Sauveur

—Лен. Лена-а-а. Леночка-а-а-а-а, —в щеку мне что-то больно тычется, и приходится вяло открыть болящие глаза, взять пять лишних секунд на нахождение фокуса, чтобы лицезреть знакомое лицо. Громов, потрепанный и какой-то совсем уж изнуренный, лыбится во все тридцать два, продолжая терроризировать мои скулы. —Подъем, красавица, на следующей выходим.   Я потерянно отнимаю зудящий лоб от стекла, с легким головокружением выпрямляюсь и оглядываюсь. Мы на излюбленных местах в самом конце салона автобуса, за спиной неработающая уже несколько лет печка гудит и пытается кое-как показать свою жизнеспособность. Транспорт пуст абсолютно. За окнами то и дело спешно скользят красные лучи заходящего солнечного шара, они липнут к волосам, глазам, одежде, норовят ослепить и прожечь. За этими грязными, пыльными окнами — по-странному теплое лето, которое, кажется, только что было в Петербурге, и вдруг откуда-то — здесь, у нас, ошибившееся адресом. Нагретый воздух из открытой форточки, ярко-голубое, без единого облачка бесконечное небо, зелень деревьев, мелькающих мимо со скоростью звука. Удивленно тру глаза, когда из старых динамиком шелестит голос — наша остановка. Илья очухался первым, поднялся, взял два чемодана, выкатив к дверям, поставил на них переноску с давно спящим Ярожориком, а я запоздало взяла оставшиеся сумки, набитые всяким хламом, который мы каким-то образом умудрились нажить в съемной однушке на Витебской. Этого хлама килограммов на шесть. Водитель тормозит как всегда резко и не напротив знака остановки, отчего я заваливаюсь на мужчину, врезаясь лицом ему в плечо. Он смеется, приглаживая мою голову и ожидая, пока откроются полудохлые двери.   —Давай-ка, цепляем бодрую улыбку и в припрыжку выскакиваем. А то скажут еще, что истощились в мегаполисе.   —И не прогадают, —улыбаюсь в ответ, в то время как скрип дверей раздается на полрайона.   Первым, не без спотыкания об ломающийся под ногами бордюр, вылезает Громов, я выпрыгиваю следом за предложенную руку, как и было велено. Бодро и в припрыжку. Тут же спина напоминает, что для подобных акробатических трюков я слишком стара.   —Получше припарковаться прям не мог! —оба поворачиваем головы на ничуть не изменившуюся Воронцову. Она машет рукой из целой толпы человек. Автобус вонюче обволакивает нас газами и лениво трогается с места.   Первыми в объятиях нас сжимают бабуля и Ольга Витальевна. Сразу вдвоем, из-за чего наш дядя-шкаф складывается вдвое, чтобы быть со всеми нами на одном уровне.   —Ленуля, у тебя не все в порядке с головой.   —Весь университет экстерном, —подхватывает Перова, похохатывая, и оттягивает мою чуть ввалившуюся щеку. —Вы за два года стали выглядеть старше меня, дети.   —Между прочим, я ей говорил. Эта научница неостановима.   —Пытаюсь угнаться за Вами, дорогой Илья Петрович.   —Фу-у, прям как в школе оказался снова, не опережай события, —мужчина морщится и потирает поднятые плечи. —Скоро вместе там поляжем.   Пинаю Громова берцем, на что он ехидно ворошит мои патлы, снова ставшие похожими на структурно разрушившийся клубок пряжи.   Женщины нас отпускают, и лично мои колени тут же попадают под цепкую хватку детских рук. Я удивленно смотрю вниз, на радостное лицо еле узнаваемого мною детёныша. Лера изменилась колоссально, выросла на полголовы и стала ощутимо сильнее — ножки, которые она протаранила, начинают саднить.   —Мы не виделись полгода, а ты прямо повзрослела, солнце! —наклоняюсь, подхватывая ребенка на руки. —Вы ее одной Растишкой кормили что ли?   —Честное и благородное слово, мы не успеваем покупать ей вещи, она тут же из них вырастает, —вздыхает Ярослава, похлопывая по лопаткам мужа. —Вся в отца пошла.   —Эй, а к дяде Илюше пойти? —обиженно мурлычет Громов, протягивая руки к девочке. —Сразу все цепляются к тете Лене, а меня никто не любит и не ждет.   —Иди ко мне, малыш, я тебя утешу, —шея мужчины тут же хрустит под рукой Батона, притягивающей его тело к себе, как зайчонка затаскивают в логово медведя.   Громова младшая хохочет и горделиво вытягивает нос, оповещая о том, что через месяц она уже станет первоклассницей.   —Главное не позволяйте ей учиться, как Ленуле, —выкрикивает сзади бабуля, болтавшая с Перовой. За это время они сблизились настолько, что я и представить не могла. Время изменило каждую, но обе смогли все понять, принять, возможно, даже простить. Вся их история еще под завесой тайны, и она кажется такой личной, трепетно отзывающейся в поддоне легких, что никто не смеет туда лезть. —Иначе я лично буду водить ее в кино и парк развлечений по выходным. А то вырастет еще один дед в молодом теле.   —Да че все меня закибербуллили?   —Боже, я чувствую себя полной лохушкой. Впереди еще четыре сессии, —Диана даже взбледнула, прижимаясь к моему плечу. За два года в ней мало что поменялось — да и что могло? Вечная школьница. Она, все такая же жизнерадостная, с неиссякаемым запасом энергии и афоризмов на пару с околомаркетинговыми подкастами, жужжала мне по телефону изо дня в день, а в длинные каникулы и отпуска, которые мы с Ильей проводили в родном городе, не могла оторваться, водила меня вместе с Лизой и другими девочками — их подружками из универов — по всем местам, по которым только можно. Наши мужчины — Илья и Димочка — в эти периоды начинали нас даже ревновать к каждой. Калиева только неостановимо угарала и твердила, что ее дорогое одиночество с ней навсегда, хотя постоянно и умилялась нашим «ламповым парам».   Последняя, кстати, прижимаясь с другой стороны, театральничала по полной.   —А я чувствую себя еще большей лохушкой. Поступала-то раньше я, а закончила она! Теперь реально чувство, что Чайна старше нас всех. К тебе теперь госпожа обращаться?   Вася смиренно похмыкивал позади, перебирая мои волосы и на мои оглядки тепло улыбаясь.   —Не волнуйтесь, главная лохушка здесь я, потому что у вас в двадцать лет еще ни проблеска седины.   —Да ну нахуй, —в один голос выдохнули изумленно подруги.   —Ну есть такое, —как трофей вытащил на свет Косеррин из моей копны побелевшую парочку волос. Девушки тут же вцепились в нее, едва не выдирая.   —Моя бедняжечка! Что ж с тобой будет дальше?   —Я подарю тебе хну пятого октября, —уверенно заявила Воронцова, заставляя лишний раз захохотать. Забор нашей богадельни я еще даже не увидела, но уже успела как будто прожить там несколько лет в роли педагога. Слава богу, мы возвращаемся туда с Громовым вместе. Оккупируем лабораторную, я займу старый стол под сервантом — на том уже настояла и благословила Ольга Витальевна, — и будем вместе заебывать бедных школьников задачами, лабами, теорией и глядением в полетевшие микроскопы. Если не это моя мечта, то что иное?   Я снова оглядела всех встречающих нас, с волнением вздернув бровью.   —А где Женя?   Вася молча продемонстрировал мне экран телефона, где пару минут назад появилась строка «Мчусь, как пуля, пять сек». За эти несколько лет с ней познакомились и подружились все. Особенно Бесстужева нравилась Калиевой, почему-то нотки алкоголизма проскакивали на каждых наших посиделках. В принципе, удивляться тут нечему, да и я была искренне довольна таким расположением дел.   —Ребят! —послышалось впереди, и, стоило нам поднять глаза, как Бесстужева тут же налетела на шею. Сначала налетела она одна, а после рядом материализовался и Илья, захапывающий нас за плечи своими гигантскими клешнями. —Сорян за опоздание, на каблуках хрен побегаешь, —с паровозной отдышкой в самое ухо, что только умилило. Евгения, кажется, изменилась здесь колоссальнее всех остальных. Каре, серый брючный костюм, красивые туфли, а главное — ожившие, радостные глаза.   —Да ладно, сеньорита, с тебя только румтур. Ты ж ремонт закончила, правда?   —Я нынче сеньора, сударь, попрошу не забывать, —внушительно повертела правой рукой перед нашими лицами, демонстрируя кольцо. Они с избранником месяц назад начали планировать свадьбу, и девушка с уверенностью заверяла неделей ранее, что скоро нам придется пить на ее свадьбе как никогда много. Моя печень начинала подвывать заранее. —Позавчера как раз прорабов последних рассчитала. У меня теперь не квартира, а райская гавань.   —Нельзя не поздравить.   —Забегайте на чай, сладкая парочка. Я проставляюсь.   И рыжеволосая умчалась к остальным, в том числе преимущественно сюсюкаясь с будущей первоклассницей.   Громов, наклоняясь к левому виску и обволакивая его горячим дыханием, мазнул губами по щеке и заговорчески хохотнул.   —Кого-то не хватает, разве нет?   —Если ты про Баронову с Евстигнеевым, то, —отозвалась мигом Воронцова, одним движением разблокировав смартфон и показывая переписку. Я в очередной раз с широкой улыбкой перечитала тираду, гласившую, что пошла я вообще нахуй, нашла событие света, она не реанимировалась еще от новогодней встречи, и, при всем искреннейшем уважении и безграничной любви ко всем остальным, Поднебесная пошла ебаным лесом, а она прийти не сможет, они с Евстигнеевым едут к его родителям. Вечером к семи заглянут на чай. Так и передай.   Мужчина долго вчитывался в сообщение, а затем громко и заразительно заржал.   —Давайте оплатим ей курсы этикета? Скидываемся по тыще.   —Я пас, и так нормально, если она не общается так с Пашиными родителями. Да и вообще, что вы жалуетесь? Она только со мной такая angry, а со всеми вами лапочка.   —Мне, между прочим, тоже несладко, —вставила Воронцова, взмахивая для убедительности рукой и выкидывая ей телефон на проезжую часть. К счастью, пустую. —Короче, век нынче не девятнадцатый, обойдемся без этикета, —наклоняясь к бордюру за своим аппаратом без единого живого места на защитном экране.   —Тогда скиньтесь нам с Леной на антидепрессанты. Мы это припомним, когда ваших детей учить будем.   —Вы сначала доживите до этого момента.   —Да уж придется постараться. * * *   —Илья, че это такое? «Ориентир сбора на линейке первого сентября — блестящая лысина классного руководителя»? Ты же не лысый, —лохматый Громов высунулся из ванной с полотенцем на шее и все еще мокрым от воды лицом. Пристально его оглядела, убеждаясь в этом факте. Одна из капель плавно описала скулу и щеку, скатываясь к подбородку. Я, отвлекшись, как привороженная проследила весь путь капли вплоть до момента, как та встретилась с полом, и, подняв глаза выше, смущенно сглотнула под его бодрым прищуром.   —Вот и пусть эти детишки бегут на лысину физрука. Авось, заберет их себе, а я наконец останусь без класса. Отдохну в кои-то веке.   —Что-то ты рано им на мозги капать начал, еще неделя осталась, —откладывая телефон мужчины на столешницу, задумчиво оглядела его с ног до головы, прислушиваясь к бульканью в турке. Футболка прилипла к влажному торсу, совершенно не выполняя свою изначальную функцию — боже, как он так вытирается? Вглядываясь, я заметила на периферии, как шевельнулся кадык, и вскинула голову. Он в один шаг приблизился ко мне почти вплотную, заставляя упереться поясницей в стол.   —Лучше уж так, чем вечером тридцать первого. Ничего, вот впихнут тебе под руководство каких-нибудь восьмиклашек, я еще послушаю твое нытье.   —Это будет нескоро. А пока что я бескабинетная, поэтому придется потесниться тебе в лабораторной. Нам, кстати, скоро выходить, надо отчеты заполнить уже наконец, —категорично скашиваю взгляд вниз, а затем на варящийся на плите кофе. С ума сойти, я иду на работу. Это тебе не летние подработки в девятом классе. Сердце заблаговременно шарашет по грудине в бешеной силой, и я не понимаю, почему факт того, что мне придется оказаться по другую сторону школьной парты, так гулко отзывается внутри. Наверное, просто волнение. Ох, что будет со мной первого сентября — представить боюсь. Даже первый день в универе столько паники не вызывал.   Быстрый поцелуй Громова пришелся куда-то в скулу, и он потянулся к регулятору конфорки, выкручивая до минимума. Мужчина хитрюще оглядел меня с каким-то обостренным вниманием, театрально вздохнув и приложив руку к сердцу.   —Эх, я уже представляю, как ты будешь самой строгой училкой в лицее. Зуб даю, переплюнешь Ланину и Рузскую.   —Да в смысле, —шутливо упираю руки в боки, —я само очарование.   Чужая макушка врезается в шею и щекочет кожу.   —Я и не спорю, —несколько капель воды с его лица стекает мне под рубашку, которая ощутимо намокает на мне пятнами. Блин, такими темпами придется снова переодеваться. —Но перед учениками это показывать нельзя.   Хмыкаю, придерживая его плечо.   —Что ж, ты с этим явно не справился.   —Ну, это все из-за внешности. Ну ты только глянь на мое лицо, разве этот человек вообще может быть серьезным. Может, на лысо побриться? Для авторитетности, —бурчит мне в ключицу задумчиво, шерудя за спиной чашками и туркой.   —Ага.   Чего блять?   —Стоп, что?! —отстраняюсь рывком, ударившись спиной об столешницу, и позвоночник мигом разламывается напополам. Кряхчу, как бабка при смерти, и таращусь на мужчину. —Ты озверел? —глаза бегут марафон по выражению напротив, выискивая признаки адекватности.   Громов вслепую разливает кофе по чашкам, аки профессиональный жонглер (ну или бариста, тут уж кому какая благородная профессия по душе), смотря на меня и ластясь к ладони. Ехидно растягивает губы в ухмылке и цокает об конфорку донышком металлической посуды.   —А что, ты не будешь любить меня лысого?   —Громов, ты сумасшедший. Побреешься — домой не приходи.   Хохочет, вручая мне кружку в дрогнувшие ладони и отшаркивая на полшага назад.   —Да ладно, я вот тебя и лысой бы любил, —не успеваю и так настороженно отхлебнуть кипятка, как едва не давлюсь им. Что нахуй? —Ладно-ладно, молчу. Но ты точно не смей, а то кого я буду лохматить, —и действительно разворошил своей ручищей все мои волосы. Хотела уже было возмутиться, что он портит мне укладку, но быстро сообразила, что укладкой на башке и так не пахло.   —Боже, с кем я живу, —риторически изрекла в посеревший потолок, слыша, как скребутся о паркет лапки котэ. Ярожор, к счастью, ко мне за эти годы не то чтобы привык, однако смирился и уже не так рьяно спешил отбить у меня своего хозяина. Пару раз зимой даже прилег ко мне в ноги поспать и согреться, за что после назидательно избил меня за архивную фотографию лапой.   —С лучшим мужчиной в мире, с кем же еще.   —Собирайся иди, лучший мужчина в мире.   Под мое фырчание с смехом вывалился из кухни прямо с чашкой, а спустя шесть минут уже появился в коридоре одетый и с пачкой документов в руках. И да, мне в итоге пришлось переодевать рубашку по его милости.   В лицо дыхнул приятный немного прохладный воздух, коснувшийся ушей с оповещением о приближающейся осени, когда мы вышли из подъезда. За эти два года в Петербурге я напрочь отвыкла от этого приятного чувства успокоения, когда смотришь на тихие пустынные улицы, заметенные пылью, идешь по знакомой тропинке к школьным воротам, встречаешь кого-то знакомого по пути, а в спину тем временем настоятельно стучится с приветственными объятиями морской бриз и далекий, еле различимый шум воды. В последнее время приходилось все чаще замечать, что взгляд цеплялся за фигуру Ильи слишком уж надолго, пыталься разглядеть что-то, что было скрыто до этого. Он здесь выглядит так правильно. Именно в нашем городе, в своей квартире, где-то рядом со мной. Смотрю на него, как на свое очередное фантомное творение, которые всегда были моими лишь косвенно. Мне кажется, так много всего изменилось. Я, он, мы с ним вместе. Три года назад я шла этой же дорогой и не видела себя в этой жизни, в этом будущем. Три года назад мы друг друга даже не знали. Остались ли мы все теми же? Наверное, нет. Наверное, в жизни нет ничего перманентного. Только эти бесконечные загадки, которые никогда не бывают бессмысленными. Мы с ним просто люди. Как все — люди. Обычные, в чем-то неизменные, а в чем-то никогда не стоящие на месте. Планета крутится, а мы все стремимся нагнать ее. Обойти по экватору и где-то там, совсем далеко и незримо, но найти ответы на все свои вопросы, найти все смыслы. Один ответ я уже нашла. Все-таки я всегда буду любить море. ________ это все. с ума сойти, но я до сих не могу осознать до конца, что эта история, родившаяся на глазах, сросшаяся с душой, и вдруг - заканчивается. вот так просто... просто конец, без прикрас. я вместе с эпилогом отрываю от своего сердца кусок, который так сильно прижился. Лена с Громовым были со мной два с лишним года, и мне жаль отпускать их. они должны были родиться и запечатлеться на этих страницах именно такими - странными, противоречивыми, но нашедшими себя. счастливыми, пожалуй. "Sauveur" для меня непривычно теплый, позитивный, но мне до последнего казалось, что они заслужили это тепло, должны были стать именно такими. тут часть переживаний, которые терзали меня эти годы. тут часть моих сомнений, мыслей, тут мои хеппиэндовские мечты, давние надежды. тут люди из моей жизни, которых приходится отпускать, стараться вычеркнуть, однако они остаются в этой работе такими, которыми их хотелось бы запомнить, быть может, даже обманчиво. тут отдельный мирок, где мне всегда были рады, где выстраивались барикады от надоевшей повседневности и отчаяния. мое личное спасение. может, для кого-то тоже? знаете, учителя литературы посвящают в жестокую правду: художественная литература - лишь симуляция на жизнь. и жизни героев обрываются, когда дописывается последняя глава. а для меня мои герои вечны, они живы, вечно будут живы. так много невысказанного о них еще осталось, даже в эти без малого 400 страниц не уместилось все, и никогда не уместится ни в какое количество. они все такие, какие есть. я знаю, что недочетов в истории много, много непонятностей, излишних деталей, дурацких строк, однако, предложи мне кто-то переписать "Sauveur" с чистого листа, я не изменила бы ни единого слова. потому что тут моя школа, мои друзья, мои учителя, мое небольшое море, к которому стремишься всю жизнь. тут все, что не хочется забывать. и я не забуду.