Гори, но не сгорай

      — Я ж те говорил! Говорил! — шипит Хината, нервно посмеиваясь и сжимая в руке заряженную винтовку.       — Да ничего не было!       — Всё было, глухой!       — Зато я не забываю ориентиры!       — Ты серьёзно сейчас мне это решил припомнить?!       — Мы блуждали почти неделю и-       Хината несколько секунд моргает, издав ещё один истеричный смешок. Он оборачивается через левое плечо, бегло осматривая стремительно надвигающуюся опасность, а затем снова смотрит на Кагеяму, перебивая того на полуслове:       — Кагеяма. — хмыкает. — Мы щас сдохнем, Кагеяма.       Тобио ругается себе под нос, и, зацепившись взглядом за небольшой стол, стоящий на другом столе, тянет Хинату к ним. Эта шаткая конструкция, судя по грязным тряпкам, сваленным в кучу за ними, осталась после каких-то выживших, решивших тут или заночевать, или организовать убежище. Кагеяма, понимая, что не время и дальше выяснять отношения, подхватывает опешившего Хинату под мышки, приподнимая, чтобы было удобнее взобраться наверх. Шоё возмущённо пыхтит, но, удерживая равновесие, наклоняется и подаёт руку самому Кагеяме.       Стол шатается в разные стороны и оба понимают, что долго вот это всё не продержится.       Хината мотает головой из стороны в сторону, изо всех сил стараясь выцепить хоть какой-нибудь путь к отступлению, но всё тщетно. Эти столы в самом углу, куда свет проникает едва-едва, а фонарик остался только у Кагеямы — свой он случайно выронил и теперь он, валяющийся на полу, лишь даёт тусклую полоску света у противоположной стены, прямо у аккумулятора, который им повезло найти с первой попытки.       Найти аккумулятор, но, видимо, тут сдохнуть.       Твари громко хрипят, острый запах гнили забивает нос. Пустой желудок неприятно ворочается, на корне языка чувствуется горькая желчь, а на глазах против воли выступает влага, размывая чёткую картинку перед собой.       Мертвецы прут, толкая друг друга. Один падает, пытается подняться на плохо слушающихся ногах, но на него наступают другие, приковывая к грязному полу. Тварь тянет руки, ползёт, рычит громко и пронзительно — со всех сторон ему вторят другие, словно предвкушая свою победу и вкусный перекус.       Сердце, будто сумасшедшее, колотится где-то в висках, в пересохшей глотке. Он ведь говорил! Говорил, чёрт возьми! Предупреждал, что что-то слышал! Нужно было валить сразу после этого, но нет, он послушал Кагеяму, твердившего, что всё в порядке и, блять, Хината, тебе послышалось, помоги мне наконец. И он, Шоё, послушал, поверил, ослабил бдительность, хотя все чувства буквально орали: «беги». Но когда оба поняли, что происходит, стало совсем поздно: мертвецы, повалив с двух сторон, отрезали единственный путь к отступлению.       И теперь они практически заперты в тёмных стенах, а твари продолжают напирать.       Можно, наверное, начать отстреливаться, мелькает в голове Хинаты, но он сразу же отрицательно качает головой, отметая эту идею. Они ведь не знают, сколько тут ещё бродит мертвецов кроме вот этих, неизвестно откуда пришедших, свалившихся как снег на голову. На звуки может собраться целое стадо.       Хотя какая им разница, если всё равно в итоге сдохнут.       Ещё чуть-чуть, несколько секунд, и мертвецы подойдут критично близко. Будут тянуть свои руки, цепляя гниющими пальцами (или тем, что от них осталось, судя по падали в первом ряду: кисть одной руки оторвана, почерневшая кожа и сосуды свисают, раскачиваются при каждом движении, а вторая выжрана до кости) их одежду, толкать и без того готовый в любую секунду обрушиться стол. И затем, наконец повалив свою трепыхающуюся добычу на пол, склонятся, откроют пасти, вгрызаясь в мягкую плоть, погружая свои зубы глубоко-глубоко, смыкая челюсти, потянув на себя, разрывая под истошные крики. Их обоих разорвут на части, и, если не пострадает мозг, они восстанут точно такими же гниющими мешками мяса с огромными ранами, кровь внутри которых сворачивается, холодеет и чернеет, а насекомые откладывают свои личинки внутри — и уже те начинают медленно пожирать мёртвое тело.       Руки крепче сжимают ставшую тёплой рукоять автомата. Кагеяма рядом такой же напряжённый.       Это тупик.       Если они попытаются пройти сквозь тварей, то наверняка кого-нибудь зацепят. Если не укусят, то поцарапают, оставляя убивающий яд, мгновенно проникающий в кровь и разносящийся вместе с ней по телу. Если начнут стрелять, то, возможно, привлекут ещё больше — и не только тех, что внутри торгового центра, но и тех, что снаружи.       Из потока вязких, как нефть, мыслей вырывает громкий выстрел. Хината в недоумении смотрит на Кагеяму, повернувшегося к нему с тем же вопросом в глазах.       Снаружи павильона снова раздаются громкие выстрелы, эхом прокатываясь по залам. В глаза бросается чья-то фигура, ловко лавирующая между мертвецами, сразу же обращающими внимание на новый источник шума. Человек быстрой чередой пистолетных выстрелов крошит несколько черепов, умело перекатывается, выхватывая из набедренной кобуры острый армейский нож, подскакивает, вонзая лезвие и сразу же вытягивая. Струя крови, вырвавшаяся из морды мертвеца, брызжет человеку в лицо; он утирает её рукавом тёмной куртки, что в некоторых местах на спине подрана, и бросается на тварей снова.       Кагеяма пихает Хинату локтем, кивая на пистолет, и щёлкает предохранителем на своём, стреляя в черепа, иногда промахиваясь; пули пробивают мёртвые тела, из которых начинает течь чёрная кровь. Железный запах смешивается с гнилью; Хинате на мгновение кажется, что его сейчас вырвет.       Человек вонзает ещё паре мертвецов в головы нож и оборачивается, прокричав:       — Хватит стоять! Слева от вас в углу дверь на склад!       Кагеяма хмурится: ему голос кажется смутно знакомым.       Но человек коротко вскрикивает, падая на пол, пытаясь отпихнуть от себя мертвеца, который смог воспользоваться секундной потерей внимания; он клацает зубами рядом с оголённой шеей, лицом, капает кровью. Пока Кагеяма старается как можно аккуратнее спуститься, чтобы стол не рухнул вместе Хинатой, Шоё, громко выругавшись, снова старается прицелиться: из-за непрекращающейся возни и других мертвецов, не желающих мирно постоять и подождать, пока их прикончат, дуло направлено то на тварь, то на помогающего им незнакомца.       Коротко выдохнув, он решается, едва ли не с закрытыми глазами нажимая на курок. Очередной выстрел бьёт по слуху, закладывая уши, в которых не прекращается звон. Человек спихивает с себя застывшую навсегда тушу, вскакивая на ноги, начиная пробираться внутрь павильона. Он стреляет ещё несколько раз, а затем пистолет затихает, выдавая из себя только тонущее в рёве тварей щёлканье курка.       Хината спрыгивает на пол, и ноги сами несут его к Кагеяме, пытающемуся выбить неподдающуюся дверь плечом.       — Её, кажется, чем-то подпёрли с той стороны, — пыхтит он, — оно почти не двигается с места.       Твари переступают через таких же, как они сами, скользят в разливающихся лужах крови, и снова падают, но ползут, встают, идут дальше. Широко раскрывают полные зубов пасти, гортанно рыча, мечтая наконец впиться в чью-нибудь шею, орошая свою морду тёплой алой кровью.       Человек — мужчина, судя по всему, — убирает ставший бесполезным пистолет за пояс, подходя к ним совсем близко, но из-за натянутого на голову тёмного капюшона невозможно разглядеть лицо.       — Помоги ему, — тяжело дыша, говорит Хинате, и уверенно забирает из его рук пистолет, в магазине которого ещё остаются пули.       Шоё несколько раз моргает, открывает рот, чтобы что-то сказать, но мужчина напряжённо его обрывает, командуя:       — Живее!       Вздрогнув, Шоё согласно кивает. И, слегка разбежавшись, с силой врезается плечом в твёрдую поверхность двери, морщась от боли. Синяк точно будет, думает он, врезаясь снова.       Хотя какой синяк, если они сейчас сдохнут тут все втроём.       Выстрелы звучат совсем рядом, за спиной. Пули с хлюпаньем и треском входят в тела, которые глухо валятся на пол, а рычание, кажется, становится лишь громче и яростнее. Мертвецы совсем рядом, замечает Хината боковым зрением перед тем, как разбежаться в третий раз; они уже зашли в грёбаный магазин и уверенно двигаются к ним.       За дверью что-то падает; она сдвигается с мёртвого места, даря стремительно разгорающуюся надежду, что они всё же смогут выбраться, не став обедом.       Страх, бурлящий под кожей, придаёт сил, словно вдыхая их в уставшее тело.       Выстрел. И ещё, и ещё, и ещё.       Морды тварей совсем рядом, буквально в полуметре; они тянут руки в попытке схватить, притянуть к себе, но Хината чувствует, как чья-то крепкая хватка на запястье резко тянет в противоположную сторону.       Дверь оглушительно захлопывается перед пытающимися прорваться внутрь мертвецами. Они скребутся, толкают. Мужчина и Кагеяма подпирают дверь тяжелой тележкой, что стояла тут минутой раньше.       — Эй! — рявкает Кагеяма, помахав перед лицом напарника ладонью. — Идём. Давай же, идиота кусок, нужно уходить.       Словно заворожённый, Хината, не моргая, кивает, делая несколько небольших шагов назад. Он крупно вздрагивает вместе с очередным толчком двери.       Темно. Тут ещё темнее, чем в прилегающем к складу магазину. Кагеяма щёлкает своим фонариком, наводя круг света на разные углы и пол, чтобы никто не запнулся.       Раскиданные, разорванные коробки, устилают пол. Их приходится перешагивать, иногда наступая — явно разбитая техника, лежащая внутри, хрустит под ногами.       Мужчина вытягивает правую руку, останавливая их с Кагеямой. Он, понизив свой голос до шёпота, предупреждает:        — Впереди несколько тварей, — кивком головы указывает направление. Кагеяма порывается навести фонарик, но мужчина мягко останавливает, положив свою ладонь на чужое запястье и слегка надавив, не давая полностью вскинуть руку. — Сдурел? Прислушайся, — напряжённо, — они и так движутся к нам, услышав грохот. Попытайтесь ориентироваться на слух. Возможно, мы сможем избежать прямого столкновения, если они не смогут никого услышать или увидеть. В конце должна быть лестница, ведущая на этаж ниже, а оттуда — на улицу, — сглотнув вязкую слюну, вставшую комом в горле, тихо шепчет он.       Кагеяма кивает, выключая фонарик и быстро забрасывая его в пустой рюкзак.       Хината всматривается в шипящую темноту. Чувства обострены до предела, натянуты, как тетива лука, с которого готова сорваться стрела. Он, как Кагеяма и незнакомец, замедляет шаг, стараясь ступать как можно аккуратнее и тише, мотая головой в разные стороны — чтобы и не запнуться, и просто не хрустнуть чем-то, выдавая себя, и не напороться прямо на мертвеца, чьи хрипы и шарканье ногами слышится всё чётче и ближе.       Шоё бросает беглый взгляд на смутно очерченный силуэт мужчины справа. Настоящий безумец, не иначе. Кто в своём уме будет кидаться в толпу, превращающуюся в небольшую стаю, буквально рискую собой ради двух незнакомцев, что по своей же вине готовятся подохнуть?       Червь сомнения извивается где-то в желудке.       Потому что никто просто так не будет спасать других. Если, конечно, этот человек действительно не свихнулся. Или, может, он просто из идиотов.       Или, Хината тихо фыркает, это ловушка. И они — он и Кагеяма — выбравшись из одной, тут же попадают в другую. Может, они доберутся и до лестницы, и до предполагаемой улицы, а там их встретит какая-нибудь группа выживших, что с удовольствием будет пытать ради информации — к примеру, где их убежище, а затем просто пристрелят, забрав оружие.       Хочется хлопнуть себя ладонью по лбу; Хината почти вскидывает руку, но замирает, прищуриваясь. Вглядывается, и, заметив шатающийся тёмный силуэт, тянется к ножу. Чужая кровь попадает на одежду и кожу. Привычно. Внутри что-то щёлкает, будто отключает, оставляя лишь механические действия. Схватить за шею, чувствуя дряблую, слезающую с гниющих мышц кожу, резко потянуть на себя, ударяя острым лезвием в голову. Оно войдёт с хлюпаньем, треском — и с ними же выйдет, выпуская из отверстия струю крови. Отпустить обмякшую и затихшую тушу, чтобы она грузно рухнула под ноги. Переступить или обойти, двигаясь дальше.       Вперёд к леденящей неизвестности.       Дневной свет резко бьёт в глаза, вынуждая крепко зажмуриться на несколько долгих секунд, а затем осторожно открыть, привыкая. Ветер, ставший более прохладным, треплет волосы и забирается под забрызганную чёрной кровью одежду; ткань неприятно липнет к телу, а по спине прокатывается дрожь.       Хината бегло осматривается, выискивая опасность. И мужчина, видимо, замечает его враждебность, тихо, мягко посмеиваясь.       Ничего смешного, хочет ответить Хината, но прикусывает кончик языка, не позволяя словам сорваться. Если это всё же ловушка, то любой лишний звук с их с Кагеямой стороны может лишь усугубить положение.              Уж он-то знает; в памяти невольно всплывает одна из вылазок с Нишиноей, на которую пришлось идти, потому что Кагеяма подвернул лодыжку, поскользнувшись на лестничном пролёте между этажом их команды и команды Куроо. Хината, наверно, никогда не забудет, насколько сильно их с Ю отделали. Так, что на собственной левой щеке прямо под скулой остался небольшой шрам.       А ведь они всего лишь наткнулись на безобидного вида девушку, которая попросила помощи. Мол, она нашла на соседней улице неплохой магазин, но дверь заклинило и ей не хватает сил, а поживиться там точно есть чем. И придя в указанное место, они угодили прямиком в лапы небольшой группы, где их довольно быстро скрутили и вырубили.       Если бы не Иваизуми и Танака, отправившиеся искать их, пропавших на несколько дней, то непонятно, чем бы всё закончилось.       Пулей в башке, подсказывает противный внутренний голос.       — Давайте поговорим в другом месте, — подаёт голос мужчина, обернувшись на звук, доносящийся из торгового центра, из которого вполне хорошо слышен рык разъярённых мертвецов, упустивших свою еду.       — Мы... — Кагеяма прочищает горло, — мы благодарны за помощь, но-       — Идём, — повторяет. Тянется за пояс, доставая ранее забранный у Хинаты пистолет — Шоё невольно напрягается, но незнакомец разворачивает оружие дулом к себе, отдавая. — Мы здесь лёгкая добыча, такой грохот услышали не только твари в центре. Вполне возможно, что какие-нибудь выжившие тоже тут. Или ещё твари, которые могут подвалить в любую секунду.       — Да, но-       — Божежтымой, Хината, — тяжело и слегка раздражённо вздыхает мужчина, и, поднимая руки, цепляется запачканными в крови пальцами за капюшон, потянув вниз, — я спасал ваши задницы не для того, чтобы прикончить в ближайшей подворотне.       Глаза широко распахиваются; Хината переглядывается с Кагеямой, а затем вновь переводит взгляд на цокнувшего человека напротив, сдувшего отросшие светлые пряди с глаз.       — Суга-сан?!

***

      Убежищем оказывается небольшое помещение, когда-то бывшее пекарней в паре улиц от злополучного торгового центра.       — Да, и что? — Кагеяма закатывает глаза. — Что ты предлагаешь, умник? Вернуться с пустыми руками?       — Прости, конечно, — фыркает Хината, — но нас чуть не разорвали на куски. Если мы пойдём искать дальше, то получится как в прошлый раз, — разводит руками, — и мы прошляемся чёрт знает сколько чёрт знает где.       — Ага, только в прошлый раз всё было из-за тебя.       — Да что ты?! — Хината, разозлившись, вскакивает с кожаного углового диванчика, — Ну да, а-то ты ведь никогда не лажаешь, да, придурок? Это из-за тебя нас сегодня чуть не растащили на сувениры.       — Ты-       — Тихо, тихо, — растянув улыбку на лице, вмешивается Сугавара. — Вам стоит вернуться, чтобы предупредить о ситуации и набрать припасов, если пойдёте снова. В паре кварталов отсюда я видел какой-то магазин с электроникой. У меня где-то, кажется, валялась карта... — он задумывается, и, помогая себе руками, поднимается, опираясь на небольшой одноместный столик, покрытый слоем серой пыли. Она мушками взлетает воздух, кружится в тусклом свете закатного солнца, проникающего в помещение сквозь на удивление целые панорамные окна с одной стороны стены, разлетается в стороны, медленно начиная оседать где придётся.       Кагеяма, прервавший свой очередной спор с Хинатой, щурит глаза, замечая, как Сугавара морщится, на секунду прикрыв глаза, будто от боли. Тобио следит, но ничего не говорит, внимательно следя за бывшим товарищем.       Коуши, ещё раз поморщившись, подтягивает к себе свой поношенный рюкзак, и, покопавшись внутри большого отделения, достает потрёпанную карту, с шелестом разворачивая на более большом столике по середине зала. Несколько мгновений он бегает взглядом по уменьшенному масштабу мёртвого города, а затем тыкает указательным пальцем на маленький квадрат недалеко от перекрёстка. Подошедший Кагеяма сканирует взглядом карту, стараясь запомнить как можно точнее.       — Вот тут. Не знаю, конечно, есть ли нужное вам.       — Кстати, Суга-сан, — обращает на себя внимание Хината, — ещё раз спасибо за помощь.       — Перестань, — улыбнувшись, отмахивается, — я не мог поступить иначе. Хорошо, что успел заметить вас, когда возвращался сюда.       Хината кивает, кусая нижнюю губу. Эта встреча запланирована самой судьбой, не иначе. Они ничего не слышали о Сугаваре с того самого дня, как он покинул территорию академии, больше и не надеясь на новую встречу. Он мог уйти куда-нибудь далеко-далеко, в другой город или другую префектуру; он мог погибнуть, ведь выживать одному в разы тяжелее, чем тогда, когда рядом есть кому прикрыть спину — предупредить об опасности в лице притаившегося выжившего или оттащить тяжёлую рычащую тушу мертвеца.       Внутри разливается чувство облегчения от того, что с ним всё в порядке. Как бы ни сложилось прошлое, Хината по-прежнему уверен: Сугавара хороший человек. И он доказал это в очередной раз — другой бы не стал спасать, рискуя своей шкурой, ведь неважно, насколько ты обучен и умел, если лезешь в самое сердце оголодавшей стаи.       Сугавара убирает отросшую чёлку за ухо. Под его глазами заметные мешки и тёмные круги от малого количества сна, высокие скулы выделяются сильнее из-за потери веса — он и выглядит худее, чем восемь месяцев назад.       — Я могу кое-что у вас спросить? — вдруг задаёт вопрос Сугавара, внимательно посмотрев сначала на Кагеяму, а затем на кивнувшего Хинату. — Как... — он отводит взгляд и хмурится, собираясь с мыслями, — как остальные?       — Все в порядке, — отвечает Кагеяма, чувствуя, что это далеко не всё, о чём Коуши хочет знать.       — А... А Даичи?       — До Вашего ухода был лучше, — прямо отвечает Хината, пожимая плечами и вспоминая своего капитана в первые месяцы — потерянного, сломленного, пытающегося двигаться вперёд. Делающего вид, что всё хорошо, но все видели, что он разбит на мелкие части. Это потом, несколько месяцев спустя, когда он сблизился с их новым врачом, перестал выглядеть как оживший труп.       Сугавара, прикусив до боли нижнюю губу, слабо кивает. Под рёбрами тянет забытое; иссохшее сердце снова даёт о себе знать.       — Суга-сан, — Хината прокашливается, — почему бы нам не вернуться втроём?       Коуши лишь отрицательно качает головой:       — Ты ведь знаешь, что это невозможно.       Шоё опускает голову, смотря на носки своих запачканных ботинок. Воздух становится напряжённее, едва ли не искрит потрескивающими электрическими разрядами, быстро мерцающими в воздухе. Но почему Сугавара так упрямо отказывается? Да, он совершал поступки, которые наверняка нельзя ни забыть, ни простить, но ведь прошлое в прошлом, разве не так? Сейчас совершенно другой мир, другая реальность, где ты закрываешь глаза на очень многое, понимая, что завтра этого человека рядом может уже не быть. Он будет лежать под толщей земли, разлагаясь, отравляя землю трупным ядом. Нужно ведь ловить мгновения, пока они есть, пока это возможно.       И Даичи уж точно должен это понимать. Хината отлично помнит, каким он был после: постоянно чем-то занят, ходил на вылазку за вылазкой, нагружая себя до такой степени, пока однажды не свалился — буквально; вся команда тогда безумно перепугалась, но Шимизу заверила, что капитан всего лишь переутомился, его на ближайшую неделю вообще стоит запереть в кабинете, чтобы отдыхал и набирался сил, а то помрёт первым, если в академию нагрянет какое-нибудь стадо. Куроо как раз недавно рассказал причину, по которой его люди оказались в этих стенах.       Вполне возможно, что Даичи действительно отпустил Сугавару, разорвал все связи, переключившись на кого-то или что-то ещё. Но произошедшее будет терзать до конца дней, до самого последнего вздоха.       — Располагайтесь, — разрывает тихим голосом затянувшуюся тишину Сугавара, отряхивая руки друг о друга, — я схожу на крышу, проверю, всё ли в порядке вокруг.       Он отворачивается, едва ли не деревянной походкой стремительно скрываясь за поцарапанной дверью служебного помещения. Сжимает зубы, стараясь не проронить ни одного лишнего звука. Поднимается по короткой лестнице, ведущей на крышу пекарни.       Слова Хинаты, как и их с Кагеямой неожиданное появление, ворошат старые раны, едва-едва подёрнутые тонкой коркой. Срывают её, оголяя расходящиеся куски плоти. Тянет, выламывает, превращает кости в пыль.       Забравшись на крышу и закрыв за собой ещё одну дверь, он медленно сползает вниз, оседает на грязной поверхности, опираясь спиной на твёрдую поверхность; ноги отказываются держать, ослабев. Перед глазами на секунду плывёт.       Он так хочет вернуться обратно. К своим людям.       Хочет вернуться к Даичи, увидеть его своими глазами, вновь и вновь прося прощения за свой поступок, за то, кто он есть. Но нельзя же вот так вот резко прийти обратно после почти года отсутствия, будто никакого финта с уходом не было.       Он так боялся, так безумно боялся, что с Даичи может что-то случиться. И теперь, когда знает, что он жив, с плеч падает один из притягивающих к холодной земле камней. Сугавара уверен: даже если он поддастся бурлящим, будто магма, чувствам и уговорам Хинаты, который везде и всегда пытается найти позитивное решение проблемы, вернётся, то это лишь усугубит положение дел. За эти месяцы Даичи, скорее всего, так или иначе, отвык от Сугавары — и оно к лучшему... к лучшему же, да? — и не примет обратно.       Коуши грустно усмехается.       Даичи в принципе не примет серийного убийцу и убийцу своего лучшего друга.       Может, было проще, если бы он пустил ещё тогда, в том самом кабинете, Сугаваре пулю в голову — точно так же, как получила Ячи и точно так же, как получила Мичимия. И, если б не свалившийся на голову конец света, то он, Сугавара, наверняка уже коротал свой досуг в тюрьме. Вполне возможно, на пожизненном. Это было бы справедливо, ведь, если признать хотя бы самому себе, Даичи прав: со временем он втянулся в эту работу, слился со своей ролью, спокойно отнимая жизнь за жизнью.       Сугавара знает, что теперь, когда правда, которую он всеми силами пытался скрыть, шагая по головам, Даичи наверняка его ненавидит — как и некогда безликого киллера.       Прошлое больно кусает. Грызёт изнутри снова и снова, заставляя лёгкие болезненно сжиматься, не давая воздуху нормально питать тело. Воспоминания и чувства, которые так и не выходит выдрать из сердца с корнем, оставляя новые раны, ядом растекается внутри, травит, разъедает.       Какая же идиотская случайность — встретить Кагеяму и Хинату. Ничего, завтра с утра они отправятся обратно в академию, а он постарается уйти как можно дальше, чтобы больше ни с кем вот так вот не пересечься. Хвалёная выдержка идёт крупной трещиной, разваливаясь по кускам.       Он кричит. Мысленно, конечно. Нельзя, чтобы его услышали как бывшие сокомандники, так и где-нибудь тут блуждающие твари.       Громко, так, чтобы точно сорвать голос, беспомощно хрипя после, чувствуя саднящую боль. Хоть что-то, что способно притупить шторм внутри, скучивающий внутренности до цветных мушек перед глазами.       Воздух пропитывается привычным запахом крови, словно он преследует его, как и смерть. Приклеивается намертво, чтоб, если и отодрать, то только вместе с кожей, оголяя красные горячие мышцы.       Сугавара прикрывает глаза, прислоняясь затылком к двери. Делает несколько слабых вдохов, чувствуя, как живот обжигает новой волной боли. Он с силой сжимает зубы, и, опустив голову, смотрит на своё тело. Цыкает, кончиками пальцев поддевая край в нескольких местах порванной футболки, тянет наверх; кожи тут же касается холодный вечерний воздух, лижет морозными иголками.       А вниз, прямиком от воспалённой раны, катятся несколько крупных алых капель.

***

      Кагеяма ещё раз проверяет содержимое своего рюкзака, отмечая, что ничего не забыто. Хината громко зевает, прикрыв рот ладонью. Он сонно моргает, силясь прогнать остатки сна. Встали они, судя по небу, и правда рановато — оно всё ещё затянуто ночными тучами, медленно уступая место яркому солнцу. Но, думает Кагеяма, чем раньше вернутся, тем лучше.       Хоть он уже и предчувствует бесконечное количество язвительных замечаний от Оикавы. И самое неприятное — это признавать, что его команда бы справилась лучше. В конце концов, где они, а где он и Хината.       Внутри что-то колет. Они и правда должны снова разойтись с Сугаварой, только на этот раз — насовсем, ведь ещё одну такую встречу судьба не подарит, можно даже не надеяться. Но он и Хината должны уважать чужое решение, пусть сами с ним не согласны. Сугаваре бы поговорить с Даичи, ещё раз всё как следует обсудить, остыть вновь, а не принимать те решения, о которых оба будут жалеть до конца своих дней. Но чужая душа — потёмки, а свою точку зрения насильно не навяжешь. Увы.       С Сугаварой в академии дышалось бы легче.       И ещё одна вещь, которая упорно не нравится Кагеяме — то, что происходит с Коуши. Невооружённым взглядом видно, что он весь вечер скованно двигался, то и дело морщась. Вполне возможно, что просто неудачно упал, к примеру, когда спасал их. Но что, если его успели укусить? Хотя нет, отмахивается от этой мысли Тобио, кидая в засыпающего Хинату какой-то кусочек пластика, валяющийся под ногами — Шоё мгновенно вскидывается, едва не падая, готовый драться за жизнь; Кагеяма, подавив смешок покашливанием, спешно отворачивается от напарника, чтобы не выдать небольшую шалость — если бы Сугавару укусили, он бы определённо сказал им. Может же умереть ночью, и, восстав, пожрать или его, Тобио, самого, или Хинату.       — Ты всё? — спрашивает Кагеяма, нацепив на лицо своё обычное хмурое выражение.       — Ага, — кивает Хината, — только надо бы Сугу-сана разбудить, не хочу молча уходить.       — Там во дворе, кстати, тачка есть. Вчера, когда проходили мимо, я видел в ней ключи. Возьмём её.       — Как скажешь, — соглашается Хината, подходя к лежащему под тонкой тканью чего-то, кажется, шторы, Сугаваре. — Суга-сан, — зовёт он.       Прочистив горло, Кагеяма тоже подходит ближе.       — Суга-сан, нам пора.       Но Коуши не шевелится.              Хината раздосадовано фыркает и, поправив ремешок винтовки на плече, садится на корточки. Он, поколебавшись, аккуратно кладёт руку на плечо Сугаваре, слабо тормоша.       Страх, зарождающийся колючим комком в груди, быстро растекается по венам. Нельзя ведь так крепко спать, даже если ты очень устал, всё равно соскакиваешь от любого шороха, тем более Сугавара — это Кагеяма отлично помнит ещё с дней, проведённых вместе как единая команда. Что, если самая абсурдная мысль — правда? Но...       Коуши мягко перетекает с бока, на котором спит, на спину, безвольно раскинув обмякшие руки. В глаза сразу же бросается ужасная бледность чужого лица и тёмные круги, теперь выделяющиеся ещё сильнее. Кагеяма резко хмурится, принюхиваясь.       — Чуешь? — напряжённо спрашивает.       Хината, явно уже полностью проснувшийся из-за брызнувшего в кровь адреналина, кивает.       Шоё сдёргивает с тела штору, охая; насыщенный, густой запах крови бьёт в нос, пустой желудок вновь урчит, грозясь вывернуться наизнанку. Футболка, надетая Сугаварой, насквозь пропитана алой кровью; она прилипает к коже, блестит, растекается под телом вязкой лужицей.              Кагеяма, быстро сообразив, прикладывает два пальца к бледной шее, чувствуя ненормально прохладную кожу, а затем, к огромному облегчению, слабый пульс. Он судорожно выдыхает, смотря на то, как Хината — такой же мгновенно напрягшийся, явно ожидающий самого худшего — поднимает потяжелевшую ткань одежды, обнажая впалый живот с проступающим прессом.       Вокруг отверстия на животе, уходящего вглубь тела, красная, воспалённая кожа. Швы, явно наложенные самостоятельно — чуть кривоватые — держатся только сверху, расходясь к середине.       Не укус.       Больше похоже на... — Кагеяма хмурится ещё сильнее — ... на ножевое?       Рана снова изрыгает кровь; она, блестящая, бежит, стекает вниз, делая лужицу ещё больше. А рядом, по всему животу, переходя на бока, яркие-яркие синяки и кровоподтёки.       — Твою мать, — поражённо выдыхает Хината, проводя замаранной в красном рукой по своим волосам, оставляя на рыжих прядях следы, — Кагеяма, надо что-то делать-       — Без тебя вижу, — привычно огрызается, лихорадочно ворочая мысли в голове, — ты знаешь, как останавливать кровь?       — Прижать что-то к ране? Вот так вот? — ладонями жмёт на порез; Сугавара едва заметно морщится. Хината смотрит на свои руки, окрашенные полностью в багровый, чувствует под ладонями не прекращающую литься кровь. Страх сковывает тело сильнее, вонзает в мягкое мясо острые ледяные лезвия, а мысли не могут собраться во что-то одно, во что-то единое. Разбросанные, оглушающе бьются, превращая страх в волну удушающей паники. — Кагеяма, — нервно, — это не помогает, Кагеяма, я чувствую, как она льёт! Слышишь?! Не просто идёт, льёт! Мы не можем его так оставить, — решительно поджимает губы, внимательно смотря прямо в такое же перепуганное и растерянное, как и у самого себя, лицо рядом сидящего напарника, — мне плевать, что ты скажешь, но его надо срочно к нам.       — Ты не читаешь мои мысли, придурок, — фыркает Кагеяма, бегло осматривая небольшое помещение пекарни и тормозя на пропитавшейся в некоторых местах кровью шторе. — Надо переместить Сугу-сана на ткань, — кивает в её сторону, — представь, что это носилки. Ты возьмёшь с одной стороны, я с другой, и до тачки.       Шоё шустро вскакивает на ноги, хватаясь за ткань, растягивая её на полу. Теперь нужно как-то перетащить и поднять истекающее кровью тело — при хорошем раскладе, они бы пошарили тут, может, нашли что-то, чем можно перевязать, но, судя по всему, Сугавара потерял уже много крови и времени у них, в принципе, очень и очень мало. У них, наверное, нет и нескольких часов.

***

      Поясница предательски ноет из-за неудобно тащимого веса. Кагеяма проклинает всё, что видит — в том числе и сраную машину, бензин в которой закончился буквально в паре улиц от академии. И теперь они тащат Сугавару на своём горбу, запахом привлекая любителей перекусить человечиной.       Он удобнее перехватывает ткань, ладони от которой начинают гореть. Кагеяма никогда не думал, что человек может быть настолько тяжёлым, тянущим к земле, будто огромный камень весом в пару тонн, не иначе.       Хината натужно пыхтит, быстро смахивая с лица волосы, оставляя на своей коже разводы, многие из которых успевают подсохнуть, неприятно стягивая, превращаясь в тёмно-вишнёвые полосы.       Почему, чёрт возьми, Сугавара не сказал им, что ранен? Они бы предприняли что-нибудь ещё с вечера. Кагеяма ругает себя: тоже хорош, видел ведь, что что-то не так, чувствовал, мог и спросить, пусть Сугавара и отмахнулся бы в своей лучшей привычке оставлять свои проблемы только себе, но это всяко лучше, чем то, что они имеют в итоге.       Может быть, он успеет умереть в этом коконе из ткани до того, как окажут нужную помощь.       На языке крутятся одни лишь ругательства: на себя, на Хинату, и, конечно же, на Сугавару.       Они преодолевают очередной поворот и перед глазами виден усыпанный мертвецами забор академии. Стоит сделать ещё несколько быстрых шагов — кто-то, кто сейчас на крыше, уже должен их заметить — и твари, принюхиваясь, чуют аппетитный запах свежей крови. Они отлипают от металлической сетки, раскрывают пасти; хрип превращается в оглушающий не хуже выстрелов рык, и, шатаясь, идут прямо навстречу.       Сердце, готовое вырваться из грудной клетки, оставляя рваную дыру, бешено колотится, перекрывая кислород.       Мертвец успевает рукой провести по куртке Кагеямы, и валится под ноги гниющим мешком мяса с только что пробитой головой.       Их впускают внутрь, на безопасную территорию, много повидавшую. Удивлённо смотрят вслед: и правда, их ведь посылали за аккумулятором, а не за раненым телом, закутанным в штору, на которой проступают крупные кровавые пятна.       — Это что? — подскакивает Нишиноя. Склонив голову набок, он недоумённо смотрит на ношу: — Знаете, это мало похоже на деталь от генератора.       — Ноя-сан, — с запинкой выдавливает из себя Хината, чей голос заметно дрожит, — потом, всё потом. Мы всё объясним, срочно нужна помощь, больше нельзя ждать...              — Тормози-тормози, — выставляет перед собой ладонь, а затем скрещивает руки на груди, — ты можешь для начала всё же объяснить, что происходит? Так не делается ведь. Ты не можешь притащить чёрт знает кого и потребовать помощь.       — Нет времени-       — Хината? — голос Даичи гремит сзади, словно гром среди ясного неба. Савамура, нахмурившись, обходит их, вставая рядом с Нишиноей, внимательно рассматривая скрытое тканью тело.       — Даичи-сан, — вмешивается Кагеяма, чувствуя, как пересыхает в горле, — он прав, нет времени. Пожалуйста, — склоняет голову в поклоне, — пожалуйста, помогите.       Савамура переводит пристальный взгляд с Кагеямы на Хинату, а затем и на тело, под которым успевает образоваться приличное красное пятно, а металлический запах ветром разносится по всей территории, из-за чего твари яростнее цепляются за забор, раскачивают, хрипят в спину, просовывают конечности в дырки, пытаются достать.       А затем в голову приходит мысль, от которой внутри всё холодеет, покрываясь толстой коркой льда. Кагеяма, широко распахнув глаза, шумно сглатывает, чувствуя, как не хватает дыхания.       Потому что Даичи, узнав, что в ткань завёрнут Сугавара Коуши, может отказать в спасении.