Без Всего

После того как схлынули первые эмоции Воропаеву стало стыдно. Как он мог так поддаться собственным порывам? Напугал несчастную девушку из-за собственного идиотизма. Мысли путались, вязались в его сознании как пряжа, долго концентрироваться на одной не получалось. Боль в мышцах нарастала, он старался не останавливать движение - так было легче, снимало давление на грудную клетку. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Больно-то как… Вдох. Вдох. Почему так не хватает воздуха. Вдох. Пальцы немели и он разминал их, растирал, поглаживал, это помогало ненадолго, он ощущал как их снова сводит судорогой. Головокружение и тошнота сменяли друг друга с такой скоростью, что Воропаев не мог решить, что лучше. Когда его начинало кренить, он опирался о стену. Главное, чтоб Катя не заподозрила насколько ему плохо. Не впадать в панику, дышать, ходить, делать что угодно, но не впадать в панику. Во рту появился горький привкус, очень хотелось пить, просто до одури. А еще очень радовало то, что сегодня он нормально ничего не ел - подавлять тошноту на пустой желудок было гораздо проще. Он бы продал душу кому угодно за возможность позвонить Анне Максимовне. Сейчас ему казалось, что он бы хватался за её мерный тон, как за спасательный круг. Но телефон из этой дыры просто-таки не работал, он уже проверял. А Катя держалась молодцом - без истерик, без паники - спокойная, собранная. Он бросал на нее осторожные взгляды - бедная, хрупкая девочка, что ж ей так не везёт? Господи,пожалуйста, Александр мерил шагами комнату, ощущая как Катя тоже следит за ним взглядом, молю тебя, я к ней никогда не подойду, пусть только с ней все будет хорошо. Меньше всего он бы хотел, чтоб она пострадала, особенно по его вине. Только не по его вине! Если еще и это ляжет грузом на его плечи, то его позвоночник все таки хрустнет. Его повело так сильно, что в глазах потемнело и паника накрыла его с головой. Нет! Хрен тебе, Жданов! Он постарался выровняться и выровнять дыхание, его швырнуло к стене, голова наполнилась мыслями, разрываясь от боли, затылок свело спазмом. Сильнее всего его добивала ситуация с Кирой, хотелось выть, буквально, громко. От того, что именно Кира стала, пусть и косвенной, но причиной того, что Жданов узнал о его постыдной слабости, просто выворачивала. Его любимая, доверчивая сестрёнка, его счастье, его ответственность, его головная боль. Зачем она с ним так? Он бы уже давно ухнул в пропасть своих эмоций, мысли, боли если бы Катя не пыталась с ним разговаривать. Он был ей благодарен за это. Искренне. Она так мило спросила, что она может сделать. Хотелось ли ему чтоб она что-либо сделала? Очень. Но возлагать на нее свое состояние он не мог. Сколько лет лечения, он и забыл, как тяжело это бывает. Лет пять назад, может чуть больше. еще до его сеансов с Анной ему помогла вырваться из похожего напряжения Кристина. Она просто обняла его, держала, что-то говорила, и он доверился, отключился, соскользнул в свои ощущения и потерялся в них. Когда он пришел в себя у него болело все тело, болело так, словно его долго и методично избивали, но чувствовал он себя лучше. Но вот глаза Кристины - огромные, испуганные, наполненные болью - он так и не забыл. С того момента он понял, он не имеет права на слабость, никто не должен нести на своих плечах его груз. Ничего. Он сам. Он сможет. Ну а если не сможет, что ж, невелика потеря - в конце концов обе сестры уже достаточно взрослые, он им больше не нужен. Оказалось что Жданов не поделился со своей наперсницей его, Александра, состоянием. Эта бесхитростная девочка и впрямь ничего не знала, но получив информацию не испугалась. Просто слушала и удивлялась. Видно, Воропаев своей честностью немного пошатнул ждановский незыблемый и ясный образ, на Катином пьедестале. Александр прекрасно понимал зачем Андрей его здесь запер, без таблеток, без возможности получить какую-либо помощь. Он выставит его психом, шизанутым на всю голову параноиком. Ребра свело от боли, и он осторожно приобнял себя рукой так, чтоб Катя не заметила этого движения. Захотелось просто свернуться на полу и стонать, и будь что будет. Но нельзя! Выкуси, Жданов! Не запер бы её со мной - получил бы то что хотел… Возможно. Когда он заметил что Катя дрожит, он решил что нужно отдать ей пиджак. Его все равно бросало то в жар, то в холод, то просто беспричинно колотило. Ей хоть эта тряпка будет полезна. Он набросил ей его на плечи - медленно, стараясь не напугать своими движениями. В груди разлилось приятное тепло когда она так доверчиво завернулась в его предмет одежды. Мысли о том, что она с таким удовольствием вдохнула его аромат, скользнули в совершенно непозволительную степь. Он буквально отскочил от нее - дистанция, Воропаев, держи дистанцию. А потом он услышал, что она плачет. Александр собирался бросится к ней, но умерил свой порыв. Пытаясь её успокоить он решил пошутить, но то как она отреагировала рассмешило его. Оказывается, скромная, милая, застенчивая Катя могла быть упрямой и дикой. Она не собиралась быть счастливой если ему будет плохо, что за чудо. Ощущение лёгкого счастья сменилось сильным головокружением, он сполз по стене, даже не пытаясь унять боль и дрожь в теле. Как он устал. Сейчас он расслабится и будь что будет. Голос Кати снова не позволил скользнуть в пустоту. Она кричала, плакала, просила. Ненавижу тебя, Жданов, как же, сука, я тебя ненавижу! Без таблеток ему сейчас могло помочь только одно, но он отошёл от этого пять лет назад. Как он собой гордился! А сейчас ему нужно было вернуться к тому с чего начал. Не ради себя, оправдывался Александр перед свои сознанием, ради нее, чтоб не рыдала так горько, чтоб успокоилась. Зачем ей знать чем потом будет платить за свою минутную слабость Воропаев. Правда ведь незачем? - Мне нужно что-то острое. У Вас есть? - Он едва выдохнул эти слова. Мысли путались, утекали. - Зачем, - задушенно пискнула рыдающая Катя и ему пришлось снова собраться. - Вы умеете хранить тайны? - решил немного пошутить Александр. Опустить голову и посмотреть на нее он не мог, комната начинала раскачиваться перед глазами от любого необдуманного движения. - Я … да… конечно, - заверила она его, голос уверенный, клятвенный, хоть и со следами слёз. - Когда сильна одна боль, её очень хорошо подавляет другая. Наш мозг замечательно умеет переключаться. Но иногда мы становимся зависимыми от такого способа. Я был зависим. - Пришлось, все-таки, посмотреть на Катю. Подавшись всем телом вперёд, она слушала его внимательно, буквально впитывая каждое его слово. Он расстегнул манжет рубашки на левой руке и медленно начал закатывать рукав. под пальцами ощущалась сетка шрамов - тонких, толстых, длинных, коротких. Сердце гулко билось в груди, наркоманской ломкой предчувствуя, смакуя напряжение. - Мне нужно было быть собранным, холодным, а у меня не получалось, и я воспользовался способом, который мне предложила одна моя хорошая знакомая. Он отвернулся в сторону, больше не глядя ни на руку, ни на Катю. Стоит ей рассказывать? Пояснять? Выдохнув, он продолжает: - Я начал себя резать. Руки. Сначала я немного себя поранил, потом - больше. Потом оказалось, что это и правда помогает справляться с эмоциональным накалом. Были периоды затишья, они сменялись болезненными ситуациями, переживаниями, напряжением - тогда я вредил себе снова. Это как ведро ледяной воды на голову или хлёсткая пощёчина. Но перешло это всё в привычку. Болезненную зависимость. Пришлось от этого отказаться. Александр замолчал, стараясь собраться с мыслями, с духом. Катя тоже молчала. Тишину нарушало их дыхание. - Мне так… - начала было Катя, но Воропаев прервал её. - Не стоит, - он повернулся в ее сторону, - я просто поясняю ситуацию. Так вот, сейчас подавить то состояние которое… мешает и мне, и Вам, мне нужно… немного вернуться к старому способу борьбы с проблемой. Можно было бы сказать проще - если я себя порежу, меня попустит, не до конца и ненадолго, но попустит - но Александр был уверен, что такая формулировка напугает Катю до ужаса. Девушка молчала и он решил немного её подбодрить. - Не беспокойтесь, мне вполне будет достаточно чего-то небольшого, но острого. Если в своем портфеле вы носите мачете, я на него не претендую. К его успокоению, Катя даже хохотнула, уж лучше так, чем ее молчание или попытка пожалеть. Чего чего, а жалости от нее он не хотел точно. Девушка закопошилась, перекладывая свой потрёпанный жизнью портфель себе на колени. Выудив оттуда канцелярский нож, она немного повертела его в руках, словно о чем-то размышляя. Затем она завозилась над инструментом и он услышал звонкий щелчок - она отломила ему лезвие, понял Воропаев. Вернув нож обратно в портфель, она осторожно поднялась, стараясь не сбросить пиджак с плеч. Александр старался сидеть спокойно, не делать резких движений - мало ли, зачем её пугать лишний раз. Но вместо того, чтоб просто отдать лезвие и уйти, Катя присела рядом. - Вот, - протянула она лезвие на раскрытой ладони. Такой маленькой, хрупкой, узкой ладошке которую хотелось покрыть поцелуями. - Спасибо, - Воропаев максимально осторожно взял лезвие с её ладони. Рассматривая его, максимально поднеся к глазам. Это было не лучшее решение, но достаточно острое, в конце концов в его прошлом были и более странные предметы. Он уже было собирался попросить её сесть обратно, когда заметил, как она рассматривает его порезанную руку. Понимая, что с таким ужасным освещением она все равно не видит достаточно, он все равно испытал стыд. А когда она протянула руку, чтоб коснуться шрамов, он просто уронил лезвие на пол, и перехватил Катино запястье. Она вскинула на него взгляд - виноватый и растерянный - словно нашкодивший ребенок, застигнутый врасплох. - Не стоит, - Александр старался, чтоб его голос звучал спокойно. - Простите, - она не пробовала вырвать руку и его руки, но он все равно мягко отпустил её и нашарил отброшенное лезвие. Катя сомневается, и он видит как эмоции сменяют на её лице одна другую. Что-то гложет её. - Это точно обязательно? - Почему-то шепчет она. Он не находится со словами и просто кивает. И продолжает на неё смотреть. Катя неловко поднимается и отсаживается. Он замечает, что она обнимает свои колени, укутавшись пиджаком и старается на него не смотреть. Так даже лучше. Он выдыхает - медленно, протяжно. Облизывает пересохшие губы. Воды, хоть глоток воды сейчас был бы очень кстати. Прикладывая лезвие к руке он дрожит, дрожит всем телом, теряя уверенность, что он сможет сделать порез. На выдохе, он вжимает лезвие в кожу максимально глубоко и резким движением делает надрез. Боль, стыд, вина и эйфория - всё это страшным, ядовитым коктейлем прошивает сознание мужчины. Пять лет кропотливой работы над собой Жданову под хвост! Злость унимает дрожь в руке, и он наносит порез за порезом, когда все, что остается это физическая боль. Странное чувство облегчения накрывает его волной, глаза закрываются. Дышать становится легче, и он с наслаждением втягивает воздух. Расслабляет челюсть, сжатую до хруста. Перед глазами комната мягко покачивается. Легкость в голове такая, словно он выпил несколько рюмок водки на голодный желудок. После сильного нервного напряжение приходит сонливость. Он снова облизывает губы, ощущая металлический привкус во рту. - Катя, - зовет он, но даже свой собственный голос звучит так, словно доносится из колодца. - Катя, - повторяет, пытаясь говорить громче. - Да, Александр Юрьевич, Вам плохо? - он слышит шуршание, и предполагает, что она пытается встать. - Нет, нет, - он пробует отмахнуться, но движение получается слабое и вялое, он чувствует, как влажное, от его крови, лезвие выскальзывает из пальцев. - Сидите, пожалуйста. сидите. Я просто хочу предупредить, - он немного прокашливается, - Я могу уснуть, так бывает. Не нервничайте, это… это нормально. И Вы тоже… Вам тоже нужно... Он не договаривает, ощущая как сознание соскальзывает в черноту. Он слышит голос Кати, но не разбирает её слов. Последняя мысль, которую он ловит - “Только без сновидений”.