…Почему ты именно в этом теле?
***
Вера, что его жизнь лишь в его руках, в один миг просто обратилась прахом. Вера, что он встал на истинный путь, покинула его также, как раз за разом покидали близкие люди. Он потерял свою последнюю веру. С приходом сумерек стало всё тяжелей контролировать свои навязчивые мысли. Возможно, раньше Кэйа не обращал на них внимание, но сейчас это стало попросту невозможным. Потому что он перестал воспринимать их как свои собственные. Его мысли звучат по-другому. Их он не слышит. А эти же кричат истошным воплем, не давая заснуть.«Неужели… мои руки всегда выглядели так?»
«А шрамы? У меня сродни их не было. Ни одного».
«Это не я».
«Я абсолютно другой».
«Здесь должен быть не я».
«А я… я вообще не должен быть».
Альберих всё также имеет власть над своим телом. Имеет власть над своими словами. Но каждый раз, стоит ему решить взмахнуть рукой, он будто упрашивает её подняться. Каждый раз, стоит ему залиться смехом, он чувствует это напряжение в связках, что неумолимо душит его, моля прекратить очередной спектакль. Он словно задыхается от собственного дыхания. Оно мешает ему дышать самостоятельно. Он недоверчиво глядит на наполненный водой стакан. Бликом сверкает неприкрытый глаз. Странное явление, но последнее время без повязки ему приходится немного легче. «И чего же ты учудишь сейчас?» — наклоняется он корпусом, дотрагиваясь до стеклянных стенок. Вода моментально обращается льдом, выходя за края. Стакан с глухим треском разлетается на осколки, вонзаясь в кожу. Кэйа одёргивает повреждённую ладонь и болезненно закусывает щеку. — Почему?! Крио больше не в его власти. Оно отрицает свою принадлежность к нему и не желает подчинятся. Точно также, как в тот день, когда он только получил глаз бога. Но тогда эта сила спасла его. А сейчас просто хочет изничтожить. Как ему и дальше делать вид, будто всё в порядке? Как сдержать данное слово? Если так посмотреть, из всех его ролей он ни одну не сыграл подобающе: он был просто паршивым капитаном; вырос ни к черту негодным братом; стал человеком, которым никогда не хотел становиться. Смешно. Самоуничижение — всё, на что он теперь способен. Только это и осталось в голове, что тяжелее с каждым днём. И тяжесть эту было бы перенести легче, если бы рядом был тот, с кем Кэйа мог её разделить. Только вот… теперь он не может себе это позволить. Каждый раз, стоит подумать об этом, его накрывает иррациональное чувство стыда. Будто он присвоил себе то, что ему никогда не принадлежало. И не будет принадлежать, сколько бы он не пытался себя вразумить.«Я напишу тебе».
Было крайне опрометчиво говорить что-то подобное. Что ему рассказывать? Что вчерашняя выпивка была до невозможности вкусной, а песни бардов слышно на всю главную площадь? Ха-ха… Почему тогда у него было такое выражение лица? Он не может беспокоиться настолько сильно. Он уже пережил ту стадию, когда ты трясёшься по любому поводу. Правда ли он ждёт письма? Не было ли это просто показным жестом его благосклонности? «Слишком много лишних слов…», — он перевёл взгляд на зеркало, покрытое лёгким слоем пыли. Мало приятного сейчас видеть это лицо. Синева отразилась с поверхности. Она была всегда, но только сейчас он начал её принимать. И от этого становиться хоть совсем немного, но легче. Во время встречи с Альбедо Дилюк выдал, что Кэйа ещё не готов узнать о прошлом. Но что, если он никогда не будет готов? Когда наступит эта самая «готовность»? Точно ли всё зависит от его состояния, а не от количества времени, которое, предположительно, у него осталось? И если принять во внимание тот факт, что сейчас он не уверен даже в собственной сущности, то что уж говорить о своих чувствах? — Завтра, — выдыхает он с надеждой, что это «завтра» не наступит ровно никогда.***
— Кэйа? — Лиза заинтересованно прильнула к рабочему месту магистра, располагаясь напротив обеспокоенной Джинн. Та лишь ещё сильнее сжала перо в руке: — Такое чувство, будто его подменили. Неужели последствия недуга настолько плачевны? — тихий вздох, — И при этом он всё также говорит, что всё в порядке. Даже не знаю, что и думать об этом. Лиза тоже заметила, что в последнее время капитан стал более блеклым и тихим, но не предала этому какого-либо особого значения. Может, потому что… — Он же всегда был таким? — Лиза подняла глаза, отвлекаясь от раздумий и смотря на непонимающую её вывода подругу. — К чему ты ведёшь? Разве раньше он мог не сказать и слова во время поста? — Думаю, мог. Просто не позволял себе. — Она слегка запнулась, вспомнив прошлую встречу, — Я не отрицаю, что сейчас у капитана есть некоторые… сложности, но то, что в душе он всегда был занудой, — правда чистой воды. Джинн слегка улыбнулась, прикрывшись рукой в преддверии зевка: — Ты же просто радуешься, что теперь есть кто-то зануднее меня? — Ах! — одёргивает она руку, испугавшись звука распахнувшейся двери. Лиза поворачивается лицом к источнику испуга Джинн и, словно ждала его всё это время, мягко приглашает войти: — А вот и наш капитан. В ответ на неё лишь кинули потерянный взгляд, сопровождающийся одними лишь вопросами: — Где сейчас Альбедо? Где он? — торопливо перебирал Кэйа слова, будто не имея возможности остановиться. Вид его был, мягко говоря, неряшлив. Лиза же скрестила руки, облегчённо вздохнув. «Боже, неужели ты наконец одумался?» — читалось в её взгляде. В тот момент Джинн почувствовала, что лишь она одна осталась в стороне от чего-то крайне важного. — Что-то случилось? — тревожно поднялась она с места и направилась в сторону капитана. Но, как оказалось, сделала это зря. — Северо-запад от вечного древа, — спокойно произнесла Лиза, ладонью указывая приблизительное направление, и в тот же миг дверь громко захлопнулась. От получившейся вибрации рука её вздрогнула. — Случилось чудо, моя дорогая, — девушка замяла выступившую улыбку, взглянув на Джинн, — может, чаю? — Буду очень благодарна, — та лишь чуть кивнула, ожидая дальнейшего разъяснения всего произошедшего.***
Альбедо не нуждается в тепле, ровно как и в постоянном общении с людьми. Поэтому суровая земля Драконьего Хребта стала его главным пристанищем. Здешние условие идеально подходят для проведения ряда экспериментов, в особенности трансмутации, в которой он так заинтересован. И здесь его не отвлекают ни шумные горожане, ни любопытные коллеги, ни наступление ночи… Солнечный блик упал на дымку светло-русых прядей. Юноша отвёл взгляд от верстака, что был ему компанией все прошедшие дни. Первые лучи слепяще ударили в глаза — вот и прошла незаметно ещё одна холодная ночь. — Рассветает. Пора бы пополнить запасы сырья и сходить в город. Но он отправится туда чуть позже, в рабочие часы. А пока не будет лишним проверить, как обстоят дела в соседних лагерях. Всё свободное утро Альбедо посвятил обходу, что прошёл как нельзя спокойно. Багр солнца крохотной чертой обрамлял тени холмов, постепенно светлея и исчезая. Стоя достаточно высоко, Альбедо наблюдал один из множества восходов, трогающих душу. Как жаль, что у него её нет вовсе. Задумавшись, алхимик не сразу заслышал треск снега и торопливые шаги. Кэйа, поняв это, проследил за его взглядом и тоже остановился. — Вы… любите встречать рассветы? — вопрос заставил юношу отвлечься, обратив внимание на своего гостя. — Нет, но мог бы любить, — Альбедо легко улыбнулся, ровно так как представляют все люди, когда слышат слово «улыбка». Кэйа сухо сглотнул, прочищая горло. — Простите за неожиданную встречу, но это разговор чрезвычайной важности, мне… — Я ждал вас, господин Альберих. И знал, что придёте вы не позднее захода этого солнца, — аккуратная ладонь устремилась к горящему шару, обтекая светом, загораясь вместе с ним.Будто он и не человек вовсе, а украшение зимнего пейзажа.
Алхимик больше не сказал и слова, поворачиваясь и отводя Кэйю в лагерь. Но второго молчание слегка напрягало. — Как проходит исследование? — неуверенно начал он. — Всё согласованно со сроками, не беспокойтесь, — одна исчерпывающая фраза. И вновь тишина. Морозный воздух имел удивительное свойство очищать мысли. И с каждым шагом, который капитан делал вслед на алхимиком, ему становилось легче. Это всё не было зря. Определённо, сейчас он получит тот ответ, который так долго не мог отыскать. В алхимическом лагере Альбедо освободил своему посетителю уголок (слишком уж много места занимает оборудование) и придвинул табурет, предлагая присесть. — Простите, но чаем я вас побаловать, к сожалению, не могу, — торопливо отозвался его голос где-то за письменным столом, собирая ненужную волокиту в дальние стопки. — Ох, ничего, это не так важно… Господин Альбедо, я пришёл рассказать вам новую информацию, полагаю, вы сможете распорядиться более рационально, нежели я сам. — Правда? — юноша заинтересованно поднял светлые брови и присел рядом, складывая руки на колени, — Тогда я весь во внимании, прошу вас продолжить. Кэйа тут же машинально сжал карман брюк, понимая, что скрой он хоть одну малейшую деталь, то, возможно, усилия всех ближних ему людей пойдут прахом. Клочок бумаги тут же был развернут и отдан в знающие руки: — Это все подробности до мельчайших деталей, которые я только смог запомнить. Но из-за большого количества непонятных мне терминов я бы навряд ли смог разобраться со всем самостоятельно… Альбедо плавно водил взглядом по строкам, а Кэйа усердно пытался уловить в этом взгляде хоть какую-то перемену. Но её не последовало, и Альбедо лишь поднял на него глаза. — Я знаю, что это. Сердце бешено заколотилось, а дыхание на миг прервалось: — Знаете? — Да, судя по упоминанию «нигредо» и «цитринитаса», мы имеем дело со стадиями создания философского камня. Или тинктуры, если точнее. Правда, в классической трансмутации ингредиентами служат металлы и щёлочи, а здесь… — он приложил палец к губам и вдумчиво свёл брови, отстранившись. — Люди… — тихо процедил Кэйа, заключая. — Души, — поправил Альбедо, — одно лишь человеческое тело навряд ли пригодно для трансмутации, а вот что-то более чистое и эфемерное — вполне. Сейчас я не совсем уверен, каким образом проходит трансмутация в этом случае, но, господин Альберих, это ведь не всё, что вы хотели мне сообщить, верно? Кэйа растерялся, попытавшись заговорить в ответ — голос опять стал ощущаться чужим. — Мне кажется, это может показаться смешным для вас и вовсе не важным, — как ему казалось, эти ощущения могут оказаться просто плодом его уже достаточно повреждённого разума. Но Альбедо всё так же спокойно настоял, заглядывая в опущенные глаза собеседника: — Не беспокойтесь, всё, что бы вы сейчас мне не сказали — крайне важно. Кэйа молчал, потерявшись в собственных мыслях. Единственное, что пришло в голову алхимика — коснуться его рук и серьёзно добавить: — Я не буду смеяться. Кэйа поднял брови и скривил улыбку, хихикнув: — Какой вы бесчеловечный, господин Альбедо. После этого алхимик вопросительно наклонил голову, отстранившись. «Но не более бесчеловечный, чем я», — хотелось добавить капитану, но, благо, он смог сдержаться. — Это касается моего тела. Но физической боли, как раньше, я уже практически не ощущаю. Дело совсем не в ней. Не знаю, придумал ли я это или нет, но это тело будто… меня отторгает? Я не знаю, чем объяснить тот факт, что мне приходилось запоминать своё лицо, лишь бы не быть напуганным случайным отражением. Ещё глаз бога… Кэйа ещё раз взглянул на свои руки, пытаясь вызвать Крио, но желаемая льдинка так и не появилась. Альбедо удивлённо разглядывал его ладонь, но увы — по внешнему виду навряд ли удастся что-либо определить. — Он потух? Вы больше не владеете элементом? — Не потух, просто отчего-то всё меньше хочет меня слушать, — вздохнул Кэйа и указал на прикреплённый к поясу артефакт. Он всё также был заполнен голубым свечением. — Значит владелец ещё жив… — Альбедо вновь ушёл в раздумья, не отводя пространного взгляда от стекляшки. Кэйе даже стало неловко от настолько долгого взгляда в его сторону, но ещё более неловко стало от резкого вопроса: — Могу ли я осмотреть скрытый глаз? На этот раз вы же не будете против? Кэйа сглотнул подкатывающуюся тревогу, тихо подтвердив своё намерение: — Хорошо. Он снял повязку и крепко сжал в ладони, смотря на алхимика во все глаза. И только сейчас, спустя много времени, он заметил в его выражении лица перемену. Альбедо застыл. Будто на мгновение отключился. Потом медленно подошёл к Альбериху, так близко, как только можно было подойти: расстояния между их глазами едва хватало, чтобы сделать вдох. И он всё также смотрел, не отводя глаз. Сердце начало бешено колотиться, отдаваясь прямо в висках, застревая в горле комом. — Оно будто хочет меня поглотить, — его голос отдался по коже вибрацией, доходя до ушей с опозданием, — Но это ведь не вы, господин Альберих? — Н-нет, — как можно аккуратнее ответил Кэйа, стараясь успокоить дыхание и не отвести невзначай взгляд. Да и происходит всё чересчур…«Близко…»
Через пару мгновений, как только Альбедо отстранился, второй глубоко вздохнул, с облегчением закрыв глаза. Как же странно всё это происходит, хочется просто провалиться сквозь землю… — Господин Альберих, у меня для вас есть новость, — по виду Альбедо было видно, что он сам в некоем замешательстве от увиденного, — сказать её прямо сейчас? Даже странно, что этот человек спросил о таком, а не выдал прямо в лоб. — Лучше сказать всё сразу, — выдохнул Кэйа, всё ещё борясь с сердцебиением. Альбедо медлил, оценочно смотря на Кэйю и понимая, что в один миг парой слов может разрушить всё. — Сейчас я опирался лишь на внутренние ощущения, но этого вполне достаточно, чтобы обнаружить ошибку. — Ошибку? — Кэйе уже было невмоготу ждать и он непонимающе смотрел на него, ожидая лишь точного ответа. И Альбедо дал ему этот ответ так точно, как только смог.— В вашем теле находитесь не вы один, господин Альберих.
Всё это было больше похоже на шутку. Однако, мог ли Альбедо шутить в такой ситуации? Кажется, он в принципе не способен на любой юмор. Но Кэйа отчаянно пытался найти в глазах того хоть долю насмешки, хоть одну её искорку. Но нет. Ничего в тех светлых глазах не было. — Господин Альберих, я могу ошибаться насчёт своих ощущений, поэтому стоит повременить с выводами и позже выявить всё более корректно иррационально… Было довольно мило с его стороны так сглаживать ситуацию и пытаться успокоить расшатанное состояние Кэйи, который лишь сухо тихо спросил: — Что вы почувствовали? — Во-первых — опасность. Именно по причине этого я спросил вас о намерениях. А во-вторых… в моменте кто-то будто попытался со мной связаться. Сколько бы Кэйа не сделал вдохов, тревога лишь нарастала. Возможно, это был первый раз, когда он действительно не знал, как поступить и что делать со своей жизнью дальше. — Вы же сейчас всё также находитесь в поместье Рагнвиндеров? — А это здесь вообще причём? — Если вдруг мои предположения окажутся верны, нельзя оставлять вас в таком состоянии одного без должного присмотра. И ещё: мы не знаем даже последствий после возвращения вам всех воспоминаний, что тоже является проблемой. — Вы хотите, чтобы я и дальше оставался… там? — Так будет безопаснее всего и для вас, капитан, и для окружающих.***
«Капитан…» Он так и не смог сказать алхимику о том, что покинул винокурню. И от этого проблем лишь прибавилось. «Я загляну к вам через неделю, иначе вам опять придётся добираться ко мне по морозу.» — так с ним попрощался Альбедо. И Кэйе нужно было срочно что-то делать. Снова вечер. Ещё один холодный осенний вечер. Думается, все уже ждут не дождутся приближения зимы и праздников, но у капитана уже одна мысль об этом вызывает тоску. Сколько лет уже прошло с тех пор, когда ему доводилось встречать Рождество в семейном кругу? Когда он с нетерпением рыскал под ветвями пёстрой ароматной ели? Стоп-стоп-стоп. Не стоит сейчас загонять себя в Воспоминания. Что важнее, — не дать сущности полностью завладеть его телом и разумом, иначе… — Ай! Задумавшись, он случайно задел проходящую мимо с закатниками в руках девушку. Плоды тот час рассыпались по мощённой каменной плиткой дороге. — Прошу прощения, мисс… — Кэйа поднял пару закатников и протянул девушке. Та с очевидным выражением лица смутилась, принимая помощь. — Ничего страшного, господин. Неизвестно, был ли Кейа в тот момент охвачен чувствами или просто пытался доказать свою «безгрешность», но к ещё большему смущению девушки выпалил: — Миледи не желает отдохнуть и составить мне компанию? Я плачу. — С чего бы мне… — Ну что вы, не прибедняйтесь: с такой прелестной леди наверняка многие хотят провести вечер. Да, Кэйа умел доводить женщин до приступа неконтролируемого смущения. И, будь на его месте кто-либо другой, то явно гордился бы этим навыком. Да только для самого Кэйи это было только очередной ложью. Даже сейчас он не чувствовал ничего при виде этих до чёртиков милых черт и пылающих яблок щёк. «Вот чёрт». Всё то время, что он провёл со своей случайной спутницей, ему хотелось просто провалиться сквозь землю. Она же то краснела, только заслышав лестный комментарий в свою сторону, то смеялась с его вычурных и совсем не смешных шуток, за которые он сам был готов себя придушить. — Господин, могу ли я узнать ваше имя? — она уже выпила достаточно, чтобы без привычного себе стеснения задавать подобные вопросы. — Думаю, мисс, это нам с вами совсем ни к чему. — Почему же? — она покажет насупилась, совсем не ожидая подобного ответа. Кэйа помешал льдинки в полупустом стакане: — Я явно не тот человек, с которым стоит заводить долгие знакомства. — Но вы так добр и учтив… Кэйа бросил горький смешок, от неловкости закрывая глаза ладонью: — Я? Добр и учтив? Не смешите меня: мы знакомы от силы пару часов, а вы уже имеете смелость делать подобные выводы? В скорости вам, однако, не уступать… Он сглотнул, поняв, что ляпнул лишнего. Девушка же смотрела на него круглыми глазами, абсолютно не понимая, чем могла так задеть его. — Что ж… Спасибо за вечер, — он придвинул ровную башенку моры к девушке, — но учтите, что не стоит соглашаться на выпивку с каждым первым встречным. Она густо покраснела, будучи пристыженной и опустила глаза. — Я ведь и насильником мог оказаться. Капитан улыбнулся и вышел прочь, оставляя бедняжку одну наедине со своими мыслями. Это было просто отвратительно с его стороны. И он не отрицал всю мерзость своего поступка. — Почему?! Почему ничего не вышло?! «Почему тебя не привлекают девушки? Это же до глупого очевидно, придурок». Потому что любишь ты только его. И никого более. И Кэйю это пугает. Пугает до дрожи. Что сделать ему, вечно неправильному, бесконечно неполноценному, чтобы перестать считать свои чувства грехом? Он не знает. Он не ждёт ни от кого и намёка на ответ. — Мама… «Глупо вспоминать о матери, которую ты даже не помнишь, К—» — Не называй себя этим именем. Кэйа остановился, испуганно смотря на своё отражение в витрине. «Кто это сказал?» Неужели он и вправду спятил? Говорят, люди сходят с ума, только заслышав чужие голоса в голове. Он правда сошёл с ума? Или он сказал это сам? Сам о себе? Он как можно быстрее добрался до своей комнаты, закрывая щеколду. — Идиот, от себя не спрячешься. Никак. Горло прожигает сухость. Вода. Ноэлль должна была наполнить графин. Ноэлль ведь умница и всё помнит. Всё помнит. Всё-всё помнит, ничего не забывает. Ноэлль умница. Кэйа не может унять дрожь в руках и судорожно льёт в стакан, постоянно промахиваясь. — Добавляешь трудяжке работы, как не стыдно? — З-заткнись! Стакан полетел на пол вместе с его коленями. «Заткнись, заткнись, заткнись…» — шептал он, закрывая лицо и уши руками. Двух рук оказалось ничтожно мало, чтобы закрыться всему. — Почему я должен заткнуться, если ты сам просил меня ответить? Почему? Почему? Почему? — Почему?! — Потому что ты их последняя надежда, забыл уже? А в детстве у тебя была феноменальная память… Может, если проткнуть себе глотку, станет легче дышать? Может, разрезав связки, он перестанет это слышать? — Я перестану его осквернять. «Я перестану быть грузом». «Я перестану делать ему больно». «Я перестану быть шутом». «Я перестану… Перестану». — Ты даже не хочешь узнать большего? Голос не унимался и становился громче с каждым действием Кэйи. Стоило ему поднести стальное лезвие к шее, он и вовсе взбесился, надрываясь: — Трус, такая же собака как все они, все они! Что? «Все они?» «Собака?» — Кто ты, кто… — слёзы покатились как по щелчку, будто тело поняло всё быстрее самого Кэйи. Он не понимал, кричит ли это голос у него в голове. Не понимал, почему так болит горло. И до самого конца он так и не понял, что кричит сам. Не у себя в голове. Кричит по-настоящему.Человеческие крики так отвратительны.
Потом — всё как в тумане, как в бреду. Кажется, сознание его просто не вынесло такого напряжение и просто отключилось. Замолк и голос. Лишь мягкий шум в ушах. Опять закат из-за неплотно зашторенных окон. Зачем люди так его хвалят? Зачем смотрят? Вспоминают? От него никакого проку. Солнце умерло и снова воскресло. В этом нет никакого смысла. Если бы Кэйа постоянно так падал в обморок и приходил в себя — это тоже было бы бессмысленно. Лучше один раз хорошо заалеть, зарумянится в небесах. Разлиться заревом по горам, да так ярко, чтобы кто на тебя ни посмотрел — запомнил бы на всю жизнь. А затем, отдав всё, что только есть, с лёгким сердцем потухнуть. Кануть в поглощающую темноту. Навсегда исчезнуть с небосвода.***
Он, лежащий среди осколков, очнулся только к утру и, не видя вокруг себя, снова поранился о стекло. Думается, скоро это станет личной традицией. Голова раскалывается. Кэйа перевязал руку заново и подошёл к столу, поджигая лампу. Огонёк задрожал под стеклянными стенками. На столе заметилась почтовая бумага. «Ох, звёзды…» Письмо. Он так запамятовал про него. Последнее, что сейчас хочется писать — правду. Неудивительно, сейчас он выглядит настолько жалко, что даже не может ровно держать перо. Пока он снова не пришёл, нужно успеть. Пока Кэйа не начал снова сходить с ума, нужно написать хоть букву. Букву. Начать с одной лишь буквы. Одной из пяти самых важных для него букв. А потом все пойдёт само собой, будто он так и хотел, так и планировал. Будто всё, что им написано — правда. Нужно только ненадолго самому поверить, что всё хорошо.«Д.»