***
Инуока пожимает плечами: — Мы спустились на звуки выстрелов. А тут эти мешки валят. Ну мы тоже открыли огонь. Остальные ушли обратно наверх. Я решил дождаться вас. — Берёт одну из полных сумок Куроо, внимательно рассматривающего всё вокруг. В дальнем углу, около старого стола охранника, он видит людей Даичи, склонившихся над кем-то. Интерес берёт верх; Тетсуро медленно подходит ближе, стараясь рассмотреть, что же их так заинтересовало. Взгляд цепляется за человека, вокруг которого такая шумиха. Он скользит по нему, высматривая, и тихо-тихо цыкает, видя окровавленную голень с вываливающимися кусками мяса. Куроо не вслушивается в разговор. Тетсуро достаёт пистолет. Казухито встречается с ним взглядом. Он уверенно смотрит в немного растерянные глаза Куроо, едва заметно кивает ему, словно говоря: «сделай это, пожалуйста». Тетсуро крепко сжимает зубы; ему, чёрт возьми, просто чертовски жаль этого парня. Куроо жмёт на курок. Звук выстрела приводит его в чувство. Шумный выдох рвёт затянувшуюся тишину. Ему, скорее всего, не нужно было тогда вмешиваться, тем более лишать кого-то жизни — даже по его собственной просьбе. По крайней мере, если бы кто-то из чужих людей распорядился оставшимися часами кого-то из его людей, Куроо бы просто так этого не оставил. Но подыхать вот так, медленно сгорая изнутри, чувствуя, как яд растекается по венам, отравляет и, самое отвратительное, всё это время прекрасно осознавать, что тебя нельзя спасти, что ты всё равно умрёшь — ужасно. И похоже на настоящую пытку. По взгляду Бокуто Куроо понимает, что друг вспоминает то же самое. — В любом случае, — прочистив горло, начинает говорить Тетсуро, — генератор сдох и, значит, мы остались без всего. — А? — вскидывает голову Бокуто, вопросительно подняв брови. — Но ведь сейчас уже тепло, можно ведь оставить и на потом, нет? Куроо хмыкает: — Да ты сам до сих пор сидишь под котацу. На улице, — зябко водит плечами, — может и тепло, а вот здание совершенно не прогрето. Чёрт знает, может, сегодня-завтра на улице снова будет почти минус. Да и с этой работающей хреновиной живётся спокойнее. Так что, — делает глубокий вздох, — где палочки твикс? — Минут двадцать назад, наверно, видел Кагеяму со Львом на кладбище, — пожимает плечами Бокуто, — а где второй понятия не имею. О! — Ударяет кулаком в раскрытую ладонь. — Надо спросить у Такеторы, он наверняка знает. Куроо ехидно ухмыляется в ответ. — Есть что-то, о чём ты не в курсе? — Ты разбиваешь мне сердце, — театрально приложив руки к груди, вздыхает Бокуто, — я отвлёкся, капитан, прошу простить мою ошибку. — Хе-хе, — легко постучав приятеля по плечу, Куроо отходит к чудом уцелевшему окну, заглядывая. Дневное солнце, висящее высоко в небе, лижет яркими лучами медленно прогревающуюся после зимы землю. Твари, привычно вцепившись в забор, мерзко рычат, раскрывая свои гниющие рты. Он-то надеялся, что, может, они все вымерзнут к чертям, но нет, мертвецов не берёт ни изнуряющая летняя жара, ни зимний холод. Только пуля в башку, хмыкает Куроо, скрестив руки на груди. Его взгляд медленно скользит от укреплённого забора до небольшого импровизированного кладбища на углу, между стыка блоков, где раньше, ещё до катастрофы, явно была какая-то зона отдыха. А теперь там лишь куча давно разложившихся тел, засыпанных слоем коричневой земли, сверху которой натыканы какие-то деревяшки, имитирующие надгробия с криво выбитыми именами. — Знаешь, — голос Бокуто раздаётся совсем рядом, — тебе нужно туда сходить. Куроо лишь болезненно усмехается, чувствуя, как в груди снова начинает ныть. Он смотрит на немного подгнившую от влажности деревяшку, потемневшую у вбитого в землю основания; могила, находящаяся чуть в стороне, под раскидистым деревом, ветви которого ещё голые, только-только начавшие оправляться после зимы. Он, сам того не замечая, сжимает руки в кулаки и в бессилии разжимает, а события прошлого вновь и вновь проносятся перед глазами. День ебучей ностальгии, думает он, усмехнувшись и проглотив вставший поперёк горла ком. Желудок неприятно сжимается, урчит, напоминая, что неплохо будет перекусить. Но в голове — пустота, чёрное ничего. Кенма. Человек, которого он, Куроо, убил почти что своими руками. Он знает, что Бокуто прав: нельзя до конца жизни (тем более когда можешь сдохнуть в любой момент) бегать, всеми силами находя любые оправдания, чтобы не приходить на грёбаное кладбище к лучшему другу. Но пойти туда — снова разбередить всё ещё кровоточащую рану, сорвать с неё коросту, оголяя розовое мясо. Осесть на землю из-за ослабевших ног, не находя в себя сил подняться заново. Был бы хорошим другом и капитаном, этого всего не произошло, назойливо шепчет внутренний голос. Куроо сжимает зубы. И все эти мысли, которые он упорно прятал долгие месяцы, загонял подальше, пытался потопить в глубине себя, лезут обратно. Лев о чём-то переговаривается с задумчиво потирающим подбородок Кагеямой, кивком головы указывая на пока что голую землю. — Они хотели посадить цветы, — объясняет Бокуто, — Асахи, — ловит слегка непонимающий взгляд Куроо, спеша разъяснить лучше, всплеснув руками, — ну тот чувак, похожий на Иисуса, — дожидается от друга кивка головой, — должен подогнать из своего арсенала. Тетсуро трёт пальцами переносицу, на секунду закрывая глаза, стараясь изо всех сил снова отвлечься. — Цветы? Какие? Бокуто пожимает плечами: — Без понятия, я-то в них не шарю. Розовые какие-то. Куроо удивлённо вскидывает брови, а в следующую секунду глупо посмеивается. Перед глазами в тысячный раз красуются и и твари, пляшущие в розовых платьях, и розовый козёл, резво скачущий по полю. И это, наверное, его тоже уже никогда не отпустит (от пазла с лентами он всё же избавился под расстроенные причитания Такеторы). Как и страх того, что со Львом тоже может что-то случиться; он сдавливает горло, мешая нормально дышать. Они так и не поговорили за все эти месяцы о том, что между ними происходит; Куроо цыкает, потому что знает, что он снова пытается убежать, тщетно делая вид, что всё в полном порядке и всё как прежде, но ничерта подобного — он знает и осознаёт, мотая нервы и себе, и Льву, у которого терпения, судя по всему, бездонная дыра. Сам Куроо давно дал бы себе по морде. Даичи, что ли, попросить. Он это всегда и с удовольствием. Тетсуро мысленно даёт себе смачную пощёчину. Генератор. Им нужно разобраться с очень вовремя подохшим генератором, отправив Кагеяму и Хинату на вылазку — и чем раньше, тем лучше, уже и так день. Пусть они все уже не так шарахаются от каждого мертвеца, привыкнув за такое количество времени (пиздишь сам себе, думает Куроо, к этому привыкнуть невозможно), но ночь всё ещё более опасна. Сколько раз они натыкались на или обезумевших выживших, или просто на тех, кто хотел прибрать к рукам чужие припасы, или на тварей, не заметив шатающиеся силуэты. И вот удивительно: эти двое всегда вместе, не отлипают друг от друга, но сейчас, когда это было бы на руку, они решили разделиться. И вот бегай теперь по всей территории академии и ищи второго идиота. Друга Кенмы, поправляет себя в миллионный раз Куроо, раздражённо дёрнув уголком губ. Бокуто на это усмехается, прищурив глаза — и явно прекрасно понимая чужие мысли.***
Хината, хлопая глазами, ещё раз пробегается по бумажкам, всунутым ему в руки. И по содержимому, на них написанному. Оикава, видя, как Шоё обречённо вздыхает, довольно щурится. — Это не срочно, — поясняет Даичи, — но будет неплохо, если вы что-нибудь из этих списков захватите. — Постараемся, — нахмурившись, отвечает Кагеяма, склонившийся над плечом напарника. Он читает ровные строчки иероглифов, с каждой секундой мрачнея всё больше. И, прикусив нижнюю губу, кидает полный недовольства взгляд на тут же пожавшего плечами Оикаву. Все команды привычно отдают списки того, что уже заканчивается или пришло в негодность и нужно новое: еда, лекарства, одежда, оружие. Кто-то же недавно был на вылазке, как у Сейджо могло закончиться абсолютно всё и за такой короткий промежуток? Им же припёрли пару коробок. Кагеяма знает, буквально чувствует, что Оикава это специально. Спасибо, что всё-таки не пристрелил, а всего лишь время от времени нагружает лишней работой. И не удерживается от ехидных замечаний. И не менее ехидных советов. Выполняет двойную норму: и за себя, и за присмиревшего после случившегося с Ямагучи Тсукишиму. Всё ещё не может простить их драку спустя пару месяцев после того, как Оикава смог самостоятельно двигаться, не горбясь от боли, понимает Тобио, натыкаясь на язвительную ухмылку. Вцепились они тогда друг в друга, конечно, знатно: и ходили после с синяками под глазами. Впрочем, сам Кагеяма получил ещё и сверху — словесно от уставшего Даичи и кулаком от разъярённого Иваизуми. — Только, — чешет затылок Хината, взлохмачивая волосы сильнее, — не знаю, сколько это займёт. В смысле, — он на мгновение тушуется под чужими взглядами, — время-то уже к вечеру близится. Может, нам придётся где-нибудь заночевать. — Будьте осторожнее, — наставляет Даичи, подавая Кагеяме чёрного цвета винтовку, привычной тяжестью повисшей на плече, — Хината, — строго смотрит на него, — очень прошу тебя, не лезь в пекло. Шоё, указательным пальцем почесав висок, отводит взгляд сильнее. На последней вылазке он действительно спасся благодаря чуду — или поразительной реакции Кагеямы, вовремя дёрнувшего за рукав куртки, отодвигая от клацнувшей в нескольких сантиметрах от оголённой шеи челюсти мертвеца. Кагеяма тыкает напарника под рёбра; Хината подскакивает на месте, громко ойкнув. — Ты чё творишь, — хмурится он. — Шевелись, — забрав списки себе и, с тихим шелестом бумаги сложив их в нагрудный карман рубашки, кивком головы указывает на территорию за забором. — Время тебя ждать не будет. Хината что-то недовольно бурчит себе под нос. Нишиноя, перекинувшись с Танакой парой слов, провожает их взглядом с крыши.***
Нож плавно входит в висок, с хлюпаньем разрывая кожу и мягкие ткани, проникая прямо в мозг, пронзая. Тварь застывает с раскрытой пастью; от сгнивших губ нитями тянется чёрная кровь. Она, отпружинив, крупными каплями падает вниз, стекая по ладони на запястье и дальше, каплями впитываясь в ткань лёгкой ветровки, — сейчас, наверно, градусов шестнадцать-семнадцать есть точно. Март, чтоб его. Хината отталкивает тяжёлую и смердящую тушу; мертвец глухо валится на землю, а под его головой растекается вязкая жижа, поблёскивающая в свете солнца. Запах разлагающегося мяса привычно бьёт в нос, Хината лишь морщится, подавив тошноту. Мертвец ещё несколько раз дёргает пальцами в судороге насовсем умирающего мозга и застывает, белёсыми глазами смотря в никуда и сквозь. Шоё наклоняется, поставив ногу на грудь твари, смещает ближе к шее, замечая на плече выжранную рану. Разорванная сгнившая кожа висит тёмными лоскутами вместе с дряблыми мышцами, под которыми виднеются желтоватого оттенка сухожилия, а в глубине самой раны во всю копошатся белые личинки, медленно поедая мёртвую плоть. Отведя взгляд, он берётся за тёплую рукоять ножа, резко дёргая на себя. С острого, наточенного лезвия капает холодная кровь, падая на застывшую в голодном оскале морду твари. Тихо хмыкнув, Хината обтирает нож об её грязную, залитую, видимо, собственной кровью одежду, — и, вполне может быть, чужой тоже — после чего убирает обратно в кобуру, прикреплённую к бедру. Кагеяма поправляет потёртый ремешок автомата на плече, дожидаясь, пока друг и напарник в одном лице закончит с мертвецом и снова поравняется с ним, готовый двигаться дальше. Тобио тихо цыкает; это ведь надо не заметить тварь, пусть она и подошла со спины. А если бы Хината не успел и его укусили? Нужно быть внимательнее. Тёплые лучи бьют в спину, нагревая. Хочется снять ветровку, повязав её вокруг пояса или вовсе убрать в пока что пустой рюкзак, но сейчас только начало марта, заболеть проще простого — а ещё одну какую-нибудь простуду он переживёт вряд ли. Хотя бы потому, что Кагеяма собственными руками придушит. Мёртвый город. Они снова здесь, идут по узким улицам. На заборах виднеются разные граффити и просто разные идиотские надписи, явно сделанные уже после конца света; окна некоторых домов, построенных в традиционном стиле, выбиты, а осколки, звонко осыпавшись, лежат на земле, покрывшись слоем пыли и грязи. Двигаешься вперёд, не зная, что ждёт за ближайшим поворотом. Не зная, умрёшь сегодня или нет. Борись и выгрызай себе путь. Делай выбор, от которого будет зависеть абсолютно всё. Тихо. На улице так тихо, словно больше никого нет — ни вездесущих мертвецов, готовых тебя сожрать, ни отчаявшихся выживших. Хината переступает через валяющуюся жестяную банку, давя в себе желание её пнуть; отскочит ведь громким звуком. На обочине, слева от дороги, лежит очередной труп с выжранной дырой в животе; кишки, выпавшие из брюха, гниющими лентами лежат рядом с телом, под которым чёрное засохшее пятно, а в голове пуля. Видимо, тут уже проходил кто-то из людей. Главное не наткнуться на них, вдруг засели где-нибудь в одном из этих домов и теперь только и ждут подходящего момента, чтобы напасть? Он невольно напрягается, начав усерднее выискивать любую опасность. Мёртвый город, готовый сожрать, раздавить зубами, перемолов в кашу. Проглотить. — Смотри, — говорит Кагеяма, кивком указывая куда-то вперёд, — вон там вроде торговый центр. — Думаешь, найдём чего? — Может быть, — пожимает плечами, — с тц обычно же были всякие магазины с техникой, аккумулятор можно посмотреть. — Продуктовые, — покивав, Хината улыбается, — ещё в тц часто были продуктовые. — Мгм. Идём. В холле торгового центра холодно. Хината зябко ёжится, чувствуя, как по оголённым участкам кожи гуляет сквозняк, осматриваясь. Всё разбито и разрушено. Они проходят глубже. Света становится всё меньше, а дальше — и вовсе почти сплошная темнота. Щелчки фонариков заставляют вздрогнуть, а шаги эхом отдаются по крупным залам. Манекены опрокинуты, валяются кучей; Хината носком ботинка отпихивает от себя испачканную в пыли белую пластмассовую кисть. Грязь и стекло хрустят под подошвой обуви. В некоторых павильонах ещё что-то остаётся — не такая нужная одежда, к примеру, а в некоторых — лишь пустые покосившиеся полки. В одном из Хината замечает перевёрнутые стеллажи, заляпанные явно давно засохшей кровью — тут или кого-то жрали, или просто кого-то убили. Присматривается, замечая сгнивший труп, погребённым под обрушившимися полками. Шоё тяжело вздыхает, медленно идя за Кагеямой. Круги света, исходящие от фонариков, освещают пол, заваленный тут и там разным мусором. Страх заползает внутрь, червём извиваясь в уже пустом желудке. Хината наводит свет фонарика на разные магазины, видя везде почти одно и тоже: разруху. — О, смотри, — обращает он на себя внимание Кагеямы, — на следующем этаже электроника. — Мда, — придирчиво осматривает большой магазин с некогда широким выбором на любой вкус и цвет, — что-то я не уверен, что мы хоть что-то найдём. — Всё равно осмотримся. — кивает Кагеяма, поворачиваясь к напарнику. — Надеюсь, ты не забыл записать модель? Хината щурит глаза: — За кого ты меня вообще принимаешь? — фыркает он, снимая с плеча рюкзак и, пошуршав несколько секунд, выуживает нужную бумажку, передавая Кагеяме. Тобио, ничего не ответив, проходит вглубь магазина. Разбитая техника, особенно большие плазменные экраны телевизоров, хрустят под ногами. Наводя свет фонарика на полки, снова фыркает, переступая через валяющийся на полу чайник. — Прихватим? — спрашивает сзади шагающий Хината. — Дурак? — всё же не выдерживает Кагеяма и огрызается, нахмурив брови. — Воду кипятить будешь силой мысли или как? У нас нет лишнего электричества. — Да знаю я, — скомкано отвечает Хината, пожевав губы. Да и кто им разрешит включать свет ради любой прихоти? Электричество только для того, чтобы не замёрзнуть в особо холодные дни, а в остальном можно прожить и без. Этого, конечно, не хватает: и интернета, и телефонов, и телевизоров, и других благ человечества. И их нехватка особо остро чувствовалась в первые месяцы, когда постоянно тянешься к карману, в котором обычно лежал мобильный. А теперь нож или пистолет. Хината думает, что им, если, конечно, повезёт найти чёртов аккумулятор, придётся находить какую-нибудь машину. Тащить такую тяжесть чревато больной спиной после. Или, если наткнутся на мертвецов, проблематично отбиться. Пустые полки бросаются в глаза: кто-то серьёзно обчистил прилавок, прикарманив себе дорогие смартфоны? Хотя в самом начале эпидемии, когда начались первые беспорядки, вряд ли кто-то мог предположить, что вся привычная жизнь пойдёт коту под хвост и вскоре не будет ни электричества, ни сети. Мрак затягивает сильнее, окутывает собой, бросает шевелящиеся тени. — Нашёл, — Кагеяма опускается на одно колено, сверяя модель с листка и написанную на крупном — и зверски тяжёлом — аккумуляторе, покрывшимся слоем пыли. Хината наводит свой фонарик на напарника, а затем резко вздрагивает, оборачиваясь; глазами шарит по темноте, но не находит ничего, кроме разбитой техники и пустых полок. — Я, кажется, что-то слышал, — понизив свой голос до шёпота, произносит Шоё. Страх, липкий и холодный, сковывает тело. — М? — Кагеяма, выпрямив спину, обтянутую форменной чёрной футболкой и простой клетчатой рубашкой сверху, внимательно прислушивается. — Ничего не слышно, тебе показалось. Кинув недоверчивый взгляд на напарника через плечо, Хината снова наводит фонарик на разные тёмные уголки, словно за эти секунды там что-то успеет материализоваться. Он что-то невнятно мычит, явно не убеждённый уверенностью Кагеямы, прикидывающего как лучше унести аккумулятор. Прислушивается снова, сглотнув ком в горле; сердце колотится где-то в висках, гоняя по телу адреналин. Снова оглушающая, звенящая тишина. Может, это была какая-нибудь кошка или собака? Стеклянные стены одного из павильонов первого этажа выбиты, как и стеклянные двери, которые раньше мерно вращались, порционно пуская многочисленных посетителей. Любое животное запросто могло сюда проникнуть в поисках еды или защиты от промозглого ветра. Ведь будь тут мертвецы, они бы уже дали о себе знать, услышав звуки, исходящие от живого мяса, идущего прямиком в гниющие пасти. Или, может, Кагеяма прав и ему всего лишь показалось? Рука, держащая фонарик, мелко дрожит. Хината тихо чертыхается: ну в самом деле, они с Кагеямой прошли через огромную кучу дерьма, и он уж точно не должен так трястись. К страху нельзя привыкнуть, как и к опасности, поджидающей на каждом углу. В попытке успокоить себя, Хината выходит из магазина, подходя ближе к заляпанным перилам, и, вцепившись в них руками, внимательно осматривает сначала нижние этажи, а затем и верхние. Никого и ничего; возвращаясь к Кагеяме, ещё раз обходит сам павильон, заглянув в каждый угол — и находит только почти закончившуюся пачку мятной жвачки, которую кто-то обронил. Совершенно пусто. Тревога сжимает в тисках, течёт внутри вместе с кровью. Хината кусает губы до крови, срывая нежную и тонкую кожицу, слизывая языком выступившую алую каплю; во рту разливается неприятный до омерзения железистый привкус. Никого, кроме них, нет, уверяет он себя. Кагеяма прав, всего лишь показалось, так бывает. Но почему-то есть стойкое чувство, что нужно убегать как можно скорее.