий палец, который уже действительно с трудом входит внутрь. Толкает скрещенные пальцы дальше и слышит очередной стон с губ, только теперь уже от боли. Грубо разводит пальцы внутри, а затем сгибает фаланги.       – Не надо, – испуганно вскрикивает Кэйа, приподнимаясь.       Не получает ничего в ответ, даже взгляда. Пальцы внутри него совсем не ласково растягивают. Кэйе становиться страшно, дрожь охватывает его тело. Он испугано пытается отползти, когда чувствует четвёртый палец у входа.       – Пожалуйста, Дилюк, – в голосе начинают чувствоваться подступающие слёзы.       – Заткнись и не дёргайся, – холодно рычит ему в ответ Дилюк и, наконец, поднимает взгляд.       В нём не читается ничего хорошего. Только безумие и похоть. Горячее вожделение и холодная ненависть.       Дилюк через силу проталкивает четвёртый палец. На сухую. И Кэйа кричит от боли, с глаз срываются несдержанные слёзы. Ничто не могло довести его до слёз четыре года, и вот он опять плачет из-за Дилюка. Уже не от томящей грусти и вкуса горечи, а от ужаса и боли. А он ведь даже поверил, понадеялся, что между ними что-то происходит. Но его отвратительная натура снова всё испортила. Он проклят этой жизнью, проклятое дитя Бездны, потерявшийся мальчик в чужом мире. Каждый раз совершает ошибки, отчаянно пытается их исправить, но только глубже закапывает себя. И вот упирается в самое дно ямы, которую сам себе и вырыл.       Он мечется под сильным телом, что удерживает его одной рукой, надавив на грудь. Кричит и умоляет остановиться, пока не срывает голос. Делает только хуже своими отчаянными дёрганьями. Добавляет лишние движения пальцам, что раздирают его отверстие.       – Идиот! – кричит ему Дилюк. – Я же велел не дёргаться.       Рагнвиндр немного приходит в себя, когда чувствует что-то тёплое и влажное на своих пальцах. От активных движений и грубой растяжки он повредил нежные стеночки заднего прохода. Это может быть опасно.       Вытаскивает испуганно пальцы, которые уже испачкались в крови. Видит во взгляде напротив глаза полные страха, слёзы стекают, не прекращаясь, по красивому лицу. И его полностью отпускает. Он ужасается от того, что наделал. Проклинает себя самыми худшими словами.       – Кэйа, – растерянно шепчет он. – Кэйа. Кэйа.       Только бессмысленно повторяет короткое и ласковое имя. Подползает к испуганному парню, который неловко пятится назад. Хватает за подрагивающие плечи, пытается прижать к себе.       – Нет! Нет! – повторяет севшим голосом Кэйа и глотает слёзы.       Кэйа пытается оттолкнуть от себя парня, который так отчаянно стремится прижать к себе. Его бьёт крупной дрожью. Он прижимает ноги к груди и прячет лицо между коленей, чтобы не видеть, чтобы сбежать от происходящего. Всё же чувствует чужие руки, которые притягивают его к горячему телу.       – Прости меня, пожалуйста, Кэйа, – шепчет ему в волосы Дилюк. – Прости меня. Кэйа, прости.       Нежно оглаживает подрагивающие плечи, оставляет извиняющиеся поцелуи на всём, до чего дотягивается: на макушке головы, на кончиках пальцев, на дрожащих плечах, на острых коленках.       – Мне так жаль, Кэйа, – произносит трясущимся голосом между поцелуями.       Он и сам уже не может сдержать слёзы. Только бормочет без остановки извинения и глотает рыдания. Не останавливается ни на секунду. Молится всем богам, чтобы всё обошлось, чтобы травма не оказалась опасной.       – Слышишь меня, Кэйа? – спрашивает он, поглаживая спину. – Скажи хоть что-нибудь. Я не должен был так поступать. Прости меня, умоляю. Если бы я мог только всё исправить.       Последнюю фразу так часто любит повторять сам себе Кэйа. Именно её он произносит сейчас в своём сознании не останавливаясь. Поэтому и цепляется за неё. Она выводит его из транса. Он поднимает опухшие влажные глаза, отрывает лицо от намокших из-за рыданий колен. Смотрит немного непонимающе, растерянно. Размыкает запёкшиеся губы и произносит тихо:       – Дилюк? – голос подрагивает.       – Да, Кэйа, – пытается грустно улыбнуться в ответ, – я здесь. Как ты себя чувствуешь?       Кэйа лишь неопределённо мычит и сжимает пальцы в кулаки.       – Я не сделаю тебе больше больно, – умоляет Дилюк. – Прости меня, прошу! Сам не знаю, что на меня нашло.       – Угу, – только слабо кивает.       – О, Архонты! – вздыхает Дилюк. – Прости, прости, прости…       Продолжает повторять как молитву одно слово. Прикасается снова и снова губами к смуглому телу с нежностью, обнимает с лёгкостью. Обращается так бережно и аккуратно, как с самой великой драгоценностью на свете. Робко целует слёзы на заплаканном лице. Он не останавливается до тех пор, пока не прекращает ощущать дрожь под пальцами и не слышит замедлившееся дыхание. Только тогда он мягко отстраняется, смотрит из-под опущенных ресниц.       Кэйа смотрит неуверенно в ответ. Ему ещё немного страшно, воспоминания о боли такие яркие. Он старается об этом не думать. Пробует довериться вновь. Истерика внутри угасает.       – Позволь взглянуть на повреждение, – аккуратно просит Дилюк. Даже не смеет прикоснуться к согнутым ногам самостоятельно.       Альберих не торопится с решением. Несколько минут смотрит только редко мигая. Глубоко дышит в тишине ночи, что даже Дилюк слышит это спокойное дыхание. Дилюк наслаждается только этими долгими вдохами и медленными выдохами. От этого, кажется, и сам наконец успокаивается. Только сейчас понимает, что его всё это время трясло.       Спустя длительное ожидание, Кэйа неловко раздвигает ноги перед Дилюком. Неожиданно для их обоих смущается и отводит взгляд. Он смотрит на сверкающую в свете луны и звёзд поверхность озера.       Дилюк позволяет себе лёгкую улыбку, пока Кэйа не видит. Кто бы мог подумать, что Кэйа может быть таким стеснительным. Это так мило. Затем опускает взгляд между раздвинутых ног, и улыбка исчезает с его лица.       Промежность и внутренняя поверхность бёдер испачканы кровью. Она уже подсыхает корочкой на смуглой коже. Он наклоняется ещё ближе, чтобы разглядеть колечко растянутых мышц. Кэйа, чувствуя дыхание так близко, пытается отстраниться.       – Не бойся, пожалуйста, – умоляет погрустневшим голосом. – Мне надо осмотреть поближе. Я больше не причиню тебе боли.       Измученное тело замирает. Кэйа поворачивается обратно к Дилюку и не видит угрозы во взгляде, только лишь сожаление и грусть.       – Хорошо, – севшим голосом разрешает.       – Смотри на меня. Не пугайся, – наклоняется ближе к раскинутым ногам.       Осматривает тщательно всё ещё немного раскрытую дырочку. Кровотечения вроде бы не видно. Хочет прикоснуться пальцем, чтобы убедиться, но боится напугать недоверчивого Кэйю.       – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает, касаясь горячим дыханием кожи.       – Бывало и хуже, – сипло отшучивается Кэйа. Значит всё действительно обошлось.       Дилюк улыбается самыми кончиками губ. Поднимает взгляд от промежности, чтобы оглядеть полностью стройное тело. Глаза опухшие, длинные ресницы полуопущены. На губах и лице виднеются лёгкие кровавые разводы. Как он мог быть так жесток с ним? Опускается взглядом на искусанную шею. На ней почти нет кусочка чистой кожи. Целовать его было так приятно. Хаотичная россыпь менее ярких засосов на груди и местами следы от зубов. Он и не заметил, насколько был несдержан. На боках и изящной талии наливаются синяки от ударов. Ему так жалко, так стыдно за свою агрессию. Он готов легко целовать эти следы, пока они не заживут. Взгляд скользит по упавшей плоти. Он может прямо сейчас вспомнить вкус Кэйи. Чувствует, как неловко краснеют скулы. А затем смотрит на следы крови на бёдрах. И его переполняет. Горечь и сожаление охватывают его без остатка. Ему так жаль, что нет слов, которыми он бы мог выразить свои чувства.       – Могу я поцеловать твои бёдра? – только действиями он может передать своё сожаление.       – Да, – разрешает Кэйа.       И он прикасается лёгкими поцелуями к окровавленным ногам. Почти невесомо, очень аккуратно. Опускается цепочкой нежных касаний от середины бедра всё ниже, прогибается в спине чтобы дотронуться ещё глубже. Останавливается у самого паха, а затем начинает покрывать поцелуями другую ногу. Упивается мягкостью кожи, горько сглатывает привкус от корочки крови.       – Можно мне облизать тебя? – неуверенно спрашивает.       – Конечно, – дыхание Кэйи учащается.       Дилюк облизывает внутреннюю поверхность бедра, слизывает следы крови с аппетитных ног. Он в который раз чувствует металлический вкус во рту. Слишком много крови Кэйи на его губах за эту ночь, за всю жизнь. Как бы не хотелось этого, но он возбуждается от своих действий. Аккуратные движения языка становятся более уверенными, он начинает активнее вылизывать раскинутые перед ним бёдра. Он старается оставаться нежным, но вожделение медленно заполняет его рассудок. Не замечает даже, как снова начинает оставлять засосы на коже.       – Дилюк, – всхлипывает Кэйа.       Рагнвиндр поднимает затуманенный взгляд. Только сейчас понимает, что увлёкся. Вокруг его рта кровавые разводы. Это грехопадение.       – Извини, – тяжело дышит. – Не удержался.       – Ещё, – вместо упрёка, умоляет.       Не стоит просить о таком, когда Дилюк в таком состоянии. Он жадно приникает обратно губами к желанным бёдрам. Уже не стесняясь, покусывает и всасывает кожу. Его накрывает горячей волной, шум крови в ушах словно шум прибоя. Сквозь него он слышит только тихие постанывания сладкого охрипшего голоса. Если бы он не сорвался, то так бы и должно было всё быть.       Вкуса крови и кожи на бёдрах ему уже мало. Он спускается ещё ниже до самого предела, прикасается языком к мошонке. Здесь вкус особенно восхитительный. Облизывает поджавшиеся уже от возбуждения яички Кэйи. На них тоже остались следы крови, которые необходимо отчистить. Заслушивается более громкими стонами. Продвигается ещё дальше к промежности, облизывает тонкую кожицу в этом месте. Слышит, как сверху жалобно стонут его имя. Наконец прикасается языком к анусу Кэйи. Чувствует, как его грубо хватают за волосы.       – Не останавливайся, – почти кричит Кэйа надломленным голосом.       А он и не собирается. Облизывает подрагивающее колечко мышц, убирает следы своей неосторожности. Рецепторы языка уже не воспринимают вкус крови, ощущаются только сжимающиеся мышцы кончиком языка. Признаков оставшегося кровотечения больше нет, подмечает про себя Дилюк. Он решается проникнуть языком в растянутое до этого так грубо отверстие. Там ведь тоже надо всё почистить.       – Ох, Дилюк, – вскрикивает только метающийся Кэйа.       Подобного ему никогда не делали, а сам бы он в жизни не стал пробовать провернуть такое со случайным любовником. Кэйа и представить не мог, что Дилюк может быть таким, что способен на нечто настолько пошлое. Ощущает, как легко раздвигаются истерзанные стеночки навстречу языку. Немного приподнимает таз, позволяя проникать ещё глубже. В этом действии нет никакой боли, только чистое наслаждение. Дыхание перехватывает от осознания, что находится внутри его ануса и кому принадлежит эта часть тела. Он решается посмотреть на эту картину и ему становится совсем плохо.       В этом положении плохо видно лицо Дилюка, только заметны подрагивающие пышные ресницы и растрепавшиеся густые волосы. Но этого слишком много. Дилюк отрывается от его раскрытого отверстия, потемневший от крови язык блестит. Смотрит на него снизу так томно.       – Тебе приятно? – спрашивает он с хрипотцой в голосе.       – Да, Дилюк! Да! – только сквозь стоны отвечает Кэйа. – Трахни меня, пожалуйста, – совсем не соображает, о чём просит.       – Кэйа, ты сумасшедший, – тяжело выдыхает.       – Трахни меня, Дилюк, – молит сладким тихим голосом.       – Не проси об этом, – втягивает судорожно воздух Дилюк. Ему тяжело сдерживаться. – Я и так порвал тебя. Если я войду в тебя, то откроется кровотечение.       – Плевать! Мне не жалко сдохнуть на твоём члене, – в глазах Кэйи безумие, зависимость.       – Твою мать, Кэйа, – ругается он, подрываясь.       Накидывается жадно сверху, прижимает к себе трепещущее тело. Тянется измазанными губами к испачканным устам. Они оба в крови Кэйи. Жадно слизывают остатки друг с друга, упиваются голодными поцелуями. Дилюк прикладывает все силы, все остатки разума, чтобы быть нежным, чтобы не сорваться на грубые и резкие прикосновения. Понимает, что Кэйю заводит жестокость. А ему так внезапно приятно его истязать. Кажется, они обречены.       Опускает руку вниз, чтобы прикоснуться к плоти парня. Сглатывает губами жалобный стон удовольствия от прикосновения. Чувствует, как в ответ прикасаются к его члену. Уже сам стонет в сладкие губы. Они быстро надрачивают друг другу, толкаются навстречу. Растворяются в блаженстве без остатка.       – Хочу… твой… член, – совсем уже нечленораздельно произносит Кэйа. Язык его не слушается.       – Прекрати, – рычит ему в губы Рагнвиндр.       Кэйа жалобно хнычет, член сочится смазкой. Он так хочет ощутить всего Дилюка, хочет чувствовать заполненность, что принесёт этот крупный орган.       Он внезапно отстраняется, в глазах сверкает обида. Разворачивается спиной к Дилюку и становится на колени, корпус опускает на локти. Затем раздвигает стройные ноги и приподнимает аппетитную задницу, приглашающе подмахивает.       – Что ты творишь?       – Просто возьми меня уже, – трепещет Кэйа. – Войди в меня. Трахни меня. Отымей жёстко и с оттяжкой.       Дилюк совсем нецензурно выражается. Яички зудят, с члена падает капелька предэякулята. Он больше не может сдерживаться.       Быстро подползает к Кэйе, стоящему перед ним в такой развратной позе. Легко прикусывает упругую ягодицу. Слышит неожиданный вскрик сорванным голосом. Снова прикасается языком к подрагивающему колечку мышц, оглаживает анус медленными круговыми движениями. Он с легкостью проникает внутрь, облизывает гладкие стеночки с выступающими венами. Проталкивается до самого упора: в этой позе очень удобно трахать отверстие языком. Жаль, что язык не дотягивается до простаты. Поглаживает кончиками пальцев смуглые ягодицы, сжимает в руках аппетитные полушария.       От этих бесстыдных прикосновений, нежных проникновений, Кэйа теряется полностью в ощущениях. Жалобно поскуливает и отчаянно стонет. Неловко толкается навстречу. Уже даже не просит его взять, сил нет. Он только тянется рукой к напряжённой плоти, крепко сжимает возбуждение в подрагивающей руке.       – Ты просто восхитительный, – выдыхает Дилюк, обдаёт колечко мышц горячим дыханием.       Собственная эрекция требует хоть какого-то внимания. Но ему не хочется отрывать рук от шикарной задницы. Ему даже завидно, что Кэйа так бесстыдно себя ласкает.       – Не касайся себя, – решает поиздеваться он. – Хочу довести тебя только языком.       И Кэйа слушается в который раз. Опирается руками о землю, выдирает травинки под пальцами. Раздвигает ноги ещё шире.       А сводящий его с ума язык начинает вытворять в заднем проходе что-то невероятное. Быстро проникает, рисует на анальных стеночках замысловатые фигуры, обводит внутренности быстрыми кружениями. Слюна пошло хлюпает в его отверстии между бесчисленными стонами. Кэйа действительно близок к тому, чтобы соскользнуть в пучину удовольствия. Мышцы тела начинают беспорядочно сокращаться, руки хватаются бесцельно за попавшиеся кустики травы. Он активно толкается навстречу горячему языку, сильно прогибается в спине. От этого Дилюку становится трудно ласкать Кэйю, но он продолжает стараться.       Громкий и длительный стон срывается с губ Альбериха. Он крепко хватается руками за траву. Тело накрывает волной оргазма, перед глазами темнеет, в голове такая приятная пустота. Его сотрясает крупной дрожью, бёдра непроизвольно быстро двигаются, из-за чего Дилюк отстраняется. Наслаждается картиной извивающегося парня. Довольствуется собой.       Тяжело дыша, Кэйа постепенно приходит в себя и понимает: что-то не так. Он испытал оргазм, но возбуждение всё ещё тянет тяжестью внизу живота. Смотрит на подрагивающий от быстрого дыхания член, который всё также стоит и сочится предсеменем. Понимает, что испытал оргазм, но всё ещё не кончил.       – Ди-Дилюк, – еле произносит Кэйа.       – Что такое? – спрашивает Рагнвиндр, нежно прижимает к себе вспотевшее тело.       – Не знаю даже как сказать, – смущается Альберих. – Это непроизвольно получилось.       Дилюк ласково прикасается к всё ещё дрожащему телу. Кэйа млеет в его руках, постанывая от таких особо чувствительных прикосновений. Взгляд опускается на стоящий колом член Кэйи, и Дилюк всё понимает. Сухой оргазм, вроде так? Какой же развратный этот капитан.       – И что мне с тобой делать? – прикусывает мочку уха и шепчет.       – Возьми меня, – в очередной раз просит Кэйа.       – Хмм, – посылает вибрации голоса прямо в ухо, заставляет колебаться барабанную перепонку. – Обещай делать только так, как я скажу.       – Обещаю, – выдыхает радостно, дрожит трепетно, как и слуховые косточки от томительного голоса.       Его легонько толкают вперёд, опускают на колени. Проводят длинными пальцами по чувствительной спине, вызывая приятные мурашки. Спускаются этими восхитительными пальцам всё ниже и ниже до самой ложбинки между ягодицами. Прикасаются к влажному анусу, который так хорошо растянут. Нежно массируют круговые мышцы, заставляют выгибаться в спине. Кэйа пытается толкнуться навстречу прикосновениям, но его придерживают за бёдра.       – Если хочешь, чтобы я вошёл в тебя, обещай следующее: не толкаться навстречу, не дёргаться, делать только так, как я велю.       – Угу, – нехотя соглашается Кэйа. Ему не хочется быть бревном.       – Что, угу? – дразнит его Дилюк.       – Обещаю делать всё это и лежать под тобой послушным бревном, – дуется он.       – Ты самое прекрасное бревно на свете, – ухмыляется в ответ.       – Ты самый чёрствый сухарь, – фыркает Кэйа.       Пока он отвлечён этой несерьёзной перепалкой, Дилюк проникает аккуратно пальцем внутрь. Начинает ощупывать стеночки, находит бугорок простаты, но не надавливает. Продвигается глубже, следит за реакцией.       – Скажи, когда почувствуешь что-нибудь, – просит он Кэйю.       Аккуратно оглаживает чувствительную слизистую в поисках чего-то. Жаль, что пальцы у него стали грубее и шершавее от долгого путешествия и тяжёлого меча. Огрубевшая кожа не ощущает всю ту нежность внутри, и он может пропустить повреждённый участок.       – Кажется, здесь, – слегка морщится Кэйа.       Дилюк аккуратно вытаскивает длинный палец. Трещина находится почти над самой простатой. Дальше самой чувствительной точки двигаться нельзя, если он не хочет навредить снова. Он бы предпочёл не идти на такой риск, но сопротивляться желанию и пошлым мольбам у него больше не остаётся сил. Он лишь медленно и безвольно ныряет за Кэйей в это пленительную бездну, а может это он сам утягивает того за собой.       Они грешники, пропащие люди, полные пороков и одержимостей. Они продали счастье за толику правды. А правда она всегда горькая, но признаний уже не вернуть. Блаженство в неведении. Счастье в доверии несмотря ни на что. Сможет ли он когда-нибудь довериться ещё раз? Ведь ему в ответ так безропотно доверяют, прощают, тянутся к нему несмотря ни на что. Практически доверяют жизнь в его мозолистые руки. А он не знает, как на это реагировать. Не готов принять такое подношение, сомневается, опасается взять ответственность. Он-то свою жизнь не может собрать из разбитых осколков. А этот человек приложил руку к крушению, наступил ногой на треснутое стекло, поранившись сам и ранив его.       Чего так добивается Кэйа? Почему позволяет с собой так обращаться? Прощает за каждый грамм боли. Сам тянется к занесённой руке, с глупой улыбкой подставляет щёку. После удара желанно подставляет другую. Смиренно возносит молитву во имя боли, если она принесёт прикосновения. Цепляется за него отчаянно руками, смотрит стеклянными глазами, в которых только похоть и безумие. Кэйа определённо безумец: спятил от неизвестности и ожидания, от одиночества и холода. Отчаянно ищет тепла среди других, но оно не греет; тянется завороженно к горящему огню и его обжигает. Он загорается и так красиво горит, рассыпается безвольной горсткой пепла в сильных руках. Возрождается из праха, чтобы кинуться в этот огонь ещё раз. Он будет каждый раз лететь на этот огонь и обжигать свои крылья, падать безвольно и мучительно в пожирающее пламя.       Как несчастный мотылёк, Кэйа трепещет от ощущения горячей головки, приставленной ко входу. Давится стоном от медленно проникающей внутрь плоти. Хочет двинуться на встречу, но вспоминает об обещании. Жалобно скулит от безволия и чувства раздвигающихся стеночек. Это даже лучше языка и пальцев, это так правильно в его иллюзорном мире. В его голове наконец приятная тишина, он весь сосредоточен на переживаемых ощущениях.       Дилюк сам еле сдерживается, чтобы не толкнуться жадно вперёд. Повторяет как молитву одну лишь фразу: «Будь аккуратен». По довольному стону снизу понимает, что углубился прямо до простаты, в которую упирается набухшей головкой. Дальше двигаться нельзя – опасно. Он проникает в этот приятный жар медленно и аккуратно, ставит на кон всю свою выдержку.       – Скажи сразу, если почувствуешь, что что-то не так, – просит он Кэйю.       – Ты слишком медлительный – вот что не так, – хнычет Кэйа.       – Я серьёзно, – сквозь стиснутые зубы говорит ему.       Доверять Кэйе опасно. Он ненормальный. Бездумно рискует жизнью ради острых ощущений. Совсем не заботится о себе и окружающих, живёт только сегодняшним днём. Наслаждается опасностью, упивается адреналином, дурманит голову алкоголем. Он изначально был рискованным, а сейчас и вовсе слетел с катушек.       Огромных усилий стоит Дилюку сохранять этот медлительный и мучительный темп. Проталкивать член всего на несколько сантиметров, неторопливо упираться головкой в простату при каждом долгом толчке. Хочется вколачиваться на всю длину в это податливое тело, кусать эти подрагивающие плечи, оставлять синяки на стройных бёдрах, помечать ещё сильнее, чтобы он навсегда запомнил.       Кэйе хочется того же самого. Но он послушно остаётся безучастным, только жалобно скулит и трясётся от мучительных толчков в простату. Это приятно и нежно, настолько нежно, что сводит с ума. Он не заслуживает этой нежности, не от Дилюка точно. От этой заботы хочется кричать и плакать. Поэтому он так рад этой позе, потому что не видно редких слёз, что соскальзывают по щекам в густую траву.       Размеренные толчки в простату становятся более интенсивными. Хватка на тазовых косточках усиливается, от чего Кэйа стонет с ещё большим удовольствием. Конечно, Дилюк не догадывается о синяках и ушибах под своими руками. Не помнит, куда наносил удары ногой, одержимый яростью. Боль такая правильная и заслуженная вместе со сладкой истомой кружат голову. Кэйа закрывает глаза, чтобы полностью отдаться этим ощущениям. Всё становится ярче, чувствительнее. Сам не замечает, как начинает толкаться навстречу. Не сдерживает обещание, обманывает в который раз.       А Дилюк и не обращает внимания на встречные движения. Ему так хорошо внутри. Все мысли только о приятной тесноте и уже далеко не таких нежных толчках. Убирает одну руку с таза Кэйи, чтобы обхватить собственный член. Начинает надрачивать в кольце пальцев оставшуюся снаружи плоть. Прикрывает глаза и откидывает голову назад. Часто дышит и закусывает губу, чтобы сдержать приятные стоны. С каждым новым толчком ему только приятнее, теснее и жарче. Он обхватывает Кэйю снова двумя руками, прижимает к себе всё ближе, заслушивается громкими стонами снизу, теряет голову.       Между ними не может быть иначе. Нет уже той любви, нет уже никакого доверия. Только одержимость и похоть. От любви до ненависти один шаг, который они давно сделали друг другу навстречу. Жаркие прикосновения не приносят успокоения, не согревают замёрзшие сердца. В пламени нет тепла, в нём только страдания и болезненные ожоги. Как сжигают в огне неугодных, так сжигают они в нём ту неуместную заботу, ту случайную нежность. Как голодное пламя пожирают друг друга, оставляют за собой выжженную землю.       Уже никто не обращает внимания на глубокие толчки. Они нарушают запрет и обещание. Каждое их взаимодействие – ошибка. Кто бы мог подумать, что ошибаться можно так приятно. Не думают о последствиях, а как тут думать, когда в голове пустота. Тела охвачены приятной истомой, кожа покрыта потом, сердца стучат в унисон в бешенном темпе.       – Ещё, – только умоляет Кэйа.       И Дилюк даёт ещё. Проникает резко и глубоко, слушает мольбы змея-искусителя. Демон внутри сыт и довольно урчит. У его демона всегда голос Кэйи. Так легко перепутать с настоящим, особенно когда они просят одно и то же.       Остановиться уже невозможно: они давно преодолели точку невозврата. Тишину ночи нарушают откровенные стоны и грубые шлепки. Тела освещает холодная луна, в её свете поблескивают капельки пота на горячих телах. Всё на том же месте остаётся загадочное пристанище богов. Пусть смотрят на этих грешников со своего королевства. Пусть завидуют, пусть презирают, пусть насмехаются. Им уже всё равно на всё. Они как одержимые движутся навстречу друг другу, они зависимы от этих резких толчков. Мир обречённо сжимается до одной точки сначала в сознании Кэйи. Когда же сильно сжимаются его измученные стеночки, то весь мир перестаёт существовать и в сознании Дилюка.       Пачкая густую молодую траву, Кэйа измученно изливается. Сильно дрожит и развратно стонет, когда вглубь его изливается следом Дилюк. Они остаются в этом положении несколько минут, лишь жадно хватают губами воздух. Перед глазами рябь, в голове шум, мыслей нет.       Обессилевши, Дилюк наконец выскальзывает из растянутого Кэйи. Вслед за его членом вытекает струйка спермы вперемешку с кровью. Сначала он непонимающе смотрит на всё это, а затем осознание резко ударяет его под дых. Запоздало до него доходит всё, что он наделал. Не сдержался, снова навредил, в который раз пошёл на поводу у безумного Кэйи. А тот только счастлив его грубости. Падает без сил на землю, жадно вдыхает запах земли, выдернутой в экстазе травы. Голова приятно кружится, тело до сих пор немного дрожит, ноги нелепо раздвинуты.       – Архонты, Кэйа… – вздыхает растерянно Дилюк.       Он проклинает себя и проклинает Кэйю. Оба хороши и достойны друг друга. Два ненормальных и одержимых, два заплутавших грешника на дороге одиночества и боли. Вот их заслуженная награда – итог всех их необдуманных поступков.       – Почему не остановил меня? – спрашивает Дилюк, хотя и знает ответ. – Почему умолял продолжить? – подползает к измученному им самим телу. – Почему не послушался меня? – он и сам себя не послушал. – Почему позволил опять себе навредить?       – Это было так хорошо, – только еле слышно произносит Кэйа.       – Ты такой… такой… – не может найти слов.       Из анального отверстия течёт медленной струйкой кровь. Дилюку тяжело смотреть на это, но он заставляет себя. Хочется помочь, сделать что-нибудь, но он не лекарь. Он не знает, что делать в подобных ситуациях. Кэйе нужна помощь, а он не может ему ничем помочь. Он только вредит ему вновь и вновь. Единственное, что он может сделать сейчас, это приподнять с земли изувеченное тело и прижать к себе.       – Надо отвести тебя в собор, – серьёзно говорит Дилюк, заглядывая в глаза.       – Нет, – тут же протестует Кэйа.       – Почему? – не понимает он.       – И что мы скажем лекарям? По мне сразу понятно, что со мной было. Об этом тут же прознают остальные. Слухи в Мондштадте распространяются быстро. Не успеет пройти и пары часов, как тут же прибежит обеспокоенная Джинн. Несомненно, возьмётся искать того подонка, который сотворил со мной такое. Конечно, я могу сам обвинить кого-нибудь другого. Есть несколько людей, которых я не против подставить. Но я не хочу всей этой жалости, ловить на себе неловкие взгляды, слышать перешёптывания за спиной. Не надо никуда меня вести. Или желаешь взять на себя ответственность? – всю свою речь Кэйа произносит с ледяным спокойствием.       Дилюк задумывается: в словах Кэйи есть смысл. Конечно, Ордо Фавониус не оставит в стороне изнасилование собственного капитана. Именно так это будет выглядеть в глазах любого человека, пусть и Кэйа сам ему желанно отдавался и позволял с собой всё это делать. Подобное тяжёлый удар по чести ордена, а Дилюк помнит, как они ей дорожат. Взять же на себя ответственность, прийти с поличным, об этом не может быть и речи.       – И что же тогда делать? – спрашивает Дилюк.       – Ничего, – грустно отвечает Кэйа. – Просто побудь со мной немного, – просит он, цепляясь пальцами за края тёмного плаща.       – Конечно, – обнимает неловко в ответ.       Он поднимает аккуратно на ноги Кэйю. Редкие капли крови падают в зелёную траву. Кровотечение постепенно замедляется. Дилюк снимает с себя плащ, чтобы завернуть в него Кэйю. Одежда того безнадёжно испорчена, раскидана по разным уголкам города. Не представляется даже, как он будет возвращаться назад. Разорванная одежда и синяки на теле остаются горьким напоминанием о произошедшем. Всё это действительно между ними случилось, не было наваждением или фантазией. Так не хочется думать о причинах, искать объяснения. Это просто было, пусть и неправильно.       Завернув Кэйю в свой плащ, Дилюк приподнимает его на руки. Он относит его поближе к берегу, опускает на прохладный песок у озера. Затем находит собственное нижнее бельё и штаны и натягивает их на себя. Возвращается обратно к Кэйе и ложится рядом с ним. Притягивает к себе, укладывает голову на грудь и запускает руку в тёмные локоны, медленно перебирает пальцами.       Они оставили за собой выжженную землю. Взойдут ли из пепелища новые ростки или почва так и останется безжизненной? Дилюк не очень увлекался вопросами земледелия в детстве, отдавал предпочтение тренировкам. Кэйе же тем более подобное казалось до ужаса скучным.       Между ними молчание, они не знают о чём говорить. Каждому неловко начать разговор, поэтому лишь только вслушиваются в спокойное дыхание и слегка касаются друг друга. Между ними столько этой неловкости и недоговорённости, но решиться сделать шаг никто не может. Они хороши в боях, конфликтах, убийствах, но не в выражении чувств. Дилюк лишь может показывать свои извинения в лёгких прикосновениях к волосам, а Кэйа отвечать прощением нежными касаниями к груди.       – Звезда падает, – нарушает тишину Дилюк.       Кэйа не начинает того поправлять, что звёзды не падают, а это всего лишь метеорит. Он любил читать книги по астрономии в детстве, потому что в Каэнри’ах не было ни неба, ни солнца, ни звёзд. Он тоже успевает заметить этот короткий росчерк на звёздном небе. Счастливо улыбается, потому что впервые любуется звёздами вместе с кем-то, не скрыв второй глаз под повязкой. Это так интимно и трепетно, поэтому сердце защемляет от нежности.       Люди Тейвата говорят, что если загадать желание, пока падает звезда, то оно обязательно сбудется. Они загадывают, хотя и не верят в суеверия. Так хочется надеяться, что желание у них одно на двоих.