Без Всего

- А я тебе сейчас всё объясню. Очень и очень подробно. - Шипит Воропаев, обдавая Катю своим одеколоном и гневом. Он настолько близко, что это приносит болезненный дискомфорт. Она пробует вырваться, но легче, наверное, сдвинуть эту решетку, чем заставить его отпустить ее. Одной рукой он так и сжимает ее запястье, а другой прижимает ее к себе за талию. Она ощущает как ее сердце колотится как бешеное, они настолько близко, что Катя ощущает дикую вибрацию их тел. Сперва она думает, что эта странная пульсация запускается ее сердцем, но через миг она понимает, что это дрожь. И исходит она не от нее. - Твой глубокоуважаемый, любимый, великолепный Андрей Палыч запер нас здесь. Запер тебя со мной, потому что ты, дурья твоя башка, не вышла когда я тебя звал, - он прижимает ее к себе еще сильнее. - Какого черта ты там сидела? - он прерывается и Катя слышит как он втягивает воздух со свистом, сквозь сжатые зубы. Она никогда не видела его в таком состоянии - этот холодный, надменный мужчина всегда был эталоном спокойствия. От него веяло такой уверенностью! Амура называла его Королем Пентаклей - слегка флегматичным, уверенным, земным, твердо стоящим на ногах. Что бы она сказала сейчас глядя на него? - Как Жданов может быть таким кретином, скажи? Господи, что ж вы все по нему сохнете-то, - после этой фразы Катя дергается в его руках. Досадное осознание, что ее влюбленность настолько видна, колет где-то под ребрами. - Он кроме себя никого не любит, кроме своих нужд ему ничего не важно. Знаешь что я с ним сделаю, когда мы отсюда выберемся? - Он склоняется так близко, что Катя ощущает кожу его щеки на своей, когда он ей шепчет на ухо. - Я вышвырну его отсюда, он вылетит как пробка. Но перед этим я, - он снова тянет воздух, словно задыхается, тонет, давит стон глубоко в горле. Катя бьётся в его руках, от безысходности, бессилия, страха. - Перед этим, - голос совсем хриплый, низкий, - сломаю ему нос. Будешь его любить со сломанным носом, а? Он отстраняется от нее, совсем слегка и Катя понимает, что видит его лицо. Видит в совсем слабом и глухом, аловатом свете резервных светильников, которыми освещается производство в ночное время. Александр закидывает голову назад и Катя видит как бьётся жилка на его шее, пульсирует так быстро, что хочется остановить ее пальцами. - Какая же ты, Жданов, тварь,- стонет он куда-то вверх, уже не обращаясь к Кате, но и не отпуская. - Что же ты ему наговорила? Зачем? - Теперь это уже шёпот, и ей приходится прислушиваться к тому, что он произносит. Каждое слово кажется сейчас невероятно важным. Способом понять, что же все-таки произошло, как же это все-таки вышло. Катя ощущает его дрожь еще сильнее - ему холодно? Это от гнева? Может это уже она дрожит? - Чертова темнота, как это убивает, - слышит она, и следит, как он склоняется к ней и упирается ей в лоб своим лбом. - Не молчи, а то я и правда подумаю, что ты просто моя галлюцинация, а сейчас только этого мне и не хватает. Это звучит так обречённо, почти как просьба, даже мольба. И ей становится страшно от осознания, что такой сильный человек может проявлять такую слабость даже в тоне. Она молится, чтоб голос ее не подвёл, и произносит: - Здесь уже не темно, - ее голос задушенный и тихий, но и этого звука достаточно, чтоб Воропаев вздрогнул и вскинул голову. Когда он убирает свое лицо от её, она испытывает странное, щемящее чувство потери, и ругает себя за неуместность этих безумных эмоций. Она следит за тем, как он осматривает помещение, как медленно переводит взгляд к ее лицу. Он отпускает ее лишь затем, чтоб переместить свои ладони на ее шею, приподнять её подбородок - чтоб лучше видно было, понимает она. Он смотрит так, словно пытается что-то отыскать на её лице, и Катя не может отделаться от ощущения, что он не находит. Медленно, словно это может спугнуть дикого зверя, она накрывает руки Александра своими и тихо, спокойно, размеренно произносит: - Все будет хорошо. Воропаев вздыхает, как-то обречённо, но при этом успокоенно и делает шаг назад. Всего минута, и внешне перед ней все тот же Александр Юрьевич, от которого дрожит добрая половина Зима-Летто. Но излом виден в его простом, человеческом жесте, когда он ерошит свои волосы одной рукой, опустив вторую в карман. Катя продолжает следить за его движениями, и медленно приседает, вслепую нашаривая свои вещи. - Вы в порядке? - спрашивает Александр, и Кате хочется рассмеяться. Он чуть было не довел ее до инфаркта, а так ничего, нормально. - Да, - только и произносит она, не зная какой ответ может быть более нейтральным. Но затем не выдерживает и спрашивает. - А Вы в порядке? Александр потирает подбородок, выглядит это так, словно он подбирает слова. Катя продолжает стоять все там-же, где он ее оставил, прижимая к груди свои вещи. Он переводит взгляд на нее и трет глаза. Чего это он? В темноте она выглядит не так и плохо - хочется ей возмутиться, но вдруг он делает жест в сторону противоположной от себя стены. - Располагайтесь, мы тут надолго. - Она начинает движение к стене, но останавливается, настигнутая звуком его голоса. - И к Вашему вопросу - сейчас я в порядке, но поручиться за свое состояние, как Вы понимаете, я не могу. Катя замирает в удивлении. Что она там должна понимать? Он молчит и отворачивается - прохаживается туда сюда по пятачку свободного места. Постоянно сутулящаяся Катя удивляется, как можно ходить с такой ровной спиной! Она хорошо помнит, как в детстве ей папа обещал привязать к спине палку, чтоб она научилась держать гордую и красивую осанку. Свое обещание он, конечно, не выполнил, но сейчас она видела перед собой человека, которому, видно, эту палку таки привязывали. Она таки доходит до стены и усаживается на пол, на свое пальто. Терпение - благодетель! Молчание - золото! Уговаривает себя Катя, но все равно не выдерживает. - Александр Юрьевич, - зовёт она, и мужчина поворачивается к ней, - простите, можно спросить? Она слышит как он хмыкает, с такого расстояния и при таком освещении эмоций на его лице не разобрать. - Спрашивайте, Екатерина Валерьевна, - он снова продолжает мерить комнату шагами, - чем себя еще развлечь в нашей патовой ситуации как не вопросами. - Что я должна знать? - Он снова останавливается, смотрит на нее, и Кате приходится продолжить, - Вы сказали, что я должна понимать, что Вам лучше, но… - Она теряется как правильно сформулировать вопрос и замолкает. - Неужели, Жданов не поделился с Вами своей находкой? - Воропаев звучит удивленно и зло одновременно. Затем вздыхает, словно бы задерживает дыхание, и громко выпускает из лёгких воздух. Успокаивается - понимает Катя, она тоже задерживает дыхание, когда ей нужно успокоиться. - Простите, но я правда не понимаю о чем Вы, - Катя обхватывает свои колени в защитном жесте. - Я вообще не понимаю что здесь происходит. Нас что правда здесь закрыл Андрей Палыч? - она ощущает как к ней подбирается истерика. Воропаев тоже улавливает это в ее голосе. Сперва он хочет подойти, но не решается и просто произносит. - Катя, успокойтесь, давайте мы договоримся, что нам хватит одного человека с расшатанными нервами. Хорошо? Она кивает, соглашаясь. Не место и не время. Что она умеет очень хорошо, так это при необходимости быть чрезвычайно собранной. Она следит за тем, как он отшагивает к стене, облокачивается об нее спиной и скрещивает руки на груди. - Кира, - он сглатывает, словно имя сестры царапает его горло изнутри, - Кира поделилась с Андреем, - каждое слово даётся ему с трудом, с болью. Это настолько ощутимо, что Катя хочет попросить его прекратить рассказ. Зачем он будет себя мучить, если это все равно им не поможет. Но он продолжает. - Жданов узнал от Киры, что я употребляю психотропные препараты. По назначению врача, для снижения риска панических атак и истероидного состояния. Она, как я понимаю, отдала ему те таблетки, которые я забыл у нее в офисе. Возможно, - он трет лицо, - чтоб он мне передал их. Я не знаю. Но у него сложился другой план. Я его порядком достал и,- он широким жестом обвел архив, - вот, я здесь. Я понимаю на что он рассчитывает, - Воропаев отталкивается от стены, возобновляя шаги по комнате. - До завтра у меня достаточно времени заработать паническую атаку. Вы же понимаете, это резко снизит уровень моей адекватности в глазах всей компании, и уничтожит мой голос на совете директоров. Кате хотелось закрыть уши и не слушать. Не мог Андрей Павлович так поступить! Не мог! Здесь было что-то другое… Что то, что должно объяснить! Но ничего не было, и это разрывало ее изнутри. Как так можно! Она опускает лоб на колени, желает свернуться улиткой под теплым одеялом. Зона комфорта, зона безопасности. - Не волнуйтесь, - неправильно истолковывает ее зажатость Воропаев, - препараты, которые я принимаю, были минимальной седации. Я не сумасшедший, я.... Моя агрессия не направлена наружу. Катя поднимает голову, снова принимается следить за тем как Александр расхаживает по комнате. Она видела как мечутся таким образом в клетке волки - запертая под замком сила, безысходность в глазах. “Моя агрессия не направлена наружу” - Катя крутит в голове эту фразу. Если не наружу, значит внутрь? Если он не опасен для окружающих, значит, он опасен для себя. Воропаев останавливается напротив стены и опирается в нее руками. Она видит как напряжена вся его поза. В тишине комнаты, она отчётливо слышит как тяжело дышит, как он пытается задержать дыхание, но не может и срывается на выдох со свистом. - А зачем Андрей Палыч запер меня? Он хохочет и она видит как его плечи сотрясаются в такт смеху. Воропаев медленно разворачивается и расстегивает пиджак, ослабляет галстук. - Он запер тут меня, Вас он здесь запирать не планировал. Вы же не вышли когда мы Вас звали, Катя. Поэтому Жданов уверен, что его волшебная белочка уже видит дома десятый сон. Так что вы вполне эффективно сами себя наказали. Катя согласна - да, она прекрасно себя наказала за собственную трусость. Сколько раз до этого она корила себя за свой страх. неуверенность. Вот, пожалуйста, получите-распишитесь - Вселенная решила показать ей это весьма наглядно. Она следит за тем как он срывает с себя галстук и отправляет его в карман пиджака, затем расстёгивает несколько верхних пуговиц своей рубашки. Катя чувствует, что мёрзнет, и от того, что следующим движением Воропаев снимает с себя пиджак ей становится только холоднее. Он подходит к решетке и упирается в нее руками, свесив пиджак с локтя. Катя понимает, что он пытается найти чуть больше воздуха, хотя чего-чего, но холодного воздуха здесь достаточно. - Я… Могу я как-то помочь, - неуверенно обращается к нему Катя и ждёт, очень долго ждёт его ответа. Он стоит настолько недвижимо, так сжимает руками прутья решетки, что ей хочется размять свои ладони. Затем Александр медленно поворачивается. - Не стоит, - он дышит тяжело, слова вырываются с остановками. - Главное не подходите ко мне и… Даже если мне будет хуже… Все равно… Не приближайтесь. А в том состоянии, в которое я могу погрузиться, я к Вам не подойду. Катя вздрагивает и обхватывает свои плечи. Воропаев говорит об этом так спокойно, так буднично. Сколько раз он оставался один на один со своей болью, со своим страхом? У него же две сестры - почему же он выглядит таким одиноким! Он внимательно на нее смотрит, а затем делает шаг к ней навстречу. Она удивленно выпрямляет спину и Александр поднимает руку в успокаивающем жесте. - Я дам Вам пиджак, мне от него толку нет, а Вам холодно, я вижу. Он подходит к ней, накрывает ее плечи тканью, что все еще хранит тепло его тела. Катя даже не может ничего ответить. Её обездвиживает такое простое и естественное поведение. Находясь на грани собственного Ада этот странный, противоречивый человек умудряется заботится о ней. Александр отходит гораздо стремительнее чем подошёл, разделяя их, словно защищая ее граница от своих эмоций. Она видит как он растирает запястья, сжимает и разжимает кулаки. Катя следит за каждым его движением и думает, а как бы на его месте повел себя Андрей. Что бы он делал? Как бы он себя повел? Но это были неправильные вопросы. Правильный вопрос : Был бы Андрей на месте Александра, если бы последний узнал о нем такой секрет? И эти вопросы заставляли Катю сильнее заворачиваться в Воропаевский жакет, вдыхать аромат его парфюма. Холодная слеза опустилась на тыльную сторону ладони и она осознала что плачет. Всхлип вырвался непрошено и громко, разрезав тишину словно раскалённое лезвие. Закрыв рот ладонью она постаралась собраться. Что ж это такое, она же так хорошо держалась! - Катя? - Воропаев снова попытался приблизится, но тут же попятился. - Катя, прошу Вас, не нужно плакать… Все будет хорошо. Утром все закончится и все у Вас будет впорядке. - А у Ва-ва-вас, - прорыдала она, стыдясь того как звучит ее голос. - И у меня, - хохотнул он, но смешок вышел нервный, неестественный. - Не буду Вам надоедать какое-то время. Порадуетесь. Она взглянула на него, утирая глаза рукавом его пиджака. Он сел у противоположной стены, согнув одну ногу в колене и слегка откинув голову назад. - Не буду! - Что? - удивленно спросил он. - Не буду радоваться, я… - она растерялась от собственных слов, - я не такая! - Хорошо, - покладисто согласился Воропаев, - не радуйтесь. Только не нужно плакать, пожалуйста. Голос его стал слабым, она видела как его тело прошибает дрожь.Он сжимал руками свое колено, словно хватался за спасительный круг. - Александр Юрьевич! Ну скажите что мне сделать! - Она зарыдала еще сильнее. - Ну пожалуйста! Мужчина не взглянул на нее, не меняя позы он набрал полные лёгкие воздуха, медленно выдохнул, словно принимая какое-то тяжёлое, сложное и, возможно ошибочное решение. Катя ждала, сердце колотилось так, словно они снова стояли там, у решетки. Затем, он, слегка растягивая слова, произнес: - Мне нужно что-то острое. У Вас есть?